24 августа 1812 года. Шевардинское сражение

24 августа выбор — осторожный выбор Кутузова — означился: армия присоединила к
себе арьергард, стоя на позиции. Присоединила, вопреки распространенному мнению, довольно рано, еще «поутру"1, а это означает, что Шевардинское сражение, которое, по совокупности всех источников, началось никак не ранее 2 часов пополудни, произошло не в результате столкновения французского авангарда с Бородинской позицией, о чем пишет Барклай2, но явилось вполне рассчитанным действием со стороны Наполеона, предпринятым им, добавим, лишь после предварительного знакомства с русской позицией.
И все же ничто не предвещало ожесточения, которое проявилось в сражении при Шевардине, на нашем левом фланге, — ожесточения тем более неожиданного, что его как бы и не должно было бы быть, ибо, согласно выраженному Кутузовым намерению, сему флангу в случае нападения неприятеля надлежало отступить к Семеновским флешам3. Вместо того русские дрались здесь так, будто от удержания левого фланга зависела судьба всей Бородинской битвы.
Почему?
Историография сражения дает на этот вопрос самые разные ответы. Здесь наблюдается интересный феномен, отчасти уже проявившийся, когда мы рассматривали укрепления Бородинского поля4: открытость намерений Наполеона при Бородине облекается скрытностью французской историографии, и наоборот, скрытность намерений Кутузова находит «разрешение» в различных домыслах толкователей его тактических соображений: как говорится, есть над чем поразмыслить.
«Неожиданность» оказывается ключевым словом в характеристике Шевардинского сражения. Однако если для нас неожиданностью было само нападение Наполеона 24-го числа, то для французов — упорное сопротивление русских войск на, казалось бы, заведомо обреченной позиции, которое они назвали «глупым» и «гибельным"5.
Прояснить смысл происшедшего при Шевардине пытались неоднократно, но, на наш взгляд, пока безуспешно. Можно выделить здесь несколько точек зрения.
Одна из них — «столкновение» неприятеля с позицией русских при преследовании их арьергарда — уже приводилась выше. Барклай считает, что «2-я армия вступила без всякой причины в сражение, совершенно бесполезное, стоившее нам многих тысяч человек"6.
Столь же «бесполезным» находит Шевардинское сражение и Ермолов, однако «бесполезность» у него носит несколько иной характер. Оказывается, Кутузов при обозрении позиции утром 23-го августа якобы отдал распоряжение об отводе левого фланга от Шевардина к Семеновским флешам. «За сею переменою редут, оставаясь далее пушечного выстрела, сделался совершенно для нас бесполезным, и потому защищать и удерживать его не нужно было». Приблизившиеся французы застали наши войска как раз в момент передислокации и, воспользовавшись ситуацией, напали на них: «Неприятель появился на высотах прежде, нежели переменена была позиция по указанию князя Кутузова. Передвижение производилось перед лицом неприятеля и, как ни быстро совершено, дан был неприятелю повод к атаке. Бесполезный редут надлежало удерживать по необходимости, чтобы войскам дать время занять назначенную им линию, иначе мог неприятель препятствовать и даже привести войска в замешательство"7.
Оба они, Барклай и Ермолов, как можно заметить, исходят из того, что противник атаковал нашу позицию сходу, — как мы отметили выше, это не соответствует действительности; оба основывают свое мнение о «бесполезности» Шевардинского
сражения на превратном толковании распоряжения Кутузова8. Последнее, хотя по видимости и подтверждало невыгодность расположения левого фланга, не подразумевало однако же немедленного отвода войск9: взять хотя бы то обстоятельство, что Кутузов одновременно отдает приказание об устройстве Шевардинского редута, тем самым усиливая левый фланг, а значит, не находя его удержание таким уж «бесполезным»; отвод же войск предполагался только «в случае нападения неприятельского», не прежде. Иными словами, Кутузов признавал необходимым удерживать левый фланг, пока достаточно не проявится намерение Наполеона10. Впоследствии это дало основание некоторым историографам усматривать цель Кутузова при возведении Шевардинского редута преимущественно в выяснении замысла французского императора: «Главный предмет главнокомандующего князя Голенищева-Кутузова при построении сего редута состоял в том, чтобы открыть настоящее направление неприятельских сил и, если возможно, главное намерение (…) Наполеона"11.
Но здесь есть и важное отличие — Кутузов уясняет намерение Наполеона в связи с нападением его на нашу позицию, а не путем сооружения Шевардинского редута. Действительно, почему именно последнему приписывается способность вскрыть «главное намерение императора Наполеона», а не какому-либо другому укреплению или участку позиции? Вряд ли Наполеон приобрел бы репутацию великого полководца, если б его действия поддавались столь элементарному прогнозированию. Да и Кутузов был совсем не так прост, чтобы пассивно ожидать атаки неприятеля и гадать, откуда она последует. Более того, чтобы рассчитывать на успех в сражении, ему требовалось не столько открыть, сколько придать атаке французов определенное направление, а этой цели служили многие факторы — и расположение войск, и система укреплений, и якобы непродуманная обнаженность левого фланга со стороны Старой Смоленской дороги, и даже маршрут отступления арьергарда12.
Другое мнение о назначении Шевардинского редута, также очень распространенное, высказывает А. И. Михайловский-Данилевский: «Защита редута как отдельного укрепления была бы с нашей стороны без цели, если бы князь Кутузов не имел надобности выиграть несколько времени, приведя к окончанию инженерные работы, начатые на позиции"13.
Однако и данная точка зрения совершенно очевидно приноровлена к обстоятельствам сражения: ведь не могли же мы, в самом деле, знать заранее, что будем нуждаться в «выигрыше несколько времени, приведя к окончанию инженерные работы, начатые на позиции», когда Наполеон нападет на нее, и что именно Шевардинскому редуту, который подобное мнение предполагает, вероятно, законченным к тому времени, будет отведена роль сдерживающего фактора при подготовке к сражению.
Все сказанное обрисовывает перед нами проблему, можно сказать, «повисшую» в отечественной историографии: чем являлся Шевардинский редут к моменту атаки неприятеля — передовым укреплением или же опорным пунктом нашего левого фланга? «Официальные известия из армии от 27 августа» дают следующий ответ: «Этот редут считался обособленным сооружением, который даже в случае его потери ничего не менял в системе обороны и должен был, главным образом, на некоторое время не дать противнику приблизиться"14. Однако педантичный Барклай настаивает в полемическом задоре: «Редут был назначен к прикрытию левого фланга, поставленного сначала весьма невыгодно в прямой линии с центром, не имеющим никакой подпоры. После сего сделалась сия ошибка очевидной, и левое крыло направилось на село Семеновское, где построены были довольно сильные укрепления. В рассуждении же сего редута, неоконченного и удаленного от армии по крайней мере в полторы версты, он остался занят 27-ю дивизией и 3-мя пушками"15.
Что расположение 27-й дивизии представило собой левый фланг русских войск, со всей
определенностью явствует из диспозиции к генеральному сражению, где прямо говорится: «27-я дивизия, находящаяся на левом фланге». И далее: «Левый фланг, из 7-го корпуса и 27-й дивизии, под командою генерал-лейтенанта князя Горчакова 2-го"16.
Обращаю внимание читателя: диспозиция писалась не в расчете на Шевардинское сражение, которого никто у нас в армии не ожидал, а в расчете на сражение генеральное, к которому готовились. Не случись этой неожиданности 24-го августа, левый фланг наш так и остался бы при Шевардине, а вовсе не был бы отведен к Семеновскому оврагу еще до генерального сражения. Вот что вполне ясно указывает на готовность левого фланга к отступлению, но вовсе не о заведомом отступлении, о чем пишет Ермолов. Упомянутую готовность непредвзятому взгляду подтверждает и система укреплений, идущих уступом вглубь русской позиции: Шевардинский редут — прикрывающая его батарея на опушке леса восточнее редута17 — Семеновские флеши, а также слова участников сражения. Принц Евгений Вюртембергский: «Предварительное движение арьергарда, отступление его с боем в направлении от Валуево к Шевардину, — все это показывало, будто фронт русской армии находился в продолжение линии, шедшей сюда от Горок18, между тем как левый фланг настоящей позиции нашей был далеко позади"19. Генерал-квартирмейстер М. С. Вистицкий: «Передний редут был сделан таково, чтобы удерживать неприятеля несколько времени в удалении и, в случае оставления оного, не переменил бы настоящего нашего кор-де-баталь"20.
Так что Кутузов не менял и не имел нужды менять положение своего левого фланга прежде нападения на него (фланг). Напротив, он дорожил этим положением, ибо оно позволяло ему не только привлечь сюда атаку неприятеля, но и сдержать ее, буде она последует.
Другое дело, что 24-го числа Наполеон во многом нивелировал расчет Кутузова, заставив того отвести войска к Семеновскому оврагу еще до начала генерального сражения, то есть отняв у Кутузова возможность запланированного отступления21, однако не уничтожил расчет главнокомандующего вполне, ибо, как показали дальнейшие события, сопротивляемость русского левого фланга оставалась все еще столь высока, что даже ¾ сил Великой армии, сосредоточенные здесь, не смогли прорвать или сломить его.
7-й пехотный корпус, упомянутый в диспозиции в числе войск левого фланга, стоял на правом фланге 2-й армии, а это означает: левым флангом являлось все расположение 2-й армии от Центрального кургана, будущей Батареи Раевского, до леса южнее Шевардинского редута22, что дает нам ясное представление не только о реальном расположении левого фланга накануне генерального сражения, далеко не столь протяженном, как после дела при Шевардине, но и о роли, отводившейся Кутузовым 2-й армии, — прикрыть отступление основных сил в случае, если оно окажется необходимым. Обратите внимание: Старая Смоленская дорога, ведущая в обход нашей позиции, остается по существу открытой — казачьи полки, здесь стоявшие, являлись только сторожевыми войсками и, конечно, не могли представлять серьезной преграды для французов. Кутузов, как видно, еще дорожит своим обещанием, сделанным накануне: «Но ежели он (неприятель. — В. Х.), найдя мою позицию крепкою, маневрировать станет по другим дорогам, ведущим к Москве, тогда не ручаются, что может быть должен идти и стать позади Можайска, где все сии дороги сходятся, и как бы то ни было, Москву защищать должно"23. В целом же заметно, что утром 24 августа готовность Кутузова к сражению все еще весьма сдержанна. Основные силы — вся 1-я армия — удерживаются в районе Большой Смоленской дороги и упрочивают свое и без того устойчивое положение, возводя укрепления, в то время как 2-я армия, находящаяся на гораздо менее защищенной позиции, только приступает к фортификационным работам. Еще ничего не делается на Центральном кургане — «ключе», по мнению многих авторитетных свидетелей, русской позиции, зато впереди нее, «значительно на той стороне Колочи» находим совершенно выпавший из поля зрения отечественной историографии Бородинский редут, возведенный в 250 саженях от села Бородино справа от Большой Смоленской дороги с той же целью превентивного сдерживания атаки неприятеля на наиболее угрожаемом направлении, что и редут Шевардинский24. 24 августа Наполеон атаковал также и этот редут и в конце концов занял его, лишив Кутузова возможности предупредить нападение в том числе и со стороны Большой Смоленской дороги25. Тем самым ко дню генерального сражения Кутузов подошел в меньшей тактической готовности, нежели предполагал. Однако то, что именно на Бородино и от Шевардина повел Наполеон атаку русской позиции, доказывает верность расчета Кутузова: направление неприятельской атаки не стало для него такой уж большой неожиданностью. А теперь проследим развитие событий 24 августа.
Ф. Н. Глинка пишет: «24-го с самого рассвета слышны стали пушечные выстрелы, которые, час от часу приближаясь, становились чаще и сильнее. У Колоцкого монастыря
тесним был арьергард наш под командою генерал-лейтенанта Коновницына: он имел по-
веление, отступая к позиции, наводить на оную неприятеля"26.
Положение арьергарда к утру 24 августа рисует П. П. Коновницын в своем рапорте, отосланном по завершении 10-часового боя, в продолжение коего он «уступил неприятелю не более девяти верст»: «Теперь передовые войска, состоящие из всей кавалерии, расположились у Валуева, егерские полки — у Колоцкого монастыря"27. То есть арьергард тогда находился уже в виду Бородинской позиции, что лишь подтверждает возможность его раннего присоединения к армии. У Валуева и произошло то самое кавалерийское дело, которое, по словам Коновницына, имело место «поутру (…), незадолго до вступления ариергарда в позицию армии». О нем Петр Петрович рассказывает и в своих воспоминаниях, сообщая дополнительные подробности: «24 числа авангардное дело в 2 верстах от Бородина, с коего вся Бородинская позиция армии открывается, было дело авангардное, где промежду равнин находится лощина (…) Тут при целых армиях, нашей и неприятелей, истреблено нашей кавалерией и казаками несколько эскадронов лучшей его кавалерии, и взяли в плен адъютанта Нея"28.
«Наша кавалерия» — это 2-й батальон Изюмского гусарского полка под командованием ротмистра Челобитчикова; казаками же, участвовавшими в деле, командовал подполковник Войска Донского Власов 3-й. В его формулярном списке читаем: «24 августа со своею бригадою, из полков своего, Денисова 7-го и Перекопского конно-татарского, не доходя до села Бородина, разбил неприятельских более двух эскадронов, которые намерение имели вредить нашему левому флангу"29.
Разбитые же французские эскадроны относились к 11-му гусарскому полку дивизии Вельварта, как явствует из слов Гриуа: «На поле боя осталось много мертвых лошадей и людей, одетых в белые ментики 11-го гусарского"30.
После дела при Валуево арьергард Коновницына отступил к Бородинской позиции, а значит, присоединился к армии достаточно рано, причем настолько рано, что источники не фиксируют этот момент, связывая его уже с нападением на нас неприятеля. Здесь начинаются домыслы, из которых сплошь соткана историография сражения.
Н. П. Поликарпов пишет: «Отряд генерал-лейтенанта Горчакова 2-го мог принять на себя отступавшие от Колоцкого монастыря арьергарды генерал-лейтенанта Коновницына и генерала графа Сиверса 1-го, которые, несомненно, могли понести полное поражение в неравном бою с превосходными силами французов, обошедших наши арьергарды с обоих флангов, если бы сильный французский авангард Мюрата не прекратил временно своего преследования"31.
Более чем странное заявление, особенно в свете вполне успешного (и единственного в рассматриваемый день) валуевского дела. Если же говорить об обходе, — ему подвергся только правый фланг нашего арьергарда, состоявший под командованием генерал-майора Крейца, но и тот вполне успешно справился с ситуацией: «24 августа под дер. Глазовым отряд генерала барона Крейца, быв отрезан от села Бородина, ударил на французских кирасир, разбил их, взял пленных и с малою потерею прибыл под село Бородино"32.
Со стороны же левого фланга, которым командовал генерал-майор Сиверс, не то что обхода, а даже угрозы его не было. Еще 23 августа в половине одиннадцатого вечера Сиверс сообщал Багратиону: «Я имею повеление ген.-лейт. Коновницына в дело не вступать, а только прикрывать отступление фланкерами, ежели неприятель покажется». А уже на следующий день в половине седьмого утра запрашивал: «Вследствие приказа Главнокомандующего князя Кутузова, ген.-лейт. Коновницын предписал порядок отступления войск, под его командою состоящих, и где какому корпусу остановиться по приближении к армиям, о вверенном же мне 4 резервном кавалерийском корпусе в сказанном приказе ничего не упомянуто. Прошу, по приближении к армии, указать, на какой позиции мне с полками остановиться"33.
На каком основании Поликарпов делает вывод о возможной гибели арьергардов Коновницына и Сиверса, совершенно непонятно34. Мы же выделим в его словах факт, действительно имевший место: «Французский авангард прекратил свое преследование», однако не «временно», а вообще прекратил, что естественно, ибо французы оказались перед позицией всей русской армии. Этот факт отмечают не только отечественные источники. Рассказывает Лабом (штаб 4-го корпуса вице-короля Италии Евгения Богарне): «Мы остановились на одном холме, между тем как центр армии усердно преследовал неприятеля и принуждал его отступать на возвышенность, где он окопался. В таком бездействии мы оставались до второго часа пополудни"35. После того, что мы знаем о деле нашего арьергарда при Валуево, происходившем как раз в центре движения наполеоновских войск, утверждение об «усердном преследовании неприятеля» звучит, пожалуй, чересчур бравурно. Но нам придется привыкать к нескромности французских мемуаристов. Теперь же отметим главное — французы действительно остановились при сближении с Бородинской позицией.
Что же происходило с утра в русском лагере? Рассказывает Н. И. Андреев (50-й егерский полк 27-й пехотной дивизии): «Я был послан в обоз привезти патронные ящики и продовольствие провианта, когда, возвращаясь обратно с ящиками и фурами и проезжая по дороге мимо Бородина, увидел множество возле харчевни генералов и офицеров. Я был позван к Кутузову, который сидел в сенях на скамеечке, окруженный большой свитой. (…) Почтенный старик спросил меня, которого я полка, куда везу ящики и где наш полк? Я отвечал, что (…) полк наш в арьергарде 2-й армии. Он мне сказал, чтобы я ехал с его адъютантом, который покажет мне, где я должен остановиться и дожидать своего полка не трогаясь с места. Меня повели, и я рассматривал место и войска. Возле главнокомандующего, помню, был 1-й лейб-егерский полк, дальше гвардия в колоннах, за ней 1-я армия, а после и наша 2-я. Местоположение было 1-й армии очень возвышенное, внизу овраг и речка с кустами; а наше гораздо ниже и лес с боку и пред нами. На месте, где я был остановлен, была батарея, называемая Раевского36; место возвышенное, и тут я нашел уже полк наш отдыхающим"37.
Кажется более согласным с реальной ситуацией, что описанная здесь сцена имела место не в селе Бородине, расположенном впереди русской позиции, а в селе Татаринове, в тылу русской армии, где находилась штаб-квартира Кутузова и все то, за чем Андреева послали, — «патронные ящики и продовольствие провианта». Однако более важным будет отметить следующее: встреча Андреева с Кутузовым могла произойти только рано утром 24 августа — Кутузову еще не известно об отступлении арьергарда. Это было бы вряд ли возможно после дела при Валуево. Но вот об отступлении арьергарда 2-й армии Кутузов действительно ничего не знает: факт, в свою очередь, доказывающий, что названный арьергард отступил к позиции до валуевского дела, причем (и это не менее важно) отступил без какого-либо преследования со стороны французов. Столь же определенно мы можем говорить об отступлении правофлангового арьергарда Крейца, подвергшегося обходу неприятеля, прежде центрального арьергарда Коновницына — вспомним: колонна вице-короля, действовавшая против Крейца, уже остановилась, тогда как центр французской армии еще «продолжал теснить» наши войска.
В итоге мы получаем первые подтверждения того, что события 24 августа развивались не совсем так, как описывают их Барклай и Ермолов38.
Заметим попутно следующее: назначая полку Андреева место на Бородинской позиции в районе Шевардино, Кутузов тем самым определенно не имеет намерения отводить оттуда свой левый фланг, по крайней мере до нападения неприятеля.
Далее рассказывает Д. В. Душенкевич, поручик Симбирского пехотного полка 27-й пехотной дивизии: «Часов в 10 отдаленные выстрелы начали шибко приближаться и усиливаться; по линиям войск раздалась команда «к ружью», все стало во фронт, сомкнули колонны и повели. Нам в удел достался левый фланг позиции; лес заняли наши егеря, за оным строилась кавалерия, промежуток от леса до редута Шевардинского занимали нашей же дивизии пехотные полки; направо от редута по отлогому пространству также строились войска в определенную линию, на середину которой по большой дороге отступал наш арьергард. Колоцкий монастырь запылал, французские колонны быстро из оного раздвигались вправо и влево, продолжая преследовать сильно наш арьергард; сражение там кипело при различных движениях несколько часов; наш фланг все то время оставлен в покое"39.
Здесь мы имеем дополнительное подтверждение иного, нежели рисуют нам Барклай и Ермолов, течения событий: они первоначально развиваются в центре позиции, в районе Большой Смоленской дороги, причем развиваются на протяжении «нескольких часов»; левый же фланг «все то время оставлен в покое». Учитывая продолжительность этого действия, а также то, что никаких других дел, кроме дела при Валуево, арьергард Коновницына 24 августа не имел, мы с достаточным основанием можем предположить: события в центре позиции были связаны уже не с отступлением арьергарда, а с борьбой за Бородинский редут, о чем отечественная историография опять-таки молчит. На наш взгляд, близость и по времени, и по месту происходившего в центре Бородинской позиции с действиями арьергарда при Валуево и не позволила современникам различить
их. В этом предположении нас укрепляет указываемое Душенкевичем время приближения противника и отдачи команды «к ружью» — «часов в 10», слова Багратиона: «Неприятель, шедши беспрерывно вслед за нашими армиями, 24-го числа, сбивая наши аванпосты и тесня их, сблизился к линии, армиями занимаемой в 10 часов утра"40, а также и другие свидетельства, например: «24-го числа с восходом солнца канонада как будто бы приблизилась. (…) В 11 часов внезапно приказано было седлать, но мы целый день не тронулись с места"41.
Итак, причина, заставившая русские войска стать в ружье вплоть до самых резервов (а конная гвардия, в которой служил Миркович и которая входила, кстати, к состав 1-й армии, располагалась глубоко в резерве, у деревни Князьково), должна была быть связана уже не с отступлением арьергарда, а с появлением войск Наполеона непосредственно перед нашей позицией и угрозой их нападения. Тем самым совсем иначе воспринимается высказывание Лабома о том, что центр французской армии «продолжал преследовать» русских, в то время как 4-й корпус вице-короля остановился, — эти слова теперь можно соотнести не только с действиями против русского арьергарда, но и, о чем говорилось выше, с борьбой за Бородинский редут. Тогда, если наше предположение верно (а есть ощущение, что это именно так), Бородинский редут был оставлен русскими войсками еще до начала Шевардинского сражения, и укрепляет нас в данном предположении тот факт, что во втором часу пополудни на линию французских войск прибывает Наполеон. «Стоя на возвышенности, с которой легко было увидать лагерь русских, он долго наблюдал их позицию; потом он осмотрел окрестности и с довольным видом стал напевать какие-то незначительные слова42; поговорив с вице-королем, он сел на лошадь и ускакал галопом, чтобы сговориться с командирами других корпусов армии, которые должны были содействовать атаке» (Лабом)43.
Наполеоном сейчас владело ощущение, схожее с ощущением охотника, после долгого преследования настигшего наконец добычу, но еще не решающегося нападать на нее из опасения спугнуть. От него не укрылось лукавое простодушие, с которым расположил войска Кутузов, подставляя под удар левый фланг, и он ясно почувствовал возможность и даже необходимость немедленно сбить левый фланг русских с подготовленной к отступлению позиции и отбросить его к Семеновскому оврагу, к возводимым там укреплениям. Риска спугнуть Кутузова таким образом не возникнет. Главное — не переборщить.
«Они решились. Да, да, они решились! — думал Наполеон, скача галопом между своих батальонов, оживившихся с его появлением. — Неужели они решились?» Трудно даже сказать, то ли он спрашивал себя, то ли уверял, — до того ему хотелось, чтобы русские действительно остановились.
Теперь рассмотрим расстановку наших войск на левом фланге накануне атаки неприятеля, тем более что она представляется нам далеко не такой, какой рисует ее отечественная историография44. Вспомним слова Душенкевича: «Нам в удел достался левый фланг позиции; лес заняли наши егеря, за оным строилась кавалерия, промежуток от леса до редута Шевардинского занимали нашей же дивизии пехотные полки; направо от редута, по отлогому пространству также строились войска в определенную линию». Здесь мы имеем картину в первом приближении. Некоторая ясность присутствует только в отношении полков 27-й пехотной дивизии45, которые поэтому и назовем, указывая их местоположение. Позади и несколько правее Шевардинского редута стояла бригада полковника Княжнина, Симбирский и Виленский пехотные полки; левее, в «промежутке от леса до редута Шевардинского», — бригада полковника Ставицкого, Тарнопольский и Одесский пехотные полки. Что же касается егерей, занимавших лес левее (южнее) Шевардинского редута, то, очевидно, «два егерских полка» (Сен-При) — это и есть «наши егеря» (Душенкевич), то бишь егеря 27-й дивизии, а именно — 49-й и 50-й егерские полки46. Таким образом мы сразу же убеждаемся: Поликарпов указывает избыточное количество егерских полков в лесу на левом фланге. За дальнейшими разъяснениями обратимся к А. И. Горчакову, который «командовал (…) войсками, кои состояли: пехота — 27-я дивизия вся, 5-й егерский полк, три гренадерские полка и два сводные гренадерские баталиона с достаточною артиллериею, а кавалерия — два драгунских полка и к вечеру 2-я кирасирская дивизия, всего около одиннадцати тысяч; с сими войсками надо было защищать большой Курган (Шевардинский редут. — В. Х.), находящийся на середине, вправо деревню Шевардино и влево лес на Старой Смоленской дороге"47.
Эти слова Горчакова вводят в заблуждение: он вовсе не характеризует расположение войск, а всего лишь перечисляет те, что находились под его командованием в день Шевардинского сражения и действовали между деревней Шевардино и лесом южнее Шевардинского редута48. Причем, как выясняется, Горчаковым упомянуты далеко не все подразделения 2-й армии, сражавшиеся при Шевардине, и даже не все войска, задействованные на обозначенном им участке позиции49. Впоследствии цифру, приводимую Горчаковым (11 тысяч человек) исправили (на сегодня она равняется 18
тысячам пехоты и кавалерии при 46 орудиях50), однако дело здесь совсем не в арифметической ошибке, как может показаться. Вот свидетельство И. Ф. Паскевича, сразу все проясняющее: «В то же время, когда 24-го французы сделали атаку на Шевардино, они атаковали также и мой левый фланг. Я послал два егерских полка с 12 орудиями в кусты около речки, сам же с остальными двумя полками моей дивизии51 вышел для подкрепления егерей. Они удержались до вечера, неприятель не мог опрокинуть моей егерской бригады, и хотя из 12 орудий полковника Журавского много было подбито и по крайней мере половина лошадей потеряна, но артиллерия не отступила. Дело это стоило мне до 800 человек, и подо мною ранена пулею лошадь"52.
26-я пехотная дивизия генерал-майора И. Ф. Паскевича стояла на правом фланге 2-й армии, а это означает, что 24 августа сражение шло по всему фронту 2-й армии, то есть не только между деревней Шевардино и лесом южнее Шевардинского редута, где находились войска под командованием Горчакова, но в том числе и справа от деревни Шевардино, против центра Бородинской позиции53. Вот, пожалуй, главная для нас новость дня 24 августа, позволяющая представить реальный масштаб Шевардинского сражения. Остается добавить, что егерская бригада 26-й пехотной дивизии — это 5-й и 42-й егерские полки; упоминание о них в контексте свидетельства Паскевича лишает утверждение Поликарпова о присутствии данных полков на оконечности левого фланга всякого основания.
Расположение других войск, называемых Горчаковым, мы можем представить себе вполне определенно. Так, очевидно, кавалерия, строившаяся, согласно Душенкевичу, «за лесом» при приближении неприятеля к Бородинской позиции, должна была принадлежать к 4-му кавалерийскому корпусу генерал-майора К. К. Сиверса, ибо 2-я кирасирская дивизия, как явствует из слов самого Горчакова, подошла к нему только «к вечеру"54. Однако остается неясным, почему Горчаков говорит только о «двух драгунских полках», и о каких именно, и не упоминает прочие полки 4-го кавалерийского корпуса, также принявшие участие в Шевардинском сражении. Относительно «трех гренадерских полков и двух сводно-гренадерских батальонов» из перечня Горчакова можно уверенно сказать, что они относились не к тем войскам, которые, по словам Душенкевича, «строились направо от редута по отлогому пространству», — то были войска 7-го пехотного корпуса генерал-лейтенанта Н. Н. Раевского, стоявшие несколько восточнее деревни Шевардино и Центрального кургана. Гренадерские же полки и сводно-гренадерские батальоны, входившие, соответственно, в состав 2-й гренадерской дивизии генерал-майора принца Карла Мекленбургского и сводно-гренадерской дивизии генерал-майора М. С. Воронцова, числились в резерве 2-й армии, а потому никак не могли быть в передовых порядках армии перед началом сражения.
Тем временем полчища противника все прибывали, скапливаясь на расстоянии пушечного выстрела от нашего центра и раздаваясь в стороны. Это напоминало разлив реки, наткнувшейся на невидимую преграду.
«Густые, мало-помалу развертывавшиеся массы неприятеля представляли картину
и грозную, и величественную», — отмечает очевидец. А другой записывает: «Шум и смятение наполнили все окрестности. Неприятель, тянувшийся сперва по большой дороге, быстро развернулся вправо и влево, составив линию из колонн. Легкая кавалерия его рассыпалась по полям против правого нашего фланга; леса против центра
наполнились стрелками; артиллерия начала занимать высоты; но большая часть колонн
потянулась на правый фланг свой, угрожая левому нашему. Неприятель предпринял так
называемую форсированную рекогносцировку на левый наш фланг. Все поле перед сим флангом покрылось колоннами. (…) Отдаленнейшие из них синелись у Колоцкого монастыря, беспрестанно выступая из-за оного; с нашей стороны выжидали спокойно атаки, которую неприятель быстро повел на батареи"55.
Однако атака «на левый наш фланг» оказалась далеко не столь стремительной, какой рисует ее Ф. Н. Глинка, да и время этой атаки в источниках определяется далеко не однозначно. «Дело началось и час от часу становилось жарче и сильнее, от первого часу пополудни до глубокой ночи продолжалось», — пишет Глинка56. «С 2 часов пополудни и даже в ночи сражение происходило жаркое весьма», — читаем в донесении Кутузова57. «24-го в 4 часа неприятель, остановившись в расстоянии пушечного выстрела от нашего центра, продвинул свои колонны вправо, и к 5 часам наш арьергард был оттеснен в сферу огня отдельного неоконченного редута близ Шевардина» (Сен-При)58.
Мешает разобраться в данном вопросе и различие во мнениях относительно продолжительности Шевардинского сражения. Так, Багратион считает, что оно длилось «9 часов до самой глубокой ночи». Д. П. Неверовский же, чья 27-я дивизия как раз и защищала Шевардинский редут «до самой глубокой ночи», говорит иначе: «6 часов продолжалось сие сражение в виду целой армии"59. Эти три часа — разница вовсе не пустячная. Так или иначе, мы можем принять в качестве бесспорного факта, что Шевардинское сражение начинается вовсе не спонтанно, а по распоряжению Наполеона, завершившего во втором часу пополудни первое обозрение Бородинской позиции.
Рассказывает Колачковский (штаб 5-го корпуса Понятовского): «5 сентября (24 августа) 5 корпус следовал Старой Смоленской дорогой через Ельню в одной колонне, имея конницу впереди. Во втором часу пополудни ординарец императора сообщил князю Понятовскому, что русская армия расположена на позиции в нескольких верстах и что дело должно в тот же день дойти до боя. Князь Понятовский тотчас же сделал соответствующие распоряжения. 5 корпус оставил Старую Смоленскую дорогу и повернул влево, направляясь к Великой армии наискосок через равнину, перерезанную перелесками и зарослями"60.
Обращаю внимание читателя: никакого «неожиданного столкновения» с Шевардинским редутом, о чем говорит Барклай, у Понятовского не было: он находится «в нескольких верстах» от нашей позиции и не только ее не видит, но даже и не подозревает о том, что она совсем рядом, — на последнее обстоятельство ему указывает ординарец Наполеона61. Понятовский мог бы даже обойти русских, следуя далее по Старой Смоленской дороге и рискуя тем самым действительно спугнуть их с позиции, если бы Наполеон вовремя не снял его отсюда, направив на соединение с главными силами своей армии. На пути следования Понятовский не встретил ни малейшего сопротивления. Несколько эскадронов русской конницы скрылись при первых же пушечных выстрелах со стороны поляков. Это были казаки, они-то и «известили о приближении неприятеля по Ельнинской дороге», о чем свидетельствует К. К. Сиверс: «Вашей светлости имею честь донести, что с вверенным мне ариергардом 2-й Западной армии 24-го числа, прибыв на левой фланг позиции 2-й армии, явясь к Его сиятельству главнокомандующему (так в оригинале. — В. Х.). По приказанию Его сиятельства генерал-лейтенанта князя Горчакова устроена была на высоте с левой стороны большого редута батарея из восьми орудий конной артиллерии N 9-го, при мне состоявшей, и другая, из четырех орудий на другой высоте с правой стороны большого редута. При каждой батарее оставлена кавалерия для прикрытия, между тем что егерские полки заняли деревню и лес впереди всех оных батарей. Вслед за сим казаки известили о приближении неприятеля по Ельнинской дороге. Вскоре он появился в больших колоннах кавалерии, пехоты и артиллерии и явно обнаружил свое намерение атаковать левой фланг армии"62.
Совершенно очевидно, что арьергард Сиверса отступил к Бородинской позиции не будучи ни атакован, ни преследуем французами, то есть значительно прежде того, как последние показались со стороны Ельнинской дороги. Тем самым мы вновь убеждаемся в предвзятости мнения Ермолова относительно обстоятельств, вызвавших Шевардинское сражение. У Сиверса находим мы и дополнительные подробности о дислокации войск на левом фланге. Так, «высота с левой стороны большого редута», где Сиверс по приказанию Горчакова поставил 8 орудий 9-й конной роты, — это Доронинский курган. Местоположение других 4-х орудий той же роты в точности определить не удается — о них ничего более не известно. Но, вполне возможно, именно они стояли на батарее восточнее Шевардинского редута63. Подтверждается, что кавалерия «у прикрытия орудий» на левом фланге принадлежала к 4-му корпусу. Не вызывает сомнения принадлежность егерей, занявших «деревню и лес впереди всех оных батарей», то есть деревню Доронино и лес южнее нее, к 27-й дивизии. Вспоминает Н. И. Андреев (50-й егерский полк), указывая также и время начала действий на нашем левом фланге: «Это было 24 августа в 2 часа пополудни. Не успели люди еще поесть, как приказано батальону идти в стрелки, а 3-я гренадерская рота продвинулась от полка вперед, но стали возле опушки леса, где и я был. Стрелки наши были в лесу часа три"64.
Снова нам встречаются те самые «три часа», составляющие интервал разноречий по поводу времени начала Шевардинского сражения, и снова мы убеждаемся в предвзятости утверждения о «преследовании» арьергарда 2-й армии: он уже находится на позиции, в то время как Понятовский только направляется к ней. Мало того, войска, бывшие в арьергарде, собираются даже отобедать, что вряд ли возможно в условиях преследования. Никакого «отвода войск», о чем говорит Ермолов, мы также не наблюдаем. Напротив, егерские полки 27-й дивизии выдвигаются вперед, к Доронино и лесу южнее него, и находятся там «часа три» — время более чем достаточное, чтобы отвести войска от Шевардино к Семеновскому оврагу, имей Кутузов в действительности подобное намерение. Сами поляки поначалу были уверены, что атакуют не левый фланг Кутузова, а наш арьергард: «Перелески и кусты закрывали русский арьергард и не позволяли точно выяснить его расположение. Видны были только два пригорка, из которых на ближайшем находилось укрепление, вооруженное сильной артиллерией, а задний, более низкий и отстоявший от первого на 500 саженей, примыкал к лесу и как бы служил для укрытия резерва65. Позиция, занятая русскими в нескольких стах саженях перед их главной позицией, имела характер передовой, предназначенной разбить первые атаки противника. Вскоре из укрепления блеснул огонь, град ядер осыпал голову польской колонны и вынудил батальоны развернуться. Князь Понятовский построил боевой порядок применительно к условиям местности. Батальоны 16-й дивизии двинулись, имея впереди стрелков; батальоны 18-й дивизии, построенные в такой же порядок, составили правый фланг и завязали бой с неприятельскими егерями, которые упорно держались в густых зарослях; 24 орудия были выдвинуты на возвышенность напротив редута для обстреливания лежавшей впереди равнины. Кавалерия обеспечивала правый фланг и поддерживала связь между левым флангом 5 корпуса и остальными войсками Великой армии. С обеих сторон завязался самый оживленный бой с заметным перевесом русской артиллерии, которая, занимая более выгодное расположение, осыпала польские линии градом снарядов. По истечении получасового боя позиция польской батареи была устлана людьми и лошадьми"66.
Последние слова позволяют понять, что далеко не все три часа, проведенных нашими егерями в лесу, заняла схватка с польским корпусом.
С русской стороны тот же бой описывает Сиверс: «Полковник Емануель с вверенным ему Киевским драгунским полком дважды атаковал неприятельских фланкиров и колонны подкрепляющие, и оные опрокинул. Неприятельские тиральеры и наши стрелки, также батареи с обеих сторон начали действовать. Два эскадроны Ахтырского гусарского полка, находящиеся у прикрытия левой батареи под командою ротмистра Александровича67, ударили на одну приближающуюся к батарее пехотную колонну, опрокинули оную; ротмистр Бибиков с фланкирами остановил неприятельских фланкиров, намеревающихся обойти фланг"68.
Добавим, что батареей 9-й конной роты, стоявшей на Доронинском кургане, командовал подполковник Паркенсон, о котором читаем в наградных документах: «24-го числа августа первый, открыв сражение, удерживал сильно наступавшего неприятеля, подведя оного под главную батарею"69 (Шевардинский редут).
Таким образом мы вполне определенно можем сказать: начало Шевардинскому сражению положили действия польского корпуса на нашем левом фланге; причем начало это оказалось и впрямь неожиданным, хотя и не так, как рассказывают Барклай и Ермолов, ибо поляки, идя на соединение с главными силами Великой армии и натолкнувшись в лесу на сопротивление егерей, явно не намеревались завязывать бой и даже полагали (см. выше), что перед ними русский арьергард.
Только затем в дело вступают французские войска, выдвинувшиеся со стороны Большой Смоленской дороги, и сражение разворачивается в полную силу. Сиверс рассказывает: «Все покушения неприятеля по Ельнинской дороге были тщетны, тогда неприятель, переправясь сильными колонами чрез реку Колочу с правого своего фланга позиций по Смоленской дороге, следовал на деревню и лес, впереди наших батарей лежащий"70, то есть на деревню Доронино и лес южнее нее. Сиверсу вторит Н. И. Андреев: «Тогда неприятель правее нас стал показываться колоннами на поле"71. Это были пехота Даву и кавалерия Мюрата — они и повели атаку на левый фланг русской армии. Учитывая время, которое, по словам Андреева, егеря «находились в лесу» с момента своего выдвижения туда — «часа три», получается, что французские войска действительно появились перед нашим левым флангом где-то около 5 часов пополудни, как и говорит Сен-При. Мы находим тому подтверждение и во французских источниках. Рассказывает Фоссен (111-й линейный полк дивизии Компана): «Около 4-х часов вечера корпус генерала Даву выстроился по дороге вдоль реки Колочи; 2-я бригада дивизии Компана, 111-й и 108-й полки72, получила приказ о переправе через Колочу; на правом берегу ее находился холм, правда, неукрепленный, но хорошо обставленный русскими орудиями. Вблизи от него виднелись также неприятельская инфантерия (пехота. — В. Х.) и кавалерия. Наша бригада двинулась сомкнутыми рядами вперед. Неприятель открыл пушечный огонь, мы выстроили фронт, началась ружейная перестрелка, и вскоре началось убийственное сражение"73.
Итак, мы имеем достаточно свидетельств в пользу того, что французские части, выдвинувшиеся со стороны Большой Смоленской дороги, вступили в дело позже поляков; последние по меньшей мере уже полчаса вели «самый оживленный бой с заметным перевесом русской артиллерии», прежде чем «большие массы французской резервной конницы начали строиться полковыми уступами между левым флангом 5 корпуса и дивизией Компана 1 корпуса, которая двинулась вперед для атаки редута"74. Однако именно момент вступления в бой французских частей официальная историография — как французская, так и попавшая под ее влияние отечественная — признает началом Шевардинского сражения. Предшествовавшие же сему действия польского корпуса и, соотвественно, противостоящих полякам русских сил на левом фланге остаются либо вовсе без внимания75, либо фиксируются не прежде, чем французы пошли на штурм редута. Так, Д. П. Бутурлин, явно позаимствовавший свой взгляд у «той стороны» (у Сегюра в частности), рисует такую картину: «Неприятель приближался тремя колоннами. Огонь, производимый из Шевардинского редута, а равно русскими стрелками, засевшими в оврагах и кустарниках правого берега реки Колочи и в селах Алексинках и Фомкином, весьма обеспокоивал прохождение неприятельских колонн по большой дороге. Наполеон, выведенный из терпения потерями, еще до сражения понесенными его войсками, и к тому же еще решившийся действовать правым крылом своим, приказал Королю Неаполитанскому перейти реку Колочу с его кавалерией и пехотной дивизией генерала Компана от корпуса Даву, назначенною для овладения русским редутом. Сия дивизия, опередив кавалерию, в 2 часа пополудни заняла село Фомкино и с жаром продолжала движение свое к редуту (под прикрытием огня сильной батареи, поставленной неприятелем на высоте впереди Фомкино)"76.
Эта картина, ставшая хрестоматийной, тем не менее, в основном надуманна. Начать с того, что огонь со стороны Шевардинского редута никак не мог вредить прохождению неприятельских колонн по Большой Смоленской дороге по элементарной причине: редут отстоял от дороги на две с лишком версты, то есть далее чем на пушечный выстрел. Русские же стрелки, «засевшие в оврагах и кустарниках правого берега Колочи и в селах Алексинках и Фомкином», еще менее в состоянии были огнем своим «выводить из терпения Наполеона», ибо после отхода арьергарда Коновницына к позиции армии и оставления нашими войсками Бородинского редута (что, как мы установили выше, случилось еще до начала Шевардинского сражения) их в указанных местах попросту не было и быть не могло.
Арьергард Коновницына, отступавший по Большой Смоленской дороге, весь относился к 1-й армии. Вот что о состоявших в нем егерских полках говорит диспозиция к генеральному сражению: «Егерские полки 1-й армии, ныне в арьергарде находящиеся, равно и те, которые стоят в кор-де-баталии, проходят за оный и идут на правый фланг армии за 2-й пехотный корпус, где и поступают частию для занятия лесов, на правом фланге находящихся, и частию для составления резерва правого фланга армии"77. Тому, что именно так и было сделано, имеется не одно подтверждение. Рассказывает майор М. М. Петров: «Генерал-лейтенант Коновницын, с раннего утра 24 августа отражая наступавшего на него большими силами короля неаполитанского Мюрата, отступал с ариергардом своим от Колоцкого монастыря к селу Бородину, при котором, разделясь, войска его пошли частями на разные пункты генеральной нашей позиции, взятой князем Кутузовым-Смоленским, дабы занять каждому полку свое место в дивизиях, состоявших в общем порядке исполинской генеральной баталии. Наш 1-й егерский полк, выдержавший все отступные сражения ариергарда, бывшие после переправы через Днепр у деревни Соловьевой до реки Колочи, пошел влево, на правый фланг своей Первой армии, и примкнул там к отряду принца Евгения Вюртембергского"78 (то есть в точном соответствии с диспозицией). Барклай: «24-го числа пополудни войска вверенной мне армии, находившиеся в ариергарде, будучи сильно преследованы неприятелем, отступили в позицию и присоединились к своим корпусам. Переправа их чрез Москву реку была обеспечена лейб-гвардии Егерским полком, занявшим деревню Бородино, и батареею, на правом берегу сей реки устроенною. Иррегулярные войска вверенной мне армии остались на левом берегу сей реки для наблюдения и прикрытия правого фланга, и в сей день, а равно и 25-го числа препятствовали неприятелю распространиться своею позициею в сию сторону"79.
Отсюда вывод: по крайней мере к полудню 24 августа войск 1-й армии впереди села Бородино не оставалось и, следовательно, Бородинский редут к тому времени наши войска тоже покинули. Так что о присутствии егерей 1-й армии между Фомкином и Алексинками к началу Шевардинского сражения говорить не приходится. Если же иметь в виду егерей 2-й армии, то их пребывание в кустах правого берега Колочи к началу Шевардинского сражения оказывается не более возможным. Вспомним: Паскевич «послал два егерских полка с 12 орудиями в кусты около речки». Но он именно послал их туда, и послал после того, как неприятель напал на его левый фланг (то есть егеря до нападения находились на позиции в составе своей дивизии, как и егеря 27-й дивизии, о чем свидетельствует Андреев). Кроме того, «кусты около речки» — это вовсе не кусты вдоль правого берега Колочи, а кустарник, или «молодой частый лес» на противоположной стороне Семеновского оврага, против центра Бородинской позиции, где, собственно, и происходило сражение, — «впереди (севернее) Шевардино», по сторонам «узкого, но крутого оврага», разделявшего противников. Иначе, если бы егеря 26-й дивизии располагались в кустах правого берега Колочи, Паскевич просто не смог бы сказать, что «они удержались там до вечера"80.
Рассмотрим теперь действия Компана в 2 часа пополудни — захват деревни Фомкино и последующее движение «с жаром» к редуту, которые Д. П. Бутурлин пытается интерпретировать как начало Шевардинского сражения и которые на поверку оказываются не столь уж масштабными. Согласно выводам В. Н. Земцова, во втором часу Компан форсировал Колочу лишь одним батальоном 57-го линейного полка. «Остальные части дивизии Компана продолжали оставаться в районе Большой дороги на уровне д. Фомкино"81. Оставались они там, как мы теперь знаем из свидетельства Фоссена, до 4 часов. И хотя Земцов, желая, видимо, подкрепить точку зрения Бутурлина, посылает затем этот батальон «захватить Доронино и Доронинскую рощу"82, мы никак не можем признать движение одного батальона пехоты (пусть даже и «с жаром») в сторону укрепленной позиции противника атакой. Более реалистичным, на наш взгляд, будет признать, что действия Компана и Понятовского, учитывая их синхронность, совершались по приказу Наполеона и являлись приготовлением к атаке левого фланга русских. Понятовский ввязался в дело первым, встретив в лесу, на подступах к Бородинской позиции, сопротивление егерей. Сама же атака нашего левого фланга начинается только в 4 часа пополудни, «когда приехал из палатки Наполеон», замечает один из отечественных писателей83. Действительно, к этому времени палатки Наполеона уже разбиты — «влево от большой дороги, на округленной возвышенности, саженях в 300-х к западу от д. Валуевой"84, но «он остается там лишь один момент», спеша туда, где «правое крыло его армии атаковало два редута, поддерживающие левый фланг неприятеля"85.
Полковник Гриуа, командовавший артиллерией 3-го кавалерийского корпуса, передает нам настроение этого момента: «Прекрасное зрелище представляли наши войска в своем одушевлении. Ясное небо, лучи заходящего солнца, отражавшиеся на саблях и ружьях, увеличивали красоту его. Остальная армия следила со своих позиций за двигавшимися войсками, гордившимися тем, что им на долю выпала честь открыть сражение; она провожала их криками одобрения. Рассуждения о способах атаки и возможных препятствиях пересыпались военными остротами. И все справедливо полагали, что неприятель отступит перед такими войсками; должно быть, и император был убежден в этом, если попытался в такой поздний час идти на приступ против сильной позиции, которой неприятель, видимо, дорожил, т.к. взятие ее открывало его левый фланг"86. Выделенные слова подтверждают, что «сражение открылось» в «поздний час», при «лучах заходящего солнца».
Компан форсировал Колочу «много выше Шевардина, за бугром от редута», «неожиданно для нас», построив «мост на козлах» (по другим сведениям, несколько мостов) и использовав мельничную плотину87. Вслед за Компаном, «отойдя по Большой дороге несколько назад» (Поликарпов), переправилась через Колочу кавалерия Мюрата (1-й и 2-й кавалерийские корпуса). Две другие дивизии корпуса Даву — Фриана и Морана — перешли Колочу близ деревни Алексинки — очевидно, в районе Алексинского брода: данное обстоятельство совершенно опровергает факт присутствия наших егерей в Алексинках к началу Шевардинского сражения. Сообщается, что, миновав Фомкино, Компан разделил свои войска: сам во главе 1-й бригады (57-й и 61-й полки) двинулся на Доронино, намереваясь охватить Шевардинский редут с юга, другую бригаду (111-й и 108-й полки, в редакции Фоссена) послал в обход редута с севера. Мюрат поддерживал атаку Компана, и мы опять-таки подчеркиваем: никакого сопротивления со стороны русских егерей при движении к редуту французы не встретили, пока не приблизились к позиции русской армии. Рассказывает Н. И. Андреев: «Тогда неприятели правее нас стали показываться колоннами на поле. Нашей дивизии Тарнопольский полк пошел колонной в атаку с музыкой и песнями (что я в первый и последний раз видел). Он после бросился в штыки в глазах моих. Резня недолго была, и полкового их командира ранили в заднюю часть тела на вылет пулею. Его понесли, и полк начал колебаться. Его место заступили, полк остановили, и он опять бросился в штыки и славно работал. После остановились, прогнав неприятеля, и нас сменили"88.
На последние слова Андреева особенно хотелось бы обратить внимание, ибо французы будут утверждать, что сходу овладели редутом.
Тем не менее, уступая натиску численно превосходящего противника и «обойденные другими неприятельскими колоннами», наши войска оставили деревню Доронино и лес южнее нее и отступили к редуту. Здесь, предваряя дальнейшее, процитируем К. К. Сиверса: «Дабы подкрепить наших егерей, из лесу и деревни уже отступающих, я приказал Новороссийскому драгунскому полку под командою командира того полка майора Теренина пройти интервал между лесом и деревнею и атаковать неприятельские пехотные колонны, которые подкрепляли тиральеров. С отличною храбростию сей полк (…) исполнил сие повеление, первой эскадрон под командою капитана графа Сиверса атаковал одну пешую колонну, второй под командою порутчика Станиковича другую, третий под командою майора Борграфа, подкрепляющий оные эскадроны, неприятельскую кавалерию, четвертый под командою майора Мильфельда взял неприятельских тиральеров в тыл; каждый эскадрон имел лутший успех. Быв свидетелем сего геройского подвига, получил я пять пуль в левый бок и в ногу, но только от одной сильную контузию, и лошадь моя была ранена. Новороссийский драгунский полк, опрокинув неприятеля при первом его устремлении, после атаки (…) быстро и мужественно вторично атаковал наступающую неприятельскую кавалерию, оную опрокинул, преследовал, истреблял, но, встретя из лесу со всех сторон наступающую пехоту и не будучи подкреплен нашею пехотою, которая вся из лесу и деревни к редуту отступила, успел сей атакой прикрыть отступление нашей пехоты и отвоз орудия с ближайшей высоты (то есть с Доронинского кургана, где стояли 8 орудий 9-й конной роты подполковника Паркенсона. — В. Х.). Урон оного полка при обеих сих атаках был весьма значителен в штаб-обер-офицерах и нижних чинах"89.
Приходится только поражаться, насколько разноречивы показания русских и французских источников в том, что касается Шевардинского сражения: начинает порой казаться, что речь идет о совершенно разных событиях. Приведем лишь несколько примеров. Пеле: «Неприятель был опрокинут, и редут взят менее чем в час с самою блистательною доблестью». Коленкур: «Эта атака была проведена с такой силой, что мы овладели редутом менее чем в течение часа». «Поднявшись достаточно высоко, дивизия Компана окружила редут и взяла его после часового боя. Попытавшись вернуться, неприятель был наголову разбит; наконец, после 10 часов вечера он покинул соседний лес и в беспорядке бежал на большую возвышенность, чтобы соединиться с центром своей армии"90. Однако все обстояло, мягко говоря, не совсем так, о чем свидетельствуют некоторые другие участники сражения с французской стороны. Тот же Колачковский, упомянув о вступлении в дело дивизии Компана и «больших масс французской резервной конницы», продолжает: «Завязался горячий бой. Редут переходил несколько раз из рук в руки и наконец в 9 часов вечера остался за французами». Сходную картину рисует и Сегюр: «61-й полк трижды отнимал редут и трижды был вытесняем, но, наконец, он овладел им, истекая кровью и потеряв половину солдат». О значительной продолжительности Шевардинского сражения говорит и Тирион, старший вахмистр 2-го кирасирского полка корпуса Нансути: «До самого вечера легкая кавалерия не переставала производить свои многочисленные атаки во фланг и по обе стороны редута, пока его не очистили русские, и он не остался в наших руках». О «страшных усилиях», понадобившихся для овладения Шевардинским редутом, пишет и Куанье (штаб императорской гвардии)91. Пытаясь сгладить противоречия в суждениях французских авторов о Шевардинском сражении, В. Н. Земцов заключает: «Что же произошло тогда в действительности, мы, вероятно, никогда так и не узнаем"92.
Напрасное опасение. Отечественная историография имеет на этот счет достовернейшие свидетельства. Генерал-майор Д. П. Неверовский, командир 27-й пехотной дивизии, оборонявшей Шевардинский редут: «24 августа неприятель атаковал одну нашу батарею, которая была отделена от позиции, и я был первый послан защищать батарею. Страшный и жестокий был огонь; несколько раз брали у меня батарею, но я ее отбирал обратно. 6 часов продолжалось сие сражение в виду целой армии, и ночью велено мне было оставить батарею и присоединиться на позицию к армии. В сем-то сражении потерял я почти всех своих бригадных шефов, штаб- и обер-офицеров; и под Максимовым моим лошадь убита. Накануне сего сражения дали мне 4000 рекрут для наполнения дивизии; я имел во фронте 6000, а вышел с тремя. Князь Багратион отдал мне приказом благодарность и сказал: «Я тебя поберегу"93. Начальник штаба 2-й армии генерал-майор Э. Ф. Сен-При: «24-го в 4 часа неприятель, остановившись в расстоянии пушечного выстрела от нашего центра, продвинул свои колонны вправо, и к 5 часам наш арьергард был оттеснен в сферу огня отдельного неоконченного редута близ Шевардина. Лес левее этого редута и сама деревня были заняты 27 дивизией и двумя егерскими полками. Артиллерийский и ружейный огонь продолжались с 5 до 7 часов как против фронта укрепления, так и против центра позиции. Французские колонны неоднократно атаковали батарею этого редута, которая до четырех раз переходила из рук в руки. Наконец с наступлением ночи она осталась во власти французов. Мы потеряли при этом три орудия, которые были подбиты, но отняли у них шесть во время нескольких блестящих атак, произведенных кавалерией 2 армии"94. Генерал-лейтенант А. И. Горчаков, командовавший левым флангом в Шевардинском бою: «Сражение было самое жаркое. До самой темноты все три пункта (деревня Шевардино, редут и лес на оконечности левого фланга. — В. Х.) были удержаны"95. Генерал от кавалерии Л. Л. Беннигсен: «После полудня французы произвели усиленную рекогносцировку со стороны нашего левого фланга; это вызвало довольно жаркое дело, окончившееся к вечеру потерею нескольких тысяч человек с обеих сторон, причем мы овладели 8-ю орудиями, а французы 5-ю"96. Генерал от инфантерии П. И. Багратион: «Неприятель, шедши беспрерывно вслед за нашими армиями, 24-го числа, сбивая наши аванпосты и тесня их, сблизился к линии, армиями занимаемой в 10 часов утра. В сие время сражение началось кровопролитное и продолжалось 9 часов до самой глубокой ночи; стремление неприятеля в важных силах обращено было, можно сказать, главнейше на один левый фланг, занимаемой вверенной мне второю армиею. И хотя неприятель усиливался и, возобновляя свои колонны, старался опрокинуть наши войска, но храбростию русских везде поражаем был с сугубою и гораздо важнейшею потерею"97. Н. Б. Голицын, ординарец Багратиона: «24-го числа августа в направлении от Колоцкого монастыря к деревне Шевардиной большая часть армии князя Багратиона вступила в бой. Битва была кровопролитная и продолжалась до поздней ночи. Несколько орудий были отбиты у неприятеля, мы лишились части своих"98. Георгиевский кавалер из дивизии Неверовского: «Под Шевардиным дрались мы ночью, как днем: деревня горела. Отвели нас назад, совсем ночь была"99.
И так далее, и так далее, и так далее. Нетрудно заметить: русские источники не противоречат друг другу в том, в чем решительно не согласуются между собой источники французские, а именно, что Шевардинское сражение было исключительно упорным, продолжалось до самой ночи, редут же переходил из рук в руки, — и эта непротиворечивость свидетельств есть верный признак их подлинности. Констатируемый В. Н. Земцовым бессильный отказ французской историографии от «создания исторически достоверной картины» Бородинской битвы есть следствие игнорирования французами русских источников и, тем самым, проблема чисто «французская».
Лишний раз подтверждает вышесказанное, а также кое-что проясняет в обстоятельствах сражения рассказ Д. В. Душенкевича: «Часу во втором100 под прикрытием небольших возвышений, пред нашим флангом находившихся, французы, устроив сильные батареи (…) выслали охотников вперед и вдруг, выбежав из-за высот, рванулись на нас, предшествуемые адским огнем многочисленной своей артиллерии; от сего застонала родная земля под нами, ее верными защитниками. Чрезмерное превосходство сил неприятельских заставило двинуть встречу им гренадерские полки, за нами находившиеся, которые покуда к нам подошли, уже мы были засыпаны с редутом нашим гранадами, ядрами, картечью и пулями. Гренадеры, пред полками коих священники в облачении, с крестом в руках, шли истинно в страх врагам — геройски, у каждого в глазах сверкала слеза чистой веры, а на лице готовность сразить и умереть. Едва поравнялись они с батареею, как у всех нас настал штыковой бой; то опрокидывали мы штыками, то артиллерия и кавалерия французские атаковали нас. Это не сражение, но сущее побоище тут происходило; гладкое до сего поле приняло вид нивы, вспаханной от перекрестного рикошетного огня; ядра, гранады и картечи роями влетали в колонны наши или пороли землю пред нами, вздымая оную, засыпая фронт. Как ни противустояли усердно-верные сыны России, но несообразное преимущество сил неприятельских поверхностию своею к вечеру захватило батарею нашу с орудиями; ужаснейшее сражение на сем небольшом пространстве продолжалось до глубокого вечера с равным упорством, потом утихло"101.
Вряд ли стоит доказывать, что «сущее побоище», «продолжавшееся до глубокого вечера», мало напоминает блистательную атаку войск Великой армии, завершившуюся менее чем за час захватом Шевардинского редута и беспорядочным бегством русских. Слова Душенкевича «то опрокидывали мы штыками, то артиллерия и кавалерия французские атаковали нас» определенно свидетельствуют, что редут оспаривался противниками друг у друга. Душенкевич прямо утверждает: редут только «к вечеру» оказался в руках французов. Но даже если допустить, что последний действительно был захвачен в течение часа, то длившееся «до глубокого вечера» сражение что-нибудь да значило, почему-то ведь оно да происходило. Почему? И почему французская историография предпочитает умалчивать об этом?
Душенкевич отмечает также момент, который обыкновенно не находит отражения в литературе: после того как редут окончательно остался за французами, бой на какое-то время «утих"102. Вместе с тем в рассказе Душенкевича практически полностью опущен весь период «побоища», предшествовавший вступлению в дело наших гренадерских полков, о чем рассказывает Сиверс: «По усиленному неприятельскому наступлению, невзирая на действие артиллерии, редут был нашей батарейной артиллериею оставлен, вместе с оной часть пехоты, у прикрытия находящейся, отступила, между тем что легкая артиллерия с правой стороны редута продолжала действие. Артиллерии генерал-майор Левенштерн, усмотрев отступление батарейных орудий, без замедления возвратил оные в редут, также и отступившие пехотные баталионы. Неприятель был остановлен еще на некоторое время в его наступлении, но, получив подкрепление, завладел редутом. Хотя защищение оного не мне было препоручено и хотя пехота не состояла в моей команде, но я старался убеждениями моими и ободряя собственным примером понудить пехотные баталионы взять редут обратно. Дважды я сам у рва бруствера находился, подвергаясь в самые большие опасности, но тщетны были мои усилия"103.
Отсюда видно: защитники Шевардинского редута отступили от него (мы подчеркиваем — отступили, а не были выбиты), фактически продолжив общий отход от Доронино. Это отступление остановил начальник артиллерии 2-й армии генерал-майор К. Ф. Левенштерн, возвративший «батарейные орудия и пехотные баталионы» на позицию. Когда же усилившийся неприятель выбил-таки оттуда русских, они дважды, хотя и безуспешно, пытались вернуть редут.
Возникает ощущение неразберихи, царившей в тот момент на нашем левом фланге, которое (ощущение) получает неожиданное подтверждение: «Под Шевардиным настоящего распорядку не было: француз валит с фронту, с левого фланга и с правого, а у нас когда-то догадались за гренадерами и конницей послать. Отдувайся, как знаешь! Как нас, до приходу кирасир, потеснили шибко, батальонный наш осерчал и говорит: «Гунство! Никакого распорядка путем не сделают, а потом горячку и порят!"104
«Порят горячку» — значит пытаются малыми силами отбить редут у численно превосходящего противника. Но зачем? Кто здесь распоряжается? Слушаем Левенштерна, оказавшегося на левом фланге в наиболее критический момент: «Августа 24-го числа в 2 часа пополудни неприятель показался в больших силах против редута, бывшего впереди настоящей нашей позиции, и, выстроя с двух сторон сильные батареи, открыл действие из оных105. Я имею препоручение от г. генерала от кавалерии барона Беннигсена106 и Его сиятельства г. главнокомандующего князя Багратиона осмотреть редут, в силах ли он будет держаться от стремительных атак, неприятелем на оный деланных». Уже в этих словах слышится сомнение то ли в возможности, то ли в целесообразности удержания Шевардинского редута, которое, на наш взгляд, и заключает в себе объяснение наблюдаемого нами на нашем левом фланге при начале Шевардинского сражения несогласия в командовании. Левенштерн продолжает: «Почему я, приехав туда, приказал открыть действие из орудий, стараясь сколько возможно сбивать противостоящие неприятельские батареи. Сначала успех соответствовал желанию, но между тем сильнейшая неприятельская колонна стала приближаться, имея направление свое прямо на укрепление; увидев сие, я велел обратить весь огонь против неприятельской пехоты, которая и была тем опрокинута. Учредив все, поехал донести о происходившем к г. главнокомандующему князю Багратиону и, возвращаясь с новыми от его сиятельства поручениями, нашел нашу пехоту, прикрывающую укрепление, уже ретирующуюся, а за нею и всю артиллерию. В сем случае нимало не медля, я возвратил пехоту на прежнее место и, поставя артиллерию опять на укрепление, усилил правый фланг оного новыми орудиями на батарею подполковника Саблина. Сражение началось еще упорнее"107.
Вот то отступление, о котором рассказывал Сиверс. В принципе оно вполне предусматривалось распоряжением Кутузова, сделанным 23-го числа при обозрении левого фланга позиции: «В случае нападения неприятельского сей фланг отступит и станет между упомянутой (Центральной. — В. Х.) высотой и деревнею Семеновской"108. Тем не менее, оно решительно не могло совершаться без приказа109. Но кто отдал его? Подсказку находим у С. И. Маевского, ординарца Багратиона: «Князь (имеется в виду Багратион. — В. Х.) обратил внимание на отдельную батарею. Но увидя, что неприятель врезывается в центр линии, снял с нее (с батареи. — В. Х.) войска и послал в подкрепление дерущихся. Беннигсен спорил, но князь настоял. Военное искусство решит, кто из них прав и кто виноват; но я скажу: командир дивизии Неверовский, следуя по новому назначению, спрашивает меня: «брать ли ему с собой пушки?"110.
Так произошло «отступление», и именно К. Ф. Левенштерн не дал ему до конца осуществиться — нечаянно, конечно. Недаром столь откровенная досада слышится в словах Маевского по адресу «генерала Левенштерна, силившегося завладеть своею бата-
реею, когда на ней и подле нее стоял целый французский корпус!"111 — тут явно сквозит начальническая досада Багратиона. О настроении последнего во время Шевардинского сражения поведал Беннигсен, опуская неблагоприятные для себя детали: «Во время этого дела (Шевардинского. — В. Х.) я отправился на наш левый фланг к кн. Багратиону. Он вполне разделял мое мнение, что Наполеон с главными своими силами сделает главное нападение на наш левый фланг; он предвидел, что последует, если наша армия будет оставаться на занимаемой ею позиции, именно, что наше левое крыло будет оттеснено с потерями. Я обещал ему представить главнокомандующему всю опасность, которая грозит части нашей армии. По моем возвращении я отправился к князю Кутузову и дал подробный отчет всего осмотренного и замеченного мною. Я ему повторил предложение, сделанное накануне, сократить нашу боевую линию, приблизив правый фланг, но никаких распоряжений об этом не последовало"112.
Здесь — бесспорное свидетельство вполне сознательного расчета Кутузова при расположении войск на Бородинской позиции (в историографии Бородинской битвы данное расположение до сих пор признается ошибкой Кутузова!); этот расчет идет вразрез с мнением и главнокомандующих обеими армиями — Барклая и Багратиона и даже с мнением начальника штаба Беннигсена, и все же Кутузов не только не следует их неоднократным предложениям «сократить нашу боевую линию» и тому подобным, но, напротив, упорствует в обороне левого фланга, слабейшего участка своей позиции. Почему? Ведь не мог же он не понимать: атакуя вечером 24-го числа его боевые порядки, Наполеон вовсе не намерен был всерьез завязывать дела, а всего лишь стремился развернуть свои силы? Не означает ли сие, что, упорствуя в обороне левого фланга, Кутузов провоцировал Наполеона на усиление сражения, на принятие мер, способных привести к решительному перевесу французской стороны, — например, маневр по Старой Смоленской дороге или захват села Бородино? Однако Наполеон лишь усиливает фронтальный натиск на левый фланг русских. Кутузов во время боя находится в центре расположения войск, за 6-м корпусом — в точном соответствии с диспозицией, что лишний раз подчеркивает значение, придававшееся им Шевардинскому сражению. В числе прочих его наблюдал тогда прапорщик 12-й легкой артиллерийской роты Н. Е. Митаревский (6-й пехотный корпус): «Подъехал к нашему корпусу фельдмаршал и сел на складное кресло спиною к неприятелю между 7-й и 24-й дивизиями. (…) Склонивши голову, сидел он в сюртуке без эполет, в фуражке и с казачьей нагайкой через плечо. (…) Пальба беспрестанно усиливалась. Фельдмаршал все сидел в одном положении; часто подъезжали к нему офицеры; он, казалось, что-то коротко говорил, был серьезен, но лицо имел покойное. Из престарелого вождя как будто исходила какая-то сила, воодушевлявшая смотревших на него"113.
Примечательно, что Кутузов сидит, так сказать, спиной к разыгравшемуся Шевардинскому сражению, то есть лицом обращен в сторону своего правого фланга, беспокоясь о нем, очевидно, гораздо более. И это понятно — в атаке неприятеля на наш левый фланг уже не оставалось для Кутузова ничего неожиданного, тогда как намерения Наполеона относительно фланга противоположного были все еще неясными.
Вернемся к повествованию Левенштерна, возвратившего войска в Шевардинский редут: «Неприятель быстро стремился вперед, получая беспрестанно сильные подкрепления, будучи прикрываем с боков батареями, и, невзирая на множество убитых и раненых от сильного с нашей батареи картечного огня, приблизился наконец к самому укреплению; я, видя опасность, взял прикрытие из 27-й дивизии — бригаду полковника Княжнина114, ударил в штыки и принудил его податься назад, чем преподал средство нашей артиллерии снова начать свое действие. Сим мужественным отпором стремление неприятельское остановлено и малым количеством орудий и пехоты удержано место до самой ночи"115. Ни слова о том, что редут был захвачен неприятелем или что «нас, до приходу кирасир, потеснили шибко». Напротив: «Малым количеством орудий и пехоты удержано место до самой ночи». Это уже преувеличение, особенно если учесть, какое количество неприятельских сил отечественная историография выдвигает против защитников редута. Тем не менее некоторые детали, важные для понимания общей картины, в рассказе Левенштерна мы все-таки находим. «В сем деле, — пишет он далее, — особенно отличились 12-й артиллерийской бригады подполковник Саблин и многие обер-офицеры сей же бригады, и поставленные мною на правом фланге 2-й Западной армии легкая рота N 47-го и 4 орудия легкой же роты N 21-го, кои, невзирая на сильнейшую канонаду со стороны неприятельских батарей, ответствовали оной с величайшим для неприятеля уроном до самой же ночи"116.
Таким образом, мы, с одной стороны, получаем подтверждение того, что сражение 24-го августа действительно происходило в том числе и на правом фланге 2-й армии, а с другой — освобождаемся от предубеждения, сложившегося в литературе относительно количества и расположения батарей в районе Шевардинского редута, где находились, оказывается, далеко не все 46 орудий, насчитываемых отечественной историографией в Шевардинском бою117. По крайней мере 16 из них (12 орудий 47-й и 4 орудия 21-й легких артиллерийских рот) стояли на правом фланге 2-й армии, то есть не только «справа от редута», где их обыкновенно помещают, но даже справа (севернее) от деревни Шевардино118. Именно здесь, «в центре линии», куда «врезывался неприятель» и куда Багратион, если наше предположение верно, намеревался перебросить войска с Шевардинского редута, остановленные Левенштерном, сражение, по оценкам ряда наблюдателей, носило наиболее ожесточенный характер. «Местом главного, упорнейшего боя сделались, по-видимому, кустарники впереди Шевардина. Ружейный огонь гремел там с такой силой, как будто тридцать батальонов принимали в этом деле непосредственное участие"119. «Самая кровавая схватка завязалась у д. Шевардиной. Здесь мне представилась ужаснейшая картина обоюдного ожесточения, которой впоследствии нигде не встречал. Сражавшиеся батальоны, русские и французские, с растянутым фронтом, разделенные только крутым, но узким оврагом, который не позволял им действовать холодным оружием, подходили на самое близкое расстояние, открывали один по другому беглый огонь и продолжали эту убийственную перестрелку до тех пор, пока смерть не разметала рядов с обеих сторон. Еще разительнее стало зрелище под вечер, когда ружейные выстрелы сверкали в темноте как молнии, сначала очень густо, потом реже и реже, покуда все не утихло по недостатку сражавшихся"120.
«Убийственность» перестрелки, происходившей по сторонам узкого оврага у деревни Шевардино, подтверждается и другими источниками (исключительно русскими, ибо во французской историографии свидетельства об ожесточенности Шевардинского сражения отсутствуют, что опять-таки весьма показательно). Так, в документах о действиях Астраханского гренадерского полка в бою при Шевардине читаем: штабс-капитан Котляревский «выслан был в стрелки с ротою против неприятельских стрелков и вскоре ранен»; поручик Ельчанинов, «будучи выслан против неприятельских стрелков, действовал с большим успехом и после полученной раны его капитаном не прежде отступил, как уже из 120 человек осталось только 18 человек»; рядовой Эльгис Арденсон, «бывши за вице-унтер-офицера, принял от раненого прапорщика Лазинского командование над полувзводом, рассыпанным в стрелки против засевшего неприятеля в кустарниках; находясь впереди и ободряя товарищей своим примером в поражении, наконец вытеснил неприятеля из столь выгодной его позиции, занял оную и удерживал до глубокой ночи"121.
Однако гренадеры относились к резерву 2-й армии и вступили в дело позже — вначале же «впереди Шевардино», на правом фланге 2-й армии сражались только егерские полки 12-й и 26-й дивизий, поддерживаемые огнем 16-ти легких орудий 47-й и 21-й артиллерийских рот. Приведем подробности действий 5-го и 42-го егерских полков, подтверждающие, что дрались они именно здесь, а вовсе не «в лесу, на оконечности левого фланга», как принято считать: капитан Свербеев (5-й егерский полк) «при овладении неприятелем части деревни бросился с гренадерской ротой на онаго в штыки с таким стремлением, что онаго совершенно поразил, а остальных обратил в бегство, при чем и ранен»; командир 42-го егерского полка Синенков «находился с полком у прикрытия леса, соединяя свою цепь с 5 егерским полком, удерживал стремление неприятельских стрелков и колонн, опровергая оные штыками в бегство, при чем и ранен"122.
Подчеркиваем: лес, «у прикрытия» которого располагался полк Синенкова, — это молодой лесок на противоположной стороне Семеновского оврага против центра позиции наших войск; его еще называли «кустарником». «Деревня» же — безусловно Шевардино, ибо «в лесу на оконечности левого фланга» никакой деревни не было.
Наши выводы подтверждаются и документами о действиях Фанагорийского гренадерского полка, сменившего 5-й егерский: подполковник Головин 2-й, посланный «для выгнания засевшего неприятеля в деревушке, имевшейся на левом фланге, исполнил поручение хорошими своими распоряжениями и неустрашимостью, где получил рану»; капитан Борейша «с ротою бросился в деревню и удерживался против многочисленного неприятеля; поручик Марков 1-й «отличился храбростью при нападении на неприятеля во рву и получил тяжелую рану"123. «Деревушка на левом фланге», «ров» — опять-таки приметы деревни Шевардино и оврага, на восточной стороне которого она стояла.
Н. П. Поликарпов утверждает: «Фанагорийский гренадерский полк первым из полков 2-й гренадерской дивизии вступил в дело 24 августа» ввиду тяжелого положения, сложившегося на участке 5-го егерского полка. «Главнокомандующий (Багратион. — В. Х.) вынужден был послать адъютанта егерской бригады 26 пехотной дивизии, капитана 5-го егерского полка Сосновского, привести Фанагорийский гренадерский полк на смену 5-го егерского полка"124. Однако, учитывая, что Поликарпов неверно устанавливает местоположение 5-го егерского («в лесу, на оконечности левого фланга»), его мнение относительно причины и времени задействования в бою фанагорийцев вызывает определенные сомнения. Во всяком случае, поликарповское объяснение данного события в принципе неверно: «Трогать какой-либо полк из стоявших тогда сзади Шевардинского редута Виленского, Одесского и Симбирского пехотных полков на смену 5-го егерского было уже невозможно, т.к. (…) массы французских и польских войск двигались для атаки Шевардинского редута"125. Это «было уже невозможно» совсем по другой причине: означенные полки действовали на разных флангах 2-й армии — относящиеся к 27-й дивизии на левом, а 5-й егерский полк на правом, причем оба фланга находились в деле. Вспомним, что говорит Паскевич: «В то же время, когда 24-го французы сделали атаку на Шевардино, они атаковали также и мой левый фланг"126.
Можем ли мы все-таки установить, когда вступили в бой гренадерские полки? В отечественной литературе на сей счет существуют разные мнения. Михайловский-Данилевский считает, что «чрезмерное превосходство сил неприятельских, двинувшихся в атаку на наш левый фланг, заставило князя Горчакова ввести тотчас в дело гренадеров"127. Однако это утверждение не выдерживает проверки фактами. Опять же вспомним: «А у нас когда-то догадались за гренадерами и конницей послать. Отдувайся как знаешь!» По Д. П. Бутурлину, «2-я гренадерская дивизия подошла к месту сражения около 8 часов вечера, сменив полки 27-й дивизии"128, то есть в полной темноте, так как над Бородинским полем «солнце всходило тогда в 5 часов утра, а заходило около 7 часов вечера"129. Поликарпов предложил компромиссный вариант: «Ввиду критического положения дел у Шевардинского редута Багратион прислал 2-ю гренадерскую дивизию. Она подоспела около 7 часов вечера к редуту, и из-за обладания им снова закипел бой"130. С тех пор вопрос этот в отечественной литературе более не дискутировался.
Что же говорят нам источники?
Сиверс, упомянув о двух безуспешных попытках наших войск отбить редут французов, продолжает: «Атакующие подкрепляются некоторыми гренадерскими полками 2-й дивизии, которых сам генерал-лейтенант Горчаков вел на неприятеля"131. Здесь мы получаем не только косвенное указание на время вступления гренадер в бой — после того, как дважды не удалось отбить редут, но и узнаем, что гренадерские полки, причем только «некоторые», возглавлял лично А. И. Горчаков132. Очевидно, это были «три гренадерские полка», перечисленные Горчаковым в составе подчиненной ему при Шевардине группировки. Мы можем даже назвать их, основываясь, в частности, на записке Горчакова к Карлу Мекленбургскому, отосланной после Бородинского сражения133: Киевский, Сибирский и Малороссийский.
Слушаем Сиверса дальше: «И в сем положении усмотрел я отважное предприятие неприятеля в виду нашей кавалерии взять нашу пехоту, атакующую редут, во фланг и тыл двумя сильными колоннами, между редутом и деревнею быстро наступающими. Я бросился к правому флангу кавалерийской линии, под моею командою состоящей. Два прибывшие кирасирские полка выстраивались впереди линии. Является ко мне командующий ими, храбрый полковник Толбузин 1-й. Указываю ему наступающие в близком уже расстоянии колонны неприятельской пехоты (…) в первой линии Малороссийской кирасирский полк, он с оным полком ударил на одну колонну, Глуховский полк на другую колонну, мгновенно опрокинуты и преследуемы за неприятельскую батарею, которою храбрые сии полки овладели и взятые пушки представлены им к своей команде. Харьковскому и Черниговскому драгунским полкам приказано было от меня подкрепить кирасир, тем прикрыт был их правой фланг, которым угрожали две пехотные колонны, с другой стороны деревни показывающиеcя. Два эскадрона Харьковского драгунского полка под командою майора Жбаковского, два эскадрона Черниговского драгунского полка под командою майора Мусина-Пушкина ударили на оные колонны и, опрокинув, овладели двумя пушками, которыми неприятель начал устраивать батарею в подкрепление его пехоты, но не успел сделать ни одного выстрела. Атаковавшие кирасирские и драгунские эскадроны, преследовав неприятеля, выстроились в порядок, неприятель не осмелился сделать малейшего покушения на сии полки"134.
Здесь описан, пожалуй, наиболее заметный эпизод Шевардинского сражения, когда наши войска общей контратакой около деревни Шевардино обратили вспять наступающие колонны французской пехоты и захватили ее орудия. Установить это время, а значит, и — относительно — время вступления в бой гренадер и кирасир позволяет рапорт полковника Юзефовича, командира Харьковского драгунского полка, от 10 сентября 1812 года: «В седьмом часу вечера, когда две неприятельские колонны показались на высоте горевшей деревни (Шевардино. — В. Х.) и начали уже огнем своим вредить нашей кавалерии, тогда полк, по данному повелению, атаковал оные — одну из них уничтожил, другую обратил в бегство и взял конное неприятельское орудие с картечным зарядом, не дав ему выстрелить"135.
«В седьмом часу вечера» — это определенно еще в светлое время суток; тем самым мы имеем право утверждать, что полки 2-й гренадерской дивизии генерал-майора Карла Мекленбургского и поддержавшие их полки 2-й кирасирской дивизии генерал-майора И. М. Дуки, то есть резервы 2-й армии, которые, согласно диспозиции, должны были «быть сберегаемы сколь можно долее», вступили в бой вовсе не в темноте (не к исходу дела), а еще засветло. Столь скорое введение резервов (через два — два с половиной часа после начала сражения, если считать от 4 часов пополудни) само по себе свидетельствует о том, что где-то между 6-ю и половиной 7-го вечера Шевардинское сражение достигло наибольшего накала, и со стороны русских потребовались дополнительные усилия для его поддержания. Зная о нерасположении Багратиона к упорной обороне вверенной ему позиции, можно не сомневаться: упорство это исходило именно от Кутузова. И тут в который уже раз приоткрывается сокровенное намерение главнокомандующего: придать Шевардинскому сражению значение генерального — с тем чтобы иметь основание отступить затем от Бородина, минимизировав таким образом жертву во спасение Москвы. Что отступления не последовало, говорит не только об успехе нашего сопротивления, но и об осторожности Наполеона, не позволившего себе 24 августа действий, способных спугнуть Кутузова с позиции (например, захват села Бородино или обход по Старой Смоленской дороге корпусом Понятовского).
Дополнительные сведения об атаке драгун, важные для понимания общей картины боя, находим в документе, удивительным образом ускользающем от внимания исследователей. Речь идет о рапорте командира 2-й бригады 4-го кавалерийского корпуса (которую и составляли Харьковский и Черниговский драгунские полки) генерал-майора И. Д. Панчулидзева командующему кавалерией 2-й Западной армии генерал-лейтенанту Д. В. Голицыну от 4 сентября 1812 года: «Ваше сиятельство изволили установить сами Черниговский драгунский полк при батареи, на которой находился г. г.-л. кн. Горчаков, примыкая к оной левым флангом. Чрез весь день полк подвержен был не только сильному пушечному, но и ружейному огню, а потом во время атаки кирасирских полков оный пошел им на подкрепление и, проходя мимо пешей неприятельской колонны, с стремлением ударил на оную, более 300 ч. неприятеля легло на месте, а 2 орудия, находившиеся при колонне, взяты были полком, но как сильный отряд неприятельской кавалерии приблизился на подкрепление, то Всемилостивейше вверенный мне Черниговский драг. полк принужден был ретироваться назад; за скоростию и неимением подводным орудиям лошадей, принужден был оное оставить, а другое с 3 лошадьми отдано под квитанцию г. коменданта 2-й Западной армии Ладожского пех. полка майора Орженского, а потому и осмеливаюсь просить покорнейше Ваше сиятельство о исходатайствовании отличившимся в тот день штаб- и обер-офицерам, также и нижним чинам Монаршего награждения, список же оным равно как и убитым и раненым, при сем поднести Вашему сиятельству честь имею"136.
Теперь многое становится на свои места. Сиверс говорит только о двух захваченных харьковскими и черниговскими драгунами неприятельских орудиях, а не о трех, как явствует из наградных документов, потому что одно орудие черниговцы, контратакованные «сильным отрядом неприятельской кавалерии», вынужденно оставили «за скоростию и неимением подводным орудиям лошадей». Слова Сиверса: «Под командою Его сиятельства генерал-лейтенанта Голицына вся кавалерия 2 армии была устроена в боевом порядке позади батарей и редута на левом фланге» — не столько характеризуют расположение войск, сколько констатируют факт построения кавалерии 2-й армии лично генерал-лейтенантом Голицыным. Харьковский и Черниговский драгунские полки получают конкретные «координаты» — «при батареи, на которой находился г. г.-л. кн. Горчаков», причем Черниговский полк примыкал к ней левым флангом. Мы можем даже назвать эту батарею, служившую Горчакову командным пунктом: имеется в виду укрепление на пригорке, в 500 саженях восточнее Шевардинского редута, по словам Колачковского, «примыкавшее к лесу и как бы служившее для укрытия резерва» (на карте Пресса, Шеврие и Беньо, напомню, оно отмечено цифрой 2).
Именно эти «два драгунских полка» — Харьковский и Черниговский, находившиеся на правом фланге кавалерийской линии 4-го корпуса, подразумевал Горчаков, перечисляя состав подчиненной ему при Шевардине группировки. Одновременно проясняется и весь ее состав. Она включала в себя только войска, попадавшие в обзор Горчакова во время боя. Вот почему мы не видим в ней упоминавшихся выше Киевского и Новороссийского драгунских полков, а также двух эскадронов Ахтырского гусарского полка — они действовали на левом фланге кавалерийской линии 4-го корпуса, то есть за западным уступом леса, близ которого на батарее находился Горчаков, и потому оказались вне поля зрения генерал-лейтенанта.
2-я кирасирская дивизия (Горчаков числит ее у себя в полном составе137 и до начала кавалерийской атаки «держит вне выстрелов"138) стояла, следовательно, за восточным уступом того же леса. В противном случае, если б она по-прежнему находилась в резерве 2-й армии, Горчаков просто не мог бы ею располагать. «Два сводные гренадерские баталиона» (из четырех, заявленных М. С. Воронцовым139), обнаруживаемые в составе группировки Горчакова, подошли к нему только к концу сражения140, и подробности их действий нам неизвестны. Можно лишь предполагать, что другие два сводно-гренадерских батальона Воронцова сражались там же, где и три прочие гренадерские дивизии, — в районе деревне Шевардино141. Однако присутствие в горчаковской группировке 5-го егерского полка продолжает озадачивать. Мы находим данному факту только одно объяснение: 5-й егерский полк действовал в районе деревни Шевардино, и потому об этом могло стать известно Горчакову.
Прояснив положение наших войск на левом фланге, вновь обратимся к атаке харьковских и черниговских драгун. Французская историография ничего о ней не знает и, похоже, не хочет знать. Единственное имеющееся у нас свидетельство с французской стороны настолько отлично от того, что известно из русских источников, что начинаешь всерьез сомневаться в его адекватности. Речь идет о рассказе полковника де Чюди из 2-й дивизии Фриана (как раз и наступавшей правее (севернее) Шевардина), в свою очередь пересказанном В. Н. Земцовым почти в буколическом духе. Итак, «в районе 7 вечера, когда 2-я дивизия уже готовилась разбить свой бивак» (и это посреди «побоища»!), ее вдруг потревожила невесть откуда взявшаяся русская кавалерия («драгуны», замечает в скобках Земцов). Что за наглость — лишать людей заслуженного отдыха! Полковник де Чюди, командовавший 2-м и 3-м батальонами полка Жозефа Наполеона, получает приказ принять соответствующие меры. «Скрытые сумерками и горящими домами деревни» (sic!), означенные батальоны образовали каре. Далее коварный де Чюди отрядил «в качестве приманки» (sic!) «роту вольтижеров, которая должна была привлечь внимание кавалеристов» (интересно, а куда те скакали?). «Уловка удалась, — с удовлетворением констатирует Земцов. — Драгуны, погнавшиеся за горсткой стрелков, оказались под огнем двух фасов каре». Финал передаем уже со слов де Чюди: «Кавалерия отступила в беспорядке, потеряв (…) десяток убитыми, между которыми был командовавший ими начальник, и большое количество раненых людей и лошадей; батальоны не потеряли ни единого человека"142.
Спрашивается, если батальоны де Чюди «не потеряли ни единого человека», то какие две неприятельские колонны, наступавшие правее (севернее) деревни Шевардино, опрокинули харьковские и черниговские драгуны и чьи орудия они захватили? Уж не выставленные ли «в качестве приманки»? Сомнения в достоверности рассказа де Чюди усиливаются еще тем обстоятельством, что драгуны, вспомним, отступили вследствие контратаки «сильного отряда неприятельской кавалерии», вынужденные даже бросить одно из трех отбитых неприятельских орудий, а вовсе не от огня французской пехоты…
Но ладно де Чуди. Куда более озадачивает отсутствие внимания к атаке наших драгун с нашей стороны. Кутузов в своем приказе по армии, отданном после Шевардинского сражения, ни словом не обмолвился об их успехе, приписав захват неприятельских орудий кирасирам: «Горячее дело, происходившее вчерашнего числа на левом фланге, кончилось к славе российского войска. Между протчим кирасиры преимущественно отличились, причем взяты пленные и пять пушек. Предписываю объявить сие немедленно по войскам"143. Эта оценка, сделанная торопливо и явно без учета всех обстоятельств сражения144, повторяется и в донесении Кутузова Александру I: «2-я же кирасирская дивизия, должна будучи даже в темноте сделать последнюю из своих атак, особенно отличилась. (…) При сем взяты пленные и 8 пушек, из коих 3, совершенно подбитые, оставлены на месте"145. «Официальные известия из армии от 27 августа» приводят количество трофейных орудий уже без изъятия трех подбитых: «2-я кирасирская дивизия после нескольких блестящих атак, в результате которых были взяты восемь пушек, особенно отличилась в этот день"146.
Д. П. Бутурлин хотя и числит за драгунами два захваченных у противника орудия, оставляет без объяснений, как эта цифра соотносится с пятью «взятыми» кирасирами…
Что ж, придется разбираться самим. Вернемся к описанию атаки кирасир К. К. Сиверсом. Итак, Малороссийский и Глуховский кирасирские полки опрокинули две неприятельские пехотные колонны, наступавшие между деревней Шевардино и редутом, и захватили орудия (сколько — Сиверс не говорит), «представив» их «к своей команде». А теперь дадим слово французам. Рассказывает Фоссен, как раз и находившийся в составе опрокинутых колонн (в его редакции, напомню, это — 108-й и 111-й полки): «Холм (Шевардинский редут. — В. Х.) уже был наполовину обойден нами, как наши вольтижеры бросились штурмом на него и забрали неприятельские орудия147.
В это время бригада двинулась вперед по ложбине, имея этот холм с правой стороны и какую-то горящую деревню (Шевардино. — В. Х.) с левой. Когда же мы уже почти догнали отступающего неприятеля, он вдруг остановился, повернул назад и открыл по нас стрельбу повзводно. Храбрый батальонный командир Ришер тогда прискакал к фронту первого батальона и скомандовал: «Гренадеры! Вперед, в штыки!» Скоро взводы первого батальона так приблизились к неприятелю, что некоторые гренадеры уже пустили в дело штыки148, как вдруг на нашем правом крыле появился находившийся в роще, в засаде, неприятельский кирасирский полк, причем наши находившиеся в застрельщиках вольтижеры были смяты неприятельскими кирасирами. Наш полковник скомандовал: «Полк, стройся в каре», но уже было поздно, и когда полковник скомандовал отступление, то кирасиры обрушились на передовых из первого батальона, пробились сквозь каре, построенное второпях, и изрубили саблями всех, кого могли только достать. Прочие батальоны начали отступать в большом беспорядке; уцелевшие могли еще спастись благодаря одному селению, расположенному с нашей левой стороны и загоревшемуся в ту минуту, когда мы к нему приблизились (та же самая деревня Шевардино. — В. Х.). Тем временем стемнело; солдатам кричали: «111-го сюда», другие кричали «108-го сюда». Когда мы таким образом понемногу собрались, то какой-то стоящий вблизи французский пехотный полк бросился к оружию, ошибочно полагая, что мы русские, и стал стрелять в нас149. Тогда храбрый адъютант-майор Ристон получил приказание спешно отправиться туда с объяснением, что стоящие-де у деревни войска французы; Ристон столь же счастливо, как и отважно, отправился галопом навстречу дождю из пуль и заставил этот полк замолчать. В этой злополучной стычке наш полк потерял около 300 человек убитыми, между ними батальонного командира с его адъютантом, майором150, и 12 субалтерн-офицеров. Вся полковая артиллерия с людьми и обозом погибла, только немного пехоты с трудом спаслось"151.
«Вся полковая артиллерия» — это, согласно штатному расписанию 111-го полка, 4 орудия152, и именно такую цифру называет Горчаков: «Сражение было самое жаркое, до самой темноты все три пункта (то есть деревня Шевардино, редут и лес на оконечности левого фланга Бородинской позиции. — В. Х.) были удержаны, я оставался в надежде и желании, что совершенная темнота ночи прекратит оное, но между Курганом и деревнею услышал я сильный топот неприятельских войск, темнота так уже велика была, что издали усмотреть нельзя было количества оных, а по звуку только узнать можно было, что это была кавалерия, и в значительно сильной колонне. Кирасирскую дивизию до сей минуты я не употреблял еще в дело и держал оную вне выстрелов, тут послал ей повеление наипоспешнейше идти атаковать сию неприятельскую колонну. Но при всей поспешности необходимо нужно было несколько минут Кирасирской дивизии для достижения неприятеля, а в сии минуты неприятель, придвинувшись быстро в интервал между Курганом и деревнею, мог разрезать сии два пункта и поставить нас в сильное затруднение; надлежало необходимо остановить стремление неприятеля до прибытия Кирасирской дивизии, а в резерве оставался у меня единственно один баталион Одесского пехотного полка, и довольно слабый153, я воспользовался сильной темнотою, приказал сему баталиону идти атаковать неприятеля, но запретил стрелять, а идучи, бить сильно в барабаны и кричать ура; сие отчаянное действие получило совершенный успех, ибо остановило движение неприятеля, в сие время Кирасирская дивизия поспела прилететь, пошла в атаку, опрокинула неприятеля и взяла у него четыре пушки (взятие коих нигде не упомянуто, а зачтено оными взамен числа потерянных нами в сражении 26-го августа). После сего поражения неприятельский огонь совершенно прекратился, и мы остались на своих местах до полуночи; тогда я получил повеление оставить сии места и идти на позицию, где готовились принять баталию и где оная была 26-го августа"154.
Чувствуется, что по прошествии времени (не будем забывать: письмо Горчакова датируется 1837 годом) данный эпизод в сознании автора выделился из контекста сражения, стал самостоятельным, оброс литературными подробностями, которые, хотя и украшают повествование, не всегда соответствуют действительности. Так, кирасиры у Горчакова идут в атаку уже в полной темноте, когда наступающего неприятеля «усмотреть нельзя», а «по звуку только» можно определить состав и значительную его численность. У Сиверса же и Фоссена атака кирасир происходит еще засветло, так что Сиверс способен «усмотреть» неприятельские колонны. Тем не менее все трое единодушны относительно места действия — между редутом и деревней Шевардино, и вступление в дело кирасир в их рассказах одинаково сопровождается захватом неприятельских орудий. Это дает нам основание считать эти свидетельства Сиверса, Фоссена, Горчакова и даже литературные обработки Сегюра и Коленкура, канонизированные французской историографией, различными редакциями одного и того же эпизода сражения.
Удивляет другое: почему Горчаков полагает орудия, отбитые кирасирами155, не учтенными в числе трофеев русской армии? Трудно представить себе, чтобы генерал-лейтенант мог забыть о приказе Кутузова, с которым не был согласен и о котором тогда говорила вся армия156. Объяснение, на наш взгляд, отыскивается у Бутурлина, приводящего следующее описание атаки Малороссийского и Глуховского кирасирских полков: «Сии полки, под командою полковника Толбузина 1-го, тотчас построились в линию, сделали перемену фронта вправо и, ударив на неприятельскую пехоту, опрокинули оную» затем, «продолжая свои успехи, даже овладели батареей, впереди Доронина поставленной, с коей только 5 орудий могли увезти с собой, а три орудия, совершенно подбитые, оставлены были на месте"157. Пассаж, касающийся «овладения» кирасирами батареей противника, «впереди Доронина поставленной», прочно вошел в отечественную литературу, будучи полностью надуманным. Бутурлину понадобилось «отыскать» эту батарею, чтобы как-то оправдать соответствующие слова из донесения Кутузова к Александру I158. Однако ни русские, ни французские источники не подтверждают данного факта. Горчаков, принимавший, и не без основания, точку зрения Бутурлина за официальную, имел поэтому веские причины считать орудия, взятые кирасирами между редутом и деревней Шевардино и не вошедшие в реестр официальной историографии, неучтенными. К подобному мнению могла склонять генерала также и неудовлетворенность оценкой его роли в Шевардинском бою.
Идем далее. «Ночь была уже наступившей, — завершает описание сражения Сиверс, — еще действие пехоты около редута несколько продолжалось"159. Помните слова Георгиевского кавалера из дивизии Неверовского: «Под Шевардиным дрались мы ночью, как днем: деревня горела»? Мы находим и другое свидетельство, дополняющее сказанное выше. Д. В. Душенкевич: «Часу в 10-м ночи нам велено было освободить нашего фланга захваченную неприятелем батарею, охраняемую сильно; владеющие ею сделали нам встречу жесточайшую, но мы в несколько минут свое доказали — отняли редут обратно160 при значительной потере офицеров и нижних чинов с обеих сторон. В то же время догоравшие стога сена, зажженные вечером во время боя правее нас, помогли нам заметить, что сильная неприятельская колонна шла косвенно направлению, вероятно с тем, чтобы, отрезав нас, атаковать в тыл или с другою какою целью. Неверовский, поворотив свои полки направо, приведя мгновенно их в порядок, приказал Симбирскому, открыв полки, порох с оных долой, идти без выстрела и шума опять в штыки на ту колонну. Полк наш, с мертвой тишиною приближаясь к оной, напав внезапно и решительно во фланг, жестокое нанес поражение. Французы, оставя свое предприятие, в величайшем беспорядке бросились назад, мы смешались с ними, перекололи множество, преследовали, взяли одну фуру с медицинскими запасами, другую с белыми сухарями и две пушки, продолжая уничтожать далее161. Усталый, от трех часов пополудни беспрерывно в бою жарком находящийся, наш полк кричал дать в помощь кавалерию; Орденский кирасирский полк уже мчался по следам нашим; мы продолжали свое дело, не внимая шуму и гулу колонны кирасирской, пока голос начальства не пронесся: «Ребята, место кавалерии, раздайсь, раздайсь!» Пропустив кавалерию, остановились, и на сем кончились действия наши 26-го августа162. Бригадный наш командир полковник Княжнин, шеф полка Лошкарев и прочие все штаб-офицеры в нашем полку переранены жестоко, из обер-офицеров только 3 осталось невредимых, прочие кто убит, кто ранен; я также в сем последнем действии, благодаря Всевышнего! на зем