В Москве на улице Кравченко в трехкомнатной квартире, когда-то коммунальной, живут сейчас немолодые уже женщины — сестры Ирина Ниловна Меркулова и Елена Ниловна Щекотова с одиннадцатилетней Катей — внучкой Ирины Ниловны, которую они вдвоем опекают и воспитывают. Меня привели сюда переданные в нашу редакцию старинные фотографии из их семейного альбома. Сидим, беседуем. Указываю на снимок начала прошлого века: молодая монахиня с проницательным взглядом. Ирина Ниловна рассказывает: — Это моя двоюродная бабушка Васса Семеновна Верещагина (схимонахиня Иустиниана). Она была родной сестрой деда, но гораздо младше его, и потому в семье все звали ее не бабушкой, а тетей Васюшей. Здесь она также с родной сестрой (имени не помню), а вот на этой фотографии — с монахиней Серафимой, духовной наставницей будущего патриарха Пимена. Васса Семеновна дружила с ней и называла ее Евгешей. Род наш смоленский. Предки жили и похоронены в разных деревнях и селах Смоленской губернии (родители приехали в Москву в 1930-е годы). Прадед Семен к каждому празднику отправлял в ближайший монастырь подводу с продуктами. Васса — ей тогда было лет пять — всякий раз просила, чтобы ее взяли с собой. Однажды настоятельница оставила девочку в монастыре на недельку, и она настолько там прижилась, что не хотела возвращаться обратно. Так и стала проводить в обители почти все свое время. Научилась рукодельничать, играть на скрипке. За красивый голос низкого тембра ее прозвали? Васса-бас?.Когда разорили монастыри, тетя Васюша без вещей, без денег, без документов приехала к нам. Мама вспоминала, что, обычно веселая и громкая, она говорила нарочитым шепотом: ?Меня голоса лишили? (тетя всегда отличалась чувством юмора). Сходила на Лубянку узнать, как ей жить без документов, без работы, и, вернувшись, радостно сообщила: ?Господь опять все к лучшему устроил — приставили меня солдатам кашу варить, вот и я сыта?.Чтобы получить документы, тетя Васюша заключила фиктивный брак с Александром Ивановичем Верещагиным, учителем из Смоленской губернии. Он окончил Царскосельский лицей и Петербургскую консерваторию, знал четыре языка. В революцию разорили его Смоленское имение в Холмах, вскоре умерли мать и нянюшка, и Александр Иванович остался один, абсолютно неприспособленный к жизни. Они жили как брат с сестрой (тетя Васюша его опекала и называла? Шурок — ангел мой?).Умерла Васса Семеновна в день памяти Михаила Архангела в 1975 году — почти девяностолетней. В Егорьевск Московской области я приехала, когда она уже лежала при смерти. Тетя Васюша меня узнала — слезы потекли по ее щекам, но говорить она уже не могла, только левой действующей рукой беспрерывно перебирала четки. Несмотря на ночное время, в комнате собралось много народу. Вдруг все как-то враз уснули. Наступила тишина. И до того мне горько стало! Думаю: уходит последний в нашем роду молитвенник и даже перекреститься не может — правая рука парализована. Я со слезами сказала: ?Господи, прими дух схимонахини Иустинианы, прости и помилуй ее и живот вечный даруй ей? — и перекрестила ее. Она как будто ждала этого: тетя Васюша легко вздохнула — это был ее последний вздох. Отпевал ее архиепископ Серапион (Фадеев). Вот эту свою фотокарточку владыка подарил нам в 1984 году. Его уже тоже нет на свете. Не знаю, где он упокоился, но тогда просил оставить ему место рядом с могилой тети Васюши, которую всю жизнь считал своей духовной матерью. А познакомились они в нашем доме в послевоенные годы. Коля Фадеев учился у моей мамы Евдокии Евлампиевны Борисовой. Не раз он рассказывал нам о чудесном спасении своего отца на фронте: причитавшуюся тому пулю приняла на себя вшитая в рубашку иконка… Помню как сейчас: я собираюсь в музыкальную школу, а Коля тянет меня за руку: ?Пойдем в церковь в Брюсов переулок, там такой хор…? Позже схимонахиня Иустиниана была у архиепископа Серапиона алтарницей. А вот этот снимок напоминает мне о первых послевоенных годах. Я, еще девчонка, часто хожу в храм в Телеграфном переулке, где служит отец Василий. Мне кажется, батюшка как-то особенно любит меня — всегда первой подает крест… Впоследствии он стал митрополитом Гор Синайских. Примерно к тому же времени относится и эта фотография, сделанная в селе Текино Сампурского района Тамбовской области: моя бабушка Матрена Игнатьевна Борисова, ее старшая дочь Пелагея Евлампиевна, муж Пелагеи священник текинского храма Яков Ермолаевич Смирнов и их дочка Нина. Я часто ездила к ним на каникулы. А в Текино отца Якова Господь привел. Он был арестован в 1934 году, отсидел десять лет, и вот в октябре 1944-го его, совсем больного, отпустили. Шли они (не знаю, откуда) вдвоем с каким-то инженером — голодные и замученные. К ночи вдали показались огни, но сил у отца Якова уже не было, он собрался умирать и отпустил попутчика: ?Добредешь до людей, может, помощь поспеет, а если нет — прощай…? Оказавшись в селе (а это было Текино), инженер увидел храм. ?Недавно разрешили открыть, — пояснили ему, — священника только нет?. — ?А тут рядом в поле батюшка умирает??? Запрягли лошадей, поехали. Отец Яков лежал без сознания, одежда кишела вшами… Его выхаживали два месяца, с ложечки кормили. Он не стал дожидаться, пока сможет вставать, — сидя совершал требы. По просьбе сельчан отца Якова оставили в их храме. Много лет он прослужил здесь, отсюда ушел за штат по возрасту. Матушка Пелагея Евлампиевна приехала в Текино с детьми после войны. В войну они жили в оккупированной Смоленской области. У них с батюшкой, кроме дочки Нины, было еще четверо сыновей — Алексей, Иван, Николай и Павел. Павел во время оккупации помогал партизанам. Фашисты схватили его и еще одного подростка и объявили, чтобы утром все жители собрались на площади — будут вешать партизан. Матушка всю ночь слезно молилась. Утром неожиданно мальчишек отпустили. Трое сыновей стали летчиками. Старший, Алексей, воевал. В начале 1945 года его эскадрилья оказалась под Москвой. Молодого летчика на денек отпустили в Текино повидаться с родителями, тем более что отца он не видел много лет. Алексей приехал, когда в храме шла служба, и попросил передать отцу Якову, что ждет его. Батюшка, опасаясь очередного ареста, подошел к высокому — под два метра — широкоплечему военному и смиренно спросил: ?Что вам угодно? — ?Папа, ты меня не узнаешь?? Не только они — весь храм плакал. Отец Яков благословил сына. Больше он его не видел: 2 мая 1945 года Алексей Смирнов погиб под Берлином…Такая вот шла жизнь. Делили со всей страной горести, беды. До войны маме, как жене репрессированного, не разрешали учить детей. Нас сослали в Сырдарьинский район под Ташкентом. Меня ни в пионеры, ни в комсомол не принимали. Но озлобленности не было. После войны мама все же стала работать учительницей в Москве, ее даже наградили орденами Ленина и Трудового Красного Знамени. Ручеек веры в нашей семье никогда не иссякал. Мама ходила в Елоховский собор, я тоже часто посещала церковь. Одна из маминых подруг — Ольга Игнатьевна (фамилии не помню) — в юности была духовной дочерью патриарха Тихона. В войну она работала медсестрой в госпитале. Умерла раньше мамы, оставив нам свои фотографии. Вот две из них. На первой — будущий патриарх Тихон (сидит в центре в первом ряду). Крайний слева во втором ряду — молодой послушник Яков Анисимович Полозов, заслонивший патриарха своим телом, когда на Святейшего было совершено покушение. На второй фотокарточке — причисленный к лику святых в сонме новомучеников и исповедников Российских в 2000 году архиепископ Верейский Иларион Троицкий в бытность свою слушателем Московской духовной академии. Ольга Игнатьевна была хорошо с ним знакома. Помню, она плакала, рассказывая, что его в мороз, с воспалением легких, босиком, в одном исподнем, подгоняя штыками, водили по Петрограду…Перебираю эти снимки, гляжу на лица дорогих людей. Сколько пережито!.. Слава Богу за то, что семья наша во всех невзгодах и лишениях каким-то чудом смогла сохранить православную веру. Записала Н.А.Копылова
