 |
| Радонеж | Сергей Худиев | 23.05.2018 |
Свадьба британского принца привлекла немалое внимание в русском интернете — хотя, казалось бы, нам-то какое дело. Принц Гарри нам не друг, не родственник, его нельзя назвать выдающейся личностью — но люди у нас питают к его женитьбе живейший интерес.
Даже недавние решительные борцы с самодержавием обнаружили в душе своей жар-птицу и тоску по государю — и следили за церемонией с замиранием сердца.
Почему? Потому что в Британии ещё сохранился институт, по которому мы подсознательно тоскуем — монархия. В эти же дни мы отмечали 150-летнюю годовщину со дня рождения нашего последнего Государя.
Да, британская монархия — это чисто символическое учреждение, ничего похожего на реальную власть у неё нет. Но она напоминает о чём-то важном — что мы некогда имели, но потеряли.
Конечно, нынешняя британская королевская семья — это выцветшее воспоминание об ушедших эпохах. Конечно, принц Гарри, вопреки известной песенке, волен жениться на ком ему угодно — в том числе, особе ничуть не царского происхождения, потому что времена, когда от наследника мужеска пола (и правильной родословной) зависел мир в королевстве, давно уже ушли, а родственные связи между правящими домами Европы потеряли значение вместе с самими этими домами.
Конечно, религиозная составляющая церемонии — просто часть традиции. Епископ, либеральный, но всё ещё верящий в Бога, произносит проповедь о любви, возвещает истину — но только ту часть истины, которая не могла бы смутить, задеть или вызвать несогласие у аудитории. Но даже это немного тяжеловато для собравшихся — среди которой немало скучающих, ироничных и недовольных лиц.
Конечно, того бремени ответственности, которое нёс всякий член царствующего дома, и, особенно, тот, на чью голову возлагалась корона, больше не существует. Даже относительно недавние предки королевской семьи сочли бы, что блестящая британская монархия измельчала, выцвела, пришла в упадок.
Почему же людей так интересует свадьба принца? Потому что у британской монархии осталось одно важное содержание — служить знаком, символом, напоминанием, намёком. В этом высохшем фонтане была вода. В этом заброшенном здании когда-то молились. В этих развалинах кипела жизнь. Мы можем попытаться представить себе, как это было.
Монархия предлагала образ государства не как корпорации, а как семьи, соединённой узами взаимной любви и преданности. В монархические времена слово «любовь» вообще имело гораздо более богатое значение.
Мир — это нам охотно напомнят — был гораздо более бедным, неустроенным и жестоким. В нём не было антибиотиков. Что же, за антибиотики мы, конечно, благодарны — но мы можем вспомнить и другое. Что этот мир был гораздо богаче в эмоциональном плане — и в нём люди видели гораздо больше смысла.
За монархией стоял определённый взгляд на реальность. И этот взгляд был связан с определённым представлением о любви. В том мире любовь понималась как сила, которая движет Солнце и светила — кажется, епископ Майкл Карри и говорил о чём-то в этом роде. Люди верили, что любовь должна связывать всех — Царя и подданных, клириков и мирян. Конечно, это было недостижимым идеалом. Люди никогда не соответствуют своим идеалам.
Но люди верили в любовь, нисходящую от Бога — любовь к друзьям, к соратникам, к согражданам. И любовь к Государю. В монархические времена король в гуще битвы мог воскликнуть «те, кто любит меня — за мной», и за ним следовали. Воины были готовы умереть за своего Государя, Государь был готов умереть за свою страну. Между Государем и народом существовал завет — понятие, едва ли известное в современном мире. Это не договор — договор это что-то формальное, что скорее компенсирует недостаток доверия. Это отношения доверия и близости, когда стороны уверены в безусловной преданности друг друга.
Свадьба — особенно свадьба в царственной семье — напоминает о другом завете, брачном. Мужчина вступал с женщиной в отношения безусловной верности — «не оставлю и не покину тебя вовек», приносил ей торжественную клятву любить и заботиться, пока смерть не разлучит их. Он принимал на себя самые торжественные и священные обязательства. И в том мире это значило очень многое. Именно таков был брак нашего последнего Государя — и британским молодожёнам остаётся только пожелать такой же любви и верности.
Сейчас мы живём в мире, до основания отравленном кухонным фрейдизмом, где любовь — больше не сила, движущая мироздание, а просто психоэмоциональная реакция, порождённая стремлением наших эгоистичных генов продвинуться. В точности, как у птичек и бабочек.
Собственно, это не только фрейдизм — правильнее назвать это редукционизмом. Это стремление свести любовь к сексуальности, духовность к психологии, психологию — к биологии, биологию — к химии, химию — к физике. Хихикающая радость школьника, заявляющего, что у дедушки мороза — борода из ваты, так что он теперь умный мальчик и его не проведёшь. Для него слова о любви к Государю будут непонятны — вернее, иметь понятный ему и совершенно неверный смысл.
Возрождение монархии не выглядит реалистичным — именно потому, что она держалась на картине мира, утраченной большинством людей в наше время.
Но мы можем сделать что-то более важное — вернуться к осмысленному миру, где у нас есть священные обязательства, где мы вступаем в завет, приносим торжественные обеты перед лицом Божиим и исполняем их, и верим в любовь, которая движет Солнце и светила.
