Старость

Всё может начаться очень просто. Просто до удивления.

К примеру, случилось оказаться на пляже, но плавать особо не хочется, хочется лежать; и не на солнце, а в тени; и не в компании, а в одиночестве. Значит, здравствуй, старость. Или прежние любимые занятия вдруг становятся противными до тошноты. Это тоже может быть она. Тоже здравствуй.

Встреча с ней может случиться на лестничной клетке, если лифт почему-то не работает. И ты замечаешь, что устаёшь раньше обычного, что нужно останавливаться для передышки. Или с газетой в руках, когда привычный шрифт вдруг предательски измельчился и глазу понадобилась стеклянная помощь. Так или иначе, но она приходит.

Приходит как бедный родственник из провинции, чтобы улыбнуться в дверях, помяться с ноги на ногу, потом войти и уже не выйти. Превратиться в непрошенного члена семьи со своими глупыми разговорами и раздражающими привычками.

Старость приносит с собой какой-то хруст в костях и потерю навыка быстро вскакивать с постели утром. У неё вообще куча примет, по которым о её приближении узнают стоматологи и офтальмологи, диетологи и психологи, или просто знакомые, с которыми не виделся долго.

«Ты постарел», — говорят они. Или: «Ты располнел». Или: «Я тебя еле узнал». А ты улыбаешься в ответ на эти банальности так виновато, словно тебе лет тринадцать от роду и от тебя пахнет выкуренной сигаретой.

Не надо этого. Ничего специального не надо: ни удивления, ни стыда, ни страха. Просто не надо делать вид, что этой гостьи в доме нет. Напротив, её визиты или постоянное присутствие следует признать и с ней нужно разговаривать.

Ты, например, ей говоришь:

— Здравствуй (не называя старость по имени).

Она говорит:

— Здравствуй (и смущённо улыбается).

Её смущение объяснимо — её не ждали.

— Ничего, что я на «ты»?

— Ничего.

Дальше спрашиваешь:

— Ты одна?

Она вопросительно смотрит в ответ. Молчит.

Ты продолжаешь:

— Если ты старость, то где мудрость? Я слышал, вы бродите вместе.

Она говорит:

— Да мы едва знакомы. Нас молва связала ошибочно и формально. Я её, мудрость то есть, даже вижу редко. Иногда она первая приходит к тем, у кого мне ещё не положено бывать. Но это редко. Чаще я прихожу, а её всё нет и нет. Бывает, что и до самого конца нет её. Так что не удивляйся. У меня клиентов намного больше, чем у неё.

Ты ей говоришь:

— Надо же. (и думаешь, чего бы ещё спросить).

Потом спохватываешься:

— А опыт? Или душевный покой? Они где? Ну, должна же ты ходить с кем-то в паре.

Она говорит:

— Прости, но чаще всего в моей компании иные спутники: проблемы с памятью, геморрой, подагра, лишний вес. Есть ещё повышенное давление, зависимость от уборной, нервное истощение, ночные страхи.

Кажется, разговор завязался, и ты подхватываешь её интонацию:

— Желание рыться в воспоминаниях, брюзжать, критиковать времена и нравы.

Она кивает утвердительно:

— Да-да. Всё так. Всё именно так.

Опять наступает молчание. Она его нарушает.

— А где я буду жить? В смысле, где ты меня поселишь?

— А где ты обычно живёшь?

— Я живу где придётся, но предпочитаю фотоальбомы, старые вещи, коробочки с лекарствами, пустые флаконы от духов. Чепуху всякую. Впрочем, я не переборчива. Могу ночевать в костях, больных ревматизмом, или в глазной катаракте. Ты меня где поселишь?

— Обожди, обожди. Это бред какой-то. А где твои вещи? У тебя же нет вещей. (У неё действительно нет в руках ни чемодана, ни сумки.)

— В них нет нужды. Я живу без вещей. Точнее. Мои вещи — это люди. Мне приходится изнашивать их самих, а не ботинки или перчатки.

— Люди. Изнашивать. И меня?

— Теперь да. Ты удивлён? Да неужели? По правде сказать, я даже сама удивлена, что ты удивлён.

— Ну, не то чтобы удивлён. Теоретически я давно был готов. Я думал об этом. О тебе то есть, ждал. Но чтоб вот так. Вдруг. Слушай! А ты не могла бы.

Чтобы понять меня ей не нужно было дослушивать.

— Я могла бы. В смысле, я могу подождать. Могу. Прямо за дверью или подальше. (Её голос неожиданно набирает металл и становится жёстче.) Ты можешь отогнать меня на время диетами и спортзалом. Ты можешь удержать меня на расстоянии разными хитростями. Но ты должен понимать, что это будет временная победа. Окончательная победа будет за мной. (Она помолчала.) И за моей старшей подругой.

На этих словах ты инстинктивно крестишься. Надо креститься, когда речь заходит о старшей подруге старости. Та вслед за тобой крестится тоже.

Да-да, она крестится правильным крестом, ибо старость не безбожница. Она многое понимает и ещё больше помнит. Она знавала и другие времена, когда все, кто попадал в область её внимания помнили Бога и умели молиться. Теперь всё несколько иначе. Даже совсем иначе. Но сама она вовсе не безбожница.

— Молиться надо, — говорит она чрезвычайно покорным голосом. — И когда вслед за мной придёт та, чей приход я всегда отдалённо возвещаю, нужно будет тоже молиться. Сильно молиться. Люди об этом как-то подзабыли, а мне печально.

И тут она стала, вначале медленно, а затем всё более оживлённо, рассказывать о том, какие странные настали времена. Как её заставляют завивать волосы и красить губы, танцевать и интересоваться политикой, путешествовать. О том, что она перестала сама себя в зеркале узнавать с тех пор, как появилась пластическая хирургия.

— Не то чтобы я стала красивее. Нет. Это мне как раз не к лицу. Но я чувствую, что поглупела. Я уже перезабыла половину сказок, которые знала, и скоро, боюсь, разучусь разговаривать с маленькими детьми.

Она говорила много и с чувством. Она почти разжалобила меня, и это даже становилось забавным.

Никому не понравится, если от него все шарахаются и в испуге разбегаются. Никому. И старости тоже.

Всем хочется, чтобы в ответ на их робкий стук в дверь хозяева открывали с радостью и улыбкой. Всем. Даже старости.

И когда я расчувствовался от её рассказа, искра взаимной приязни неслышно сверкнула между нами.

— Ладно, говорит она. Ты извини за вторжение. Я пойду.

Я не смог попросить её остаться.

— Я пока пойду. Но буду наведываться время от времени или смотреть на тебя издали. Так что ты, когда забудешь что-то (типа склероз) или не сможешь нитку в иголку вдеть, знай — это я рядышком хожу. На глаза лезть не буду. Ты мне симпатичен чем-то. Но буду потихоньку обычные твои волосы на седые менять, и всякое такое. У меня много невзрачных занятий.

С этими словами она пошла к дверям. А на пороге, обернувшись сказала:

— Ты только не бойся. И не нервничай. Я ведь не первый год рядом с тобой хожу. Просто время пришло открыто явиться. Всё по плану идёт. Своим чередом.

На этих словах она вышла. Не знаю, куда дальше пошла. Может, к соседям. Может, в сквер — на лавочке к кому-нибудь подсесть, познакомиться. Не знаю куда. Я не провожал.

http://www.pravoslavie.ru/112 642.html