О чём меня спрашивал Солженицын

«И вроде бы серьезные люди говорят: „Ну, как же? Ведь он уехал из страны“. То есть ты слышишь это и понимаешь, что человек абсолютно не знает, как именно все происходило». Своими воспоминаниями и своим взглядом на наследие Александра Исаевича Солженицына делится протоиерей Николай Чернышёв, клирик храма в честь святителя Николая в Кленниках, который был духовником семьи Солженицыных после их возвращения на Родину.

Солженицына интересовала жизнь современных православных

— Отец Николай, что для вас лично стало сейчас особенно значимым в том, что делал, писал, говорил Солженицын? Что, вспоминая общение с ним, вы переосмыслили, заново открыли?

— Во-первых, с годами всё больше подтверждается явный пророческий дар Александра Исаевича. За прошедшее время сотрудники фонда Солженицына сделали документальные фильмы с различными архивными записями его выступлений разных лет. Смотришь и поражаешься, о каких актуальных вопросах он говорил тогда — и о тех проблемах, которые мы сейчас переживаем внутри страны, и том, что происходит у нас в отношениях с Украиной, с Западом, что происходило раньше в отношениях с Чечней, с Афганистаном. Он в буквальном смысле — как в воду глядел.

Во-вторых, когда перечитываешь его художественные произведения, всё больше убеждаешься, что Солженицын — не только великий мудрец, но и великий писатель.

— Какое из его произведений вы открыли для себя заново?

— Думаю, что мне ещё предстоит открывать «Красное колесо»: когда-то я читал лишь отрывки, публиковавшиеся в периодических журналах, и очень хочется добраться и прочесть это многотомное произведение целиком, тем более, когда видишь, насколько сейчас всё более значительно звучит то, что сказал писатель.

Рядом с глобальными историческими произведениями Солженицына, в которых он раскрывает процессы, происходившие в нашей стране за последние сто с небольшим лет, мне дороги и его небольшие художественные, удивительно тёплые вещи. Теплота языка видится и в крупных, и в тяжёлых его произведениях, но в «Крохотках», в маленьких этюдах и зарисовках о природе и о человеческих взаимоотношениях, это видно ещё явственнее.

— Что вы вынесли для себя из общения с Александром Исаевичем?

— Я увидел воочию, что здесь и сейчас живы такие великие люди, о которых раньше только читал в книжках. Понимаете, можно знать о человеке из книг, из воспоминаний других людей, но совсем другое дело, когда лично узнаёшь человека и он открывается со всех сторон. Знакомство, а затем узнавание происходит гораздо непосредственнее, а потому — глубже.

И именно личное общение как-то ясно показало, что Александр Исаевич — наш современник, а в каком-то смысле — человек будущего, и это невероятно! Таких великих людей появляется немного, но они — та закваска, которая может изменить многое в массе народа.

— Вы помните свое ощущение от первой встречи с писателем?

— Я боялся увидеть мудреца, человека, которому сложно общаться с людьми из-за его груза прожитых лет, гигантского интеллекта и несопоставимого с другими уровня культуры. Но оказалось, что все это не мешает ему быть непосредственным, простым человеком, с которым очень легко общаться.

— Вы пришли к нему домой?

— До этого мы общались в храме, но однажды я задал вопрос Наталье Дмитриевне, а нельзя ли попросить о более продолжительной беседе дома. Назначили удобное для обоих время. Это, конечно, был незабываемый разговор.

Я-то думал, что буду задавать Александру Исаевичу много и много вопросов, может быть, как-то отвлекать или мешать. Как же я был удивлен, когда увидел, что он садится напротив меня с блокнотом и карандашом, и в итоге получилось так, что больше он у меня спрашивал.

Конечно, и отвечал на мои вопросы, но всё-таки больше задавал вопросы сам, с интересом останавливаясь на таких мелочах и тонкостях, которые могут привлечь только писателя и философа.

Причём это был вовсе не праздный интерес, а очень осмысленный и глубокий. В разговоре со мной Александра Исаевича интересовали особенности жизни современной Церкви. Даже не Церковь — с большой буквы, а жизнь современных православных его интересовала, особенно — верующей молодежи.

— Вы не удивились, что к вам как к священнику пришел Солженицын?

— Конечно, для меня это было неожиданно. История началась с того, что Наталья Дмитриевна какое-то время перед их возвращением из изгнания специально приезжала, для того чтобы определиться, в какой храм в Москве ходить, ей нужно было подготовить и жилье для их семьи, и заранее найти место молитвы.

Она искала отца Александра Куликова, к которому их семья ходила до 1974 года, до изгнания из страны Александра Исаевича. Нетрудно было узнать, что теперь он служит не в Николо-Кузнецком храме, а в Клённиках, он стал первым настоятелем нашего храма. Отец Александр пригласил ее в храм, и встреча с Александром Исаевичем состоялась через два года, в 1994 году, после их возвращения.

Александр Солженицын с женой Натальей. 1994 г.

Отец Александр очень внимательно принял Солженицыных, подробно стал рассказывать о восстанавливающемся храме, подвёл к ним меня, рассказал, что я тоже принимаю участие в его восстановлении. Потом спросил, не будут ли они против, если отец Николай будет их окормлять и исповедовать? Так что наше знакомство состоялось «с подачи» отца Александра, он, что называется, передал мне их семью.

Я здесь Промысл Божий вижу в том, что у меня в жизни был ещё человек, чем-то очень похожий на Александра Исаевича, — мой учитель Михаил Николаевич Гребенков — тоже человек творческого труда, перенесший войну — фронтовик и художник. От Гребенкова, ещё до встречи с Александром Исаевичем, я узнавал много страшных фактов о войне, о человеческих взаимоотношениях того времени, вовсе не героических, не таких, о которых писали в советских газетах и книгах.

И при общении с Александром Исаевичем я вспоминал Михаила Николаевича — это люди одного духа.

— Какие отношения вы наблюдали в семье Солженицыных?

— Бережную трогательную внимательность и по-настоящему тёплое отношение между членами семьи, с близкими родственниками. Это проявлялось в бытовых мелочах, в самых, казалось бы, простых и не запоминающихся словах, которые складывались в нечто настоящее.

С женой Натальей. 1996 год

«Свободы много, правды мало»

— Какие из слов Солженицына стали значимыми для вас ещё тогда и до сих пор остаются такими же?

— Однажды, в девяностые, Александра Исаевича в интервью корреспондент спросил: «Вы вернулись в Россию, вы же видите, что здесь теперь гораздо больше свободы, чем было в 60-е, 70-е годы, тем более ещё раньше?» Он ответил: «Свободы много, правды мало». Это, конечно, тогда запомнилось и остаётся сейчас важным, злободневным.

Необходимо помнить, что важна не только свобода, но и то, как ты её применяешь — приводит ли свобода к большей правде, используется ли этот дар, для того чтобы являть правду Божию.

Я помню и то, как во время нашего общения Александр Исаевич настаивал на том, что нельзя терять себя, собственное своё представление о правде, важно постоянно его оттачивать, делать всё более весомым, глубоким и не идти на поводу ни у каких авторитетов.

Среди прочего мы говорили, что необходимо учиться, всматриваться, вслушиваться, вчитываться в наших великих предшественников, но искать и свою форму выражения. Как он сказал, всем творческим людям нужно проходить тонким путём между Сциллой и Харибдой, чтобы не было ни механического, формального копирования предшественников, даже самых уважаемых и любимых, но и ни в коем случае их забвения. Губительно и то, и другое.

— Не жалеете, что какую-то тему не обсудили, какой-то вопрос не задали?

— Таких тем и вопросов — множество. У меня, к сожалению, не так много было подробных разговоров с Александром Исаевичем, и я не могу сказать, что я постоянно с ним общался.

Вот, попалась десятилетней давности его статья, напечатанная в журнале «Фома», где говорится о том, что сейчас, как иногда и раньше, повторяется агрессивное требование, чтобы всё в искусстве было только новое. Но, как он пишет, это требование тоже старо, и призывы «сбросить Пушкина с корабля современности» звучали сто лет назад. Александр Исаевич тревожился о том, что по-прежнему звучат призывы к новизне ценой отвержения наследия наших предшественников, великих мастеров того или иного искусства, будь то литература, архитектура, живопись, музыка.

Александр Солженицын с супругой и Никита Струве

И мне приходится отвечать на подобные вопросы творческой молодежи и взрослых людей. Даже когда речь идёт о создании новых икон: «Почему вы всё копируете, что вы всё повторяете то, что было за 500 лет до вас? Необходима срочно икона XX века, икона XXI века». И вот оказалось, что у Александра Исаевича есть статья непосредственно на эту тему. Там найдены удивительные слова о том, что искусство по природе своей несёт всегда нечто новое, но при этом тем ценнее будет это новое, чем больше оно впитывает в себя наследие прошлого, богатство предшественников.

Очень жаль, что при личных встречах не довелось развить тему сочетания вечного и современного в искусстве, особенно в церковном искусстве, в той полноте, в какой бы хотелось.

— Вы сказали, что для вас ещё до конца не прочитано «Красное колесо». Что нашим обществом до сих пор не открыто из наследия Солженицына, на ваш взгляд, не прочитано или как-то не так прочитано?

— Он приучал к внимательному прочтению нашей истории, без стремления к поискам каких-то острых моментов, да чтобы с нотками приключений и «жареного». Важно учиться цельнее и трезвеннее осмысливать нашу историю, как древнюю, так и современную.

Солженицын говорил, что про Анну Каренину, про её время Толстой написал, а кто про нас напишет, честно и глубоко? В этом он видел свою задачу и сверхзадачу.

Ещё раз скажу: то, что Солженицын не до конца прочитан — свойство, наверное, многих великих писателей, философов, которые открываются только постепенно.

— Что изменилось в вашем мировоззрении после общения с Солженицыным?

— Я понял, что можно и нужно приближаться к смелости в выявлении правды гораздо более решительным путем.

«Стремитесь к правде, и, как следствие постижения правды, ваше произведение станет красивым», — учил нас Михаил Николаевич Гребенков. Он понимал красоту как следствие правды. Вдруг через несколько лет после кончины Михаила Николаевича в Александре Исаевиче я ярко увидел абсолютное повторение, пусть не теми же словами, но того же содержания. Я понял, что это не индивидуальная точка зрения какой-то одной, пусть и высокой личности. Это реализация в жизни призыва, сказанного две тысячи лет назад Господом: «Блаженны алчущие и жаждущие правды» (Мф. 5:6). То есть и в жизни, и в искусстве важно стараться не идти ни на какие компромиссы против правды.

И за это его смеют называть предателем

— Спрошу немного в лоб, но — каким, на ваш взгляд, христианином был Солженицын?

— Мне кажется, я ответил на это. Евангельская заповедь из Нагорной проповеди Спасителя «Блаженны алчущие и жаждущие правды» сопровождала Александра Исаевича с молодых лет до дня его кончины. Он был человеком, стремящимся к постижению правды во всем — от самых простых житейских мелочей до осмысления глубинных исторических процессов.

В слове Святейшего Патриарха Алексия II, зачитывавшемся при погребении Солженицына, звучала еще одна заповедь из Нагорной проповеди: «Блаженные изгнанные правды ради» (Мф. 5:10). И это тоже об Александре Исаевиче. Здесь речь не о случайности и не о политике, а о том, что изгнание было естественным следствием его стремления к правде в государстве, которое жило не правдой Христовой, и поэтому ужиться с ним было невозможно.

Я видел его жизнь по заповеди «Блаженны алчущие и жаждущие правды».

— Почему, на ваш взгляд, сегодня можно встретить мнение, что Александр Солженицын был чуть ли не предателем?

— Здесь несколько причин. Во-первых, так клевещут те же люди, что преследовали и ненавидели Солженицына при советской власти. Ненавидели за его принципиальное неприятие и идей коммунизма, и их практического воплощения. Сейчас у этих людей есть преемники.

Вторая причина — невежество, незнание трудов Солженицына, его выводов или сознательное их «передергивание». Вот, слышишь эту фразу и интересуешься, а в чём предательство, в чём измена? И вроде бы серьезные люди говорят: «Ну, как же? Ведь он уехал из страны». То есть ты слышишь это и понимаешь, что человек абсолютно не знает, как именно всё происходило. Солженицын был изгнан со всей семьей буквально в 24 часа! И за это кто-то его смеет называть предателем?

Так что многое происходит от невежества и от агрессии, порожденной им. Ведь проще, совершенно не зная ни человека, ни о человеке, на слово верить последышам коммунистов и ругать вместе с ними, чем сказать что-то доброе, а тем более — исследовать по-настоящему, дабы понять, как оно было на самом деле.

Мне довелось не только знать о Солженицыне, но убедиться лично, и я могу свидетельствовать, что в нём близко не было никакой подлости и никакого обмана.

Александр Исаевич Солженицын

Это было видно при личном общении и будет видно при вдумчивом изучении его наследия. А дальше нам предстоит оценивать сложное, неоднозначное наследие Александра Исаевича и как писателя, и как философа, оценивать десятилетиями и столетиями, чтобы находить новые и новые грани.

Но ещё раз скажу, многие его высказывания оказались пророческими и это очевидно уже сейчас.

В-третьих, в своем творчестве Александр Исаевич (как в свое время, например, и Ф.М. Достоевский) без прикрас говорил о страшных вещах своего времени, которые люди воспринимают болезненно. Некоторые думают, что лучше бы он этого не говорил, лучше бы на этом не заострять внимание и не бередить раны.

Те, кто привык к комфорту, к гламуру, к легкомысленному и поверхностному отношению к жизни, воспринимают творчество Солженицына как болезненное и потому ненужное.

Помните, в «Архипелаге..» он говорил, что люди, вспоминая поговорку: «Кто старое помянет, тому глаз вон», не договаривают ее окончание: «..а кто забудет — тому — два». Кто забудет свое прошлое, тот станет слепым.

Александр Исаевич не хотел, чтобы мы ослепли, и потому не боялся раскрывать перед нами открытую им правду, хоть она бывает горька, а люди, о которых вы спрашиваете, как маленькие дети, не любят горьких лекарств.

https://www.pravmir.ru/protoierey-nikolay-chernyishyov-o-chem-menya-sprashival-solzhenitsyin/