 |
| Московский журнал | А. Белокрыс | 01.05.2004 |
Из народной песни Сибирского казачьего войска
К встрече наследника российского престола, будущего императора Николая II, возвращавшегося в 1891 году из путешествия на Восток, в Омске начали готовиться загодя. Дворяне и обыватели, военные и гражданские чиновники, русские крестьяне и казахи-кочевники с нетерпением ожидали этого визита. Не могли остаться в стороне и казаки: ведь Омск был не только центром Степного генерал-губернаторства, но и столицей Сибирского казачьего войска (СКВ), а Николай Александрович являлся Августейшим атаманом всех казачьих войск. «Не было поселка, где бы казаки не сходились на сходки для совещания, как встретить дорогого, желанного гостя; чем ознаменовать Его посещение? Эти вопросы изо дня в день обсуждались в станицах», — вспоминал современник, атаман 1-го военного отдела СКВ полковник Н. Симонов.
В ожидании знаменательного события Омск преображался: ремонтировались и украшались дома и дороги, на Атаманской улице воздвигалась триумфальная арка «От Сибирских казаков», готовились приветственные речи и выступления, составлялись почетные караулы, а в Томск, откуда пароходом прибывал наследник, заблаговременно откомандировали казачий конвой из девяти урядников и войсковой оркестр.
И, конечно же, все казачье сословие — от простых станичников до высших чинов под руководством Войскового наказного атамана генерала от кавалерии М. Таубе — озаботилось подготовкой достойных подарков. Были здесь блюда и солонки для хлеба-соли, изделия местных казачьих промыслов, серебряные фигурки, изображавшие сибирских казаков на службе, труды по истории СКВ, карты войсковой территории, фотоальбомы. В числе «усердных подношений» задумали и набор картин, живописавших важнейшие события трехвековой службы сибирского казачества. На основе архивных материалов историк СКВ полковник Г. Е. Катанаев (ему же, судя по всему, принадлежала и сама идея подарка) подготовил сюжеты будущих картин, а написать их предложили знаменитому в то время художнику (и не только художнику) Николаю Николаевичу Каразину.
Он происходил из известного рода, давшего России немало людей талантливых и благородных. Его прадед Назар Александрович (1731−1783) отличился в русско-турецкой войне 1768−1774 годов и вышел в отставку полковником. Дед Василий Назарович (1773−1842) — известный ученый и общественный деятель, один из основоположников российской системы образования — стоял у истоков первого в Европе Министерства народного просвещения. Отец николай Васильевич (1816−1874), в числе четверых из шести своих братьев, последовал по стопам Назара Александровича, сделав военную карьеру1.
Николай Николаевич Каразин родился в 1842 году в Харьковской губернии и до 10-летнего возраста воспитывался в семье, в подмосковном имении бабушки Анашкино2. Бабушка Александра Васильевна была внучкой историка И. И. Голикова, автора 12-томного труда «Деяния Петра Великого, мудрого преобразователя России, собранные из достоверных источников и расположенные по годам». Вместе с имением она получила в приданое собранную дедом прекрасную библиотеку, вероятно, сыгравшую немалую роль в воспитании подрастающего Николая.
Десяти лет мальчика отдали во 2-й Московский кадетский корпус, из которого в 1862 году он был выпущен офицером в Казанский драгунский полк3. Участвовал в замирении польского мятежа 1863 года, получив первую боевую награду — орден Святой Анны IV степени.
Проявившаяся с детских лет тяга к рисованию привела Каразина в Императорскую Академию художеств в Санкт-Петербурге, куда он поступил вольноприходящим учеником в 1865 году, выйдя в отставку4. Его наставником в батальной живописи стал профессор Б. П. Виллевальде, взрастивший не одно поколение известных художников (у него учились Л. Ф. Лагорио и А. И. Шарлемань, Н. К. Рерих и М. О. Микешин, автор проекта памятника «Тысячелетие России»). Однако жажда деятельности и романтика дальних странствий вскоре взяли верх, и спустя два года Николай Каразин, испросив назначение в далекий Туркестан, получил должность поручика в одном из линейных (т. е. несших службу на границе, «на линии») стрелковых батальонов. Место это вовсе не было синекурой: события в Средней Азии разворачивались тогда с нешуточной остротой.
В походе против Бухары Каразин командовал ротой, неоднократно отличался в боях, получал новые ордена. В жестоком сражении на Зерабулакских высотах 2 июня 1868 года5, решившем судьбу кампании, во главе своего полубатальона бросился в наступление и стремительными атаками сковал главные силы эмира. Ударом приклада была сломана его сабля. После боя сам туркестанский «полуцарь» — генерал-губернатор К. П. Кауфман — заметил Каразину, продолжавшему сжимать в руке эфес: «Вы испортили свое оружие «, — и тут же пообещал: «Хорошо, я пришлю вам другое». И на следующий же день изумленный штабс-капитан получил наградное золотое оружие с надписью «За храбрость».
В Средней Азии Каразин познакомился с замечательными людьми, многие из которых составили впоследствии гордость России. Здесь командовал лихой 9-й сибирской казачьей сотней штаб-ротмистр М. Д. Скобелев, начинал боевой путь будущий военный министр А. Н. Куропаткин, воевал В. В. Верещагин, автор знаменитого туркестанского цикла картин. Здесь же Каразин впервые встретился и с сибирскими казаками, прошедшими Туркестанские походы плечом к плечу с пехотой линейных батальонов.
В 1870 году с установлением после покорения Бухары относительного спокойствия в крае, капитан Каразин вновь выходит в отставку, теперь уже навсегда. В его, как сказали бы сегодня, творческом портфеле — масса записей, впечатлений, набросков. Продолжая обучение, он начинает активно работать и как художник, и как писатель, сотрудничает в ведущих иллюстрированных журналах. Дважды, в 1874 и 1879 годах, оставляет размеренную столичную жизнь и отправляется в качестве рисовальщика в составе среднеазиатских экспедиций Русского географического общества. Как военный корреспондент-иллюстратор участвует в русско-турецкой войне 1877−1878 годов. Параллельно пишет повести, очерки и рассказы из среднеазиатской жизни, а также… детские сказки, которые сам и иллюстрирует. Приходят признание в России и за рубежом, экспозиции в лучших выставочных залах и престижнейшие награды. В 1880-х годах по Высочайшему заказу Каразин создает цикл картин на темы Хивинского и Бухарского походов — их затем поместили в галереи Зимнего дворца.
Думается, однако, что для сибирцев Каразин был не просто знаменитым художником, «боевым» баталистом и знатоком среднеазиатской жизни. В отличие от иных столичных снобов, презрительно именовавших офицеров-туркестанцев «победителями халатников», намекая на кажущуюся легкость их побед, казаки знали цену боевым наградам за Бухару, Хиву и Коканд. Для них слово «туркестанец» служило своеобразным паролем, знаком принадлежности к особому боевому братству, синонимом воинской доблести и чести. Недаром под Плевной М. Д. Скобелев в критические минуты не раз с горечью восклицал: «Ах, если бы здесь были туркестанские войска!». И в Омске в 1891 году выбрали и лучшего художника, и — своего. И он не подвел. Акварели написаны в особом «каразинском» стиле: «сильные световые эффекты, яркие контрасты, особенный несколько мрачный колорит, великолепная композиция и бесконечная фантазия"6.
За три дня до приезда высокого гостя в здании Войскового хозяйственного правления СКВ была устроена выставка всех подношений от Сибирского и Семиреченского казачьих войск. Здесь, как отмечал князь Э. Ухтомский, сопровождавший августейшего путешественника, работы Каразина — «двадцать семь разложенных по особым горкам акварельных рисунков из истории службы Сибирского казачьего войска (…) составляли в своем роде украшение выставки». Наследник «изволил внимательно рассматривать каждую из акварелей и милостиво выслушивать краткие разъяснения, даваемые Г. Катанаевым"7.
Вклад Каразина в художественное оформление подарков цесаревичу от сибирского казачества не исчерпывался акварелями: они были частично воспроизведены в медальонах, украсивших подарочное серебряное блюдо с надписью «Августейшему Атаману усердное подношение Сибирских казаков. 1891 г.»; по его же эскизам изготовили серебряные фигуры, преподнесенные казаками Атбасарской, Пресновской и Пресногорьковской станиц и поселка Новорыбинского, и даже на меню торжественного завтрака «на 350 кувертов», данного в Войсковом хозяйственном правлении СКВ, красовались выполненные им виньетки на тему военно-казачьего быта (к слову сказать, по завершении завтрака Николай Александрович выразил желание, чтобы меню прислали ему). Следует заметить, наконец, что изданный князем Э. Ухтомским роскошный трехтомник «Путешествие на Восток Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича, 1890−1891» также был проиллюстрирован Каразиным.
Отгремели торжественные марши, казаки, простившись с дорогим гостем, вернулись к своим обычным заботам. Вместе с наследником в числе прочих подарков покинули Омск и акварели Н. Н. Каразина.
Об их дальнейшей судьбе можно лишь строить догадки. Известно, что предметы, привезенные Николаем Александровичем из путешествия, в течение двух лет хранились в Аничковом и Зимнем дворцах, а зимой 1893/94 года экспонировались на благотворительной выставке, устроенной в залах Эрмитажа от имени Императорского Общества спасания на водах. По свидетельству все того же князя Э. Ухтомского, в сибирском отделе выставки, богатом и разнообразном, были представлены и «сцены из векового служения казачьих войск Престолу и России» — по-видимому, имелись в виду в том числе и каразинские работы. Данными об их опубликовании — отдельным изданием или в составе каких-либо альбомов — мы не располагаем. Не упоминает о них заведовавший Собственными Его Императорского Величества библиотеками гофмейстер В. В. Щеглов, составивший в 1917 году описание библиотечных фондов8. Это, в общем, понятно: на фоне блестящих полотен Эрмитажа и бесценных раритетов Императорских библиотек «казачьи» акварели выглядели довольно скромно и, вероятнее всего, тихо пылились в одном из дальних шкафов.
Их автор скончался в декабре 1908 года в Гатчине в зените славы, имея звание академика Императорской Академии художеств, будучи признан поклонниками «первым в России акварелистом и лучшим рисовальщиком-иллюстратором». Его наследие составили тысячи картин и рисунков, а также 20-томное собрание сочинений — романы, повести, очерки, рассказы.
После революции имя Н. Н. Каразина было предано забвению — как имя художника, идеологически если и не вредного, то уж точно не полезного: походы русской армии, которые он живописал, теперь считались проявлением «захватнической политики царизма, направленной на закабаление среднеазиатских народов». Упоминания о Каразине исчезли из энциклопедий, а специализированные издания если не умалчивали о нем, ограничивались весьма скромными оценками. Примечательно, однако, что несколько его «казачьих» акварелей все же воспроизводились после 1917 года, но не в СССР, а за рубежом. В 1934 году члены Войскового представительства СКВ в Харбине и оказавшиеся в эмиграции казаки-литераторы издали 1-й выпуск Войскового юбилейного сборника СКВ «Сибирский казак». В числе иллюстраций были и репродукции тех самых акварелей, выполненные, надо полагать, по сохранившимся фотокопиям.
В советское время творческое наследие Н. Н. Каразина, насколько нам известно, целенаправленно не изучалось. Видимо, не разыскивались и его работы, разошедшиеся по всему миру. И по сей день на своей «исторической родине», в Омске, «казачьи» акварели числятся утраченными9. Лишь недавно их удалось обнаружить — довольно неожиданным образом. Просматривая на интернет-сайте международного проекта «Встреча на границах» («Meeting of frontiers»)10 обширные цифровые коллекции, посвященные освоению Сибири, автор натолкнулся на «Альбом акварелей по истории службы Сибирского казачьего войска». При ближайшем рассмотрении листы «Альбома», предоставленного для опубликования Российской государственной библиотекой, оказались теми самыми каразинскими «сценами из векового служения» сибирских казаков Престолу и России11.
Поиски в РГБ, поначалу не давшие результатов (акварели не были каталогизированы), в конце концов привели автора в Музей книги РГБ, в фондах которого и обнаружились считавшиеся утраченными оригиналы, помещенные в ящик темно-коричневого дерева. И хотя какие-либо надписи на них отсутствуют, их происхождение не вызывает сомнений: к верхней крышке ящика прикреплена металлическая табличка с прорезным орнаментом и гравировкой: «Августейшему Атаману / Картины из истории службы / Сибирского казачьего войска / 1891 г.». Нет оснований сомневаться: именно в этом ящике работы Каразина и были преподнесены Николаю Александровичу. К сожалению, из первоначальных 27 полных комплектов12 6 акварелей, а также 16 листов с пояснительными текстами в наборе отсутствуют.
В какое время и откуда они поступили в РГБ, установить теперь довольно сложно, если вообще возможно. Весьма вероятно, что произведения изобразительного искусства, привезенные из восточного путешествия 1890−1891 годов, поступили в фонды одной из собственных библиотек Николая II — в Зимнем дворце или в царскосельском Александровском дворце. В марте 1917 года Временное правительство вместе с дворцами национализировало и личные библиотеки царя, а вскоре они перешли в собственность Советской республики.
12 августа 1918 года Центральный комитет государственных библиотек при Наркомпросе РСФСР постановил передать бывшие библиотеки российских императоров Государственному книжному фонду (ГКФ) в Петрограде для последующего распределения. В числе переданных были и личные библиотеки Николая II в Зимнем (около 15 тысяч томов) и Александровском (около 16 тысяч томов) дворцах.
Под солидной вывеской «Государственный книжный фонд» скрывались несколько квартир и три огромных сарая в доме на Фонтанке, 20. Книги, рукописи, гравюры и другой «книжный материал» из национализированных собраний свозился сюда «навалом» на телегах и грузовиках. Учет велся самый примитивный: «принято столько-то томов книг, пачек рукописей, связок журналов», а об условиях хранения можно судить хотя бы по газетной заметке, опубликованной в 1930 году: «Сотни тысяч томов свалены в пресловутом фонде, — писал анонимный критик. — Сколько их — не ведает даже сама администрация этого «книжного кладбища». Не случайно мы назвали кладбищем эту величайшую в СССР книжную свалку. Покрытые пылью, под постоянной угрозой порчи насекомыми-вредителями пирамиды книг остаются по нескольку месяцев без движения». Если так обстояли дела в относительно благополучном 1930 году, легко представить себе, что творилось на начальном этапе деятельности ГКФ.
«Отбор материала» из ГКФ производился, как правило, без детализированного учета: «N-ской библиотеке выдано столько-то томов книг по истории, географии, экономике». При этом уникальные книжные собрания зачастую распылялись. Не были сохранены в целости и фонды личных библиотек Николая II, значительная часть которых попала в Государственную библиотеку имени Ленина (ГБЛ, ныне РГБ) — в том числе, надо полагать, и акварели Каразина. Известно, что крупные поступления этих фондов в РГБ имели место в 1926 году (из библиотеки Александровского дворца) и в 1930 году (часть библиотеки Зимнего дворца, ранее переданная библиотеке Эрмитажа), однако отдельные мелкие партии передавались сюда из Ленинградского ГКФ и раньше, и позже. Дата первой инвентаризации каразинских акварелей в РГБ — 1939 год — мало что значит, так как в силу самых различных обстоятельств они могли годами пребывать в хранилищах в «немом» состоянии. Акварели не были включены в общедоступные каталоги отделов изоизданий и редких книг, не упоминались ни в довольно подробном обзоре изобразительных материалов ГБЛ, составленном в 1961 году13, ни в путеводителях по Музею книги РГБ14.
Остается сказать большое спасибо тем «бойцам книжного фронта», чьими трудами, несмотря на тяжелейшие условия, акварели сохранились в послереволюционные годы, а также сотрудникам РГБ и участникам проекта «Встреча на границах», благодаря которым эти замечательные работы Николая Николаевича Каразина вновь могут радовать нас.
Автор выражает глубокую признательность заместителю заведующего научно-исследовательским отделом редких книг (НИО РК) РГБ Лидии Николаевне Петровой и сотрудникам отдела Галине Александровне Марущак и Марии Борисовне Золотовой за содействие в подготовке данной статьи.
