 |
| Православие.Ru | Священник Александр Дьяченко | 30.03.2019 |
«Язык в таком положении находится между членами нашими,
что оскверняет все тело. будучи сам воспаляем от геенны"
(Иак. 3, 6)
Сегодня все чаще стали обсуждать тему использования в большой литературе слов матерщины. Исследуют этот языковой феномен, систематизируют различные словесные комбинации и словообороты. Люди кандидатские, да что там кандидатские, докторские диссертации защищают по русскому матерному, и выпускают толковые словари. Что, товарищ, не разобрался в оттенках сложного трёхэтажного? — Лезь в словарь, профессор тебе поможет.
Не только грузчику, даже изящной даме не зазорно вставить в разговоре соленое словцо. Мат превращается в норму. У нас в поселке на русском матерном общаются и дети, и взрослые, молодые и старые, женщины и мужчины, наёмные работники и продвинутые бизнесмены. Обгоняешь влюбленную парочку, слышишь, а голубки матерком воркуют. Мамы на детишек все больше матом орать стали. Серёга Шнур — самый популярный поэт-песенник на всём пространстве нашей необъятной страны.
Мат завис в воздухе и «висит», словно дым в прокуренной бытовке.
Я понимаю, если бы наш поселок был горняцким, или шоферским, так ведь нет, у нас одних докторов с кандидатами разных наук, наверно никак не меньше полусотни, двое академиков. Вместе с соседним Покровом, что от нас в семи километрах, так смело умножай это число на три.
Виктор Конецкий, один из самых любимых мною авторов, утверждает, что матом хорошо приложить в каких-то экстремальных ситуациях, когда многословие только делу вредит. Если следовать логике автора, наше бытие всё более и более погружается в одну такую бесконечную «экстремальную ситуацию».
В казармах
Лично я матерился с тех пор, как себя помню. Возможно, матерился и до того, но об этом история умалчивает. ещё бы не материться, если все мое детство прошло в солдатских казармах. У меня, как когда-то до революции, был свой «дядька"-воспитатель из числа солдат, служивших в нашем полку.
Это сегодня перед молодежью стоит проблема профориентации, а для нас такой проблемы не существовало. Мы, как только начинали ходить, уже маршировали за солдатским строем. У меня даже фотография сохранилась, из самого начала 1960-х.
На фотографии парадным строем идут солдаты. Впереди, со знаменем, — офицеры, а за строем идёт, чеканя шаг, кучка пяти-шестилетних сорванцов. Что интересно, не помню, чтобы нас кто-нибудь прогонял. Понимали, что маршируют будущие офицеры, а то, глядишь, и генералы.
Я даже в столовую солдатскую ходил обедать. И вкус той солдатской каши у меня до сих пор во рту стоит, такая была вкуснятина. Ну, а издержкой моего солдатского воспитания был мой виртуозный мат.
Мама рассказывала, как она краснела, когда её маленький мальчик, словно органчик, на сюсюканье какой-нибудь тетеньки мог ответить так, что у тетеньки сумка из рук выпадала. И это при том, что дома у нас никто не ругался.
Говорят, что в армию такой отборный мат пришёл в первой половине 1950-х, когда с нехваткой молодежи в армию стали призывать бывших уголовников. Не знаю, по-моему, матерились в Красной Армии, начиная с 23 февраля 1918 года, а может, даже и раньше.
Смог Серёга — и я смогу!
Что касается уголовников. В своё время с нами на железной дороге работал человек, просидевший в лагерях, не выходя, начиная с «малолетки», 25 лет. Так вот, я ни разу не слышал, чтобы он выругался матом. Не путеец, а воплощение вежливости.
Подрастая, стал понимать, что материться нехорошо, и стал себя контролировать. Уже не ругался напропалую, различал, где можно, а где нельзя. Но ругаться продолжал, считал это признаком мужественности.
За время своей учебы я сменил, наверное, с десяток школ. Поэтому и хорошие оценки в моем дневнике по большей части были заслугой моего папы. Он всегда был потрясающе красив, нередко заезжал за мной в школу. У моих училок при виде его рука сама выводила мне пятерки и четверки. На самом деле, более или менее я стал учиться только ближе к старшим классам.
Помню, в 9-м классе к нам пришла молоденькая учительница русского языка Анна Ефимовна Кецлах. Как она нам читала стихи, сколько интересного мы от неё узнали. Не говорю за других, а я влюбился в русскую литературу и обожал Анну Ефимовну.
Как-то на переменке один мой одноклассник запрыгнул на меня сзади, вцепился и повис. Я никак не мог его сбросить. И тогда я выдал ему фразу из своего розового периода. Его хватка ослабла, он обмяк и сполз.
Я освободился от него — и увидел мою любимую учительницу, которая стояла и смотрела на меня такими глазами. А мне хотелось провалиться сквозь землю. Сейчас пишу — и вижу эти глаза. Правда, Анна Ефимовна мне об этом потом ни разу ничего не сказала. Зачем, достаточно было одного её взгляда. Она меня поняла, хорошая была учительница.
После окончания института попал служить в особую часть. Все солдаты у нас имели высшее образование. В роте у меня был друг, Сережа Полуян, не помню, кто ещё, но вот он точно никогда не ругался. Я ругаюсь, а он нет, всегда находя в ответ человеческие слова. Глядя на моего друга, я тоже попробовал не ругаться. Поначалу было трудно. Словечки, матерные частушки, поговорки, прибаутки — все это раньше могло литься из моего горла потоком, и вдруг заслон.
Как ни чесался язык называть вещи их природными именами, такими короткими и понятными, — но ломал себя: Серега-то вот может. Значит, и я смогу.
Таким образом, вернувшись домой со срочной службы, я научился курить и разучился материться. Но это не значит, что я не проговаривал этих словечек про себя, — порой проговаривал. И ещё реагировал, когда ругались рядом, словечки буравили мне мозг и отдавались аж где-то в груди.
Но потом системное молчание на уровне языка перешло на уровень мысли, и уже даже в мыслях я перестал говорить матом. Спустя ещё какое-то время мне стало безразлично, что говорилось вокруг меня. Я перестал реагировать на мат. Он для меня умер, к счастью.
Какие бывают «говорения языками»
Уже придя в Церковь, слышал рассказ двух женщин, сейчас они наши прихожанки, — они рассказывали о том, как искали путь к Богу. Их извилистый путь пролегал через одну из общин пятидесятников. Как известно, пятидесятники молятся на так называемых «языках». То есть они во время молитвы произносят не как мы с вами — слова, построенные в логические фразы прошений. В состоянии экстаза у них вырываются обрывки, возможно, слов, возможно, какие-то отдельные слоги.
Однажды стоят эти женщины в общем молитвенном кругу, молящиеся «заговорили», и вдруг они слышат грязнейшие матерные ругательства. Рядом с ними стоял мужчина, закрыл глаза, весь предавшись молитве. Только вместо молитвы его уста изрыгают мерзость.
Было видно — человек не безобразничал, сам не понимая, что творит. Эти женщины бегом бежали из «молитвенного» круга и вспоминали об этом случае с содроганием.
Иногда приходится встречаться с людьми, прошедшими через «целителей»: жалуются, что порой не могут с собой совладать и вдруг начинают материться. Кстати, поврежденность может проявляться и во время молитвы: человек произносит святые имена, а к ним, словно специально, прилепляются гадкие слова. Мысленная брань. Даже молитвы у меня где-то лежат от этой напасти.
Однажды пригласили меня к одному ещё нестарому человеку. С ним случился инсульт, и его парализовало. Он не мог вставать, потому лежал на диване. Ещё у него отнялся язык. Пытаясь со мною заговорить, больной только и мог, что издавать какие-то отдельные свистяще-шипящие звуки, из которых не сложилось ни одного разумного слова. Разозлившись на собственное бессилие, он вдруг начал ругаться. Ругался отборнейшим матом, да как складно!
Спустя какое-то время я снова стал свидетелем, как женщина, пережившая инсульт и потерявшая способность говорить, свободно общалась с окружающими её людьми при помощи тех же матерных слов.
Тогда-то я понял, что мозг, повреждаясь при болезни, не может подчинить себе мышцы языка и заставить его произносить нормальные человеческие слова, зато тот, кто «отвечает» за матерщину, легко преодолевает даже парализацию. «Мёртвый» язык подчиняется ему беспрекословно. Впоследствии, общаясь с врачами, я получил подтверждение, что данный феномен существует на самом деле. Но объяснить они его не могут.
Говорят, будто физиологи различают несколько состояний работы человеческого мозга — бодрствования и покоя. Когда же человек молится, мозг погружается ещё в одно, отличное от всех известных ранее, состояние. Займись исследователи изучением мозга во время произнесения матерщины, думаю, это состояние мало чем будет отличаться от «режима молитвы». Только источники раздражения будут разными.
Знал я одну старенькую и очень верующую бабушку. Во всём приходе не было человека более благочестивого, чем она. Старушка не пропускала ни одной службы, постоянно клала поклоны. При наступлении немощи слегла в постель и молилась, не выпуская из рук чёток. Однажды мне звонит её дочь и плачет:
— Батюшка, разум оставил мою маму. Она вдруг напрочь забыла нормальную человеческую речь и теперь произносит одни только матерные слова.
Всю жизнь она шла за Богом, преодолевая в себе грех. Но в самом конце разум вместе с волей покинули умирающего человека. Осталось только немощное тело и повреждённое грехом подсознание. То есть то, что по праву принадлежит земле и уйдёт в эту землю с нашими бренными останками.
Мой алтарник — бывший армейский прапорщик и водитель рейсового автобуса. Он всю жизнь матерился и даже не понимал, что матерится. Ему делали замечания, а он недоумевал: когда это я ругался? Он не ругался матом — он на нём разговаривал. Потом человек пришёл к Богу, покаялся и принял Крещение.
— Выхожу, — говорит, — из храма. Собираюсь что-то сказать, а у меня не получается.
Закрылись уста для мерзостей.
Пришлось взрослому человеку учиться, как когда-то в детстве, подбирать соответствующие слова и разговаривать на нормальном русском языке.
Случай в Гродно
Однако самый яркий пример подобной одержимости матерщиной в моей памяти — это встреча с человеком в городе Гродно. Случилась эта встреча много лет назад.
Уже став священником, я вместе с матушкой приехал проведать моих родителей в Беларусь. Свершилась моя давнишняя мечта. Владыка Артемий благословил меня сослужить ему в кафедральном соборе. И я молился в алтаре главного храма моего родного города и даже произносил проповедь.
Потом мы с матушкой гуляли по центру. Я был в мирской одежде.
Прогуливаемся по площади рядом с огромным памятником Владимиру Ильичу Ленину. Вижу, нам навстречу идёт, как-то немного боком вперёд, человек, мне он сразу показался болящим. идёт и все время что-то говорит.
Когда мужчина поравнялся с нами, я услышал, что он, оказывается, матерится. Вместо того чтобы пройти мимо и отправиться дальше, он вдруг стал кружить вокруг нас. Чувствовалось, это кружение приносило ему страдание.
Во всё время кружения он продолжал материться, ни разу не взглянув в нашу сторону. Всякий раз, уходя от нас в апогей, он пытался оторваться, но после какая-то сила неизменно притягивала его к нам, и так несколько раз подряд.
Наконец со вздохом облегчения он вырвался из нашего притяжения и, так же тихо матерясь, отправился дальше.
— Ты догадываешься, почему этот человек кружил вокруг нас? — спросил я матушку.
— Почему? — ответила она на мой вопрос вопросом.
— Думаю, потому, что мы были в храме на службе, а я ещё и причащался.
— Бедный-бедный человек… - произнесла моя матушка, перекрестившись.
