«И гений, парадоксов друг..»

Московский городской педагогический университет совместно с издательством? Жизнь и мысль? приступили к реализации масштабного долговременного проекта — выпуску книжной серии? Библиотека МГПУ?, цель которой, по словам ректора университета В.В.Рябова, — донести до учащейся молодежи? высшие достижения отечественной мысли прошлого и настоящего?. Уже вышел двухтомник произведений М.М.Пришвина, сборник работ И.А.Ильина, двухтомник избранных трудов В.С.Непомнящего о Пушкине и о судьбах отечественной культуры.
В ближайших планах — собрание прозы и публицистики выдающегося русского историка Николая Михайловича Карамзина? О древней и новой России? (составитель и автор предисловия известный историк и писатель В.Б.Муравьев).
Сегодня, когда все вокруг — от? патриотов? до? либералов? — озабочены поиском некой? русской идеи?, которая нас в очередной раз должна спасти и вывезти, нелишне будет перечитать Карамзина, наверное, и не предполагавшего, что она, вечная, неизменная, незаслонимая никакой тьмой, когда-то окажется предметом неистовых повальных? поисков?.
Ниже мы публикуем предисловие к книге и одну из вошедших в нее статей — ?О любви к отечеству и народной гордости?. Перечитывать Карамзина необходимо — это ведь о нас, нынешних…

У любителей отечественной старины и историков заслуженным успехом пользуется в числе других классических русских мемуаров замечательная книга? Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово?. Рассказчица — Елизавета Петровна Янькова — прожила долгую жизнь: ее юность пришлась на царствование Екатерины II, последние годы — на время Александра II.

Люблю от бабушки московской
Я толки слушать о родне,
О толстобрюхой старине, —
писал А.С.Пушкин, и эти строки полностью приложимы к рассказам бабушки Яньковой. Ее рассказы касаются бытовой, частной жизни ее круга, в них нет ни политики, ни тенденции, и если она рассказывает о так называемых исторических событиях, то лишь в том плане, как они коснулись ее семьи, родных и знакомых. Правда, при этом она приводит такие характерные для эпохи детали, что они дают об эпохе и событиях гораздо более яркое и точное представление, чем иные исторические труды.
Круг наблюдений, взгляды и суждения Елизаветы Петровны — это взгляды и суждения той части дворянского общества карамзинских, грибоедовских и пушкинских времен, которое составляло его большинство. Не будучи ни вельможным, ни? диким?, оно занимало среднее положение и было основным кругом иногда прилежных, чаще случайных (как, например, сама Янькова) читателей изящной словесности, и в нем складывались настоящие, а не навязанные пристрастной критикой мнения о писателе.
Среди немногих писательских имен в? Рассказах бабушки? упоминается Карамзин — ему посвящена страничка с ее читательским отзывом о его произведениях.
?Карамзины — симбирские старинные дворяне, но совсем неизвестные, пока не прославился написавший? Русскую историю?. Они безвыездно живали в своей провинции, и про них не было слышно. (В другом месте книги Янькова подчеркивает, что Карамзин был? ни знатным, ни чиновным?. — В.М.)
Карамзин-историк в молодости путешествовал по чужим краям и описал это в письмах, которые в свое время читались нарасхват, и очень хвалили их, потому что хорошо написаны; я их не читывала, а с удовольствием прочитала его чувствительную историю о? Бедной Лизе?, и так как была тогда молода и своих горестей у меня не было, то и поплакала, читая.
Он жил тогда на даче под Симоновым монастырем и так живо все описал, что многие из московских барынь начали туда ездить, принимая выдумку за настоящую правду. Видя, что ему повезло, он напечатал немного спустя еще другую историю, которая тоже очень всем полюбилась, — ?Наталью, боярскую дочь?, а после того — ?Марфу-посадницу?.
Многие его критиковали за то, что он пишет разговорным языком, а другие его за это-то именно и хвалили. Мне все эти три истории очень нравились, и Дмитрий Александрович (муж рассказчицы. — В.М.) их весьма одобрял.
Когда Карамзин задумал писать? Русскую историю?, многие над ним трунили и говорили: ну где же какому-нибудь Карамзину тягаться с Татищевым и Щербатовым? На деле вышло, однако, иначе: он всех перещеголял, и Дмитрий Александрович, читая его исторические статьи, оставался всегда ими доволен и не раз говорил мне:
— Ну, матушка, этот, пожалуй, и твоего прадеда (В.Н.Татищева, автора многотомной? Истории Российской?. — В.М.) за пояс заткнет: мастерски и бойко он пишет, и очень легко его читать?.
Карамзин старался писать так, чтобы приохотить читателя к чтению, и как видим по бесхитростному рассказу Яньковой, цели своей он добился. А если человек прочел книгу, то затем, глядишь, и задумается над тем, о чем в ней написано.
Сам пройдя путь поисков и размышлений, Карамзин понимал, что его читатель идет тем же путем, и относился к нему как к спутнику, товарищу. В своих повестях, очерках, статьях он приглашает читателя к соразмышлению, ставит вопрос, высказывает свое мнение или сомнение, приглашает читателя подумать, не отрицая возможности, что тот найдет более верный ответ. Статьи Карамзина — беседы с другом-читателем.
Он беседовал с читателем на разные темы: философские, политические, нравственные, касающиеся повседневных человеческих забот и так называемых вечных проблем — о смысле жизни, о смерти, о Боге.
?Мой друг! — обращается он в одной статье. — Начто жить мне, тебе и всем? Начто жили предки наши? Начто будет жить потомство?
Такие вопросы ставили перед собой молодые люди карамзинских времен. Такие вопросы стоят перед человеком и в XXI веке. Потому-то остаются современными сочинения Карамзина.
Юный Карамзин воспитывался и вырос на идеях Просвещения — на вере в указанный его деятелями прогресс, — но, взглянув на действительность, он увидел, что его вера оказалась ложной, его постигло тяжкое разочарование, как, впрочем, и все его поколение.
Можно представить, с какой жадностью и волнением читали исповедь Карамзина люди его поколения:
?Кто больше нашего славил преимущества осьмогонадесять века: свет философии, смягчение нравов, тонкость разума и чувства, размножение жизненных удовольствий, всеместное распространение духа общественности, теснейшую и дружелюбную связь народов, кротость правлений и проч. и проч.
Конец нашего века почитали мы концом главнейших бедствий человечества и думали, что в нем последует важное, общее соединение с практикою, умозрение с деятельностью, что люди, уверясь нравственным образом в изящности законов чистого разума, начнут исполнять их во всей точности и под сению мира, в крове тишины и спокойствия насладятся истинными благами жизниѕ
Осьмойнадесять век кончается; что же видишь ты на сцене мира? Где плод наук и мудрости? Где возвышение кротких, нравственных существ, сотворенных для счастия? Век просвещения! Я не узнаю тебя — в крови и пламени не узнаю тебя — среди убийств и разрушения не узнаю тебя???
Поколение следует за поколением, возникают и подчиняют их себе новые теории, указывающие путь к благоденствию народов, снова и снова действительность опрокидывает эти теории, кидая своих поклонников в бездну разочарованияѕ Это известно и нам.
Карамзин анализирует свое состояние, он не спешит отбросить идеи Просвещения, понимая, что в них много истинно хорошего и нужного.
Несмотря на то, что надежды не оправдались, Карамзин не сомневался, что идеи Века Просвещения, порожденные желанием добра человечеству, будучи восприняты людьми, дадут им? истинные блага жизни?, и, более того, они уже оказывают свое влияние. Он отмечал черточки успехов просвещения в повседневной жизни: в чтении публичных лекций, в устройстве бульвара, где могли гулять люди всех сословий и т. д., а главное — он видел вокруг себя людей — не так уж много, но все же они были, — в своей жизни и деятельности руководствующихся этими идеями.
Видимо, так и следует относиться к поверженным учениям о социальных проблемах.
У Карамзина рано зародился интерес к истории. Уже в годы работы в? Детском чтении? он пишет небольшие статьи на исторические темы. С годами этот интерес рос, занятия историей становились все более глубокими. Он пишет статьи об отдельных событиях русской истории, и в 1802 году приступает к работе над капитальным многотомным трудом? История Государства Российского?. К тому времени он уже понимает, что история человечества идет не так, как хотелось бы философам, а по каким-то своим законам.
В ?Истории? Карамзин не следовал никакой ни экономической, ни политической теории. ?Не дозволяя себе никакого изобретения, — говорит он в Предисловии к? Истории?, — я искал выражений в уме своем, а мыслей единственно в памятниках… Историк рассуждает только в объяснение дел, там, где мысли его как бы дополняют описания?. В повествовании Карамзин придерживался двух принципов: правдивого изложения событий и здравого смысла. Доводы здравого смысла усваиваются трудно, их простота вызывает недоверие именно своей простотой. Но давно известно, что истина всегда бывает проста.
?Вечность? художественного произведения — и гомеровской? Илиады?, и романа Л.Н.Толстого ?Война и мир?, время создания которых разделяют три тысячелетия, — обусловлена одним: тем, что они рассказывают о вечном — о человеке, его чувствах, ощущениях, мыслях, о вечной тайне, которая остается тайной, несмотря на тысячелетние попытки проникнуть в нее, — о тайне феномена человека. Карамзин пишет историю, обращаясь к характеру и природе ее главного действующего лица — человека, одновременно и создателя своей истории и ее участника, ее властелина и невольника.
Отмечая проявляющиеся на протяжении тысячелетий истории России общие тенденции и закономерности ее общественного бытия, Карамзин обнаруживает их же и в современности, ибо национальный характер россиян (как и других народов), нравственные правила и убеждения — изменяются крайне медленно и сравнимы лишь с геологическими изменениями.
Знакомясь с событиями древней русской истории и зная современные, Карамзин имел обширное — тысячелетнее — поле для наблюдений и выводов. При таком глубоком и широком охвате материала перед его взором яснее проявлялись общие тенденции и направления внутреннего органического бытия и развития народа и государства, выявлялись наиболее соответствующие стране общественные отношения и государственное устройство, моральные, этические принципы жизни. Проведя линии в прошлом, Карамзин продолжал их наиболее вероятное направление в будущее. Будущее доказало, что его прогнозы часто оказывались верными.
Современников поразил прогноз Карамзина в 1812 году.
В августе 1812 года, когда французы приближались к Москве, Карамзин оставался в Москве. Современник записал его слова, сказанные им, когда стало известно об отходе русской армии к Москве после Бородинской битвы. Уже говорили о сдаче города.
?Карамзин, — рассказывает современник, — скорбел о Багратионе, Тучковых, Кутайсове, об ужасных наших потерях в Бородине и наконец прибавил: ?Ну, мы испили до дна горькую чашуѕ Но зато наступает начало его и конец наших бедствий?. Далее Карамзин обосновал свое мнение: Наполеон ведет войну захватническую, русские — справедливую. Наполеон отрезан от тылов, его союзники неверны: неминуем развал армии. ?Одного можно бояться, — заключил Карамзин. — Это одно — боязнь, чтобы Александр I сейчас не смалодушничал и не заключил мира?. (Отметим совпадение оценки положения и опасений Карамзина и М.И.Кутузова. — В.М.)
Правильные выводы Карамзина о будущем России, как ни странно, первыми оценили цензоры. Запрещая к печати в 1836 году работу Карамзина? О древней и новой России?, написанную в 1811 году и содержащую обзор истории, цензор писал, что ее часть, ?относящаяся к новой истории (то есть от Петра I) отличается такими идеями, которые не столько по новости их в литературном круге, сколько по возможности применения к настоящему положению не могут быть напечатаны?. На том же основании советская цензура в 1985 году выкинула этот труд из подготовленного сборника его избранных сочинений.
Мысли Карамзина об истории, и в первую очередь об истории и исторической судьбе России, сохраняют свою актуальность как в частных наблюдениях, так и в общем. Он рассматривает проблемы народа и власти, проблемы общие для любого социального строя и любой государственности, он указывает как на основное условие самого существования народа и государства — патриотизм, и анализирует, что собой представляет русский патриотизм.
В Предисловии к? Истории государства Российского? Карамзин писал: ?Но и простой гражданин должен читать Историю. Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей, как с обыкновенным явлением во всех веках, утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие, и Государство не разрушилось, она питает нравственное чувство, и праведным судом своим располагает душу к справедливости, которая утверждает наше благо и согласие общества?.
Объяснение Карамзина оказывается не только верным, но и необходимым гражданину сегодняшней России.
Самостоятельные, неординарные, не совпадающие с господствовавшими в его время, но тем не менее объективно правильные идеи и выводы Карамзина вызывали у различных групп его современников (кстати сказать, и потомков) неприязнь и критику.
Особенно жестко повели себя? молодые якобинцы? — будущие декабристы; они, по свидетельству А.С.Пушкина, по выходе? Истории Государства Российского? ?негодовали?.
Молодой Пушкин — весь во власти либеральных, антимонархических, декабристских идей — также воспринимал высказывания Карамзина-историка как проповедь крепостничества и самовластия. Близкие к Карамзину люди называли рассуждения историка, идущие вразрез с теоретическими постулатами, имеющими более или менее распространенное хождение в обществе, парадоксами. (?Толковый словарь? В.И.Даля дает объяснение тогдашнего значения этого слова: ?мнение странное, на первый взгляд дикое, озадачливое, противное общему?.)
В одном из, к сожалению, очень немногих сохранившихся фрагментов? Записок? Пушкина, сожженных им при получении известия о восстании 14 декабря 1825 года, он пишет о Карамзине: ?Однажды начал он при мне излагать свои любимые парадоксы. Оспаривая его, я сказал: ?Итак, вы рабство предпочитаете свободе?. Карамзин вспыхнул и назвал меня своим клеветником. Я замолчал, уважая самый гнев прекрасной души. Разговор переменилсяѕ?
В лицейские годы Пушкин был близок к Карамзину, так как тот знал его с детства, будучи близким приятелем его отца. Карамзин говорил с юношей откровенно, посвящал в свою работу. Память Пушкина сохранила многие устные высказывания Карамзина. Позже он припоминал их к случаю. Так, в 1824 году в письме к брату Льву, сетуя, что слуга забыл привезти заказанную поэтом Библию, он пишет: ?Библия для христианина то же, что История для народа. Этой фразой (наоборот) начиналось прежде предисловие Истории Карамзина. При мне он ее и переменил?. Предисловие датировано 7 декабря 1815 года, и в печатном варианте эта фраза имеет такой вид: ?История в некотором смысле есть священная книга народов, главная, необходимая?. Гораздо позже пушкинского письма, в 1862 году, были опубликованы черновые наброски Карамзина, и в них есть сообщенное Пушкиным сравнение: ?Что Библия для Христиан, то История для народов?.
Сравнение книги-Истории с Библией-книгой среди прочих параллелей имеет и еще одну: как Библию человек читает и перечитывает всю жизнь, и лишь так, постепенно, ему открывается ее смысл и мудрость, так же следует постигать Историю народа, возвращаясь к прочитанным страницам много раз и многие годы.
Парадоксы Карамзина с годами становились для Пушкина истинами, да и сама фигура Карамзина и его труды вырисовывались все более и более значительными.
По отзывам Пушкина видно, как его перечитывание сочинений Карамзина — поэта, беллетриста, публициста, историка — сопровождается не только глубоким проникновением в них, но и открытием новых идей и новой глубины в прежде известном. Определения и эпитеты к имени Карамзина меняются в нарастающей степени: ?великий писатель?, ?один из великих наших сограждан?, ?великий наш соотечественник?; перечитывая? Историю государства Российского?, Пушкин называет ее? бессмертной книгой?.
Прочитав неизданное сочинение Карамзина? О древней и новой России?, Пушкин говорит, что оно написано? со всею смелостию убеждения сильного и глубокого?.
У Пушкина есть незаконченное стихотворение. Оно стало очень известно благодаря популярной телепередаче:

О, сколько нам открытий чудных
Готовит просвещенья дух,
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг,
И случай, бог изобретательѕ

В рукописи имеются также зачеркнутые строки: ?готовит ум и труд?, ?готовит опыты веков?, ?и смелый дух?, ?гений — просвещенья друг?.
В сочинениях А.С.Пушкина этот отрывок печатается без комментариев.
Благодаря преимущественно естественно-техническому характеру телевизионной передачи? Очевидное — невероятное? и содержание этих строк Пушкина, бывших постоянным эпиграфом к ней, воспринималось как говорящее о научных технических открытиях. Однако, если отвлечься от восприятия пушкинских строк как эпиграфа к? Очевидному — невероятному?, то становится совершенно ясно, что в них говорится о других открытиях — открытиях, касающихся иной области деятельности и жизни человечества — духовной.
Ключевая строка: ?И гений, парадоксов друг?. Речь явно идет о Карамзине. ?Просвещенья дух?, ?просвещенья друг?, ?смелый дух? (смелость убеждений Карамзина подчеркнул Пушкин), ?ум и труд?, ?готовит опыты веков? — все эти выражения входят в характер и образ Карамзина.
Однажды Пушкин заметил: ?Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная?. Этой науке он предавался постоянно и с увлечением. Следуя за мыслями великого Карамзина, он открыл, что этот путь сулит нам много? открытий чудных?, может быть, самых нужных человеку, — открытий о нем самом, о его жизни, о прошлом, настоящем и будущем.
Наверное, стоит вслед за Пушкиным, но самому пройти этим путемѕ