 |
| Фома | Протоиерей Дмитрий Юревич | 03.12.2018 |
Порой приходится слышать, что настоящее христианство было только до апостола Павла, Павел же разработал собственную богословскую концепцию, которая лишь использует христианскую терминологию, а по сути — совершенно другое вероучение. И мы, христиане, на самом деле должны называться «павлианами». Это мнение нередко подается как последнее слово науки, идут отсылки к западным библеистам, и некоторые верующие испытывают, как сейчас говорят, «когнитивный диссонанс». Откуда же взялась такая мысль, и как к ней относиться?
Рассказывает протоиерей Димитрий Юревич, заведующий кафедрой библеистики Санкт-Петербургской духовной академии.
Тезис первый:
Идея «павлианства» построена на философских принципах, которые ничем не доказываются, а просто принимаются на веру.
Сразу скажу: идея, будто апостол Павел исказил христианство — это вовсе не «последнее слово библеистики». Это довольно старая идея, бытовавшая в XIX веке у некоторых протестантских исследователей Библии. Все последующие «реинкарнации» этой идеи происходят преимущественно в пространстве массовой культуры, в СМИ, всё это малограмотные журналистские пересказы научных споров позапрошлого века.
Думаю, правильнее будет, если я сперва в двух словах изложу суть этой идеи и её происхождение, а потом уже расскажу о более серьезных вещах, потому что идея «павлианства» — это всего лишь частный случай, частное проявление того подхода к изучению Священного Писания, который с определенного момента стал доминирующим в западной науке.
Подход этот основан на трёх принципах, принимаемых априори, без доказательств.
Во-первых, это философское учение, называемое деизмом. Суть его в том, что Бог сотворил мир, создал законы мироздания — и удалился на покой, а мир развивается с той поры совершенно независимо от Бога, и Бог никоим образом никак Себя в мире не проявляет.
Во-вторых, это теория эволюции — вернее, даже не сама дарвиновская теория, а возникшее в XIX веке убеждение, будто эволюция имеет место во всем: не только в живой природе, но и в социуме, и в культуре. То есть что всё, абсолютно всё эволюционирует, развивается от простого к сложному.
В-третьих, это диалектика Гегеля, согласно которой, развитие чего бы то ни было обязательно предполагает три фазы, три стадии: тезис, антитезис и синтез. Тезис утверждает нечто, антитезис его опровергает, а синтез примиряет тезис с антитезисом, выводит всё на качественно более высокий уровень. Замечу, что нередко это действительно работает — но вовсе не всегда!
Тезис второй:
Сторонников теории «павлианства» не волнуют ни археологические, ни филологические, ни культурологические исследования — они трактуют библейские тексты, исходя из своего мировоззрения.
Описанные выше три принципа у некоторых западных (прежде всего немецких) ученых XIX века легли в основу подхода к изучению Библии. В том числе и к изучению Нового Завета. Давайте посмотрим, как в рамках такого подхода трактуются послания апостола Павла и его жизненный путь.
«Побиение камнями Св. Стефана». Рембрандт, 1625. На заднем плане, сидящим с одеждой свидетелей на коленях изображен Савл
Деизм. Согласно деизму, Бог ни во что не вмешивается — а значит, то, что Христос явился Павлу на пути в Дамаск, когда тот собирался карать тамошних христиан — это всего лишь галлюцинация Павла. Нет же никакого Богочеловека и быть не может! Соответственно, все последующие богословские построения апостола Павла — это всего лишь его собственные придумки, никакой богодухновенности в его посланиях нет (как, впрочем, нет её и в других новозаветных текстах). Коротко говоря: Павел всё нафантазировал.
Теория эволюции. Христианство, как и любое другое явление человеческой культуры, обязано эволюционировать, развиваться от простого к сложному. Богословская мысль апостола Павла сложна — следовательно, то, что было в христианстве до него, должно быть просто. Павел не мог не внести качественных изменений в веру первых христиан — иначе где же эволюция? А эволюция обязана иметь место, без неё никак нельзя!
Гегелевская диалектика. Согласно ей, развитие христианства следует представлять как три стадии — тезис, антитезис и синтез. Что считать тезисом? То, что было до посланий апостола Павла. То есть та вера, которая была у общины первых христиан, возглавляемой апостолом Петром (некоторые исследователи говорили не об общине Петра, а об общине иерусалимских христиан, возглавляемой апостолом Иаковом). А где же антитезис? Вот апостол Павел с его посланиями — это и есть антитезис евангельской простоте веры самых первых христиан. Те-то воспринимали Иисуса Христа как человека, и это тезис, а Павел выдвинул антитезис, что Иисус Христос — это Бог. Далее, согласно диалектике, должен быть синтез, и синтез увидели в Евангелии и посланиях от Иоанна Богослова. Он, дескать, примирил эти позиции, сказав, что Иисус был Богочеловеком. Но, — делают далее выводы адепты этой теории, — такое примирение двух совершенно разных позиций логически некорректно. Поэтому надо просто откинуть и Иоанна Богослова, и Павла, и откатиться к периоду ранней иерусалимской общины. Это, мол, и будет аутентичным, настоящим христианством.
Собственно, только на этом всё и построено. Для обоснования этого подхода не используется ничего другого — ни филологических аргументов, ни археологических, ни культурологических, не привлекаются какие-то раннехристианские тексты (к примеру, корпус текстов, получивший уже в византийскую эпоху название «Писания мужей апостольских»). За основу берутся только канонические Евангелия и апостольские послания, но трактуются согласно вышеизложенному подходу: деизм плюс эволюция плюс гегелевская диалектика. И тогда можно прийти к самым удивительным выводам не только по поводу апостола Павла — практически вся библейская история переворачивается с ног на голову.
Тезис третий:
Идеологи «скептической школы», руководствуясь своей якобы научной методологией, начали трактовать в её свете события Ветхого Завета.
Тот подход к изучению Священного Писания, о котором шла речь, называют скептической школой. Она начала формироваться ещё в XVII веке, когда в моду начал входить деизм, и позднее включила в свою идейную основу теорию эволюции (некритически распространяемую на всё и вся) и гегелевскую диалектику (это уже вторая половина XIX века).
Именно с этих позиций немецкие библеисты и начали трактовать Священное Писание. Прежде всего это Юлиус Велльгаузен и Карл Граф — они в основном занимались исследованием Ветхого Завета. А в сфере изучения Нового Завета — это так называемая Тюбингенская школа, основателем которой был Бруно Бауэр.
Посмотрим, как они трактовали и ветхозаветную, и новозаветную историю. Прежде всего, исходя из гегелевской диалектики, они делили и ту, и другую на три периода (тезис, антитезис, синтез). А что именно они включали в каждый из этих периодов?
Применительно к Ветхому Завету за отправную точку взяли создание государства, возникновение монархической власти. Вообще для немецкой жизни той эпохи государственность была крайне важна, видимо поэтому именно её взяли за основу. Соответственно, первый период — это то, что было до возникновения государства. Второй — до утраты государственности (то есть до вавилонского пленения), и третий — от восстановления государственности до её фактической утраты уже в эпоху римского владычества. И, конечно, каждый из этих периодов воспринимался как, соответственно, тезис, антитезис и синтез.
Но по каким же критериям должны были различаться эти три периода? Велльгаузен и его ученики решили, что это, во-первых, культ, а во-вторых, вероучение (напомню, что культ и вероучение — это разные вещи). И у них выходило, что в первый период, до возникновения монархии Давида и Соломона, культ был политеистическим, как и вероучение. Потому что развитие же идёт от низших форм к высшим, и поскольку затем был монотеизм, значит, перед ним обязательно должна быть более примитивная форма, то есть политеизм. Но потом-то наступает другой период, государственный. А крепкое государство, полагали они, возможно только там, где крепкая нравственность, а крепкая нравственность возможна лишь в том случае, если объявляется единый Бог, который даёт определённые нравственные нормы. И что получается у них: в этот второй период возникает монотеистическое вероучение, а культ ещё остается политеистическим. То есть в единого Бога, Ягве, уже верят, но поклоняются Ему ещё по-старому, на высотах, обряды совершают по-язычески.
Итак, первый, догосударственный, полностью политеистический период — это тезис. Второй, государственный, до вавилонского пленения — это антитезис, более развитый, более продвинутый. Развивается политическое устройство (возникает монархическая власть), развиваются религиозные представления (появляется монотеизм пока ещё только на уровне вероучения). Наконец, период после крушения государственности, согласно мысли Велльгаузена, это синтез: еврейские мудрецы поняли, что для возрождения государства недостаточно только монотеистического вероучения, нужно ещё и культ сделать монотеистическим — для этого, вернувшись из плена, евреи строят Иерусалимский храм, запрещают языческие культы.
И вот, выстроив эту четкую, логичную схему — тезис-антитезис-синтез — эти исследователи начали с цветным карандашом читать Ветхий Завет и подчёркивать: вот в этом месте мы находим упоминание единого Бога, но вместе с тем и политеистических культов — значит, хронологически эти события надо отнести ко второму периоду, именно тогда это написано. А вот здесь говорится о едином храме в Иерусалиме — значит, это написано в третий период. А вот здесь непонятно: вроде бы на уровне вероучения тут что-то похожее на политеизм — значит, это самые ранние части Ветхого Завета. Так и расчерчивали библейский текст разными цветами.
Тезис четвертый:
Чтобы отделить образ апостола Павла от «истинного христианства», сторонники «павлианства» просто приписали ему психическую болезнь.
Точно так же скептики подходили и к Новому Завету. Тоже обязательно должно быть три периода, являвшихся друг относительно друга тезисом, антитезисом и синтезом. Причём, поскольку эти исследователи были скептиками и придерживались деизма (а некоторые из них впоследствии и атеизма), то, конечно, ни в какое воскресение Христа из мёртвых они не верили. Они считали, что было всё именно так, как в Евангелии от Матфея говорили обратившиеся к Пилату фарисеи: дескать, ученики Христа украли Его тело (Мф. 27:64). Поэтому, с их точки зрения, эти ученики, то есть иерусалимская община христиан, воспринимала Христа исключительно как человека — мудрого, праведного, но всего лишь человека. И это был тезис.
Караваджо. Обращение Савла по дороге в Дамаск. 1601
Антитезис должен был тезису противоречить, и антитезисом эти исследователи сочли проповедь и писания апостола Павла. При этом они даже обосновывали то, почему, с их точки зрения, явление Христа Павлу по дороге в Дамаск (описанное в книге Деяний святых апостолов, гл. 9) было галлюцинацией. В посланиях Павла можно найти указание, что он страдал какой-то хронической болезнью (2 Кор. 12:7−9). Что это за болезнь («дано мне жало в плоть, ангел сатанин») мы не знаем. Церковные исследователи предполагают, что это была хромота или слепота, но сторонники радикального скептического направления сразу заявили: это было психическое заболевание! Потому-то у него и было видение! И уверовав в истинность своего видения, Павел фактически создал своё оригинальное вероучение. Сторонники скептической тюбингенской школы утверждали, что была идейная борьба между «старыми» христианами (сплотившимися вокруг апостола Петра) и «новыми», приверженцами апостола Павла. Веру первых они называли петрининизмом, а вторых — паулинизмом.
Впервые это было заявлено в конце XIX века, но на протяжении почти всего XX века скептическая школа имела немало последователей — в основном в Европе, несколько меньше в США.
Естественно, все это не осталось только внутриакадемическими спорами: любая идея рано или поздно попадает в общекультурное пространство, примитивизируется и доводится до крайностей. Например, в 2001 году вышел фильм «The Real Jesus Christ» — «Настоящий Иисус Христос», который показали в США по каналу Discovery Civilisation, имеющему аудиторию около 50 миллионов человек. В фильме звучит именно эта идея: что настоящее христианство было только до апостола Павла, которого христиане Иерусалима воспринимали как чужака. И мало того, что он чужак, он ещё и препятствует зилотским наклонностям членов иерусалимской христианской общины. Согласно фильму, они хотят революции против римлян, а Павел не хочет. Тут всё даже проще, чем у тюбингенских скептиков, тут даже синтеза нет, а только тезис и антитезис. Просто утверждается, что христианство апостола Павла подавило христианство апостолов Петра и Иакова.
Тезис пятый:
Никакой действительно серьезной аргументации у сторонников скептической школы нет. Всё, на чем они основываются — предвзятое прочтение канонических библейских книг (вот тут верим, тут не совсем верим, тут не верим совсем, с этой фразой считаемся, эту смело можно вычеркивать, и так далее).
Но если смотреть на новозаветные тексты без скептических шор, то мы не найдём в Новом Завете никакого противоборства между взглядами иерусалимских христиан и апостола Павла. Наоборот, в послании апостола Павла к Галатам говорится, что он встречался с теми, кого называют столпами христианства — с апостолами Петром и Иаковом (Гал 1:18−19). Более того, в книге Деяний святых Апостолов рассказывается о том, что в Иерусалиме был созван Собор, на котором как раз и обсуждался вопрос, насколько правильной является проповедь апостола Павла (глава 15). Причём обсуждались там даже не богословские тонкости его посланий, а вполне практический вопрос: должны ли христиане, обращенные в христианство из языческих верований, соблюдать нормы Моисеева Закона. Евангелист Лука, написавший книгу Деяний святых Апостолов, подчеркнул, что на Соборе было принято решение: язычникам не надо соблюдать иудейские обрядовые установления, то есть Моисеев Закон. Точку зрения апостола Павла приняли даже те христиане из иудеев, которые сами продолжали соблюдать Закон. Но они поняли, что для распространения Благой Вести надо преодолеть ограниченность ветхозаветного иудейства.
Тезис шестой:
Уже больше века назад русский библеист Глубоковский убедительно доказал, что в словах апостола Павла нет ничего, что бы противоречило Евангелиям и посланиям других апостолов.
Что же до опровержения тюбингенской концепции в академической науке, то здесь прежде всего назову дореволюционного библеиста Николая Никаноровича Глубоковского, который в конце XIX века написал целую докторскую диссертацию, называвшуюся «Благовестие святого апостола Павла по его происхождению и существу». Она потом была опубликована в переработанном виде. Два тома основного текста, том приложений, около тысячи страниц.
Николай Никанорович Глубоковский, 1910 г.
Глубоковский убедительно показал, что источник того, о чём говорил апостол Павел — это Божественное откровение, что по содержанию это не противоречит ни синоптическим Евангелиям (синоптическими называют Евангелия от Матфея, Марка и Луки. — Прим. ред.), ни посланиям других апостолов. То есть если в русской библеистике у кого-то и были какие-то симпатии к позиции Тюбингенской школы, то после публикации книги Глубоковского их не осталось. И ни на протяжении всего XX века, ни сейчас, в XXI, в России нет православных исследователей, которые бы говорили о «петринизме» и «паулинизме».
Но, к сожалению, в области Ветхого Завета у нас такой фундаментальной работы не сделано, поэтому и сейчас встречаются попытки расчленить Пятикнижие Моисеево на несколько разных источников, предлагаются нетрадиционные датировки событий Священной истории.
Тезис седьмой:
Надо понимать, что все подобные гипотезы зиждутся на нехристианских априорных предпосылках. Если мы христиане, то мы не можем считать, будто Бог не вмешивается в человеческую историю. Напротив — вся история Ветхого и Нового Завета говорит именно о том, что Бог может вмешаться в любой момент.
Мы, христиане, не разделяем точку зрения, что в религиозной жизни имеет место эволюция от политеистических форм к монотеистическим. Напротив, сам по себе политеизм возникает там, где люди забыли то, что когда-то знали: Единого Бога. Между прочим, современные религиоведческие исследования говорят о том, что, во-первых, в любом политеизме сохраняются какие-то рудиментарные представления о Едином Боге. Во-вторых, что так называемые «примитивные религии» — чрезвычайно сложные и ни о каком эволюционном процессе от простого к сложному говорить не приходится. Это было убедительно показано известным антропологом Эвансом Притчардом в знаменитой работе «Примитивные религии». И, наконец, мы вовсе не обязаны считать гегелевскую диалектику универсальным лекалом, которое можно приложить к каждому историческому периоду и каждому явлению. Диалектика иногда бывает верна, но сфера её применимости всё же ограничена.
И ещё надо вот что понимать: современные последователи скептической школы оперируют именно конечными выводами, но свои исходные методологические предпосылки не афишируют. Даже не потому, что специально скрывают, никакой конспирологии здесь нет — просто полагают их настолько самоочевидными, что и незачем упоминать.
Василий Суриков. Апостол Павел объясняет догматы веры в присутствии царя Агриппы, сестры его Береники и проконсула Феста. 1875
Но для нас, христиан, эти предпосылки не просто не очевидны, а очевидно неприемлемы.
Вместе с тем, это не означает, что мы должны занимать какую-то обскурантскую позицию и считать все наработки этого научного направления, не имеющими никакой ценности. Поразительным образом, при всей своей спорности они вызвали дискуссию, которая спровоцировала рост академических исследований Библии, гораздо более важных и ценных, чем её отправная точка. Но такое восприятие «скептической школы» требует серьёзного научного изучения, а не формата скандальных фильмов.
