Красный террор в Крыму после Врангеля в 1920—1921 гг.: идеологи, организаторы, исполнители

Трагедию красного террора в Крыму в начале 1920-х гг. связывают с именами Бела Куна и Розы Землячки. Первый был председателем Крымревкома — высшего чрезвычайного органа большевистской диктатуры, который был создан на территории полуострова после победы над Врангелем; вторая являлась секретарём Крымского обкома РКП (б). Так как некоторое время они стояли во главе местной власти, именно их современники считали главными организаторами репрессий.

В действительности такая точка зрения является чересчур упрощённой, так как оставляет без внимания деятельность огромной массы непосредственных исполнителей и идейных вдохновителей расправ: чекистов, работников особых отделов, военных, командования Южного фронта и руководителей советского государства и большевистской партии.

Насилие, захлестнувшее полуостров в конце 1920-зимой 1921 г., не было результатом злой воли отдельных высокопоставленных деятелей, но было спланировано заранее на самом высоком уровне. В условиях коммунистического режима массовое уничтожение наших соотечественников, которые не смогли или не захотели покинуть Отчизну осенью 1920 г. и остались в Крыму, было закономерным. Эта акция устрашения проистекала из самой сущности большевизма и его теоретической основы.

Идея «классовой борьбы», положенная в основу марксистско-ленинского учения, являлась, по сути, ничем иным, как противопоставлением одной части народа другой, доктриной гражданской войны. Отрицая индивидуальный террор «как способ политической борьбы, в высшей степени нецелесообразный <…>, отвлекающий лучшие силы от насущной и настоятельно необходимой организационной и агитационной работы, разрушающий связь революционеров с массами революционных классов населения», Ленин и его партия, придя к власти, стали активно практиковать террор массовый.

Неограниченное насилие было для коммунистов не только средством подавления или расправы над политическими противниками, но важным инструментом строительства «нового общества». Человеческая личность при этом низводилась до уровня материала. Следствием чего стало уничтожение (либо изгнание из страны) дореволюционной российской элиты (с одновременной её заменой коммунистической антиэлитой); а также деградация или гибель всех прочих общественных групп, существование которых не вписывалось в осуществляемую большевиками программу социальных преобразований.

Сами руководители большевистской партии не только не отрицали необходимость широкого применения насилия как метода построения социализма, но всячески развивали его теоретическую основу. Высказывания советских вождей по этому поводу весьма многочисленны. Собранные воедино, они, несомненно, составили бы целую книгу.

Теоретические установки лидеров большевизма никогда не шли вразрез с их практическим воплощением. Де-факто проводившийся с октября 1917 г., большевистский террор стал системным и упорядоченным уже весной-летом 1918 г. и был узаконен осенью того же года. Свидетельств жестокости коммунистов до официального провозглашения красного террора более чем достаточно. Материалы расследований, проводившихся специальными комиссиями белых правительств на территориях, временно освобождённых от власти большевиков, документы Красного Креста, воспоминания современников рисуют картину чудовищного разгула насилия. Разница заключалась лишь в местной специфике, наличии или отсутствии сопротивления. Там, где новому режиму всё же оказывали противодействие, сторонники «диктатуры пролетариата» мгновенно «развязывали себе руки».

И если в первые месяцы после Октябрьского переворота классовое насилие по большей части было прерогативой ревкомов, красногвардейских и матросских отрядов, и просто распропагандированных в соответствующем духе «борцов», которые, руководствуясь «революционной сознательностью», производили обыски, конфискации, аресты и расстрелы, то уже весной 1918 г. главенствующее положение в системе коммунистического террора занимает Всероссийская Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК).

Созданная постановлением Совнаркома от 7 (20) декабря 1917 г., к лету 1918 г. эта организация имела разветвлённую сеть структурных подразделений: уездных и губернских ЧК. Кроме чрезвычайных комиссий, репрессии проводили и другие органы подавления: ревтрибуналы, реввоентрибуналы, всевозможные чрезвычайные «тройки», революционные штабы, которые образовывались при ревкомах и местных совдепах (например, для подавления крестьянских выступлений).

В течение всего периода Гражданской войны увеличивалась численность концлагерей и лагерей принудительных работ, тюрем и тюремных больниц. Если к концу 1919 г. на всей территории РСФСР был 21 концентрационный лагерь, летом 1920 г. их стало уже 49, к ноябрю — 84, в январе 1921 г. — 107, в ноябре 1921 г. — 122 лагеря.

Местности, которые красные вынуждены были на время оставить, либо районы, которые находились под властью антибольшевистских правительств, после окончательного установления советской власти подвергались масштабной «зачистке». Прообразом Крымской трагедии 1920−1921 гг. стала кровавая бойня на Севере России в начале 1920 г. Не доверяя населению, которое в течение почти полутора лет поддерживало белых, после ликвидации Северного фронта Гражданской войны большевистское руководство развернуло в регионе массовый террор, жертвами которого стали многие тысячи. Поначалу насилие носило стихийный характер: красноармейцы не ждали указаний свыше и расправлялись с попавшими к ним в плен офицерами и солдатами Северной армии, руководствуясь «классовой ненавистью». Затем победители предали расправам упорядоченный и больший размах. Архангельская губерния в начале 1920-х гг. находилась под фактической оккупацией Красной армии, по краю волнами прокатывались аресты и расстрелы. «Зачистка» региона от «контрреволюции» проходила под руководством уполномоченного ВЧК Михаила Кедрова. Массовые казни «контрреволюционеров» стали обыденностью, так что жители городских окраин привыкли к звукам стрельбы в лесу, а ходившие летом в лес за грибами и ягодами дети с ужасом бежали от групп заключённых, которых вели на расстрел. Бывшие монастыри — Соловецкий, Холмогорский, Пертоминский, с подачи и при активном участии Кедрова превратились в концентрационные лагеря. Условия содержания в них поражали даже местных советских руководителей. Например, в Архангельском лагере в декабре 1920 г. белые офицеры были одеты в лохмотья и лапти на босу ногу. Половина не имели даже шинелей. Все заключённые были истощены, ходили в грязи и вшах. Попытки узников улучшить своё положение встречали жестокий отпор. Так, в апреле 1921 г. были расстреляны 70 заключённых Пертоминского лагеря за требование увеличить выдачу продовольствия.

Не будет преувеличением сказать, что северные лагеря своим появлением во многом предвосхитили нацистские «фабрики смерти». В одном только Холмогорском концлагере в январе-феврале 1921 г. были убиты от 7 до 11 тыс. человек. Расстрелы под Холмогорами были настолько известны современникам, что, по воспоминаниям старожилов, в 1930-е гг. именно туда студенты и преподаватели Архангельского мединстинтута ездили в экспедиции за скелетами для учебных пособий. Всего в ходе террора, который развернулся на Севере России в 1920—1922 гг., по некоторым оценкам, погибло до 100 тыс. человек. Среди них — не только захваченные в плен офицеры и солдаты Северной армии и арестованные местными репрессивными органами «контрреволюционеры» из числа местных жителей, но и сосланные на Север чины других белых армий, участники Кронштадского восстания, восстаний крестьян в Тамбовской губернии, на Украине и в Сибири. Хотя приведённые цифры во многом основаны на личных свидетельствах и не поддаются проверке, счёт жертв большевистского террора на Севере в начале 1920-х гг. действительно может исчисляться десятками тысяч.

Таким образом, к моменту взятия Крыма красные представляли собой организованную грозную силу, обладающую солидным карательным опытом и многочисленными кадрами исполнителей.

Первый акт будущей драмы был разыгран весной 1920 г. В мае 1920 г. министр иностранных дел Великобритании Джордж Керзон обратился к советскому правительству с предложением мирных переговоров и амнистии белогвардейцам. Нарком иностранных дел РСФСР Георгий Чичерин считал, что нужно «пойти на амнистию Врангелю и на приостановку дальнейшего продвижения на Кавказе, где мы всё ценное уже захватили, и можно ответить согласием, не медля ни минуты».

Считая выгодной нормализацию отношений с Великобританией, 4 мая 1920 г. Ленин обратился к Троцкому: «По-моему, Чичерин прав: тотчас ответить согласием на 1) приостановку военных действий (а) в Крыму и (б) на Кавказе (точно обдумав каждое слово) и 2) на переговоры об условиях очищения Крыма на принципе (не более) общей амнистии белых и 3) участия английского офицера в переговорах с Врангелем». Тем не менее, из этого плана ничего не вышло. 28 июля 1920 г., член РВС Юго-Западного фронта Иосиф Сталин сообщал Троцкому: «Приказ о поголовном истреблении Врангелевского комсостава намереваемся издать и распространить в момент начала нашего общего наступления».

В тот же день работник Крымской областной партийной организации А. Шаповалов в письме члену Политбюро и Оргбюро ЦК РКП (б) Николаю Крестинскому выразил идею тотальной «чистки» Крыма от «контрреволюционеров» после победы над Врангелем. «Надо послать туда не маниловых, а энергичных и твёрдых работников», — делился своими мыслями Шаповалов.

Тем не менее, рассчитывая внести разложение в ряды белых, официально советская сторона обещала амнистировать военнослужащих Русской армии, если те сложат оружие. В мае и в сентябре 1920 г. в газете «Правда» были опубликованы воззвания к военнослужащим армии Врангеля с предложением сложить оружие и перейти на сторону красных. За это им гарантировали амнистию.

Это обещание рассматривалось большевиками как способ внести разложение в ряды неприятеля.

Накануне взятия полуострова, 11 ноября 1920 г. командующий силами красного Южного фронта Михаил Фрунзе обратился по радио к врангелевским офицерам с предложением сдаться.

Однако то, что было приемлемо для Совнаркома весной, стало недопустимым осенью 1920 г. Поэтому Ленин отреагировал жёстко. Уже 12 ноября он телеграфировал Фрунзе:

«Только что узнал о Вашем предложении Врангелю сдаться. Крайне удивлён непомерной уступчивостью условий. Если противник примет их, то надо реально обеспечить взятие флота и невыпуск ни одного судна; если же противник не примет этих условий, то, по-моему, нельзя больше повторять их и нужно расправиться беспощадно».

Именно здесь нужно искать зерно будущей расправы, хотя формально обещания амнистии всё ещё оставались в силе.

13 ноября 1920 г. члены РВС Южного фронта Ивар Смилга и Бела Кун поспешили успокоить вождя, отправив ему секретную телеграмму:

«Предложение о капитуляции послано ввиду антиантантовских настроений части офицерства. Наше предложение усматривает сдачу всего имущества. В случае отказа истребим всех. Приказ об этом отдан».

В то же время не все участники будущей драмы были готовы немедленно приступить к истреблению. 15 ноября 1920 г. командующий 6-й армией Август Корк и член РВС 6-й армии Георгий Пятаков направили председателю РВС Республики Льву Троцкому радиограмму за № 817. В ней говорилось о положении в Крыму после завершения эвакуации Русской армии, об организации первых ревкомов, о взятии в плен остатков врангелевской армии, о росте числа добровольно сдающихся в плен и царящем в их среде «полном разложении». В связи с этим РВС 6-й армии ходатайствовал о помиловании «всего командного состава остатков армии Врангеля (численностью двадцать тысяч.) Пленных после проверки можно будет. <считать> незлобными контрреволюционерами».

Все точки над «i» расставил ответ Троцкого, который поступил в РВС Южного фронта 22 ноября 1920 г.:

«Необходимо всё внимание сосредоточить на той задаче, для которой создана „тройка“. Попробуйте ввести в заблуждение противника через агентов, сообщив ту переписку, из которой вытекало бы, что ликвидация отменена или перенесена на другой срок».

Тотальная «зачистка» полуострова от «вражеских элементов» стартовала уже 17 ноября 1920 г. Именно тогда был издан приказ Крымревкома № 4 об обязательной регистрации в 3-дневный срок всех иностранных подданных; лиц, «прибывших на территорию Крыма после ухода советской власти в июне 1919 года», офицеров, чиновников военного времени, солдат, работников гражданских учреждений. Не явившиеся рассматривались как «шпионы, подлежащие высшей мере наказания по всем строгостям законов военного времени».

Несмотря на грабежи и насилия, которые совершались победителями в первые дни, перечисленные в приказе категории лиц восприняли известие о регистрации в целом без особого страха. Поверив обещаниям об амнистии, данным накануне советским командованием, тысячи людей явились на регистрационные пункты и сразу образовали огромные очереди.

Поначалу людей регистрировали и отпускали по домам. Часть поместили в казармы, часть отправили по железной дороге в северные лагеря или на восстановительные работы в шахты Донбасса.

Но вскоре всё изменилось. Спустя два-три дня после окончания первой регистрации была назначена новая, которая проводилась Особой комиссией 6-й армии и Крыма по регистрации. На этот раз подлежали регистрации уже не только военные и беженцы, но также буржуазия, священники, юристы и прочие непролетарии. Все военные, только что амнистированные, вновь были обязаны явиться на регистрацию, которая продолжалась несколько дней. Не явившиеся были арестованы, и затем сразу же после регистрации начались массовые расстрелы. Некоторое время спустя, когда кампания красного террора в Крыму была в самом разгаре, приказом Крымревкома № 167 от 25 декабря 1920 г. была объявлена очередная регистрация, и все, кто пришёл на неё, также подверглись репрессиям.

Высокая концентрация на территории полуострова «вражеских элементов» никак не устраивала высшее советское руководство. Как минимум, одним из косвенных вдохновителей крымских расстрелов был председатель Реввоенсовета Республики Л. Троцкий. Ссылаясь на телеграмму последнего, председатель Крымревкома Бела Кун заявлял: «Товарищ Троцкий сказал, что не приедет в Крым до тех пор, пока хоть один контрреволюционер останется в Крыму; Крым — это бутылка, из которой ни один контрреволюционер не выскочит, а так как Крым отстал на три года в своём революционном движении, то мы быстро подвинем его к общему революционному уровню России..»

Такую же позицию высказывал заместитель Троцкого в Реввоенсовете Эфраим Склянский, который отмечал в своих телеграммах: «Война продолжится, пока в красном Крыму останется хоть один белый офицер». Большое внимание «крымской проблеме» уделялось и Лениным. Известно его заявление, сделанное 6 декабря 1920 г. во время выступления на совещании московского партийного актива: «Сейчас в Крыму 300 тыс. буржуазии. Это источник будущей спекуляции, шпионства, всякой помощи капиталистам. Но мы их не боимся. Мы говорим, что возьмём их, распределим, подчиним, переварим».

Помимо партийного и советского руководства, в решении вопроса о судьбах бывших военнослужащих армии Врангеля, гражданских лиц, активное участие принимало чекистское ведомство и лично председатель ВЧК Феликс Дзержинский. Накануне решающего удара по позициям врангелевцев, осенью 1920 г., в Особый отдел Южного фронта с группой работников Особого отдела ВЧК выехал его начальник Вячеслав Менжинский. Группа Менжинского оказала «большую помощь» в борьбе с антисоветским подпольем, в организации разведывательной деятельности в тылу Русской армии и работе по разложению противника. Группировка советских войск была усилена опытными чекистскими кадрами. Были сформированы комендантские, конвойные и расстрельные команды, из центральной России на Южный фронт мобилизовали сотни профессиональных карателей. После взятия полуострова они незамедлительно приступили к «работе»..

16 ноября1920 г. Дзержинский телеграфировал начальнику Особого отдела Юго-Западного и Южного фронтов Василию Манцеву: «Примите все меры, чтобы из Крыма не прошёл на материк ни один белогвардеец. Поступайте с ними согласно данным Вам мною в Москве инструкциям. Будет величайшим несчастьем Республики, если им удастся просочиться. Из Крыма не должен быть пропускаем никто.«

Пожелания высокого начальства были правильно поняты местными военными, партийными и чекистскими органами. На полуострове ввели режим чрезвычайного положения.

7 декабря 1920 г. за подписью Бела Куна вышел приказ Крымревкома № 89. Согласно ему, въезд в пределы Крыма «с момента опубликования настоящего постановления впредь до особого распоряжения» был прекращён. Ограничивался и выезд из Крыма. 25 ноября 1920 г. в газете «Красный Крым» появилось сообщение, что выезд из Крыма разрешается только едущим в командировку.

Все перемещения за пределы полуострова, равно как и въезд на его территорию, находились под жёстким контролем. Эта задача была возложена на заградительные отряды.

Ещё до взятия полуострова создаётся Крымская ударная группа, начальником которой был назначен заместитель начальника Особого отдела Южного и Юго-Западного фронтов (ЮжЮгЗапфронта) Ефим Евдокимов. По мнению крымского историка Владимира Брошевана, решение о её создании было принято высшим руководством в Москве: Л. Троцким как председателем РВС Республики, Ф. Дзержинским как председателем ВЧК и В. Менжинским как начальником ОО ВЧК. Подчинялась Крымская ударная группа непосредственно начальнику Управления Особых отделов ВЧК Южного и Юго-Западного фронтов В. Манцеву.

При Крымской ударной группе были создаваны чрезвычайные «тройки» особых отделов, наделённые правом вынесения смертных приговоров. Процедура ведения следствия была максимально упрощена. В подавляющем большинстве случаев людей не допрашивали. Приговоры выносились в отсутствие обвиняемых, на основании анкет, заполненных ими при регистрации. В графе «В чём обвиняется?» чекистские следователи, не сомневаясь, писали: «казак», «подпоручик», «чиновник военного времени», «штабс-капитан», «доброволец» и т. п. Этого было достаточно. Выслушав краткий доклад начальника Особого отдела, участники «тройки» подписывали заранее заготовленное постановление о расстреле и передавали его к исполнению. Однако и это подобие следствия чекисты сочли чересчур долгим. Не утруждая себя бюрократической волокитой, «вершители революционного правосудия» поступали просто. Составив список лиц, намеченных к истреблению, писали на нём резолюцию, единым росчерком пера решая судьбу десятков и сотен людей.

Именно особые отделы были главными исполнителями красного террора в Крыму в конце 1920 — зимой 1921 г. Помимо них, карательные функции выполняли другие «чрезвычайные органы диктатуры пролетариата»: ревтрибуналы, народные суды, милиция, «рабочие отряды», «отряды сельской самообороны», подразделения Красной армии, военные коменданты, политоделы, ЧК.

9 декабря 1920 г. создаётся местное подразделение ВЧК — Крымская чрезвычайная комиссия (КрымЧК). Первым её председателем был назначен давний участник революционного движения, член РСДРП (б) с 1903 г., Иосиф Каминский. До своего назначения в Крым он последовательно возглавлял Курскую и Минскую губЧК. Впоследствии руководил ЧК в Симферополе и Керчи. 19 января 1921 г. на полуостров прибыл Станислав Реденс, полномочный представитель ВЧК на территории Крыма. Комментируя его назначение, «Известия» позднее писали, что Реденс был послан «на пепелище врангелевских лагерей, чтобы железной рукой вымести из Крыма белогвардейское охвостье».

Реденс проводил свою работу через аппарат Симферопольской городской ЧК.

Всё вышеизложенное наглядно свидетельствует о том, что насилие, захлестнувшее полуостров в первые месяцы после победы над Врангелем не было результатом злой воли отдельных высокопоставленных деятелей, но было спланировано заранее на самом высоком уровне.

Что же касается вопроса о личном участии Б. Куна и Р. Землячки, здесь необходимо выделить следующее. Безусловно, эти революционеры были сторонниками самых жёстких и решительных мер в борьбе с «буржуазией», и призывали к этому своих соратников. И Бела Кун, и Землячка решительно пресекали попытки апеллировать к ним в надежде смягчить судьбу некоторых арестованных, как со стороны партийных работников, так и простых граждан. Но всё же их следует рассматривать в качестве идеологов: они издавали приказы, выступали с речами в поддержку репрессий, участвовали в формировании местных чекистских подразделений. Достаточно сказать, что будущий видный советский полярник Иван Папанин, был взят на службу в органы Крымской ЧК на должность коменданта (в его обязанности входило приведение в исполнение приговоров), именно по личной рекомендации Землячки. Также Землячка проводила внутрипартийные «чистки», в результате которых страдали все, заподозренные в политической нелояльности. В том числе те, кто пытался заступаться за арестованных.

Но уже в начале 1921 г. и Б. Кун, и Р. Землячка покинули Крым. Несмотря на это массовый террор продолжался до весны 1921 г., и пошёл на спад в апреле-мае. Что также подтверждает, что уничтожение тысяч наших соотечественников не было «местной инициативой», но было спланировано на самом верху.

Остановимся подробно на личностях некоторых непосредственных исполнителей. Тех, кто росчерком пера ежедневно отправлял на смерть десятки и сотни людей либо приводил в исполнение приговоры.

Обобщённый портрет чекистов или сотрудников особых отделов эпохи красного террора в Крыму выглядит следующим образом. В основном это были молодые люди в возрасте до 30 лет, мало кто из них имел высшее и даже среднее образование. Многие ещё подростками принимали активное участие в революционном движении, имели опыт террора, приобретённый задолго до Октябрьского переворота, неоднократно арестовывались полицией, в том числе и за уголовные преступления, отбывали каторжные и тюремные сроки. Основу их мировоззрения составляла ненависть ко всему, что было связано с дореволюционной Россией. Чекисты и работники особых отделов ощущали себя особенной кастой, властителями жизни и смерти.

Некоторые организаторы красного террора в Крыму не только не скрывали своего участия в казнях, но и открыто этим гордились. Так, В. Манцев в конце1920 г. писал Ф. Дзержинскому: «Теперь, после Крыма, вероятно, и я получу прозвище „кровавого“. Ну, что же делать. Такое прозвище от буржуа приятно». Заслуживают внимания и слова другого легендарного чекиста, Михаила Вихмана (в рассматриваемый период — председателя Симферопольской, а впоследствии Крымской обл. ЧК): «При взятии Крыма был назначен лично тов. Дзержинским первым председателем Чрезвычайной Комиссии Крыма, где по указанию боевого органа партии ВЧК уничтожил энное количество тысяч белогвардейцев — остатки врангелевского офицерства. Герой Советского Союза тов. Папанин И.Д. работал комендантом Крымчека под моим личным руководством по уничтожению бело-зелёных банд в Крыму. Лично мною были расстреляны военный министр Украинской Рады — Рагоза и министр Коморный и ещё много сотен врагов Советской власти расстреляны моей собственной рукой, точная цифра их записана на моём боевом маузере и боевом карабине». Не скрывал своего участия в крымских расстрелах и будущий начальник финотдела НКВД СССР Лев Словинский. В его наградном листе отмечено, что в 1920 г. «после занятия Крыма, работая в комендатуре, принимал непосредственное участие в фактическом уничтожении белогвардейского офицерства».

«Заслуги» чекистов и работников особых отделов были высоко оценены руководством. Приказом № 1665 от 10 сентября 1921 г. заместитель командующего войсками Украины и Крыма Константин Авксентьевский за «понесённые труды при ликвидации врангелевского фронта» наградил трофейными конями Е. Евдокимова и С. Дукельского — начальника ОО Всеукраинской ЧК по борьбе с бандитизмом. Ещё один «чистильщик» Крыма, Николай Быстрых, вначале удостоился благодарности Крымревкома «за энергичную деятельность», а после был награждён золотыми часами с надписью «честному воину Рабоче-Крестьянской Красной армии» и получил от Дзержинского серебряную саблю с надписью «за храбрость».

7 декабря1920 г. за подписью Е. Евдокимова появился приказ № 8 по Крымской ударной группе особых отделов Южного и Юго-Западного фронтов, в соответствии с которым «за энергичную работу по борьбе с контрреволюцией» «революционную благодарность» и золотые часы заслужили следующие сотрудники особых отделов: начальник ОО 46-й дивизии Кудряшев, Брейдус, Юдин, Петров, Каляев, Олейников, Долгопятов, Чанов. Другие сотрудники ОО 46-й дивизии удостоились «сердечной благодарности» и были награждены серебряными часами с надписью «за энергичную работу от Особого Отдела Южного фронта».

Сам Е. Евдокимов за участие в крымской «зачистке» удостоился ордена Красного Знамени. Примечательна характеристика, данная Евдокимову С. Дукельским:

«Во время разгрома армии генерала Врангеля в Крыму тов. Евдокимов с экспедицией очистил Крымский полуостров от оставшихся там для подполья белых офицеров и контрразведчиков, изъяв до 30 губернаторов, 50 генералов, более 300 полковников, столько же контрразведчиков и в общем до 12 000 белого элемента, чем предупредил возможность появления в Крыму белых банд». В 1921 г. чекиста наградили орденом Красного Знамени, правда, без публичного объявления об этом.

Награды получали и непосредственные исполнители приговоров — участники расстрельных команд. В качестве поощрения им выдавали дополнительные продовольственные пайки, водку, вино. Также исполнителям разрешали поживиться и вещами расстрелянных — нательными крестиками, одеждой и обручальными кольцами.

Среди чекистов и работников особых отделов были распространены пьянство, наркомания и половая распущенность. Жаждущие удовлетворить свою похоть конвойные и следователи принуждали понравившихся им узниц к сожительству, используя для этого разные способы — от обещаний освобождения и словесных угроз до прямого насилия. По свидетельствам современников, каждый из палачей имел по 4−5 любовниц из числа жён расстрелянных, заложниц и медсестёр. Под страхом смерти женщин принуждали к сожительству, однако и подневольное согласие не гарантировало несчастным спасения. Время от времени убийцы обновляли свои «гаремы», расстреливая прежних сожительниц вместе с очередной партией жертв.

Для многих деятелей советского репрессивного аппарата участие в крымских расстрелах послужило важным трамплином в дальнейшей партийной, советской и чекистской карьере. Некоторые из бывших карателей впоследствии сделали себе имя в науке и творчестве.

Весьма преуспели и непосредственные организаторы массового террора — ведущие сотрудники ЧК и особых отделов. Так, Е. Евдокимов, прежде чем быть расстрелянным в 1940 г. как «враг народа», удостоился четырёх орденов Красного Знамени, ордена Ленина, занимал высокие должности в системе карательных органов, коммунистической партии. То же можно сказать и о других высокопоставленных деятелях советского репрессивного аппарата, которые принимали участие в кровавой «зачистке» Крыма от «белогвардейщины». До своего ареста в годы «ежовщины» и последующего расстрела С. Реденс, В. Манцев и Н. Быстрых занимали руководящие посты в системе органов ВЧК-ОГПУ-НКВД, на советской и партийной работе.

Председатель чрезвычайной «тройки» Крымской ударной группы Управления Особых отделов ВЧК при РВС Южного и Юго-Западного фронтов Эрнст Удрис (именно его резолюция о расстреле стоит на анкетах сотен жителей Ялты, в том числе, княгини Надежды Барятинской и её дочери) сделал головокружительную карьеру в органах советской юстиции: работал в прокуратуре, был членом Верховного суда РСФСР, председателем Верховного суда Узбекской ССР, преподавал в Узбекском юридическом институте.

Другой участник массовых казней, Иван Данишевский, стал видным номенклатурным работником и в разное время возглавлял всевозможные советские торговые, финансовые и хозяйственные учреждения. Оставил Данишевский свой след и в авиастроении. До августа 1938 г. он был директором и начальником строительства новосибирского авиазавода № 153, выпускавшего самолёты-истребители И-16 и УТИ-4. Счастливо избежав смерти в годы «Большого террора» и отбыв лагерный срок, после реабилитации бывший чекист активно занимался литературной работой.

Член коллегии Крымской ЧК, а впоследствии председатель Евпаторийской ЧК и чрезвычайной «тройки», Ян Бирзгал, после ухода из «органов» работал в системе Наркомата просвещения, возглавлял различные музейные учреждения Крыма. В том числе, работал директором Алупкинского дворца-музея. Занимался живописью.

Но, безусловно, самым известным «чистильщиком» Крыма от «буржуазии», сделавшим затем головокружительную карьеру, является Иван Папанин, вошедший в историю не как комендант Крымской ЧК, а как «блестящий учёный, создатель самого мощного в мире научного флота». Имя Папанина трижды увековечено на географической карте; в родном Севастополе ему установлен памятник, в честь него названа одна из городских улиц.

Разумеется, это не единственные примеры. Судьбы и карьеры чекистов, которые были причастны к проведению красного террора в Крыму, представляют собой отдельную обширную тему, которая ещё ждёт своего исследователя.

Хотя участники «троек» и исполнители приговоров получали награды и звания, «работа по искоренению контрреволюции» для них не проходила бесследно. Чекисты и сотрудники особых отделов испытывали страшные психологические перегрузки.

Некоторые каратели не выдерживали и повреждались рассудком. Так, один из бывших красноармейцев писал в своей биографии: «При ликвидации в гор. Феодосии мне пришлось участвовать в форменной резне, после чего расстроилась нервная система <…> и я был отправлен в Москву в нервный госпиталь, где меня вылечили».

Психические расстройства на почве расстрелов и казней стали причиной увольнения из «органов» Я. Бирзгала и Э.Удриса. Так, в своей автобиографии Бирзгал откровенно писал, что «напряжённейшая работа в чрезвычайных органах и, в частности, в Крыму, где пришлось после разгрома Врангеля проводить истребление остатков белогвардейщины, вести тяжёлую борьбу с политическим бандитизмом и подпольными контрреволюционными организациями и прочее, отразилась на моём здоровье и, вследствие развившегося тяжёлого психоневроза в 1923 г., согласно постановлению центральной медицинской комиссии ОГПУ, я был демобилизован из органов ГПУ».

Э.Удрис пробыл на службе в «органах» до 1924 г., но «подорвал здоровье», и ему «было предложено врачами переменить работу». Пребыванием в психиатрической клинике закончилась и чекистская карьера Папанина.

Дальнейшие судьбы организаторов и исполнителей массовых казней сложились по-разному. Ряд функционеров компартии и деятелей репрессивного аппарата, причастных к проведению красного террора в Крыму, в 1930-е гг. сами подверглись преследованиям. Для некоторых (Евдокимова, Манцева, Бела Куна, Удриса, Быстрых) служба режиму завершилась смертным приговором от этого же режима и клеймом «враг народа». Некоторым повезло: попав в жернова сталинских репрессий, они отделались либо тюремными сроками (Данишевский, Вихман), либо были освобождены (Бирзгал). Ещё в 1920-е ряд чекистов были уволены из «органов». Впрочем, последнее обстоятельство не помешает им занять хорошие должности в различных советских учреждениях. Немало было и тех, кто не подвергся преследованиям и завершил свои дни в почёте и славе (Землячка, Папанин, Дукельский).

В завершение выделим следующие моменты в оценке событий 1920−1921 гг. в Крыму.

1. Красный террор в Крыму после Врангеля представлял собой масштабную социальную «чистку», затронувшую широкие слои населения. Людей репрессировали не за какие-нибудь реальные преступления, а только за то, что они принадлежали к «свергнутым классам» или считались носителями чуждого мировоззрения. С уверенностью можно сказать, что массовые расстрелы в Крыму в начале 1920-х годов были закономерны в условиях ранней советской системы и являлись таким же способом большевизации края, как и национализация, продразвёрстка и запрещение свободной торговли.

2. Высказываемое до настоящего времени мнение об ответственности за массовые репрессии именно местных властей не выдерживает никакой критики. Заводной ключ к механизму террора находился в Москве. В проведении акции устрашения было заинтересовано высшее партийное руководство, включая руководителей советского государства.

Текст лекции прочитанной 23.06.2018 г. в лектории православного книжного магазина «Родное слово» в Симферополе.