Три измерения в жизни доктора Николая Феннелла: Англия, Россия и Святая Гора Афон

От редакции

Мы рады предложить вашему вниманию интервью с доктором Николаем Ивановичем Феннелом, сыном Джона и Марины Феннел. Джон Феннелл служил профессором русского языка в Оксфорде и известен как выдающийся учёный в области средневековой Руси. Его последняя работа, A History of the Russian Church to 1448, — бесценный учебник, использовавшийся в Свято-Троицкой семинарии.

Николай Феннел служил старшим научным сотрудником в Тринити-колледже в Кембридже, защитив степень магистра в области изучения современных и средневековых языков. Степень доктора философии он получил в Саутгемптонском университете. В статусе приглашённого преподавателя вёл курс в Екатеринбургском университете по схеме JEP Европейского сообщества Tempus; преподавал в университете Тулузы (Франция), и в Ереванском государственном университете в Армении. До своего выхода на пенсию в 2013 году он работал сорок лет преподавателем литературы и языков в Винчестерском колледже. Недавно он был назначен приглашённым научным сотрудником Уинчестерского Университета.

Н. Феннел является основным автором книги «Русский Ильинский скит на Афоне» (Москва, 2011). Его авторству принадлежит и труд «The Russians on Athos» (Bern, 2001), («Русские на Афоне» Берн, 2001), посвящённый исследованию непростого сосуществования на Афоне русских и греческих монашеских общин. Не становясь на точку зрения какой-либо из сторон, автор предпочёл рассмотреть все имеющиеся аргументы в соответствии с их действительным значением. В качестве примера автор выбрал исследование Ильинского скита, историей которого начинается и завершается современный период пребывания русских на Афоне. Полагаю, что наше интервью уместно для публикации на вебсайте, посвящённом вопросам истории Русской Православной Церкви Заграницей в силу того, что скит был тесно связан с Русской Церковью Заграницей и поддерживался ею. В квадратных скобках приводятся примечания редакции.

+ + +

Н.И. Феннелл в своём саду и со своими книгами на английском и русском языках

Большое спасибо Вам за сегодняшнее интервью. Для меня большая честь и удовольствие быть здесь, поскольку мы [в Джорданвилле] в течение нескольких лет пользовались учебником, написанным Вашим отцом, оксфордским профессором Джоном Феннеллом. Это действительно выдающийся учебник, поскольку он строится на исторических источниках. Я хотел бы попросить Вас рассказать о Ваших родителях.

Да. Что бы Вы хотели узнать? Моя мать ещё жива. Она родилась в 1925 году в Харбине, Китай (Маньчжурия), спасаясь от наступления большевиков. Мой дедушка, член Дворянского Собрания Николай Сергеевич Лопухин, в начале русской революции был объявлен в розыск и вместе со своим кузеном Трубецким скрывался в Сибири. Отправив семью моей матери (прежде её рождения) поездом на восток, вскоре он также последовал за ними. Его арестовали по подозрению в сотрудничестве и связях с императором, находившимся тогда со своей семьёй в Екатеринбурге. Его арестовали, и, после почти года тюремного заключения, он был чудом освобождён, поскольку его двоюродный брат (не помню сейчас его фамилии) подал прошение о помиловании; он был помилован и освобождён, а затем — поезд и ..

Его двоюродный брат обратился к большевикам с просьбой о помиловании, верно?

К большевикам, тюремным офицерам. Он был освобождён, а затем он догнал свою семью в Восточной Сибири. Они направились в Харбин, где родилась моя мать. После этого «красная волна» пошла дальше на восток, и они вынуждены были существовать в статусе лиц без гражданства. У них всё ещё было немало денег, они могли позволить себе зафрахтовать судно и отправиться вокруг света через Панамский канал. Они добрались до Нью-Йорка, немного побыли там, но не были особо довольны, и преодолев Атлантику, добрались до Франции и поселились в Париже.

Вы говорите о событиях, последовавших за революцией 1949 года в Китае, не так ли?

Ой! Нет. Это произошло задолго до того, потому что моя мать родилась в 1925 году, и почти сразу же они отправились в это кругосветное путешествие, и оказались в Париже. Они направились в Кламар и стали частью великой диаспоры ..

Впоследствии гнездо Трубецких?

Да, верно. Это со стороны моей матери. Моя мать встретила моего отца в Париже. Мой отец был хорошим другом Дмитрия Оболенского, который уже женился на сестре моей матери, Елизавете Лопухиной, и моего отца познакомили с их семьёй: я думаю, что он, возможно, был демобилизован или вот-вот должен был демобилизоваться, встретил мою мать, и в течение трёх недель после встречи они и совершили помолвку. Когда они поженились, моя мать переехала в Англию. Отец служил в [британской] разведке во время Второй мировой войны, в то время он окончил университет в Кембридже, получив степень в области полемологии на французском и немецком языках. Войну он провёл частично в Египте, в Каире — он сражался с Роммелем, и частично — в Италии.

Он стал православным в Бари, в Италии?

Да. Или, возможно, в Египте, после того как он перенёс менингит, и, я думаю, стал одним из первых излечившихся с помощью пенициллина, что было своего рода чудом. Во всяком случае, он стал православным и вернулся в Англию. В Бари он посещал русский приход. По возвращении в Англию он поменял специальность и стал преподавать русский язык в Кембридже вместе с профессором русистики и славяноведения Лайзой Хилл, позднее Дейм Лайзой Хилл. Я родился в 1949 году, когда он ещё преподавал. Позднее он переехал в Ноттингем. Боюсь, у меня нет даты нашего переезда в Ноттингем. Он был профессором русского в Ноттингеме, вплоть до переезда в Оксфорд. В Оксфорде он также преподавал русский. Во время пребывания в Оксфорде, где он стал специалистом по русскому средневековью, его специализацией было изучение Московии. Его первым значительным исследованием стала публикация переписки царя Ивана IV Грозного с князем Андреем Курбским. Вслед за этим его, возможно, наиболее важной работой стал труд The Emergence of Moscow 1304−1359 [1968] («Становление Москвы, 1304−1359» [1968]). Он был также большим другом и сподвижником Александра Александровича Зимина, блестящего московского учёного, поставившего под сомнение аутентичность текста Слова о полку Игореве. Советы в то время считали этот текст подлинным документом; он утверждал, что текст не аутентичен, и мой отец его поддерживал. Александр Александрович из-за своих взглядов находился под сильным давлением со стороны советских властей. Отец стал профессором русского языка в Оксфорде. Он был научным сотрудником, сначала в университетском колледже, а затем в Нью-Колледже, где действует Профессорская Корпорация. Мой отец умер, не успев завершить работу об истории Русской Церкви, которую Вы упомянули («История Русской Церкви до 1488 года» (1995)] - из-за внезапной остановки сердца в 1991 году, в день памяти св.вмч. Пантелеимона, 9 августа [н.ст.]. Вот, своего рода, краткая история моих родителей.

Не могли бы Вы рассказать о его причастности к русскому православию?

Ну, областью его реальной вовлечённости была, я полагаю, просто средневековая русская история, он был членом нашего прихода на Кентерберийской улице, 1 [Оксфорд], где, пожалуй, самым выдающимся членом прихода был владыка Василий (Кривошеин). При нём там я прислуживал в алтаре. И ещё, владыка (позднее митрополит) Антоний (Блум) часто навещал нас, приезжая в качестве епископа, поскольку приход на Кентерберийской улице, 1 находился в ведении Московского Патриархата. Итак, он был членом прихода, а духовником его был владыка Антоний. Когда владыка Антоний умер, его духовником (это был последний год его жизни) стал архиепископ Керченский Анатолий, также из Московского Патриархата. Я могу сказать об отце, что он был очень, весьма привержен славянскому языку. Ему не нравилось ходить на богослужения, совершавшиеся на английском. Я помню то время, когда владыка Антоний, которого мы называли «Владыка», был другом семьи: моя мать знала его ещё до монашества (он был просто «Андрей»); действительно, ещё до того, как он стал христианином, или даже верующим. Владыка как-то думал начать совершать богослужения на приходе на Эннисмор Гарденс в Лондоне полностью на английском, возможно, через воскресенье, и я помню, как мои родители — особенно мой отец — просили нас с моей сестрой (нам тогда было всего по 12 лет, или что-то около того), написав письмо Владыке, сказать, что мы очень хотели бы участвовать в богослужении на славянском языке. Отец и мать составили за нас то письмо; мы всего лишь должны были его переписать. Я помню одну из фраз того письма: «по-славянски — красивее». Это был не очень хороший аргумент, но я полагаю, что для ребёнка он был верен.

Интересно. Здесь, в этой стране, православные, возможно, живут очень близко друг к другу, и я думаю о Ваших воспоминаниях, связанных с Русской Зарубежной Церковью, не могли бы Вы поделиться некоторыми из них.

.. Ну, мои воспоминания о Русской Зарубежной Церкви частичны, потому что я всегда был членом Московского Патриархата. Я ходил к Владыке Антонию в Лондон, либо в Оксфорд. На Кентербери, 1 у нас был уникальный приход, который был одновременно как греческим, так и русским: вроде совместного прихода. Мой реальный контакт с Русской Зарубежной Церковью состоялся тогда, когда мы отправились в Кламар, и я посетил две церкви в Париже — одна из них была нашим храмом во имя Константина и Елены на улице Анри в Кламаре, её построили мои предки.

Это деревянная церковь — она всё ещё существует — я пел и читал в ней, а затем посетил Сергиевское Подворье [принадлежащее Архиепископии Русских приходов в Европе при Вселенском Патриархате, ранее находившееся под омофором Митрополита Евлогия (Георгиевского) +1945], где, должен сказать (поскольку маленьким я никогда не был в России), пение было, как мне представлялось, самым лучшим в мире. Мой, как я его называл, «дядя Коляса», Николай Осоргин, был там регентом. Что я помню о Кламаре? Помню мою самую первую исповедь, у отца Киприана (Керна), духовного отца матери, и первоначально духовника моего отца. Тогда нашим приходским священником служил отец Георгий Дробот, проживавший и работавший на свечном заводе при подворье. Отец Георгий жил там уже много лет.

Вы имеете в виду Кламарскую церковь? Он был преемником отца Киприана?

Архимандрит Киприан: да, верно. И потом, я полагаю, когда покинув Кембридж, где я завершил обучение, и начал работать в Винчестерском колледже, в 1974 или 1975 году, я всё меньше и меньше посещал Кламар. Ой! Нет! Да, в 1975 году я провёл год во Франции: я был в Тулузе, и я регулярно посещал Кламар. Моя бабушка скончалась и была похоронена там в 1975. После этого я всё реже и реже там бывал, и действительно, я был главным образом у владыки Антония в Лондоне.

Затем вы также стали историографом во имя пророка Илии, весьма сильно связанного с Русской Зарубежной Церковью. Не могли бы вы рассказать, как это произошло, а также рассказать о Вашей связи с Ильинским скитом?

Да, конечно. В 1980-х — к сожалению, я не могу точно помнить, когда .. о! Да, я женился в 1982 году, а в 1981 году, прежде чем я встретил Василики, или, вернее, в 1980 году, я как-то решил, что хочу изучать греческий язык. Я начал посещать вечерние занятия, а затем я поехал в Грецию и остался со старым [британским] учеником моего отца, жившим там, и ставшим натурализовавшимся греком, владевшим домом в Салониках. И он, и его жена оба были армейскими офицерами, они стали натурализовавшимися греками.

Это потому, что в то время не-грекам было очень сложно стать владельцами недвижимости?

Нет. Это потому, что они были православными, и они хотели жить в Греции. Они стали православными в Оксфорде, [в храме] на ул. Кентербери. Итак, я поехал туда, и моя конечная цель состояла в посещении горы Афон. Моя первая связь с Афоном возникла, когда я был на клиросе — на ул. Кентербери, где я иногда просто читал и пел, — я помню, как увидел в славянской богослужебной книге указания выделенные красным шрифтом, описывающие афонскую богослужебную практику: «На Афоне звонят в колокольчик, или ударяют в било» [деревянная колотушка, предназначающаяся для побудки], или нечто подобное, и это меня очаровывало. Я слышал об Афоне, и думал: «Это место, в котором я должен побывать». Итак, я поехал на Афон в 1981 году. Я уже встретил Василики к тому времени. Я отправился в Симонопетру, и также посетил Русик, монастырь Святого Пантелеимона. В 1981 году, разумеется, было то время, когда Русик находился в очень плохом состоянии. Там было два, наверное, отца, приехавших из России, и, как вы знаете, они, вероятно, недолго там пробыли и уехали. Помню, как я поднимался к Покровскому собору, потому что узнал, что это единственное место, где совершались русские богослужения, и увидел молодого монаха с рыжей бородой. Это была неделя после Пасхи, и я сказал «Христос Воскресе!», а он не ответил. Он сказал: «Геннадий, Геннадий, ты слышал, он сказал «Христос Воскресе!». Так меня заинтересовала гора Афон.

Я преподавал русский язык в Винчестерском колледже, являющемся привилегированной средней школой, старейшей частной школой в Англии уже 640 или 650 лет. Это — «мать» Итонского колледжа.

Я возглавлял кафедру русского и французского языков, а также мировой литературы. Я вёл там курс мировой литературы около сорока лет. В то время это было отличное учебное заведение. Каждые семь лет я имел право на длительный отпуск. У меня был действительно очень долгий летний отпуск, это было ещё в 80-х, и я подумал: «Нужно как-то это время использовать». И я сказал: «Напишу про русский Афон», потому что, когда я впервые попал в монастырь Святого Пантелеймона, я запомнил, как шёл из Дафни, в порт, вдоль побережья и ужасно заблудился: я продолжал спускаться к морю, подниматься по скалам и, наконец, попал в монастырь Святого Пантелеимона. Я подошёл к огромному зданию, принадлежащему Свято-Пантелеимонову монастырю, у которого не было ни крыши, ни окон, на полу паслись козы, и я подумал: «Тут, должно быть, что-то случилось». Я буквально чувствовал историю там, и должен узнать её. Итак, я вернулся в Салоники — теперь я был женат на Василики, и я остался в доме родителей Василики в Яннице, к северу от Салоник, отправился в министерство Северной Греции (Министерства Македонии и Фракии — прим. перев.), получил свой диамонитирион [разрешение на посещение Св. Горы Афон] и направился туда, сказав, что я собираюсь провести некоторые исследования. Но я понятия не имел, как исследовать русский Афон, с кем можно связаться, что почитать — ничего! Ну, наши друзья представили меня Антонию Тахиотису в Салониках. Я поехал туда со своим шурином, который теперь служит архимандритом на Олимпе в монастыре Св. Дионисия, тогда он был просто Дмитрием. Теперь он — отец Силуан. Итак этот господин сказал: «На каком языке вы хотели бы беседовать — на греческом? Русском? Английском?» Он ответил: «Хорошо. Я буду говорить с Вами по-английски». Он спросил: «Вы хотите изучать историю русских на Афоне? Это очень интересная тема. Два года назад я провёл в около шести месяцев в русском монастыре. К сожалению, всё изменилось, и у меня больше нет доступа к библиотеке. Это история, которая должна быть описана. Желаю Вам удачи».

И он предоставил мне самые бесценные книги. Он дал мне труд «Русские на Афоне» Дмитриевского и ещё пару других книг. Мы немедленно скопировали их в магазине, и я прочитал «Русские на Афоне». Это стало для меня абсолютным началом, эта удивительная книга, в которой повествуется всё о греко-русском процессе избрания в 1875 году архимандрита Макария первым русским настоятелем Свято-Пантелеймонова монастыря. Он также предоставил мне ещё одну жизненно необходимую и очень важную монографию Игоря Смолича, «Le Monte Athos et la Russie», напечатанную в 1963 году в Шеветони и снабжённую библиографией, без которой я бы не справился со своей задачей. С этой библиографией и с «Русскими на Афоне» я отправился в библиотеку Кембриджского университета и получил оттуда всё что мог, и в конце концов затем получил читательский билет в Британской библиотеке, и начал набирать книги. Прорыв произошёл, если говорить о библиографии, в то время, когда умер мой отец. Я получил из Греции — потому что я только что был в Греции в другом длительном отпуске — большой труд по истории Афона «Aghion Oros», написанный Герасимосом Смирнакисом, там было много (написано) о русских на Афоне, и в весьма, очень антирусском тоне. Итак, я располагал двумя точками зрения. Мне были доступны и русская, и греческая точки зрения. Незадолго до этого я отправился с дядей Василики на Афон, где мы с группой людей совершили что-то вроде паломничества. Он провёл нас по монастырям, и мы направились в управляющий Ильинским скитом монастырь Пантократор.

Это был 1988 год. Итак, это было ваше первое знакомство с Ильинским скитом?

Да, верно. Мы шли от Кареи до Пантократора, и вот, по дороге мы увидели красивый русский православный крест и небольшой указатель, говоривший: «Скит Св. Пророка Илии» и «Русский Ильинский скит» [Свято-Ильинский Русский скит] И я подумал: «Мне, действительно, нужно туда». Мой дядя и его спутники ушли, и я пошёл туда, это было моё знакомство с Пророко-Ильинским Скитом [использование термина «скит» в русской традиции отлично от Византийского словоупотребления, где он обозначает несколько монашеских келий и храм]. Годом ранее, я должен сказать, размышляя о теме своих исследований, я всё ещё отчаянно искал то, что было бы мне «по зубам», и это, как я думал, мог бы быть монастырь Симонопетра, поскольку я был знаком с одним из его отцов, который был очень добр ко мне во время моего первого посещения Афона — теперь он на самом деле стал игуменом Симонопетра (Афанасий), и он говорил: «Приезжайте в любое время. Мы будем очень рады принять Вас». После, на протяжении всех лет я писал настоятелю Симонопетра: «Я очень хотел бы посмотреть на вашу библиотеку и взглянуть на связи между Симонопетра и русскими». В день отъезда я получил письмо от настоятеля, в котором говорилось: «Боюсь, что в нашей библиотеке Вам действительно не на что будет посмотреть».

От отца Серафима?

Нет, это было от игумена Симонопетра, или его секретаря. «Вам действительно не на что будет посмотреть». Тогда я поехал туда, и там остался. Библиотекарь провёл меня по монастырю вместе с греческой группой. Я подошёл к нему и спросил: «Могу ли я кратко поговорить с Вами после экскурсии?» Он ответил: «Да, конечно. Что бы Вы хотели узнать?» И я сказал: «Я писал настоятелю, что интересуюсь связями между русскими и греческим Афоном, особенно между россиянами и монастырём Симонопетра». Он изменился в лице и произнёс по-гречески: «Мы не желаем, чтобы Вы лазили по нашей библиотеке». Итак, библиотека оказалась для меня недоступной. Это было не очень хорошо. Таким образом, я смог лишь посетить Ильинский скит. Это было в 1989 году, когда я впервые туда приехал. А может быть, в 1988 году, или тремя-четырьмя годами раньше. Я просто прогуливался. Был август, стояла жара. Центральные ворота вели прямо к маленькой паперти перед основным храмом, где находится колодец преп. Паисия Величковского. У колодца монах и несколько паломников лущили бобы. Я подошёл к ним и сказал: «Здравствуйте. Я — такой-то». Говорил я по-русски. Монахом оказался иеромонах Иоанникий, конечно, из Джорданвилля. Он был очень любезен. Он произнёс: «Пойдёмте! Подходите и садитесь, если Вы не откажетесь немного полущить бобы. Помогите нам с ними, тогда мы сможем поговорить». Итак, я помог с бобами и рассказал ему обо всём, и он был удивителен. Предоставив мне комнату — «келью», как они их там называют, — он пригласил меня: «Пойдёмте в библиотеку». Я оказался в библиотеке, которая была его домом, и там всё было словно, как говорят французы: «Je trouvee le perue», своего рода золотыми россыпями. На столе аккуратно были разложены архивные бумаги. Он предложил: «Пожалуйста, взгляните». Я спросил: «Я интересуюсь современной историей». Я знал, что Ильинский скит основан около 1760 года, и, таким образом, он относительно современен. Он ответил: «Ну, вот: тут — весь наш современный архив. Самая ценная часть вот здесь: Акты, это протоколы заседаний Совета Двенадцати Старейшин с 1908 по 1910 год (я думаю)». Они проходили [во время управления] игумена Максима, а затем с 1914 г. до примерно 1930 г., или около того, во времена управления игумена Иоанна. Все записи. Это были самые ценные материалы. Он сказал: «Вы можете приехать и поработать здесь, мы будем заниматься исследованием вместе». Я научился фотографировать и сделал микрофильмы всего, что только было доступно, в основном это архив, который Вы можете видеть в книге, опубликованной издательством Индрик.

Верно, белого цвета? Я приобрёл её для Джорданвилльской семинарии в магазине «Русское Зарубежье» в Москве. Мне не достался личный экземпляр. И, конечно, Вы также описали позднейший период истории, когда.

Вплоть до изгнания отцов в 1992.

Вы говорите об этом, верно? Как я понимаю, после войны [Второго мировой] Джорданвилль, по моему мнению, был самым крупным русскоязычным монастырём за пределами СССР, пока Свято-Пантелеимонов монастырь вновь не был населён монахами из Советского Союза. Два других скита решили по-иному. Свято-Андреевский и Свято-Ильинский скиты пытались привлечь иноков из рассеяния, но не вполне преуспели в этом. И были некоторые люди, оказавшие немалую поддержку. Одним из них был Всеволод Петрович Ващенко из Штутгарта, с которым я состоял в переписке.

Он был тем, кто помогал рассылать буклеты и способствовать интересу потенциальных кандидатов-монахов. Но, видите ли, они выбрали по-разному, и Свято-Пантелеимонов [монастырь] выжил, а два других (скита — прим.пер.) были потеряны для русских, так же как и подворья в Стамбуле. Могли бы Вы рассказать об этом, пожалуйста?

Нет — вообще, о проблеме выбора и позиции Русской Зарубежной Церкви, а также позиции зилотов. Когда епископ Марк [Арндт] посетил Свято-Ильинский скит, они даже не хотели, чтоб он там служил, дабы не раздражить зилотов, от которых они зависели. Проблема заключалась в том, что архиепископ Марк служил в Хиландаре, монастыре где поминали Вселенского патриарха.

Ну, в первую очередь о Свято-Пантелеимоновом монастыре. Как вы знаете, во время управления архимандрита Мисаила они довольно быстро решили.

1950-е, верно?

.. нет, это было после о. Мисаила: не помню, кто был настоятелем в 50-е годы. Я думаю, это было раньше: думаю, в 30-х годах. Было время, когда они находились в контакте как с Русской Зарубежной Церковью, так и с Московским Патриархатом. Именно в 50-е годы они стали срочно связываться с Патриархом Алексеем I и направлять ему письма, извещая: «Мы отчаянно нуждаемся в помощи». Это стало спасением для Свято-Пантелеимонова монастыря.

Они обратились к Москве, потому что диаспора не смогла им помочь, верно?

Митроп. Антоний (Храповицкий) и недавно посвящённый Еп. Николай Жичский в Свято-Пантелеимоновском монастыре. Афон, 1920 г.

Ну, я полагаю, да. При архимандрите Мисаиле они обращались к как можно большему широкому кругу лиц. Через Владыку Василия (Кривошеина) они поддерживали контакты с Крэйном и другими американскими благотворителями. [В 1920-е годы] митрополит Антоний (Храповицкий) часто посещал их [фактически два раза], но потом, внезапно, они ограничили возможности для его визитов. Он желал, как Вы знаете, уйти на покой с пребыванием на горе Афон, но не получил на это разрешения. Ему хотелось уйти в Свято-Пантелеимонов монастырь. Таким образом, каналы для связей оставались открытыми. Затем они обратились к Москве, и, по-моему, одним из людей, сделавшим это возможным, стал человек, известный как митрополит Ленинградский Никодим (Ротов). Он сначала посетил Свято-Пантелеимонов монастырь и написал Патриарху Алексию об ужасающем состоянии монастыря; необходимо было что-то предпринять. Позднее он продолжал посещать монастырь, оказывать давление, и русские решали вопрос на самом высоком уровне — дипломатическом, главным образом через Патриарха, — и, наконец, получили для нескольких отцов разрешение на приезд из СССР. Интересной деталью, касающейся отцов из СССР, была возможность их приезда очень малыми группами.

Они начали приезжать в начале 60-х годов, верно?

В 60-е годы прибыл самый первый, а затем в 70-х годах одних или двое, а затем ещё в 80-х и 90-х годах. К 80-м годам, я бы сказал, большинство монахов, приехавших ранее в Свято-Пантелеимонов, вернулись домой, потому что оказалось, что им было там слишком тяжело. Они попросту не могли привыкнуть к жаре, удалённости от родины и прочему, но как-то они всё-таки справились. Полагаю, что низшей точкой было тысячелетие Афона (в 1962 году, я думаю), когда Владыка Антоний (Блум) посетил Афон в составе огромной делегации и побывал в Пантелеимоновом монастыре. Теперь, что касается Андреевского скита, я думаю, вся братия просто умерла. Один отец дожил до 90-лет, или что-то в этом роде. Он скончался, и на некоторое время скит опустел. Полагаю (однако это находится за пределами моей компетенции), имелась возможность повторного заселения Андреевского скита через попечение о нём Свято-Пантелеимонова монастыря, но по какой-то причине в решающий момент ею не воспользовались. Таким образом, в течение некоторого времени он пустовал, а теперь, как вы знаете, это часть Афониадии, Академии афонитов [школа для мальчиков].

Российские, афонские подворья в Галате (Стамбул). Крестом отмечено — Ильинское, за ним Андреевское, справа — Пантелеимоновское, существующее доныне. Открытка конца ХIX нач. ХХ вв.

Теперь о Ильинском ските: в 60-е годы последний из старых отцов, последний дикей, скитоначальник архимандрит Николай вместе с горсткой весьма пожилых отцов нуждались в какой-то замене, в ком-то молодом. Думаю, в 1972 году (или 1970) из США приехал отец Серафим (Бобич). Приехал, а затем убыл. Вновь приехал, и был наречён преемником скитоначальника, отца Николая. Затем умер отец Николай, и скит возглавил отец Серафим. Кстати, мой теперешний духовный отец, митрополит Каллист (Уэр), проживавший тогда в Оксфорде над квартирой моей матери, будучи молодым оксфордским богословом, ещё до обращения православие посетил Святую Гору и Скит Пророка Илии, где он встретил отца Николая и старых отцов. Он говорил, что отцы были очень стары, весьма немощны. Как Вы, наверное, знаете, важный момент касательно отца Николая связан с решением Константинопольского Патриарха Мелетия (Метаксакиса) перейти на новый календарь в 1922 году, что было предложено сделать и Афону. Один или два монастыря (я думаю, в том числе даже из числа наиболее значимых греческих) решили попробовать принять новый календарь. В протоколах Духовного Собора, я отметил это в упомянутой книге, опубликованной Индриком, было отмечено, что скит не будет иметь ничего общего с новым календарём. Это очень важный момент.

Вы имеете в виду собор Двенадцати [Старцев] Свято-Пантелеимонова монастыря?

Нет, скита пророка Илии. Отец Николай тогда решил: «Мы не будем иметь никакого отношения к новому календарю». И действительно, с тех пор они продолжали эту традицию. Он тогда сказал: «Мы не имеем к этому абсолютно никакого отношения. Это то, что у нас не пройдёт».

Что у нас не пройдёт?

Любые новшества такого рода. И худшим из них был новый календарь. «Как мы можем это принять?» Да, и тогда пришёл отец Серафим, и он был очень последователен в этом. Итак, он был там с 1972 года, не поминая Вселенского Патриарха. Я помню, что когда посещал их, отец Серафим всегда служил один. Когда я впервые там побывал, их было четверо: отцы Серафим и Иоанникий (которые теперь, кстати, афинский схимник Иоанн), рясофорный Николай (сейчас он в Нью-Йорке).. Во всяком случае, он мне очень понравился. Я с ним поладил. А затем отец Иоанн (Меландер, + 1988), ставший духовником скита. Их было четверо. В то время, когда я начал ходить на службы в Ильинском скиту, помню, они поминали лишь «святейших патриархов православных».

Братия: стоит крайний слева — архим. Серафим (Бобич), за ним р.м. Николай, крайний справа — иером. Иоанникий (Абернети), рядом с ним иером. Иоанн (Меландер)

Как я узнал из вторых рук, в 1992 году в день Преполовения Пятидесятницы, к ним неожиданно прибыл константинопольский Экзарх в сопровождении полиции на джипах, вместе с заместителем главы гражданской администрации Святой Горы. После традиционного приветствия в архандарике с кофе, узу и лукумом, митрополит Афанасий Илиуполисский, спросил: «Скажи, отче, кого ты поминаешь?» Отец Серафим ответил: «Мы поминаем всех православных патриархов». Митрополит вскочил с криком: «Я вижу, вы не поминаете Вселенского Патриарха. Верно?» о. Серафим сказал: «Мы поминаем всех православных патриархов». «А как насчёт Вселенского Патриарха?» «Нет, мы поминаем всех православных патриархов». Их грубо отвели в кельи. «У вас есть десять минут, чтобы собрать вещи». Из запихнули в джипы, довезли до Дафни, отправили срочным рейсом в Уранополис, где высадили на берег и оставили без денег, документов и прочего. Так завершилось непрерывное пребывание представителей Русской Церкви в скиту с момента его основания преподобным о. Паисием (Величковским). С того времени, как я знаю, отец Иоанникий поселился в монастыре Святых Киприана и Иустины в Фили, Аттика. Я посещал его там дважды или трижды. Отец Серафим (Бобич) сначала также был там, затем он отправился в Соединённые Штаты, и позднее — в Иерусалим, где пребывает и сейчас. Забавная связь между мной и монастырём отца Иоанникия состоит в том, что один из епископов там, владыка Метонийский Амвросий, был воспитанником Винчестерского колледжа, он — старый викегемец. Он такой же англичанин, как и все они, но у него есть замечательные епископские борода, панагия, и всё остальное!

Спасибо! Надеюсь, вы продолжить своё уникальное и столь ценное исследование. Слава Богу, Вы решили им заняться и внесли его как вклад в Русскую Церковь и науку. Большое Вам спасибо за уделённое мне время.

Беседовал диакон Андрей Псарев

Вопросы истории РПЦЗ