Стопами отца

Протоиерей Константин Семянко

Митрофорный протоиерей Андрей Семянко, невзирая на преклонный возраст, до последних дней сослужил на воскресных и праздничных литургиях в своём приходе — Стратфордском храме Сретения Господня в Коннектикуте, США. 21 октября 2016 года отец Андрей скончался на 90-м году жизни. Теперь рассказ его сына, протоиерея Константина, звучит как эпитафия дорогому батюшке.

Отец Константин — душа прихода, неутомимый труженик на ниве Божией, с истинной любовью принимает каждого. Встреча с таким человеком — как глоток свежего воздуха, общение и службы запоминаются надолго. Многие прихожане не говорят по-русски, и хотя служба идёт на церковнославянском языке, они неизменно молятся на литургии и вечерних богослужениях. Для англоязычных в доступном месте находится перевод основных моментов богослужения, каждый раз обновляются распечатки с дневными чтениями Апостола и Евангелия. На приходе царит семейная атмосфера, неизменно дружеское общение после трапезы. Поистине постигаешь, что Православная Церковь Христова — дом родной для всех последовавших за Христом и облекшихся в ризу Крещения.

Мои родители были воспитаны столпами Православия

— Наша семья оказалась в Америке в начале 1950-х. Родители тогда ещё не были женаты, хотя и были уже знакомы до приезда в Америку, виновницей всего этого была Вторая Мировая война. Мой отец, живя в Полтаве, и мать, живя в Харькове, оказались в оккупационных зонах, их вывезли на работы, и так получилось, что в конце войны они были в американской оккупационной зоне и попали в Америку в начале 1950-х годов.

Протоиерей Андрей Семянко

Вот что ещё интересно: какая могла быть связь между Харьковом и Полтавой, как получилось, что эти двое людей — мой отец, ещё юноша, а мать моя, ещё девушка — жили в одном доме в Германии, в городе Гейдельберг, который потом часто вспоминали. Там они и познакомились. Сначала они работали где-то на Волыни, и их перевозили — то у одного фермера должны были работать, то у другого. Вся немецкая молодежь была призвана в армию, а работали остарбайтеры. Оказавшись в Германии, они познакомились, но поженились уже здесь, в Америке. Они со своими семьями приехали сюда и осели в городке Наяк, около Нью-Йорка. Наяк был очень важным центром для русских в Америке. Среди прочих там жил отец протоиерей Адриан Рымаренко, который потом стал архиепископом Андреем, мы его знаем по его проповедям, он был духовный наследник оптинских старцев, старца Нектария, который наставлял его и направил его на служение Церкви (в миру Адриан был адвокатом). Он принял сан в Киеве. И вся жизнь отца Адриана проходила по благословению оптинских старцев. У него была подобная история — во время войны оказался он в Германии, и с ним из Германии ехала группа монахинь, основавших впоследствии женский монастырь в США, Ново-Дивеево. В Наяке он тогда купил особняк, с помощью, конечно, добрых людей, и там основал женский монастырь Ново-Дивеево. Там было до десяти монахинь. И потом, со временем, в начале 1950-х годов они приобрели имение в Спринг-Уэлли, в котором сейчас находится

Архиепископ Андрей (Рымаренко)

Новодивеевский монастырь в штате Нью-Йорк, — это все трудами отца Адриана. И моя мама, Екатерина Ивановна Киценко, была духовной дочерью отца Адриана — вся её семья ещё в Германии с ним была знакома, ездила к нему на Исповедь, за духовным руководством. И за благословением в Америку ехать, конечно. И мой отец Андрей Иванович — он тогда был молодой человек — тоже ходил к отцу Адриану и тоже считался его духовным чадом. И когда отец Адриан на новом месте начал строить храм, мой отец подрядился во время летних каникул, уже будучи семинаристом, подрабатывать, и всегда, когда мы ходили в этот Серафимовский храм, он говорил: смотри, вот с Павлом Андреевичем мы делали этот потолок, набивали штукатурку здесь. Гордился работой, конечно: храм построить своими руками — это великий подвиг, спасительно. И он всегда приезжал туда с благоговением, в этот храм. Будучи уже диаконом, священником. Так что родители оказались в таком хорошем, приятном и насыщенном месте сосредоточения русской эмиграции.

Второе важное лицо — это отец Серафим Слободской. Мы все знаем его как автора Закона Божиего, и его история широко известна. Мои родители были воспитаны столпами Православия: отцом Адрианом — архиепископом Андреем — и отцом Серафимом Слободским. Отец Серафим Слободской моложе был отца Адриана, но был такой же труженик, и с детства, с юношества положил себе такое задание: написать Закон Божий, — теперь эта книга издана, и про него много сказано. Имея такого примерного служителя перед глазами — представляете — ходить в церковь, и чтобы каждое воскресенье служил отец Серафим! — я думаю, это каждого человека может вдохновить на подвиг. И мои бабушки там молились, в храме у отца Серафима, и потом мой отец служил диаконом с отцом Серафимом, десять лет прослужил там с ним. Конечно, по-человечески всякое бывает, но тем не менее мой отец всегда отзывался об отце Серафиме с уважением и почитал его как великого подвижника, который всю свою жизнь положил на служение Церкви. Он всё своё имение вкладывал, чтобы издать Закон Божий, потом вкладывал всю свою энергию, чтобы построить храм. Церковь в Наяке — это всё его руками, всё его трудом построена, Покровский храм. В России есть пример — Покровский храм на Нерли, вот и у нас есть Покровский храм в Наяке, тоже идеальных пропорций, купол — ну, просто красота!

Протоиерей Серафим Слободской

Отец мой — протоиерей Андрей Иванович Семянко. Фамилия Семянко — это по линии отца, а по линии его мамы — Крыжановские. Крыжановские в своё время были — священнический род на Киевщине, мой прапрадед — протоиерей Григорий Крыжановский, у которого было 16 детей, и все сыновья стали или диаконами, или священниками, все дочери вышли замуж за священников будущих или за диаконов, кроме одного. Самый младший, Пётр Григорьевич, поступил в университет. И его направили на государственную должность в Польшу, под Варшаву, где его назначили на работу, заведующим ликеро-водочным магазином. Это был конец XIX-го века, и там он познакомился с молодой девицей, дочерью своего начальника. Они поженились, и у них было три прекрасных дочери, вторая была Евгения Петровна, мама моего отца. Она дожила почти до 90 лет. Когда революция случилась, все государственные чиновники были отстранены. Дедушка отца, Пётр Григорьевич, отправился в Санкт-Петербург, и они в Петербурге жили пару лет. И потом ему написал брат из Малороссии, чтобы он переезжал к ним, поскольку у них было хорошо с продуктами. И он поехал на Киевщину, а по дороге заехал в Полтаву, так получилось, и решил там остаться. Бабушка моя закончила институт и поступила работать учительницей, познакомилась с моим дедушкой, а дедушка был на 19 лет старше, и к тому же ещё инвалид. Он был из вольных казаков, но его отец послал его в Петербург, тоже в университет, и по получении степени ему дали дворянский титул. Но он вернулся на Полтавщину, у него была болезнь ноги, и ему отняли ногу. Он устроился учителем. Как отец про него рассказывает, он был труженик, он с протезом через всю Полтаву ходил преподавать из института в школу и обратно. Всю свою жизнь положил на то, чтобы преподавать и как-то народ просвещать, быть полезным. Вот там он познакомился с молодой учительницей Евгенией Петровной, поженились они, и у них было двое детей. Ольга Ивановна и отец мой — Андрей, младший. Он 1927-го года рождения. Крестили его там же, хотя и были сложности с храмом, но священников много было. Как раз дядька его родной — отец Никифор, он был женат на сестре Петра Григорьевича, жил в Полтаве, вынужденно работал дворником одно время, — он его и крестил, моего отца. А крестным отцом был протоиерей Гавриил Коваленко, он причислен к лику новомучеников Полтавских. Его дети Мария Гавриловна и Александр Гаврилович тоже оказались в Америке, и они привезли его рукопись, где он описал всю свою жизнь, и по этой истории было понятно, что происходило в эти годы. Описано, как до революции сельский священник жил, и после революции как он должен был перебиваться, где служил, и потом неожиданно рукопись обрывается, и непонятно, что случилось, но потом мы узнали, что его расстреляли. Там его почитают, в Полтаве, мы там были несколько раз, есть люди, которые помнят его, память восстанавливают. Тогда священник в селе или в городе — это был законоучитель, он преподавал Закон Божий в школах. Отец Григорий описывает это в своей рукописи.

Получается, что мой отец происходит из духовной семьи. Когда началась война и немцы уже вошли в Полтаву, начали открывать храмы, отец Никифор вышел из подполья и отправился служить в Миргород. Война, нет ни школы, ни работы, а моему отцу 15−16 лет, и отец Никифор берет моего отца в помощники, келейником, на полгода или на год, служить в селе. Отец говорит — я знал все крестины на память. У него такая была школа, на месте такая практика. И приехал в Полтаву тогда владыка Вениамин (Новицкий), он был из почаевских монахов. С августа 1942 года он был епископом Полтавским. Дедушка мой, Иван Демьянович Семянко, был старостой в Спасском храме в центре Полтавы, где Пётр I служил молебен перед Полтавским сражением и благодарственный молебен после. В 1990-е годы уже была возможность поехать туда, мы познакомились с местным батюшкой, и меня поставили там регентовать.

Вот владыка Вениамин не сидел без дела, он сразу начал рукополагать священников из молодых и открыл пастырские курсы, и моего отца записал на пастырские курсы, он там учился и был одним из иподиаконов владыки. Воспитание было при церкви, в епархии. И потом их немцы вывезли, и, попав в Америку, отец мой жаждал пойти в семинарию, ему хотелось пойти по стопам его предков, деда, прадеда, дядюшек. И когда его спросил кто-то на приходе: а почему вы стали священником? — отец говорит: если бы вы постояли на морозе всю ночь, при 40 градусах мороза, то подумали бы о Боге. Я думаю, у него в юношестве ещё было призвание к этому. И была возможность здесь, в Америке, он, когда приехал сюда в 1950-е годы, то все на работу устраивались, а его духовник о. Адриан благословил идти в семинарию. И отец поступил в Троицкую духовную семинарию, тогда там всех семинаристов записывали в послушники. Всем давали подрясник, кожаный пояс и скуфью, невзирая на то, было ли монашеское стремление или нет, — все семинаристы должны были быть послушниками при братстве Иова Почаевского, братстве Троицкого монастыря.

Архиепископ Аверкий (Таушев)

Тогда ректором семинарии был епископ Аверкий (Таушев), мы все его знаем по его сочинениям, по его проповедям, по руководству изучения Нового Завета. Он в то время был епископом. Мой отец очень полюбил владыку Аверкия. Когда отец женился, ему пришлось пойти на работу, и он временно оставил обучение. Он приехал в семинарию на праздник, на Троицу. И ему говорят: а почему ты в подряснике, ты же не семинарист? И отец понял — надо что-то делать, пошел, написал прошение на хиротесию в иподиаконы. Он венчался на Фомину неделю в 1955-м году, а на Троицу его уже постригли в иподиаконы, отец написал вечером прошение, владыка, конечно, принял это прошение и сам его постриг в иподиаконы. А уже в декабре этого же года владыка Аверкий в Троицком монастыре рукоположил моего отца в диаконы, чтобы служить с отцом Серафимом в Наяке, в Покровском храме. Но храм ещё не был построен, и служили тогда над магазином — квартирку снимали или в гараже. Так получилось, что Пасха была 6-го мая, поздняя, на день Георгия Победоносца, а мои родители ждали уже первенца, и вышло, что отец поехал на службу, а мать поехала в роддом. И между ектениями мой отец давал гривенник алтарнику и говорит: иди узнай, родился там кто-то или нет! И после «Христос Воскресе» во время литургии мальчик позвонил — родился сынок. Вот так, на Пасху и на Георгия Победоносца, родился мой старший брат Иван. И весь город, весь Наяк — все на маму обиделись, что не назвали его Георгием.

Отца рукоположили в священники в 1965-м году, он у отца Серафима служил на приходе, и владыка Аверкий брал его с собой служить, поскольку тот келейником был у владыки. А потом открылся приход в городе Рочестер, в северной части штата Нью-Йорк. Там тоже Покровский храм, и священник оттуда уходил, вот владыка Аверкий и рукоположил отца на это место. Там были разные искушения, и отец прослужил до 1971-го года. Потом служил в Кливленде, в Огайо и в городе Торонто 3 года приписным священником, в Канаде, поскольку он там работал. По специальности он был чертежником. Там в 1970-е годы намечались сепаратистские тенденции в Квебеке, и из-за этого пострадала экономика во всей стране, в результате и мой отец потерял работу.

В штат Коннектикут мы попали из-за его работы. В это время здесь жил мой дядя, Борис — брат моей мамы. Они не из духовной семьи, как мой отец. Они из мещан — у них был магазин под Харьковом, в селе Мерефа. В связи со всеми испытаниями, которые пережил русский народ во время войны, у моего дяди возникло желание послужить Церкви, послужить Богу, он ещё в Германии познакомился с отцом Адрианом Рымаренко, который благословил его на учебу в семинарии. Приехав в Америку, он сразу поступил в семинарию. В 1957-м году его рукоположили в священники, и все эти годы он прослужил священником и был почитаем в нашей епархии, и все, кто его знал, искренне любили его за доброту, отзывчивость. Например, кто-то просил его панихиду послужить, и он ехал 5 часов туда, поскольку там не было церкви, чтобы духовно окормить этих людей. Подвижник был, можно сказать, жил ради Христа. Скончался он в 2010-м году.

В 1970-е он служил в Хартфорде.

У него была возможность перейти на приход в Нью-Джерси, небольшой приход, город Вайнмонт. Троицкий храм был построен иммигрантами в 1950-е годы. И отца Бориса попросили там служить. И поскольку мой отец был приписным в приходе в Хартфорде, его назначили исполняющим обязанности настоятеля. Храм Великомученика и целителя Пантелеимона, причём надо сказать, что этот храм был построен протоиереем Димитрием Александровым — будущим епископом Даниилом Ирийским, он был художником высокого уровня, иконописцем, и он построил два похожих храма: храм Иоанна Предтечи в Вашингтоне и Великомученика Пантелеимона, они похожи. Там мой отец где-то год служил.

А потом его перевели сюда, в Сретенский храм в Стратфорде. Здесь не было священника уже долгое время, почти год, и кто-то приезжал, замещал.

Без модернизма

Сретенский храм в Стратфорде

Здание храма было построено в 1916-м году как баптистская молельня, обычная, как тогда строили баптисты, и довольно практичная, надо сказать — здание с подвальным помещением, где можно было собираться для каких-нибудь общественных мероприятий. А за храмом была квартира для пастора. Помещение служило молельней до 1960-х годов, потом баптисты куда-то съехали или закрылись, в общем, храм этот продавался. В 1960-м году этот храм был выставлен на продажу — об этом узнали русские прихожане нашего соседнего православного храма Святителя Николая, который был построен, по-моему, в 1934-м году. Он был построен потому, что на заводе Сикорского работало много русских, и они стремились создать свой приход. В Стратфорде — городке, где была фабрика Сикорского — они организовали церковную общину в честь Николая Чудотворца, сначала они служили в доме, а потом попросили архитектора Верховского, того, что построил храм Джорданвилльского монастыря, сделать проект. И в то время, в 1930-е годы, здесь, на фабрике, работал иеромонах Пантелеимон (Нижник), который купил землю в Джорданвилле и положил начало Троицкому монастырю. И первым настоятелем Никольского храма был иеромонах Пантелеимон. Видите, какая связь между Стратфордом и Троицким монастырем! И когда русские иммигранты почувствовали, что готовится автокефалия Православной Церкви в Америке, что Русская Православная Церковь даст митрополичьему округу самостоятельность, и встревожились, что будут сильные изменения в Церкви, — они за два года до этого события обратились в Синод Русской Зарубежной Церкви в Нью-Йорке, чтобы их благословили открыть ещё один приход, в юрисдикции Зарубежной Церкви. Поскольку разделение в митрополии наметилось уже после Кливлендского Собора в 1940-х годах. Моя мама однажды была в средних штатах, в г. Сент Луис в Миссури, и там был единственный храм митрополии, они пошли туда, конечно же, входят — в храме стоит американский флаг, а рядом стоит советский флаг, представляете! Русских, которые приехали из Советского Союза, это немного смутило. И они просили отца Адриана Рымаренко, чтобы он помог им оттуда переехать. Как мой дедушка говорил: жили под одной звездой, а теперь под другой звездой живем здесь, в Америке.

В конце концов русские эмигранты купили у баптистов здание нынешнего Сретенского храма, купчая была подписана 2-го февраля 1960 года, по старому стилю это Сретение Господне, и храм был освящен в честь Сретения Господня. Конечно, службу ещё невозможно было в тот день совершить. Подписали в офисе эти бумаги — и в тот же день начали переоборудовать этот храм из баптистской молельни в православную церковь. Первое — нужно было вытащить тяжеленную медную крестильню, которая стояла на месте, где сейчас алтарь. Люди вспоминали, что один из работников смог выгодно продать медь эту, и все средства пошли на храм. В храме не было сводов, был плоский потолок и никаких излишеств. Не было притвора. Но к августу месяцу уже построили иконостас, повесили иконы, сделали кивоты и аналои, построили солею. Пригласили нашего тогдашнего Первоиерарха митрополита Филарета, он совершил великое освящение. Большой праздник был для наших прихожан. И приход рос. В него ходили все, кто любил традиционное Православие, т. к. люди чувствовали, что с введением богослужебного английского будут и другие изменения. И так и было в Православной Церкви в Америке: нововведения, которые смущали наших православных и до сих пор смущают, — мы хоть и сослужим после соединения, но все знают, что Американская Церковь — более либеральная. В Америке старались к американцам подогнать, чтобы американцам было проще, но тем американцам, кто хочет перейти в Православие, — им либеральность как раз не нужна, они хотят нечто более строгое. Почему они стремятся к Православию? Не потому, что они хотят увидеть протестантизм в Православии, нет, — они хотят увидеть то, что было искони, вначале, Апостольскую Церковь ищут.

Первым настоятелем в нашем храме был протоиерей Николай Кравченко, он безвозмездно здесь служил, ради того, что это был новый приход. Он старался полностью посвятить себя служению.

Митрофорный протоиерей Андрей Семянко

На первом приходском собрании, у нас даже протокол сохранился, ввели в церковно-приходской Устав, что все службы должны быть на церковнославянском языке. И так строго до сих пор следят, чтобы от этого не отклоняться. Англоязычные приходят в храм, стоят, молятся. И до этого старожилы, которые здесь родились, русские, которые по-русски вообще не говорили, но они привыкли, что служба на церковнославянском, — и они не ходили в те храмы, где по-английски служат, сюда ходили. Хотели, чтобы служба была по-церковнославянски. Сюда приезжали со всего южного побережья Коннектикута, в радиусе 50 миль.

Так получилось, что мой отец служил на двух приходах в 1972-м году, и ему звонит отец Николай Кравченко: «Я потерял голос и не могу служить на Пасху, приезжай, помоги мне!» Приход существовал уже три года, когда отец впервые посетил наш Сретенский храм. У него был хороший голос, он долго служил диаконом. И так вышло, что мы с сестрой тоже приехали с ним, мне тогда было лет 9. Так я впервые побывал в нашем храме. Я ещё помню, как он выглядел первоначально. И теперь я служу в нём, по Промыслу Божию. И, может быть, была у меня любовь к этому месту, понравилось здесь. И люди такие были боголюбивые, они всю свою жизнь посвятили построению этого храма. Была такая чета — Неёловы, он староста, она — старшая сестра в сестричестве. И они без хвастовства говорили, что стараются отдать всё нашему храму! Чтобы он рос и чтобы можно было молиться Богу — без политики, без модернизма, как наши отцы молились.

Вот так мой отец послужил Пасху, и уже через 9 лет он стал сначала заместителем настоятеля нашего храма, а потом и настоятелем. 35 лет отец здесь служил. В 1971-м году отец ещё работал на гражданской работе, а когда вышел на пенсию, смог больше служить. И с тех пор начал переоборудовать этот храм. Надо было крышу новую сделать. И созвали мы общее собрание на каком-то обеде, собрались старые прихожане, которые помнили, как покупали это здание. И отец сделал макет храма — вот, представляете, будет такая вот крыша, будут своды. Все это стоило больших трудов, и бес искушал, люди некоторые ушли из-за этого. Были амбиции: вот этого надо было нанять, другого надо нанять, он сделает дешевле, а это мой друг, он лучше сделает. Всё это было сделано его руками. Может, не каждый гвоздь он забил, но каждый гвоздь он продумал. Был здесь такой Николай Воротник, он за копейки поштукатурил весь потолок. И теперь на каждой службе мы поминаем его. Я помню, как мы сняли потолок, мы с отцом были вдвоем, я уже диаконом служил с ним, и он говорит — давай споем, и мы спели «Взбранной воеводе» московское, и звук потрясающе поменялся! Стала совсем другая акустика.

Человек предполагает, а Господь дает.

Слава Богу, так получилось, что родители меня приучили к русскому языку, любви к Церкви. Особенно моя мама, она была очень боголюбивая. Несмотря на всё, что случалось при храме, всякие искушения, обиды, сплетни. Она могла это перенести скромно, тихо, и её спокойный подход ко всему этому давал понять не только мне, но и окружающим людям, что все житейские передряги не стоят того, чтобы на кого-то обижаться, не стоят того, чтобы уходить из Церкви, не стоят того, чтобы кого-то ругать из-за этого. её подвиг, во-первых, — воспитание четверых детей: у меня два старших брата, сестра, и я, младший. Мой отец, когда мы росли, не настаивал, чтобы мы шли в семинарию, шли по духовному пути, — даже разговор об этом не заходил. Образование обязательно было для всех. Оба брата пошли в университет сразу после школы, старший — инженер, второй — архитектор, технические специальности. Человек советует то, что он сам понимает. Отец советовал своим детям то, что он сам знал. И у всех у нас было желание послужить Церкви, старший брат пошёл в семинарию, но не закончил её. А когда я уже закончил школу, я сказал отцу, что хотел бы пойти в семинарию, он ответил — сперва образование получи, потом видно будет. Потому что в Америке ты не сможешь прожить, будучи только священником, и здесь, если ты не пошёл сразу после школы в университет, пока есть возможность, потом очень трудно будет. Сразу и стипендии дают, и смотрят, что где закончил, а если пару лет пропустил, то уже труднее попасть в университет. Куй железо, пока горячо. Я закончил Коннектикутский университет в 1984-м году по специальности инженер-электрик. Работаю по профилю авиационные системы.

Так сложилось, что моя суженая — Наталья Филипповна — была прихожанкой здесь, её отец был одним из зачинателей прихода, был благотворитель храма. И все облачения, которые отец Николай надевал, все стихари, облачения для престола, — всё моя тёща будущая шила. Они непосредственно участвовали в жизни общины. И когда я тут появился, то обратил внимание на молодую девушку — Наталью. И ещё у меня было желание пойти в семинарию. Мне кажется, что у меня было призвание ещё в юношестве, когда мне было лет 10−12, — уже тогда мечтал я послужить Церкви. Мы принадлежали к Зарубежной Церкви, знали, что есть Патриаршая Церковь, и уже тогда у меня была мечта — служить в Церкви, когда они объединятся. Уже тогда были планы, как в самолёте будем лететь для воссоединения. Вот, мне было 12−13 лет, и тогда уже у меня было такое воображение. И в 2007-м году это всё произошло! Вот как происходит — человек предполагает, а Господь даёт.

Господь меня сподобил поступить в Московскую духовную семинарию. В то время от Московского Патриархата был епископ Климент.

Жизнь так складывалась, что у меня были подруги, знакомые девушки, но ничего серьёзного не было, а время шло, и надо было определяться с жизнью. И однажды я был в храме, где служил митрополит Виталий, я подошел ко кресту, а он знал меня. И он говорит: «Константин, у нас два пути: или брачный, или монашество». Это для меня было как гром среди ясного неба. Была литургия, я стоял в пиджаке, в галстуке. И я действительно задумался! Надо что-то делать. И я обратился к отцу — вот, не складывается с семейной жизнью, надо, видимо, пойти в монастырь. Он ответил: тут, в монастыре, надо, чтобы был наставник, чтобы кто-то учил тебя быть монахом. Тут все старые, отходят уже, трудно будет. Только если на Афон ехать. Я так подумал-подумал: на Афон — это далеко. Пойду я всё-таки в семинарию, в Джорданвилль. А там тогда ещё не было заочного сектора. И, по благословению нашего духовника Митрофана Зноско-Боровского, я подал прошение через митрополита Климента в Московскую духовную семинарию, на заочный сектор, в 1991-м году. Всё было так интересно, всё новое. И пришлось мне сессию за первую неделю сдать. Там мне помогали ребята, в библиотеке ещё конспекты дали. Так что я приехал уже семинаристом домой. Такая духовная радость была!

Благодаря тому, что меня в семье приучили говорить по-русски, мне было нетрудно. Не то чтобы меня заставляли. Когда я учился в школе, и мне было 13 лет, у меня была подруга, которая приехала из России, она мне сказала: «Моя любимая книга — „Война и мир“». Это было в летнем лагере, и когда я приехал домой, я сказал: вот, мне эта девочка нравится, и она читала «Войну и мир». А книга такая толстая, два тома. И я тогда взялся и всю эту книгу прочитал. Потом мне посоветовали Достоевского, я его главные четыре романа прочитал, Гоголя читал. И хотя я и медленно читал, но мог уже хотя бы читать не по слогам.

Кто помнит 1991-й год, это была Кириопасха, а сессия была на второй неделе после Пасхи. И ещё в Москве, в Елоховском соборе — мощи Серафима Саровского, это чудо было! Такой подъем был, великий подъем в России. И благодаря тому, что с 1988 года приезд в Россию стал более доступным, к этому времени, к 1991-му году, имея уже работу гражданскую и возможность брать отпуск в любое время, когда я хочу, всё у меня сложилось — я стал ездить на учёбу во время отпуска, и ездил ещё в разные места на Родине. У меня был друг — священник в Петербурге, который служил при мощах Ксении Блаженной. Первый раз я приехал в Россию в 1988-м году, и мы туда попали, и с тех пор мы столько лет с ним дружим. Ездил в Полтаву, в Харьков. Слава Богу, удалось увидеть, как в семинарии живут люди, и послушать великих преподавателей: Алексей Ильича Осипова, архимандрита Платона, архимандрита Венедикта, протоиерея Бориса Пушкаря (нынешний митрополит Вениамин Владивостокский). Люди, которые за пять минут могли суть всего предмета рассказать. Очень жалко, что у меня получилось только на заочном учиться, хотелось бы больше приобщиться к этому, но тем не менее счастьем было увидеть этих людей, ощутить их дух, почувствовать эту атмосферу. И вообще пребывание в Троице-Сергиевой лавре. Пойти на братский молебен. Хочешь получить пятёрку — иди на братский молебен, пятёрка обеспечена. ещё там есть чудотворная икона Смоленской Божией Матери, кто перед ней помолится, тот получит положительную оценку, я на себе всё это испытал. После семинарии мне посоветовали поступать в академию, и я поступил в академию, тоже на заочный сектор.

Во время учебы в академии я женился, и на третьем курсе, после рождения второго ребёнка, мне пришлось оставить обучение, академию я не закончил. Во время учебы в Академии, в 1998-м году, Господь сподобил меня принять диаконский сан. За два года до этого женился я на Наталье Филипповне — девице из нашего прихода, я рассказал о её родителях, как они помогали приходу. Мой отец был настоятелем, а я у него служил диаконом до 2010 года. Здоровье у отца пошатнулось, ноги больные, глаза. Но отец ни разу не сказал мне — становись священником и помогай мне. Это было моё решение, я написал прошение митрополиту о рукоположении меня в священники. И когда я подавал прошение, секретарь мне говорит: вот, на прошлой неделе я представил тебя как кандидата в священники. И когда митрополит благословил меня на рукоположение, то я тогда отцу сказал об этом. Он был страшно доволен. Видно, долго этого ждал.

Митрополит рукополагал меня в нашем храме на Преображение Господне. А в диаконы здесь же, на Сретение, меня рукополагал епископ Митрофан. Эти два двунадесятых праздника у меня особые.

Подготовил Василий Томачинский