 |
| Московский журнал | А. Чепелов | 01.05.2004 |
* * *
К числу лиц, с кем Александр Сергеевич Грибоедов в 1817 году коротко сошелся в Петербурге, относился кавалергард поручик Василий Шереметев, посещавший поэта вместе со своей пассией, известной танцовщицей Истоминой, с которой жил «совершенно по-супружески, вместе, в одном доме"1. Повеса Шереметев, при всей доброте своего сердца, в «безумии страсти» заходил, по рассказу Жандра, весьма далеко, и между кавалергардом и актрисой часто происходили ссоры на почве ревности. Очередная бурная сцена случилась незадолго до роковой для Шереметева дуэли. Истомина, согласно ее показаниям, «давно намеревалась, по беспокойному его (Шереметева) характеру и жестоким с нею поступкам, отойти от него"2; однако в обществе единственной причиной разрыва называли то, «что обмелел его карман». Грибоедов тогда жил у графа Завадовского, судя по всему, имевшего прежде виды на Истомину. 3 ноября она съехала от Шереметева, а 5-го Грибоедов забрал ее из театра и повез к себе на квартиру к Завадовскому. Жандр не знает, «почему во время этой ссоры Грибоедову вздумалось пригласить к себе Истомину (…) пить чай"3. Ион считает поступок Грибоедова совершенным «по старой памяти», но в петербургском обществе поговаривали о просьбе отца и матери Шереметева к Грибоедову, «с которым В. В. (Шереметев) был дружен, отдалить от него Истомину"4. Сам Грибоедов показал на следствии, что пригласил Истомину «единственно для того только, чтоб узнать подробнее, как и за что она поссорилась с Шереметевым"5.
Отметим следующее: эта поездка по желанию актрисы, опасавшейся Шереметева, совершилась в обстановке некоторой даже секретности: они встретились тотчас после спектакля за театром, в первой, так называемой Суконной линии Гостиного двора, где прибывшая в театральной карете Истомина пересела в сани к Грибоедову. Однако подозрительный Шереметев был начеку. Он проследил путь возлюбленной до самого дома Завадовского, а от слуг узнал, что увез ее Грибоедов. По словам Истоминой, 5-го числа «Грибоедов, часто бывший у них по дружбе с Шереметевым и знавший о ссоре ее с ним, позвал ее с собою ехать к служащему при театральной дирекции действ. статс. сов. князю Шаховскому, к коему по благосклонности его нередко езжала, но вместо того завез ее на квартиру Завадовского, но не сказывая, что его квартира, куда вскоре приехал и Завадовский, где он, по прошествии некоторого времени, предлагал ей о любви, но в шутку или в самом деле, того не знает, но согласия ему на то объявлено не было, с коими посидевши несколько времени, была отвезена Грибоедовым на свою квартиру"6. Показания Завадовского носили довольно путаный характер. Сначала он утверждал, что, воспользовавшись удобным случаем, пригласил Истомину, когда «она оставит Шереметева, побывать в гостях у него, но с кем она приехала к нему, не знает и о любви, может быть, в шутках говорил и делал разные предложения"7. На очной ставке с Грибоедовым он, однако, желая отвести подозрения от последнего, взял свои слова назад, объяснив, что принял визит актрисы на свой счет по ошибке.
Как и почему в обе дуэли оказался замешанным Якубович, разные источники объясняют по-разному. По Бегичеву, Шереметев, решивший послать вызов Завадовскому, просил не кого-нибудь, а самого Грибоедова быть его секундантом. Более правдоподобным представляется изложение Жандра: Шереметев в замешательстве бросился к своему другу Якубовичу и от него получил инструкцию такого рода: «Что делать, очень понятно: драться, разумеется, надо, но теперь главный вопрос состоит в том: как и с кем? Истомина твоя была у Завадовского — это раз, но привез ее туда Грибоедов — это два, стало быть, тут два лица, требующих пули, а из этого выходит, что для того, чтобы никому не было обидно, мы, при сей верной оказии, составим une partie carree8 — ты стреляйся с Грибоедовым, а я на себя возьму Завадовского"9.
Друзья отправились к Завадовскому. Шереметев вызвал Грибоедова, но тот отказался драться — «потому что, право, не за что», и предложил стреляться Якубовичу, если тому угодно. Так и порешили: Шереметев стреляется с Завадовским, Грибоедов — с Якубовичем. Этому свидетельству Жандра, подкрепленному показаниями Якубовича и носившимися в Петербурге слухами о двойном характере дуэли, мы склонны поверить, хотя оно никак не подтверждается выводами официального следствия и ни о чем подобном не упоминают Ион с Бегичевым.
Темное место — условия дуэли. В материалах следствия говорится, что «9 ноября, в 4 часа дня, Шереметев с Якубовичем приехал к Завадовскому и потребовал от него «тот же час драться насмерть». Завадовский просил дать ему два часа на обед, и тогда Якубович решил отложить поединок до 10 ноября. На другой день в девятом часу утра Шереметев и Якубович прибыли к Завадовскому для переговоров, причем Шереметев повторил сказанное накануне: он «ничем не обижен», но драться должно насмерть, ибо он «клятву дал». Якубович, правда, опровергал показания Завадовского о требования Шереметева «драться насмерть» и о его клятве, однако эти показания подтвердил гвардейской артиллерии подпоручик барон Строганов, бывший в то время у Завадовского"10. Причину решимости Шереметева Жандр объясняет следующим образом: тот вроде как успел помириться с Истоминой, но лишь только остался с ней наедине, вдруг приставил пистолет к ее лбу, требуя рассказать доподлинно о происшедшем у нее с Завадовским. И поскольку Истомина — в страхе за свою жизнь или решившись действительно сказать правду — признала наличие связи между ней и графом, вся ярость Шереметева, понятно, обратилась уже не на Грибоедова, а на Завадовского.
10 ноября дуэль не состоялась, поскольку еще не выбрали для нее место, затем помешала снежная погода, и только в понедельник 12 чила, в 2 часа дня, противники съехались на Волковом поле. Впоследствии Завадовский и Якубович отрицали наличие секундантов, но молва называла свидетелями дуэли Грибоедова, лейб-гусара Каверина и доктора Иона. Шереметев выстрелил первый, выведенный, по словам Якубовича, из терпения медлительностью Завадовского: пуля оторвала у сюртука графа край воротника. Между тем у присутствовавших сложилось впечатление, что даже не это, а высказанная Шереметевым готовность повторить выстрел вынудила Завадовского, отличного стрелка, наконец в свою очередь выстрелить. Пуля попала Шереметеву в бок, по другим же сведениям — прошла через живот и засела в левом боку11.
Вот рассказ доктора Иона: «Барьер был на двенадцати шагах. Первый стрелял Шереметев и слегка оцарапал Завадовского: пуля пробила борт сюртука около мышки. По вечным правилам дуэли Шереметеву должно было приблизиться к дулу противника еще на пять шагов. Он подошел. Тогда многие стали довольно громко просить Завадовского, чтобы он пощадил жизнь Шереметеву. «Я буду стрелять в ногу», — сказал Завадовский. «Ты должен убить меня, или я рано или поздно убью тебя», — сказал Шереметев, слышавший эти переговоры. (…) Завадовскому оставалось только честно стрелять по Шереметеву. Он выстрелил, пуля пробила бок. (…) Шереметев навзничь упал в снег и стал нырять по снегу, как рыба. Видеть его было жалко. Но к этой печальной сцене примешалась черта самая комическая. Из числа присутствовавших при дуэли был Каверин, красавец, пьяница, шалун и такой сорвиголова и бретер, каких мало. (…) Когда Шереметев упал и стал в конвульсиях нырять по снегу, Каверин подошел и сказал ему прехладнокровно: «Вот те, Васька, и редька!» Пуля легко была вынута тут же припасенным медиком. Якубович взял эту пулю и, положив ее в карман, сказал Завадовскому: «Это тебе"12.
У Жандра иначе: никто не просил пощадить Шереметева и никакого обещания метить в ногу не прозвучало — после того, как Шереметев выстрелил и пуля оторвала часть воротника у сюртука Завадовского, последний, разозлившись, произвел ответный выстрел. В рассказе Иона обращает на себя внимание следующее оброненное вскользь замечание: Якубович будто бы «еще до отъезда своего на Кавказ в разговорах с другими грозил, что Грибоедову эта шутка не пройдет даром"13. Какого рода была эта «шутка», можно уяснить из воспоминаний Пржецлавского: «Граф (Завадовский. — А. Ч.) рассказывал мне, что противник, уговариваемый одним из своих секундантов, колебался и, казалось, не прочь был от примирения, но другой секундант, Грибоедов, не допустил этого, настаивая на данном честном слове» (несомненно, драться насмерть) и далее: «Когда через много после этого лет случилась с Грибоедовым катастрофа в Тегеране, Завадовский заметил: «Не есть ли это Божья кара за смерть Шереметева"14.
Принимая во внимание характер Грибоедова, легко предположить, что опасная «шутка» и впрямь имела место.
Шереметев умер на следующий день после дуэли. По словам Иона, он перед смертью хотел непременно видеть Грибоедова, и когда тот приехал, просил у него прощения и помирился с ним. Отец Шереметева, знавший распутную жизнь сына и ожидавший подобной развязки, просил императора не подвергать дуэлянтов наказанию. Император простил всех, но Завадовского отправил в Англию, а Якубовича как главного виновника — на Кавказ.
* * *
В июле 1818 года Грибоедова назначили секретарем в персидскую миссию. Ехать ему предстояло через Тифлис, где его ожидал Якубович, горевший желанием продолжить выяснение отношений. Их встреча была, можно сказать, чревата новой дуэлью. Так и вышло. По одним сведениям, Якубович встретил Грибоедова уже на вокзале, по другим, «в первой же ресторации». Условия поединка пришли обсудить к Николаю Муравьеву, согласившемуся быть секундантом Якубовича. Амбургер, сослуживец Грибоедова, с которым он отправлялся в Персию, предлагал примирение, но Муравьев его не поддержал: дело, мол, уже зашло слишком далеко и «Якубович сам знает, обижена ли его честь"15. Амбургер, уединившись с Муравьевым в другой комнате, поведал, что мать Грибоедова просила его приложить все старания для предотвращения поединка. Тем временем Грибоедов и Якубович принялись громко спорить между собой. Вернувшийся Муравьев встал между ними и, выведя Якубовича, предложил примирение, но тот не хотел даже слушать об этом. Грибоедов, выйдя, сказал Якубовичу, что никогда и ничем его не обижал. «А я так обижен вами, — продолжил он, — почему же вы не хотите оставить сего дела?» И далее состоялся следующий разговор. «Я, — сказал Якубович, — обещался честным словом покойному Шереметеву при смерти его, что отомщу за него на вас и на Завадовском». — «Вы поносили меня везде». — «Поносил и должен был сие сделать до этих пор; но теперь я вижу, что вы поступили как благородный человек; я уважаю ваш поступок; но не менее того должен кончить начатое дело и сдержать слово, покойнику данное». — «Если так, — отвечал Грибоедов, — то пущай г. г. секунданты решат дело"16. Муравьев предложил — как они решили было с Якубовичем — стреляться противникам прямо в комнате, но Амбургер не согласился, заметив, что Якубович, может быть, уже привык упражняться здесь в стрельбе. В конце концов договорились о встрече на следующее утро за городом. Расстояние — шесть шагов. Еще до зари Грибоедова с Амбургером разбудил Муравьев, прося подождать, пока он не вернется и не проводит их к месту дуэли — оврагу у так называемой Татарской могилы. Потом он направился к Якубовичу и велел ему идти к оврагу, встать за монумент на татарской могиле и опять-таки дожидаться его.
…Муравьев ехал верхом, указывая дорогу Амбургеру и Грибоедову, следовавшим за ним в бричке. Оставив бричку за горой, все трое спустились в овраг. Противники стали друг против друга, секунданты разошлись. Якубович быстрыми шагами приблизился к барьеру и как опытный дуэлист дожидался выстрела Грибоедова. «Грибоедов подвинулся на два шага; они простояли одну минуту в сем положении. Наконец Якубович, вышедши из терпения, выстрелил. Он метил в ногу, потому что не хотел убить Грибоедова; но пуля попала ему в левую кисть руки. Грибоедов приподнял окровавленную руку свою, показал ее нам и после навел пистолет на Якубовича. Он имел все право подвинуться к барьеру; но, приметив, что Якубович метил ему в ногу, он не захотел воспользоваться предстоящим ему преимуществом: он не подвинулся и выстрелил. Пуля прошла у Якубовича под самым затылком (…) он схватился за затылок, посмотрел свою руку, однако крови не было. Грибоедов после сказал нам, что он целился Якубовичу в голову и хотел убить его, но что это не было первое его намерение, когда он на место стал. Когда все кончилось, мы подбежали к раненому, который сказал: «О, sort injuste!"17. Доктор Миллер, приглашенный Муравьевым, сделал Грибоедову перевязку, и участники дуэли вернулись в город.
Грибоедов, как это следует из его письма к Бегичеву, действительно «целился Якубовичу в голову и хотел убить его». По свидетельству же Якубовича, он нарочно метил в руку, с тем, чтобы Грибоедову был памятен этот поединок. Жандр и Ион передают, будто после выстрела Якубович воскликнул: «По крайней мере, играть перестанешь!» (пуля вошла Грибоедову в ладонь над большим пальцем, но «по связи жил ему свело мизинец, и это мешало ему, музыканту, играть на фортепиано. Ему нужна была особая аппликатура»)18. Некоторые говорят, что пуля попала не в ладонь, а в мизинец и оторвала его, другие — что Грибоедов вопреки правилам, памятуя об участи Шереметева, бессознательно чуть-чуть прикрыл левой рукой живот. Если последнее верно, можно предположить: Якубович все же имел намерение убить Грибоедова, «стреляя ему в живот"19 (попадания в область живота, как правило, были смертельны).
* * *
Судьба всех участников дуэли хорошо известна. Н. Н. Муравьев воевал с персами и турками, получил за взятие крепости Карс титул Карского; в 1854—1856 годах был Кавказским наместником и Главнокомандующим Отдельным Кавказским корпусом; умер в 1866 году. Андрей Амбургер, немец, которому Грибоедов как-то в насмешку сумел внушить мысль, что все немцы нехороши, после чего стал писаться Амбургеровым, служил вместе с Грибоедовым в Персии, а затем до самой своей смерти в 1830 году занимал должность генерального консула в Тавризе. Якубовича, оказавшегося замешанным в заговор декабристов, сослали в Сибирь, где он и умер в 1845 году. Грибоедов, ставший чрезвычайным и полномочным посланником в Персии, погиб 30 января 1829 года во время нападения на русскую миссию в Тегеране.
А.С. «Грибоедов в воспоминаниях современников», М., 1980; «Рассказы об А.С. Грибоедове, записанные со слов его друзей»: Д.А. Смирнова; стр. 240; рассказ А.А. Жандра. — Все цитаты, если источник их не оговаривается, даются по этой книге.
