Блондинка

Отец Виталий отчаянно сигналил вот уже минут 10. Ему нужно было срочно уезжать на собрание благочиния, а какой-то громадный чёрный джип надёжно «запер» его машину на парковке около дома.

«Ну что за люди?! — мысленно возмущался отец Виталий — Придут, машину бросят, где попало, о людях совсем не думают! Ну что за безчинство?!»

В мыслях он рисовал себе сугубо мужской разговор с владельцем джипа, которого представлял себе как такого же огромного обритого дядьку в чёрной кожаной куртке. «Ну, выйдет сейчас! Ну, я ему скажу!..» — кипел отец Виталий. Тут наконец-то одна дверь звякнула пружиной и начала открываться. Отец Виталий вышел из машины, намереваясь высказать оппоненту всё, что о нём думает. Дверь открылась и на крыльцо вышла .. блондинка. Типичная представительница гламурного племени в обтягивающих чёрных джинсиках, в красной укороченной курточке с меховым воротником и меховыми же манжетами, деловито цокающая сапожками на шпильке.

— Ну чё ты орёшь, мужик? — с интонацией Верки Сердючки спросила она, покручивая на пальчике увесистый брелок. Накрашенные и явно наращенные ресничищи взметнулись вверх, как два павлиньих хвоста над… глазками.

— Ну, ты чё, подождать не можешь? Видишь, люди заняты!

— Знаете ли, я тоже занят и тороплюсь по очень важным делам! — изо всех сил стараясь сдерживать эмоции, ответил отец Виталий блондинке, прошествовавшей мимо него и стала рыться в салоне, выставив к собеседнику обтянутый джинсами тыл.

— Торопится он… - продолжила монолог девушка — Чё те делать, мужик? — тут она, наконец, повернулась к отцу Виталию лицом. Несколько мгновений она смотрела на него, приоткрыв пухлые губки и хлопая своими гигантскими ресницами. — О, — наконец изрекла она — Поп, что ли? Ну всё, день насмарку! — как-то достаточно равнодушно, больше для отца Виталия, чем для себя, сказала она и взобралась в свой автомобиль, на фоне которого смотрелась ещё более хрупкой.

Стекло водительской двери опустилось вниз и девушка весело крикнула:

— Поп, ты отошёл бы, что ли, а то ведь перееду и не замечу!

Отец Виталий, кипя духом, сел в свою машину. Джип тяжело развернулся и медленно, но уверенно покатил к дороге. Отцу Виталию надо было ехать в ту же сторону. Но чтобы не плестись униженно за обидчицей, он дал небольшой крюк и выехал на дорогу с другой стороны.

Отец Виталий за четыре года своего служения повидал уже много всяких-разных людей: верующих и не верующих, культурных и невоспитанных, интеллигентных и хамов. Но, пожалуй, никто из них не вводил его в состояние такой внутренней безпомощности и такого неудовлетворённого кипения, как эта блондинка. Не то, что весь день — вся неделя пошла наперекосяк. Чем бы батюшка не занимался, у него из головы не выходила эта меховая блондинка на шпильках. Её танково-спокойное хамство напрочь выбило его из того благодушно-благочестивого состояния, в котором он пребывал уже достаточно долгое время.

И, если сказать откровенно, отец Виталий уже давно думал, что никто и ничто не выведет его из этого блаженного состояния душевного равновесия. А тут — на тебе! В конце-концов, с мужиком можно выяснив суть да дело, похлопать друг друга по плечу и на этом конфликт был бы исчерпан. А тут — девчонка. По-мужски с ней никак не разобраться, а у той, получается, все руки развязаны. И не ответишь, как хотелось бы, — сразу крик пойдёт, что поп, а беззащитных девушек оскорбляет.

Матушка заметила нелады с душевным спокойствием мужа. Батюшка от всей души нажаловался ей на блондинку.

— Да ладно тебе на таких-то внимание обращать, — ответила матушка — Неверующая, что с неё взять? И, судя по всему, не очень умная.

— Это точно, — согласился отец Виталий — взятки-гладки, была бы умная, так себя бы не вела.

Отец Виталий начал было успокаиваться, как жизнь преподнесла ему ещё один сюрприз. Как нарочно, он стал теперь постоянно сталкиваться с блондинкой во дворе. Та как будто специально поджидала его. И, как нарочно, старалась досадить батюшке. Если они встречались в дверях подъезда, то блондинка первая делала шаг навстречу, и отцу Виталию приходилось сторониться, чтобы пропустить её, да ещё и дверь придерживать, пока эта красавица не продефилирует мимо. Если отец Виталий ставил под окном машину, то непременно тут же, словно ниоткуда, появлялся большой чёрный джип и так притирался к его «шкоде», что батюшке приходилось проявлять чудеса маневрирования, чтобы не задеть дорогого «соседа» и не попасть на деньги за царапины на бампере или капоте.

Жизнь отца Виталия превратилась в одну сплошную мысленную войну с блондинкой. Даже тематика его проповедей изменилась. Если раньше батюшка больше говорил о терпении и смирении, то теперь на проповедях он клеймил позором безстыдных женщин, покрывающих лицо слоями штукатурки и носящих искусственные волосы, чтобы уловлять в свои сети богатых мужчин и обезпечивать себе безбедную жизнь своим безстыдным поведением. Он и сам понимал, что так просто изливает свою безсильную злобу на блондинку. Но ничего не мог с собой поделать. Даже поехав на исповедь к духовнику, он пожаловался на такие смутительные обстоятельства жизни, чего прежде никогда не делал.

— А что бы ты сказал, если бы к тебе на исповедь пришёл бы твой прихожанин и пожаловался на такую ситуацию? — спросил духовник. Отец Виталий вздохнул. Что бы он сказал? Понятно, что — терпи, смиряйся, молись. Впервые в жизни он понял, как порой нелегко, да что там — откровенно тяжело исполнять заповеди и не то что любить — хотя бы не ненавидеть ближнего.

— Я бы сказал, что надо терпеть, — ответил отец Виталий. Духовник развёл руками.

— Я такой же священник, как и ты. Заповеди у нас у всех одни и те же. Что я могу тебе сказать? Ты сам всё знаешь.

«Знать-то знаю, — думал отец Виталий по дороге домой — Да что мне делать с этим знанием? Как исповедовать, так совесть мучает. Людей учу, а сам врага своего простить не могу. И ненавижу его. В отпуск, что ли, попроситься? Уехать на недельку в деревню к отцу Сергию. Отвлечься. Рыбку половить, помолиться в тишине..»

Но уехать в деревню ему не довелось. Отец Сергий, его однокашник по семинарии, позвонил буквально на следующий день и сообщил, что приедет с матушкой на пару деньков повидаться.

Отец Виталий был несказанно рад. Он взбодрился и даже почувствовал какое-то превосходство над блондинкой, по-прежнему занимавшей его ум, и по-прежнему отравлявшей ему жизнь. В первый же вечер матушки оставили мужей одних на кухне, чтобы те могли расслабиться и поговорить «о своём, о мужском», а сами уединились в комнате, где принялись обсуждать сугубо свои, женские, проблемы.

За чаем беседа текла сама собою, дошло дело и до жалоб отца Виталия на блондинку.

— С женщинами не связывайся! — нравоучительно сказал отец Сергий — Она тебя потом со свету сживёт. Ты ей слово — она тебе двадцать пять. И каждое из этих двадцати пяти будет пропитано таким ядом, что мухи на лету будут дохнуть.

— Да вот, стараюсь не обращать внимания, а не получается, — сетовал отец Виталий…

Когда гости собрались в обратный путь. Отец Виталий с матушкой и двухлетним сынком Феденькой вышли их проводить.

И тут в тихий двор ворвалась смерть. Она неслась на людей в образе огромного многотонного грузовика, неизвестно откуда взявшегося здесь, в тихом провинциальном дворе. Священники молча смотрели на стремительно приближающийся КАМАЗ. Отлетела в сторону урна, выдранная из земли скамейка подлетела вверх метра на два. «Зацепит или нет?» — успел подумать отец Виталий, мысленно прикидывая возможную траекторию движения машины.

И тут что-то светленькое мелькнуло на дорожке. Феденька выбежал на асфальт за укатившимся мячиком. Ни отец Сергий, ни отец Виталий, ни обе матушки не успели даже понять и сообразить, что надо сделать, чтобы спасти ребёнка, да, наверное, и не успели бы ничего сделать. Их опередил тот самый джип, который секунду назад проехал мимо. Они увидели, что машина, взревев мотором, резко рванула вперёд прямо в лоб КАМАЗу.

Оглушительный грохот, страшный, рвущий нервы скрежет металла, звук лопающихся стёкол — всё это свершилось мгновенно. Обломки попадали на землю. Асфальт был покрыт слоем осколков от фар. Куски бампера, решётки, ещё чего-то усеяли всё вокруг. А затем наступила звенящая тишина, которую не смогла нарушить даже стая голубей, испуганно вспорхнувшая с крыши и тут же усевшаяся на другую крышу.

И посреди всего этого хаоса стоял Феденька и ковырял пальцем в носу. С недоумением смотрел он груду металла, в которую превратился джип, а потом оглянулся на родителей, словно спрашивая, что же такое тут произошло? Первой очнулась матушка отца Сергия. Она бросилась к мальчику и на руках вынесла его из кучи осколков. Матушка отца Виталия лежала в обмороке. К машинам бежали картёжники — выручать людей. КАМАЗ открыли сразу и вытащили на асфальт мёртвое тело водителя. Судя по вмятине на лобовом стекле, он погиб от удара головой об него. А двери джипа, смятые и вдавленные, открыть не удавалось. За тёмными стёклами не было возможно ничего разглядеть. Джип «ушёл» в грузовик по самое лобовое стекло. Кто-то из местных автомобилистов поливал джип из огнетушителя — на всякий случай.

Спасатели и две «скорых» подъехали через 20 минут. Джип пришлось резать, чтобы извлечь из него водителя. Подъехали гаишники, стали опрашивать свидетелей. Мало кто чего мог сказать, все сходились в одном — во двор влетел неуправляемый КАМАЗ и врезался в джип.

— Да, ему тут и деваться-то некуда, — согласился один из гаишников, оглядев двор.

— Не так всё было, — вдруг раздался голос старика Михалыча. Он подошёл к гаишникам, дымя своей цигаркой. — Я всё видел, я вон тама сидел, — показал он рукой на свою голубятню.

— Что Вы видели? — спросил гаишник, покосившись на смрадный окурок.

— Да джип-то энтот, он ехал просто так, когда КАМАЗ-то выскочил. Он, может, и свернул бы куда, а вон сюда, хотя бы, — дед Михалыч кивнул на проулочек — Ведь когда КАМАЗ-то выехал, джип-то вот здесь как раз и был. Да тут вон какое дело-то. Ребятёнок ихний на дорогу выскочил. И джип-то, он вперёд-то и рванул, чтобы, значит, ребятёнка-то спасти. А иначе — как его остановишь-то, махину такую?

— То есть, водитель джипа пошёл на лобовое столкновение, чтобы спасти ребёнка? — чуть помолчав, спросил гаишник.

— Так и есть, — кивнул дед — С чего бы ему иначе голову-то свою подставлять? Время у него было, мог он отъехать, да вот, дитё пожалел. А себя, значицца, парень подставил.

Люди молчали. Дед Михей открыл всем такую простую и страшную правду о том, кого сейчас болгарками вырезали из смятого автомобиля.

— Открывай, открывай! — раздались команды со стороны спасателей — Держи, держи! Толя, прими сюда! Руку, руку осторожней!

Из прорезанной дыры в боку джипа трое мужчин вытаскивали тело водителя. Отец Виталий подбежал к спасателям:

— Как он?

— Не он — она! — ответил спасатель. Отец Виталий никак не мог увидеть лица водительницы — на носилках всё было красным и имело вид чего угодно, только не человеческого тела. «Кто же это сделал такое? — лихорадочно думал отец Виталий — Она же Федьку моего спасла. Надо хоть имя узнать, за кого молиться..» Вдруг под ноги ему упало что-то странное. Он посмотрел вниз. На асфальте лежал хорошо знакомый ему блондинистый конский хвост. Только теперь он не сверкал на солнце своим синтетическим блеском, а валялся грязный, в кровавых пятнах, похожий на мёртвое лохматое животное.

Оставив на попечение тёщи спящую после инъекции успокоительного матушку и так ничего и не понявшего Федю, отец Виталий вечером поехал в больницу.

— К вам сегодня привозили девушку после ДТП? — спросил он у медсестры.

— Карпова? Она прооперирована, сейчас без сознания в реанимации. Звоните по телефону, Вам скажут, если она очнётся, — оттараторил хирург и умчался куда-то вниз.

Всю следующую неделю отец Виталий ходил в больницу. Карпова так и не приходила в себя. По нескольку раз на дню батюшка молился о здравии рабы Божией, имя же которой Господь знает. Он упрямо вынимал частицы за неё, возносил сугубую молитву и продолжал звонить в больницу, каждый раз надеясь, что Карпова пришла в себя. Отец Виталий хотел сказать ей что-то очень-очень важное, что рвалось у него из сердца. Наконец, в среду вечером, ему сказали, что Карпова пришла в себя. Бросив все дела, отец Виталий помчался в больницу. Едва поднявшись на второй этаж, он столкнулся с тем же хирургом, которого видел здесь в первый день.

— Извините, Вы могли бы мне сказать, как состояние Карповой? — спросил батюшка.

-Понимаете, мы даём информацию только родственникам, — ответил хирург.

— Мне очень нужно, — попросил отец Виталий — Понимаете, она моего ребёнка спасла.

-А, слышал что-то. Пошла в лобовое, чтобы грузовик остановить. Понятно теперь. К сожалению, ничего утешительного сказать Вам не могу. Мы ведь её буквально по кускам собрали. Одних переломов семь, и все тяжёлые. С такими травмами обычно не живут. А если и выживают — до конца жизни прикованы к постели. Молодая, может, выкарабкается.

— А можно мне увидеть её?

Врач окинул священника взглядом.

— Ну, вон халат висит — возьмите, — со вздохом сказал он — Я Вас провожу. И никому ни слова.

Отец Виталий вошёл в палату. На кровати лежало нечто, всё в бинтах и на растяжках. Краем глаза он заметил на спинке кровати картонку: Карпова Анна Алексеевна, 1985 г. р. Батюшка подставил стул к кровати, сел на него и наклонился над девушкой. Лицо её было страшное, багрово-синее, распухшее. Девушка приоткрыла глаза. Глаза у неё были обычные, серые. Не было в них ни наглости, ни хищности. Обычные девчачьи глаза.

— Это Вы? — тихо спросила она.

— Да. Я хочу поблагодарить Вас. Если я могу как-то помочь Вам, скажите.

— Как Ваш малыш? — спросила Аня.

— С ним всё в порядке. Он ничего не понял. Если бы не Вы.

— Ничего, — ответила Аня. Наступила тишина, в которой попискивал какой-то прибор.

— Вы, правда, священник? — спросила Аня.

— Да, я священник.

— Вы можете отпустить мне грехи? А то мне страшно.

— Не бойтесь. Вы хотите исповедоваться?

— Да, наверное. Я не знаю, как это называется.

— Это называется исповедь, — отец Виталий спешно набросил епитрахиль — Говорите мне всё, что хотите сказать. Я Вас слушаю очень внимательно.

— Я меняла очень много мужчин, — сказала Аня после секундной паузы — Я знаю, что это плохо, — она чуть помолчала — Ещё я курила.

Отец Виталий внимательно слушал исповедь Ани. Она называла свои грехи спокойно, без слезливых истерик, без оправданий, без желания хоть как-то выгородить себя. Если бы батюшка не знал, кто она, то мог бы подумать, что перед ним глубоко верующий, церковный, опытный в исповеди человек. Такие исповеди нечасто приходилось принимать ему на приходе — его бабушки и тётушки обычно начинали покаяние с жалоб на ближних, на здоровье, с рассуждений, кто «правее».. Либо это было непробиваемое «живу, как все».

Аня замолчала. Отец Виталий посмотрел на неё — она лежала с закрытыми глазами. Батюшка хотел уже было позвать сестру, но девушка опять открыла глаза. Было видно, что она очень утомлена.

— Всё? — спросил отец Виталий.

— Я не знаю, что ещё сказать, — ответила Аня. Священник набросил ей на голову епитрахиль и прочитал разрешительную. Некоторое время они оба молчали. Потом Аня с беспокойством спросила:

— Как Вы думаете — Бог простит меня?

— Конечно, простит, — ответил батюшка — Он не отвергает идущих к Нему.

Тут Аня улыбнулась вымученной страдальческой улыбкой.

— Мне стало лучше, — тихо сказала она и закрыла глаза. Тишина палаты разрушилась от резкого звонка. В палату вбежала медсестра, потом двое врачей, началась суматоха, отчаянные крики «Адреналин!». Отец Виталий вышел из палаты и сел в коридоре на стул. Он думал о Вечности, о смысле жизни, о людях. От мыслей его заставила очнуться вдруг наступившая тишина. Двери палаты широко раскрыли и на каталке в коридор вывезли что-то, закрытое простынёй. Отец Виталий встал, провожая взглядом каталку. «Я же не попросил у неё прощения!» — с отчаянием вспомнил он.

Через два года у отца Виталия родилась дочка. Девочку назвали Аней.

http://radonezh.ru/analytics/blondinka-180 240.html