Ценнейшее свидетельство о старой русской армии

Отзыв на мемуары Геруа, опубликованный в журнале «Военная быль» (№№ 99, 1696 г. и 105, 1970 г.)

От редакции: Историком Валерием Голициным найден и подготовлен интересный материал о книге Б.В.Геруа (1876−1942) «Воспоминания о моей жизни». Издание «Танаис». Париж 1969 г. Предлагаем читателям РЛ рецензию, написанную по свежим следам выхода книги Константином Михайловичем Перепеловским. В конце публикации помещено краткое сообщение о семье генерала и последних годах его жизни.

+ + +

1-я часть

Военная быль. № 99 сентябрь 1969

Совсем недавно вышедшие из печати «Материалы к библиографии русской военной печати за рубежом», собранные А. А. Герингом, уже должны быть дополнены ещё одним и очень ценным вкладом: военно-историческим издательством «Танаис» издан первый том «Воспоминаний» генерала Бориса Владимировича Геруа, чрезвычайно интересных потому, что служба автора воспоминаний прошла не только в строю и в штабах, но, кроме того, ещё и в должности преподавателя военных наук в военном училище, а потом на профессорской кафедре в Военной Академии как раз в период острого кризиса, переживавшегося Академией в 1907—1914 гг. Военную карьеру генерала Геруа нельзя, конечно, назвать типичной для русского офицера, не говоря уже о большинстве его сверстников по корпусу, и сослуживцев по полку, даже офицеры Генерального штаба, товарищи по Академии, остановились в своём продвижении по службе на более скромных должностях, чем пост начальника штаба армии, на котором фактически закончилась для генерала Геруа война 1914−17 гг. Но несмотря на такой очевидный успех своей строевой и штабной карьеры[1] именно о пятилетнем педагогическом периоде своей службы — два года в военном училище и три года в Академии — генерал Геруа вспоминает, как о доставившем ему наиболее полное духовное удовлетворение, особенно в Академии, где после проведения реформы и введения прикладного метода труд профессора стал в подлинном смысле слова творческим.

Особенно же поучителен пример карьеры генерала Геруа тем, что, вопреки довольно распространенному в военных кругах мнению, он доказывает полную возможность быть талантливым военным ученым-теоретиком, выдающимся штабным работником и одновременно блестящим строевым начальником.

В отдельной главе, посвященной Пажескому корпусу, где протекли годы его юности, автор с большой теплотой и симпатией подробно описывает быт этого привилегированного военно-учебного заведения и тот дух корректного товарищества и взаимного уважения, который господствовал в отношениях между пажами. Но в том, что касается образования, получаемого в то время[2] пажами, как впрочем, и воспитанниками прочих русских средних учебных заведений, которое автор насмешливо называет тоже «средним» в буквальном смысле этого слова, он не жалеет тёмных красок для всей вообще системы преподавания наук в этих учебных заведениях. Метод преподавания, говорит он, совершенно не приучал ученика к самостоятельной работе и не учил его рассуждать. Этот недостаток сразу же ощущался впоследствии всеми поступавшими в высшие учебные заведения и в Военную Академию.

В такой своей оценке генерал Геруа не одинок: ещё более суровое осуждение постановки учебного дела в средних учебных заведениях можно найти и в книге генерала Деникина «Старая армия», в главе, посвященной Военной Академии.

Очень жесток генерал Геруа и в характеристике большинства преподавателей корпуса, видя в них едва ли не причину описанного выше положения вещей.

Читателей — военных удивит, наверное, оригинальная постановка обучения в специальных классах корпуса в ту эпоху: если подготовку будущих офицеров пехоты можно ещё было считать одинаковой с подготовкой, даваемой другими, непривилегированными военными училищами, то какой можно было поставить знак равенства в этом смысле между подпоручиками, выпускаемыми из артиллерийских училищ, и артиллеристами — пажами, все познания по своей специальности черпавшими в артиллерийских частях, во время лагерных сборов? Если же нам скажут, что артиллеристы — бывшие пажи или, например, паж — фельдфебель, выходящий из корпуса лейб-гвардии в Саперный батальон, стоили, в смысле специальной подготовки, подпоручиков из Михайловского, например, или Николаевского инженерного училищ, то нам останется только пожалеть юнкеров этих училищ, три года настойчиво и упорно грызших гранит артиллерийских и инженерных наук, так легко дававшихся пажам.

В последний год пребывания молодого Бориса Геруа в корпусе на его долю выпала большая и завидная честь быть назначенным камер-пажем будущей Императрицы, тогда ещё Великой Княжны Александры Фёдоровны. В этой своей новой должности он непосредственно участвовал 14 ноября 1894 года в торжестве бракосочетания Великой Княжны с Государем Императором Николаем Александровичем и затем, в течение года, в других церемониях, приёмах и балах, живое и талантливое описание которых, расцвеченное «закулисными», часто смешными подробностями придворной службы пажей, представит несомненный интерес если не для Истории, с большой буквы, то для «маленькой истории», во всяком случае.

В августе 1895 года Борис Геруа был произведен в офицеры, получив, как камер-паж Императрицы, приказ о производстве из рук самой Государыни.

Последовавшим затем шести годам службы младшим офицером лейб-гвардии в Егерском полку посвящена следующая, самая большая глава воспоминаний. Перед взором читателя проходят, как живые, фигуры большого начальства: два Великих Князя, из которых особенно картинно и с большим уважением представлен маститый Великий Князь Владимир Александрович, начальники 1-й гвардейской пехотной дивизии, командиры полка и сослуживцы — офицеры. Служба, несение караулов, парады, лагерь под Красным Селом и, увы, два ареста, которые автор перенёс, однако, стоически, не очень сокрушаясь о несправедливом отношении начальства. Очень подробно описано полковое офицерское собрание с его «соблазнами», товарищеские обеды и, наконец, как два выдающихся события, командировка в 1896 году на коронационные торжества в Москву и празднование 100-летнего юбилея полка.

Жизнь в столице предоставляла молодому офицеру большие возможности и широкое поле для самоусовершенствования, и большой интерес представляла в этом смысле деятельность Общества ревнителей военных знаний, основанного в 1897 году и энергично руководимого Генерального штаба полковником Новицким. Общество издавало сборник своих трудов, организовывало открытые доклады. Как говорит автор: «Ни в одной из европейских армий не существовало подобного добровольного общества с таким духом свободного обмена мнений. В большом, битком набитом зале среди офицеров сидели государственные мужи, в которых до того времени едва ли можно было заподозрить какой-нибудь интерес к чисто военному делу».

Но молодость брала своё, и в первые годы офицерства молодой Геруа с усердием посещал танцевальные вечера в частных домах и придворные балы, на которые он, бывший камер-паж Императрицы, регулярно получал приглашения от Двора.

Как проходит всё на свете, прошло и увлечение танцами и ночными выездами в «свет», и ему на смену пришли другие увлечения и занятия более серьёзного характера: чтение, а затем подготовка и поступление в Военную Академию.

О своём прохождении курса Академии автор говорит кратко, без больших подробностей, упоминая, однако, о чрезвычайном напряжении всех сил и способностей, умственных и физических, которые были необходимы для успешного окончания курса. Зато очень интересны «портреты» и характеристики некоторых профессоров Академии, Н. П. Михневича, Б. М. Колюбакина, Гейсмана, Баскакова. Об А. З. Мышлаевском, ставшем впоследствии помощником Наместника Его Величества на Кавказе и фактическим командующим Кавказской армией, «хорошем профессоре и талантливом военном мыслителе», говорится, что когда зимой 1914 года, на турецком фронте, он совершенно растерялся и выпустил из рук управление армией, произошло это потому, что всю свою службу Мышлаевский провёл в кабинете, «не получив освежающего волю воспитания, которое дается командованием строевыми частями» (см. выше, о карьере самого генерала Б. В. Геруа).

Характеризуя генерала М. В. Алексеева, бывшего в то время профессором по кафедре русского военного искусства, автор отзывается о нем как о плохом лекторе, но превосходном руководителе практических занятий, «показавшим себя потом на войне недюжинным стратегом».

Здесь приходится, к сожалению, отметить спорное и ничем не доказуемое тяжкое обвинение генерала Алексеева в том, что в революцию 1917 года, по причине своего «скромного, демократического происхождения. и либерального, близорукого (?) уклона политических мыслей», он «дал рухнуть» монархии. Нужно сказать, что вопрос о подлинных виновниках крушения монархии остается спорным и до сих пор и далеко ещё не решённым. Поэтому объективно нельзя согласиться с подобным безаппеляционным приговором, возлагающим на генерала Алексеева всю вину за грехи и ошибки целого ряда государственных и военных деятелей и, может быть, самого монарха.

Очень интересны высказывания генерала Геруа о службе офицеров Генерального штаба вообще, о преимуществах, связанных с состоянием в рядах этой привилегированной корпорации, и также его соображения о мерах для устранения злоупотреблений, проистекавших из этих преимуществ.

В июле 1904 года, по окончании Академии, штабс-капитан Геруа в числе 30 других офицеров, окончивших Академию, отправляется в Маньчжурию, где уже шла война с японцами.

«Несмотря на то, что мой опыт в кампанию 1904−05 гг. ограничивался работой в штабе армии, — говорит автор, — всё же он принёс мне новые знания и практическое понимание военных проблем. На наших глазах — недавних школьников — рос боевой опыт армии, исправлялись ошибки мирного времени и намечались основы новой тактической доктрины»..

Взяв, по возвращении в Россию в 1906 году, вакансию в Киев, автор сразу же столкнулся с совершенно парадоксальным использованием в штабах русских дивизий офицера Генерального штаба, человека с высшим военным образованием, для «бумажной» работы, заключавшейся в переписке по самым разнообразным вопросам, лишь изредка касавшимся обучения или воспитания войск. Неудовлетворенный такой чисто канцелярской работой и отчасти, правда, и по личным мотивам, капитан Геруа переходит в военно-учебное ведомство, на должность преподавателя военных наук в Киевском военном училище.

В декабре 1909 года капитан Геруа был произведён в подполковники и назначен на службу в Главное Управление Генерального штаба. Едва успев приехать в Петербург, он получает предложение приступить к работе над диссертацией на соискание ученой степени, а до защиты диссертации ему поручается ведение тактических занятий с офицерами — слушателями Военной Академии.

Опыт педагогической деятельности, проведенный в Киеве, не прошёл бесследно, ученая карьера привлекала, и подполковник Геруа согласился на оба предложения.

Между тем, в поисках причин неудач, постигших нашу армию в русско-японскую войну, было, конечно, обращено внимание в числе прочих выявившихся недостатков нашей подготовки и на «совершенно неудовлетворительную подготовку офицеров нашего Генерального штаба»[3].

«Отзывы начальников, отличившихся в войну с Японией, собранные начальником Генерального штаба генералом Палицыным, были очень суровыми. В них проходила, как лейтмотив, мысль о схоластичности, нежизненности и отсталости обучения в Академии тактике».. «Поражение, незаслуженно понесенное русской армией, возбудило во всей мыслящей части русского офицерства искание причин этого печального боевого опыта. С этой целью Обществом ревнителей военных знаний была напечатана брошюра-вопросник, разосланная в тысячах экземпляров. Разбирая получаемые ответы, мы могли воочию убедиться, какая тяжёлая ответственность за реки напрасно пролитой крови и за безрезультатную растрату доблести русских войск лежит на устаревшей системе академического обучения»[4].

«Нас, будущих руководителей тактического образования офицеров армии не знакомили с методами занятий в войсках»[5].

Неправильный, и с уклоном, к тому же, в сторону трафаретов, метод ведения тактических занятий в Академии, передавался через офицеров Генерального штаба в войска, где оказывал пагубное влияние на их тактическую подготовку и, как непреложное следствие, отозвался поражением наших армий в Маньчжурии.

Курс «службы Генерального штаба», иначе говоря — техники оперативного управления войсками в обстановке войны и общего руководства службами, вообще отсутствовал в программе Академии (был введен после реформы, в 1911 году). В курсе Военной Администрации читалось по этому предмету несколько лекций, но никаких практических занятий не велось и никакого обучения работе Генерального штаба в штабах дивизии, корпуса и армии не производилось[6].

Профессор полковник Головин командированный в 1908 году по Высочайшему повелению во французскую Высшую Военную Школу с задачей изучить постановку высшего военного образования у наших союзников, предложил по возвращении в Россию план обновления учебной системы и реформы академического обучения в духе методов, принятых во французской Академии. Там ставили изучение теории на второе, вспомогательное место, выдвигая на первый план практические упражнения по стратегии и тактике по так называемому «прикладному методу», когда в основу обучения положена идея, что знание, для военного, имеет ценность только тогда, когда он умеет применить его, «приложить» к данному частному, вполне конкретному случаю.

Вот что говорил об этом тогдашний руководитель французской Высшей Военной Школы Фош: «Каждый частный случай имеет своё решение. Не ищите трафаретов, а учитесь рассуждать. Знать принципы военного искусства и не уметь их применять не имеет никакой ценности. Военно-академическое обучение не стоит ничего, если оно не научит применению этих принципов на практике. Оно должно идти дальше знания и дать умение. Только постоянным упражнением в приложении принципов на практике можно развить правильное суждение и волю. Научить использовать свой умственный багаж можно, лишь изучая теорию в приложении к частному случаю. Применяя прикладной метод, Академия дает обучающемуся опыт решения, воспитывает в нем рефлексы для быстрого решения и научает искусству командования»[7].

Конечно, говорит генерал Геруа, «решали задачи и у нас, но мало по числу, неглубоко по качеству. и с уклоном в сторону общих мест и шаблонов».

Мы не будем говорить здесь о том, в чём именно заключалось различие между «прикладным методом» французской Высшей Военной Школы и методом, принятым для решения тактических задач в нашей Академии, — краткое объяснение им обоим приведено в «Воспоминаниях», а особо интересующихся этим вопросом отсылаем к циклу статей профессора генерала Головина «Борьба за реформу нашего высшего военного образования». Скажем лишь, что предложенная конференции Академии реформа обучения разделила учебный персонал её надвое: большинство, после ознакомления с отчетом полковника Головина о его поездке, стало на сторону реформы; меньшинство же воспротивилось нововведениям, аргументируя главным образом двумя доводами: во-первых, — опасением, что новый, прикладной метод будто бы опростит, развалит научно-воспитательную ценность Академии, сведя её на уровень «полковой учебной команды» (!) и, во-вторых, тем, что старая система является якобы национальной, русской, в то время как предлагаемая полковником Головиным — чужая, французская.

Было бы очень долго приводить здесь в подробностях все доводы за и против реформы, которыми пользовались её противники и сторонники, но интересно всё же привести отзыв историка русской армии А. Керсновского, написанный уже за рубежом, после Первой мировой войны. Интересно потому, что во взглядах А. Керсновского на эволюцию русской военно-научной мысли можно заметить влияние профессора генерала Баиова, в свое время одного из яростных противников реформы Академии. Вот что пишет А. Керсновский:

«Сами по себе идеи „младотурок“ (так прозвали сторонников реформы) особенной ценности не представляли, однако, в сравнении с царившей косностью они были огромным шагом вперёд, давая известный научный метод и существенно расширяя кругозор».

И далее: «Профессора — „младотурки“ сильно способствовали поднятию уровня офицеров Генерального штаба выпусков 1908—1914 гг., исключительно ценных по качеству и сильно ожививших войсковые штабы»[8].

1 февраля 1912 года, после защиты диссертации, подполковник Геруа назначается экстраординарным профессором Николаевской Военной Академии, сначала — по курсу тактики инженерных войск. В Академии он сразу же примыкает к лагерю убежденных сторонников реформы: ещё в 1909 году, будучи преподавателем в Киевском военном училище и ничего ещё не зная о реформе, предложенной профессором полковником Головиным, тогда капитан, Геруа напечатал в «Русском Инвалиде» статью о необходимости введения прикладного метода преподавания тактики в военных училищах.

Но пока профессор полковник Головин вместе с приверженцами прикладного метода, заручившись поддержкой начальника Академии генерала Щербачёва и конференции, насаждали в Академии новую систему преподавания, противники реформы тоже не дремали, искали и нашли поддержку вне Академии, в более влиятельных кругах. И в 1913 году военный министр Сухомлинов «разгромил гнездо крамолы», каким стала в его глазах Академия, разослав главных сторонников прикладного метода в ссылку, правда — почётную, подальше от Академии. Начальником Академии был назначен послушный генерал Янушкевич, и сейчас же было приступлено к «искажению идей, проведённых Головиным». Больших последствий это, впрочем, уже не имело, говорит генерал Геруа, так как через полгода вся вообще академическая работа была остановлена вспыхнувшей войной.

Но, как заключает своё повествование об Академии автор, более скромный в отношении оценки результатов введения прикладного метода, чем А. Керсновский, офицеры двух последних выпусков, по-новому, из Академии оказались на войне, «на высоте», так же как и их бывшие руководители, все, без исключения, достигшие высоких должностей и заслужившие статутные Георгиевские награды.

Заканчивается первый том Воспоминаний двумя короткими главами: о цензовом командовании полковником Геруа летом 1913 года батальоном в своем родном лейб-гвардии Егерском полку и о возвращении в Академию уже в 1917 году, после Корниловского выступления.

И так уже черезчур длинный этот отчёт о первом томе не позволяет познакомить читателя со всем, что есть в книге интересного, и к сказанному выше можно добавить лишь одно: «Воспоминания» генерала Геруа являются ценнейшим и, главное, компетентным свидетельством о старой русской армии, которое должно найти себе место на книжной полке каждого любителя русской военной старины.

+ + +

2-я часть

Военная быль. № 105. Июль 1970.

Генерального Штаба Генерал-майор Б. В. Геруа «Воспоминания о моей жизни» Том 2-й Париж 1970 г.

По значительности и ценности своего содержания только что вышедший из печати в Военно-историческом издательстве «Танаис» второй том «Воспоминаний» генерала Бориса Владимировича Геруа не только не уступает первому тому, но, наоборот, относясь хронологически к ещё близким нам переживаниям лет войны 1914−17 гг. и революции, он глубже затронет сердца многих читателей, участников или свидетелей событий тех лет.

Война 1914 года застала Генерального штаба полковника Б. В. Геруа, как мы помним, профессором Николаевской Военной Академии уже в продолжение более чем двух лет, с февраля 1912 года. Сейчас же после объявления войны Академия была распущена и слушатели должны были возвратиться в свои части. Учебный состав Академии, профессора и преподаватели, могли выбрать место дальнейшей службы по собственному желанию.

Взяв назначение на Юго-Западный фронт, полковник Б. В. Геруа прослужил немногим более месяца в штабе фронта, расположенном сначала в Бердичеве, и затем получил 123-й пехотный Козловский полк, который он успешно водил в бой под фортами Перемышля и Кракова и в предгорьях Карпат, до тех пор, пока отступавшие австрийцы не остановились в декабре месяце на линии рек Дунаец и Бяла, южнее Тарнова, где оба противника окопались и «устроились» на зиму 1914−15 годов.

Читателю, уже знакомому с автором по первому тому «Воспоминаний», понятно, что фигура полковника Б. В. Геруа не укладывалась в довольно узкие рамки, ограничивающие заботы и обязанности полкового командира: широкая военно-научная подготовка, профессорская кафедра и большая практика в руководстве тактическими занятиями по прикладному методу в Военной Академии, так же как и предшествовавшая профессуре служба в Главном Управлении Генерального штаба расширили его военный кругозор и развили способность и привычку к анализу настолько, что он не мог, конечно, оставаться только простым исполнителем получаемых распоряжений и, если приказ казался ему невыполнимым, не останавливался перед прямым ослушанием, а иногда и проявлял инициативу, выходящую, казалось бы, далеко за пределы компетенции командира полка.

Так, получив однажды поздно вечером приказание из штаба дивизии произвести прямо «с хода», без предварительной разведки подступов, ночную атаку позиции, занятой австрийцами в густом лесу, атаку, ничем не вызывавшуюся, кроме чьего-то желания пожать лавры, полковник Геруа начал, говорит он: «В сравнительно спокойных тонах доказывать опасность такой атаки, но, натолкнувшись на тупое упрямство начальника штаба дивизии, вспылил и сказал: „До тех пор пока я командую полком, я отказываюсь вести людей в этих условиях на убой и на почти верную неудачу. Если вам угодно настаивать на этом приказе, прошу отчислить меня от командования полком!“ И на этом оборвал разговор. От командования отрешён я не был, а атаку отменили».

Можно, конечно, возразить, что отказаться от исполнения боевого приказа и в такой форме мог себе позволить не каждый командир полка, а лишь бывший профессор Военной Академии, который, мол, всегда нашёл бы поддержку и защиту у сильных мира сего. Но с другой стороны, и полковник Геруа имел, формально, полное право, сам лично ничем не рискуя, послать свой полк в атаку, «не ввязываясь в историю со штабом дивизии». И отказ от более легкого решения свидетельствует о его гражданском мужестве, таком необходимом для военачальника.

Другой характерный случай имел место несколько позже, ранней весной 1915 года, когда «Ставка и штаб Юго-Западного фронта носились с проектом нашего вторжения в Венгрию, — говорит Б. В. Геруа. — Зная об этом нашем широком плане, я изумился его легкомыслию. Силы наши казались мне кружевом, одинаково слабым на всем протяжении (фронта).. Где находились, откуда можно было взять крупные резервы. чтобы образовать, во-первых, необходимый для удара кулак, и, во-вторых, для развития наступления? Не дело командира полка выступать с возражениями против плана Верховного Главнокомандующего. Тем не менее я не удержался. и написал в штаб дивизии рапорт с изложением своих тревожных мыслей..»

Сколько командиров частей имели смелость подать такой рапорт?

О своём командовании Козловцами полковник Геруа уносил самые приятные воспоминания: «За эти полгода. я ни разу не имел случая пожаловаться, хотя бы про себя, на дух, воспитание и боевую надежность моих подчинённых, офицеров и солдат. Состав офицеров был более чем на высоте, и я всегда знал, что они поймут меня и помогут, — от сердца и энергично».

В начале апреля 1915 года полковник Геруа был назначен начальником штаба 31-й пехотной дивизии, в состав которой входил и Козловский полк. По существовавшему в старой русской армии порядку должность начальника штаба дивизии замещалась офицером Генерального штаба в чине полковника, но ещё не откомандовавшим полком, каковое командование было для таких полковников следующей после штаба дивизии ступенью иерархической лестницы. Как следствие такого порядка вещей, полковник, ещё не командовавший полком, получал право (которым, обычно, широко в боевой обстановке и пользовался, в особенности при неэнергичных начальниках дивизий) распоряжаться именем начальника дивизии четырьмя пехотными полками и артиллерийской бригадой (В своей книге «Пережитое» Генерального штаба полковник Сергеевский приводит пример успешного командования капитаном Генерального штаба целым корпусом, конечно — именем командира корпуса).

Обстоятельства сложились так, что полковник Геруа явился исключением из этого правила и стал начальником штаба дивизии, уже откомандовав полком, и — в боевой обстановке, в продолжение шести месяцев. В последовавших затем тяжёлых отступательных боях это обстоятельство имело для всей 31-й пехотной дивизии безусловно весьма положительные следствия.

На новой своей должности полковнику Геруа пришлось принять самое непосредственное участие в Горлицкой операции, когда 19 апреля/2 мая 1915 года десять пехотных дивизий германской 11-й армии генерала Макензена, поддержанные огнём 457 лёгких и 159 тяжёлых орудий и 96 тяжёлых минометов, обрушились на фронте Громник-Горлица, протяжением около 30 км., на четыре пехотные дивизии (70-я — 9-го армейского корпуса, 31-я, 61-я и 9-я дивизии 10-го армейского корпуса) русской 3-й армии с их 145 лёгкими орудиями.

Донося в Ставку о состоянии своей 3-й армии, её командующий, генерал Радко-Дмитриев, писал, что: «Особенно жестокий удар был нанесён по трём дивизиям 10-го армейского корпуса (31-я пехотная дивизия занимала центральный участок фронта корпуса. КП.), которые буквально истекли кровью от огня тяжёлой германской артиллерии, быстро приводившей к молчанию наши легкие батареи. В полчаса времени она смела с лица земли наши окопы, вспахивая огромные пространства и вырывая из строя разом десятки людей».

Чувством искреннего преклонения перед мужеством и самопожертвованием русского солдата веет от рассказа полковника Геруа о стойкости полков 3-й армии, оборонявших свои сравненные с землей позиции против в 21/2 раза сильнейшего противника:

«Оглушённые, перемешанные с убитыми, в дыму и песке, не люди, а автоматы, они всё же отбивали попытки противника подойти вплотную и ворваться на позицию. Люди стояли в рост на месте своих бывших окопов, отбрасывая немцев где ружейным огнём, а где — штыком. Удивительно было то, что наша пехота смогла устоять в течение целого дня и начать свой отход в порядке..»

Несколько страниц «Воспоминаний», посвящённых Горлицкому прорыву, имевшему столь серьёзные последствия для всего дальнейшего течения войны на Восточном фронте, представляют собой настоящий обвинительный акт против Ставки и штаба Юго-Западного фронта, не обративших должного внимания на донесения войсковых штабов, уже с конца февраля докладывавших о признаках готовящегося наступления противника, и не озаботившихся подготовкой в тылу заранее оборудованных позиций на случай необходимости подаваться назад с боем.

Ко 2/15 мая, за две недели отступления, войска русской 3-й армии отошли на 120, примерно, километров, заняв позиции по линии реки Сан, от Сандомира до Перемышля. Отход 3-й армии ставил под угрозу фланги соседних с нею армий, 4-й и 8-й, и они обе были вынуждены также отойти. Но 31-я пехотная дивизия, понёсшая в этом отступлении тяжкие потери людьми (вступив в бой в начале операции с 3.000 штыков каждый, полки дивизии насчитывали ко 2/15 мая по 800 человек, сведённых в два батальона), благодаря чёткой и планомерной работе штаба дивизии не потеряла за время отхода ни одного своего орудия, хотя, поддерживая свою пехоту огнём до последней возможности, пушки оставались на занимаемых ими позициях до самого начала отхода пехотных частей.

Когда 31-я пехотная дивизия остановилась на позициях вдоль реки Сан, где полки приводили себя в порядок и подсчитывали свои потери, полковник Геруа получил одновременно два предложения: одно — занять должность генерал-квартирмейстера штаба 3-й армии и другое — принять лейб-гвардии Измайловский полк. «Без колебаний, — говорит он, — я принял строевое предложение. Было приятно вернуться в родной Гвардейский корпус и быть назначенным командиром старого гвардейского полка».

В дальнейшем повествовании, как это ни странно, обстановка и люди, — офицеры и солдаты, — в Измайловском полку вышли из-под пера автора, коренного гвардейца, гораздо менее симпатичными, чем в армейском Козловском полку. Оговоримся сразу же: такое впечатление, создающееся у читателя, никак не относится к боевым качествам Измайловцев, а именно к «быту» полка. Впоследствии, после испытания боем, это первое, достаточно неблагоприятное впечатление сгладилось, и между Измайловцами и их новым командиром установились как будто взаимные понимание и уважение.

Своё весьма щепетильное отношение к чести и к доброму имени полка полковник Геруа имел случай выказать в ближайшее же время: в разговоре по полевому телефону с начальником 1-й гвардейской дивизии, позволившим себе резко отозваться о действиях Измайловского полка, полковник Геруа не менее резко оборвал генерала, заявив, что оставшийся почти без офицеров и сжавшийся до 800−900 человек полк исполняет свой долг и не заслужил разноса на поле сражения. Что же касается его командира, то он готов сдать полк другому!

«Начальник дивизии, — говорит полковник Геруа, — сократился! «

В июне 1916 года, прокомандовав лейб-гвардии Измайловским полком немного более года, полковник Геруа был неожиданно вызван в штаб «войск гвардии» для исполнения должности генерал-квартирмейстера. Надо сказать, что в конце 1915 года из войск прежнего Гвардейского корпуса было образовано три корпуса: два пехотных, по две дивизии в каждом, и один кавалерийский, тоже в две дивизии. 2-й Гвардейский корпус составили 3-я гвардейская пехотная дивизия, действовавшая до того в отделе, и гвардейская стрелковая дивизия. Вся гвардейская конница была также собрана и составила Гвардейский кавалерийский корпус.

Так, под командованием генерал-адъютанта Безобразова была сформирована маленькая отдельная армия из отборных частей, которая и получила сначала наименование «войск гвардии». Штаб этих «войск гвардии» был развернут из прежнего штаба Гвардейского корпуса, про который один из его офицеров говорил полковнику Геруа, что «операции мы обсуждали на французском языке, совсем как генералы 1812 года!».

Сформирован был этот штаб, как показалось полковнику Геруа, по достаточно оригинальному признаку принадлежности кандидата на штабную должность к гвардии и, по возможности, по признаку его отдалённости от службы по Генеральному штабу! Такой «строевой» гвардейский вид их штаба нравился будто бы гвардейскому офицерству!

Был, конечно, и какой-то процент устроившихся на серьёзные штабные должности офицеров, решивших, что «не боги же горшки обжигают».

— Charmant! — сказали бы генералы 1812 года!

Оставаясь с июня 1916 г. по май 1917 г. генерал-квартирмейстером сначала штаба «войск гвардии», а потом штаба «Особой» армии, как была названа впоследствии эта армия генерала Безобразова, произведённый уже в генерал-майоры Б. В. Геруа переменил за этот период трёх командующих армией: одновременно с переименованием «войск гвардии» в «Особую» армию генерала Безобразова сменил генерал Гурко, которого в конце 1916 года заменил на три месяца генерал Балуев. Генерал Гурко, вызванный в Ставку на должность начальника штаба Верховного Главнокомандующего вместо заболевшего генерала М. В. Алексеева, вернулся опять в Особую армию в начале 1917 года.

Очень красочно и с большой симпатией нарисован образ гвардейского «батьки» генерала Безобразова и также его начальника штаба, тоже гвардейского генерала графа Игнатьева. О генерале Балуеве говорится кратко как об умном, твёрдом, но и «приятном» начальнике. После революции оказалось, впрочем, что Балуев не чужд и легкой демагогии и готов играть на популярность у революционных низов. В дальнейшем генерал Балуев служил у большевиков.

Более подробно и с уважением охарактеризован генерал Василий Иосифович Гурко (чья прекрасная фотография приведена в тексте), настойчивый и волевой благородный человек, единственный из всех военачальников того времени, отважившийся письменно высказать отрёкшемуся Государю свою симпатию. Это письмо генерала Гурко, опубликованное впоследствии в печати, сослужило ему в конце концов большую службу, и благородный его порыв был вознаграждён судьбой: посаженный правительством Керенского в крепость генерал Гурко был затем выслан из России. Изгнание пришло вовремя: останься он в России, через несколько недель он попал бы в руки большевиков.

Надо сказать, что вообще одной из интереснейших черт «Воспоминаний» являются именно характеристики, даваемые автором почти всем своим начальникам и сослуживцам, а иногда и лицам, о которых он упоминает в своем повествовании. Иногда это краткие, в несколько слов, отзывы, иногда — более подробные и обстоятельные суждения, но и те и другие представляют собой, без всякого сомнения, большую ценность для историка.

В штабе Особой армии, вместе с генералом Гурко, генерал Геруа встретил февральскую революцию, пережил отречение Государя и увидел начало «реформ», проводившихся в армии революционным военным министром Гучковым, когда «шёл упорный и сознательный подкоп под боеспособность армии».

1 мая 1917 года генерал Геруа был назначен начальником штаба 11-й армии. Как он говорит, русская армия в это время явно разваливалась, но Керенский решил всё же организовать большое наступление, решённое, в принципе, ещё до отречения Государя, в феврале 1917 года. И вот «начался ораторский период войны на многострадальном русском фронте»..

Теперь требовалось не несколько сильных слов (и чем короче, тем лучше!), с которыми полководец обращался к войскам перед сражением, в приказе ли, или лично, перед фронтом, а стало необходимым систематическое «накачивание» солдат «организаторами духа».

«Кто мог подумать, — говорит генерал Геруа, — что мы давали тогда первый урок военного воздействия на психологию масс при помощи словоизвержения. И какими бледными кажутся теперь (после Гитлера и Муссолини. КП.) те первые уроки этого искусства, каким мизерным „вождем“ представляется сам Керенский, приехавший на фронт пробовать на войсках свою гипнотическую силу! Какая сырая, наивная и жалкая техника!».

Во время посещения Керенским штаба 11-й армии, разглядывая визитёра, генерал Геруа ломал себе голову: где он уже видел точно такое же лицо, нездорово-бледное, с рыжей щеткой волос на голове, без усов и без бороды? И такое же выражение глаз и рта: загадочное, говорящее о тщеславии и о слабости, о зависти и о мстительности, о фальши и о холодности?

И вдруг его осенило: Гришка Отрепьев!!!

Мы можем добавить от себя, что помимо других своих качеств генерал Геруа был, без сомнения, ещё и хорошим физиономистом.

Подготовка к пресловутому «наступлению Керенского» в июне 1917 года, само это наступление, предпринятое на фронте 11-й и отчасти 7-й армии, и затем немецкий контрудар в июле, нанесённый опять-таки на участке 11-й армии, в направлении на Тарнополь, прошли непосредственно в поле зрения генерала Геруа, начальника штаба 11-й армии. Этим операциям он посвящает большую часть последней главы «Воспоминаний», заключая повествование анализом спровоцированного Керенским выступления генерала Корнилова.

Здесь хотелось бы исправить две неточности: генерал Корнилов не знал генерала Деникина со времен русско-японской войны. Первая их встреча относится к концу августа 1914 года, когда в Галиции генерал Корнилов принял 48-ю пехотную дивизию, а генерал Деникин — 4-ю стрелковую бригаду. И второе: назначение генерала Деникина в конце июля 1917 года Главнокомандующим Юго-Западным фронтом было вызвано, по свидетельству самого генерала Деникина, исключительным боевым значением Юго-Западного фронта в виде предположенной там стратегической операции. Посвященный в подготовку переворота и давший согласие в нём участвовать, генерал Геруа, пока ещё не арестованный, был после Корниловского выступления потребован к ответу в Бердичев, в штаб Юго-Западного фронта, где «место Главнокомандующего Деникина, одного из лучших генералов русской армии, занял безличный генерал Огородников». «Оправданный за отсутствием улик» генерал Геруа отказался принять предложенный ему корпус и предпочёл вернуться в Петроград, где предполагалось возобновить прерванные с началом войны занятия в Николаевской Военной Академии.

Так закончилась для него, в том же самом Бердичеве, где она и началась ровно три года тому назад, война 1914−17 гг.

«Круг завершился, — говорит генерал Геруа с легко угадываемой горечью, — у разбитого корыта!».

В заключение моего отзыва о первом томе «Воспоминаний» я писал, что книга эта должна найти себе место на книжной полке каждого любителя русского военного прошлого. Теперь я хочу с полным основанием добавить к сказанному, что все мы должны быть признательны В. Б. Геруа, понявшему всю важность воспоминаний его отца для истории старой русской армии и тем позволившему всем нам с ними ознакомиться.

+ + +

Последние годы жизни генерала Б.В.Геруа (1876−1942)

Русскоязычные биографические источники, посвящённые Борису Владимировичу Геруа, не отличаются полнотой, применительно к периоду жизни генерала в эмиграции и относительно его семейного положения.

Для уточнения данных по этим вопросам мной были обработаны английские источники, включающие в себя книги записей о бракосочетании, смерти, переписи населения, нотариальных актах и иммиграционную документацию.

Работа с перечисленными источниками позволила прояснить целый ряд вопросов.

В Великобритании Борис Владимирович Геруа проживал с женой Софией Эдуардовной Геруа (1879−1949. урожденная фон Гильхен. Дочь генерала артиллерии Е.В.Гильхена и сестра ген-губернатора Бессарабии М.Э. Гильхена), а также с двумя детьми, — дочерью Еленой (1906−1971) и сыном Владимиром (1908−1977). На конец 30-х годов (1936−38) все они жили раздельно.

Сам Борис Владимирович в конце 30-х переехал в город Пейнтон (графство Девоншир) и снимал небольшой дом по адресу Colin Road 10.

28 февраля 1942 года Борис Владимирович умер в госпитале Torbay, расположенном в соседнем с Пейнтоном городке Торки.

В нотариальной записи о наследовании указывается, что Борис Владимирович оставил наследство в размере 364 фунтов стерлингов и 1 шиллинг (около 1500 долларов США), которое следует разделить между его сыном Владимиром и 46-летней незамужней Дороти Беркворт (1896−1986), уроженкой графства Девоншир.

На данный момент в Великобритании проживает как минимум один внук генерала (один из источников указывает, что у сына Владимира было четверо детей), и как минимум двое правнуков.

В.В.Голицын. «Семья Геруа в Англии»

Крест на могиле генерала Б.В.Геруа

---

Примечания:

[1] С начала войны 1914 года и до своего назначения начальником штаба 11-й армии в 1917 году генерал Б. В. Геруа последовательно командовал 123-м пехотным Козловским и лейб-гвардии Измайловским полками и был затем генерал-квартирмейстером штаба Особой армии.

[2] В дявяностых годах XIX столетия

[3] Генерал Е. И. Мартынов. «Из печального опыта русско-японской войны».

[4] Профессор генерал Головин. «Почему реформа Академии была необходима».

[5] Генерал Деникин. «Старая армия».

[6] Профессор генерал Головин. Из цикла статей «Борьба за реформу нашего высшего военного образования».

[7] Там же.

[8] А.Керсновский. «История русской армии» 3-я часть.

+ + +