Исчезающие островки

Неужели и жизнь отшумела,
Отшумела, как платье твое.
А. Блок

Далеко слышен шелест шагов по ковру из опавших листьев, тронутых первым морозом.
Какую только палитру красок и форм не бросила осень к ногам человека!
Вот на темную поверхность пруда невидимая рука положила диковинный семипалый лист. По каким лекалам кроила его природа? Этот лист обронил каштан — пока еще не частый гость среднерусского пейзажа.
Почти не слышно птиц. Лишь дрозды снуют по голым веткам рябин с уцелевшими кое-где гроздями ягод да изредка нарушает тишину перестук лесных кузнецов — дятлов.
Я снова на своей родине.
В старом парке, постепенно переходящем в лесопарк, а дальше в настоящий лес, по-прежнему шумят в непогоду вековые деревья.
В парке сохранилось несколько необычных строений. Они все кирпичные, с непривычно островерхими крышами. Бросаются в глаза красивая врезка постаревших брусьев в треугольном и арочном оформлении фронтонов, параболические окна, потемневшие и уложенные словно черепица, но по диагонали, листы железных кровель. В архитектуре этих зданий чувствуются дуновения сырых ветров из далеких Прибалтики и Восточной Пруссии с их средневековыми замками.
Здесь находится давно заброшенное имение, принадлежавшее княгине Ольге Петровне Долгоруковой (Долгорукой), урожденной графине Шуваловой. До самой революции княгиня являлась владелицей обширных местных земель, окрестных хуторов, поместий и сахарного завода. Все это она получила в начале 70-х годов XIX столетия в качестве свадебного подарка от своей матери, графини Софьи Львовны Шуваловой, урожденной Нарышкиной.
Нарышкины… Этот старинный дворянский род, по одному из преданий, происходил от крымского татарина Нарышко, который в середине XV века перешел на службу к великому князю Московскому Ивану III. А земли в наших краях — около 74 тысяч десятин — были пожалованы в 1691 году боярину Льву Кирилловичу Нарышкину — дяде Петра I. Расположены они вдоль верхнего течения Цны, включая междуречье реки и ее правого притока Выши.
Места красивые, тихие, вдали от наезженных дорог. Плодородные почвы, вокруг много добротного корабельного леса, бортные ухожеи (пасеки), заливные луга, пригодные для судоходства реки. И вдобавок ко всему — альты, флейты и свирели настраивающих по весне свои «инструменты» соловьиных квартетов.
Земли эти долго были в составе Тамбовской губернии, какое-то время (в 1920-х годах) входили в Воронежскую область, а потом их «прирезали» к Пензенской. В большей своей части это черноземы, но имеются значительные площади, «посоленные белью песка» (С.Есенин).
Со времени именитого царского родственника прошло почти 150 лет. Новая владелица здешних земель, деревень и поместий Софья Львовна Нарышкина, выйдя замуж за графа Петра Павловича Шувалова, построила в 1849 году на берегу реки Раевки (приток Выши) сахарный завод. Завод рос, горел, не раз перестраивался, на нем вводились различные усовершенствования, новые технологии. Он дожил до наших дней и работает до сих пор.
А вокруг покупали, получали за заслуги от царей или по наследству, а также в качестве приданого земли с деревнями и крепостными крестьянами графы Салтыковы, Чернышевы, Воронцовы-Дашковы, князья Долгоруковы, Оболенские, Атрыганьевы, крупные помещики и лесопромышленники Пашковы1, Зоммер, Нилов2, Башмаков и другие.
И поныне о бывших владельцах напоминают названия окрестных сел, деревень и некоторых железнодорожных станций: Нарышкино, Софьин хутор, Графинино, Салтыково, Пашково, Ниловка, Дашково, Башмаково, Генералово.
В 1920-х годах в кирпичные здания центральной усадьбы бывшего имения Долгоруковой завезли станки, другое оборудование и открыли школу фабрично-заводского ученичества (ФЗУ), которая стала готовить кадры для местного сахарного завода.
Летом, когда «фэзэушники» распускались на каникулы, на базе школы действовал пионерский лагерь.
Перед войной вместо школы ФЗУ было создано ремесленное училище, а позже организовали профтехучилище сельскохозяйственного профиля (СПТУ). Теперь оно профтехучилище (ПТУ) номер такой-то…
Я бреду по парку и не узнаю его. Уже нет некоторых зданий бывшей княжеской усадьбы, другие полуразрушены или стоят с дырявыми кровлями «готических» крыш и пугают девушек, учащихся ПТУ, пустыми глазницами оконных проемов.
Исчезли площадки для спортивных игр, уютные уголки для отдыха, цветники, ухоженные дорожки, некогда разбегавшиеся веером во все концы такого веселого в прошлом парка. Теперь его территорию перекроили-травмировали глубокие шрамы-колеи от автомобильных и тракторных колес, а на опушке вместо сгоревшей недавно оригинальной по архитектуре кирпичной сторожки встречает входящих в парк высокая железная труба котельной.
Ко мне подходят трое учащихся и пожилой мужчина. Знакомимся. Мужчина — Виктор Кузьмич Акулин, мастер производственного обучения ПТУ. Он приглашает зайти и посмотреть заброшенное здание напротив.
Здание кирпичное, с высоким чердачным помещением. При княгине в нем была прачечная, а после размещались столярный и слесарный цеха.
Поднимаемся на второй, чердачный этаж. Тусклый свет падает через два больших стрельчатых окна на фронтонах, в прорехи кровли проглядывает серенькое небо. Обращаем внимание на потолочные балки, которые в средней части не подперты стойками, а поджаты ажурными брусьями к высоким стропилам, а также на своеобразную систему отопления, при которой посредством «хитрых» дымоходов, расположенных во внутренней продольной стене, здание хорошо обогревалось от дровяной печки в подвале.
В другом здании сохранились остатки свинцовых труб. Они — от бывшего водопровода.
- В 1970-е годы для училища были построены двухэтажный учебный корпус и пятиэтажное общежитие, — рассказывает Виктор Кузьмич. —  Надобность в большинстве старых зданий отпала, стали они бесхозными.
Как-то собрались руководители близлежащих хозяйств и вроде бы договорились восстановить некоторые наиболее ценные в художественном отношении строения. Потом все разладилось. То не хватало рабочих рук, то денег… Да и руководители часто менялись. А какая красота пропадает!
Меня давно интересовало это имение и, конечно, сама княгиня. Ее канувшая в Лету жизнь, близкие ей люди и просто люди, окружавшие ее и оставшиеся служить в имении после 1917-го…
Но старожилов, помнящих то время, не осталось — спросить было некого. И направился я для начала в училище, в его бухгалтерию.

«Учебный корпус. Фундамент бутовый, стены рубленые, крыша железная. Год ввода — 1882-й, общая площадь 643 кв. м», — гласит запись в ведомости от 1972 года по переоценке основных фондов, сохранившейся в архивах бухгалтерии.
Речь в ведомости идет о главном господском доме.
В нем жила княгиня и ближайшее ее окружение.
Для дома выбрали поляну на окраине леса (нынешнего парка). Поляна большая, открытая для солнца целый день.
Окончание строительства княжеского дома совпало с освящением красивой каменной церкви в расположенном рядом волостном селе. Христорождественская церковь была построена на деньги княгини и пожертвования прихожан. Простоит она недолго — в следующем столетии, в середине 1930-х, ее сломают.
Внешне новый дом был оригинальным: большое здание, состоящее как бы из отдельных строений, соединенных в одно целое. Летом, когда пригревало солнце, бревна слезились тягучей душистой смолой. По углам две веранды и небольшие крылечки-входы с разных сторон. Большие окна смотрят на все стороны света. И еще красивая крыша с фонарями, запоминающимися трубами и железной кровлей, напоминающей страницы тетради «в косую линейку». Из мансарды были сделаны выходы на два балкона.
Один из фронтонов с балконом-лоджией имел под коньком украшение: деревянный резной обруч, внутри которого помещалось символическое изображение древнеславянского бога плодородия Ярила (такое толкование дали пензенские архитекторы, обследовавшие здание 26 лет назад).
Внутренняя планировка дома была удобной. Два зала (большой и малый) и комнаты разделяли соединяющиеся под прямым углом коридоры. Стены и потолок оштукатурены, их стык (падуга) украшен архитектурно-художественными элементами. Пол паркетный, отопление осуществлялось четырьмя каминами.
В мансарде имелось около десятка комнат — туда вела внутренняя лестница. Одна из комнат с камином, очевидно, служила княгине «светелкой».
Этот дом долго был единственным заметным зданием на усадьбе.
Лишь через десять лет, в 1892 году, рядом будет построен большой кирпичный дом для работников, постоянно обслуживающих имение, а также для гостей. Верхний третий этаж сделают деревянным. Потом этот этаж сгорит. «Гостевой» дом простоит в парке более ста лет. В нем многие годы будут находиться общежитие и столовая училища.
Теперь от него остались лишь развалины.
- А какова судьба деревянного дома? — спросил я у бывшего преподавателя училища, а ныне заведующего районным краеведческим музеем Владимира Михайловича Майорова.
- После строительства нового кирпичного учебного корпуса дом, в котором жила княгиня и в котором потом размещались учебные классы и дирекция, оказался без присмотра, — рассказывает Владимир Михайлович. — Я написал об этом заметку в областную газету. Из Пензы (а было это еще в 1976 году) приезжал второй секретарь обкома Мясников. Он оказался любителем старины. Осмотрел это и другие здания имения и обещал прислать комиссию. Такая комиссия вскоре появилась. Ее вывод сводился к следующему: «В области немало бывших имений и старинных усадеб, но почти все они в кирпичном исполнении. Здешнее здание бревенчатое и, пожалуй, одно из старейших. Его можно отнести даже к памятникам деревянного зодчества. Этот дом нужно сохранить!» Но Мясникова вскоре перевели на другую работу и этим все закончилось. Весной 1995 года дом княгини сгорел.
…Зимний Петербург.
Княгиня Ольга живет в доме Долгоруковых, что на Галерной, 77.
Княгине 32 года.
Редкие выезды на приемы, посещение театров и концертов, встречи со знакомыми. Некоторое оживление и бодрость приносят вечерние прогулки по Александровскому саду. Но излюбленное место — Летний сад.
Рауты, отдельные встречи, ответные визиты и вечерние прогулки скрашивают однообразие столичной жизни, позволяют отвлечься и на время забыть о делах.
Но чем ближе весна, тем все чаще приходят думы о затерянной среди лесов и снегов тамбовской земле. Там ждут завод, родовое вотчинное имение…
Семья Шуваловых принадлежала к высшей аристократии. Жизнь Софьи Львовны (1829−1894) и Петра Павловича (1819−1900) пришлась на царствования Николая I, Александра II и Александра III.
Шуваловы входили в придворный штат, и Петр Павлович, имея звание камергера, на пять лет (1857−1862) избирался петербургским губернским предводителем дворянства.
Хотя граф Петр слыл человеком умным, честным и добрым, но, в отличие от своего старшего брата Андрея Павловича, был совершенно бесхарактерен: никогда не мог ни на что решиться3. Не случайно всем состоянием — заводом, имениями и большим домом — управляла более молодая и энергичная Софья Львовна.
Их роскошный дворец на Фонтанке, 21 известен всему Петербургу. Когда-то хозяевами дома были Воронцовы, потом с 1799 года — Дмитрий Львович Нарышкин (1764−1838) — богатый вельможа, сохранивший привычки и манеры екатерининских времен. Всю столичную знать можно было встретить на его приемах. Женился он на княжне Марии Антоновне Четвертинской, и это событие было отмечено одой стареющим Державиным.
В 1830-х годах в доме Нарышкиных бывал вернувшийся из ссылки Пушкин. Вместе с ним приезжали Жуковский, Вяземский, баснописец Крылов. Их привлекали не только хозяин — вальяжный старик, обер-егермейстер и его красавица жена, но и собранные в особняке богатые коллекции произведений искусства.
Дмитрий Львович по линии своего старшего брата Александра Львовича имел двух племянников и через одного из них являлся родственником молодому Льву Кирилловичу Нарышкину (1809−1855), будущему отцу Софьи Шуваловой. Так случилось, что ее мать Мария Васильевна оказалась из рода Долгоруковых. И в этот древний, но уже обедневший дворянский род суждено было через сорок лет вернуться их внучке Ольге.
Дети Софьи Львовны и Петра Павловича Шуваловых получили блестящее воспитание и хорошее образование.
Старший сын Павел, окончив два университета, стал адъютантом великого князя Владимира Александровича, потом флигель-адъютантом Александра III, полковником лейб-гвардии гусарского полка. Впоследствии в звании генерал-майора он служил в лейб-гвардии 4-м стрелковом Императорской фамилии батальоне. После убийства в 1881 году царя он стал одним из организаторов и руководителей тайного аристократического общества «Священная дружина». Женат был Павел на княжне Елизавете Владимировне Барятинской, которая и станет последней владелицей гулких холодных залов и многочисленных комнат пустующего дворца.
Средняя и младшая дочери Софья и Елена особо почетных мест при дворе не занимали, но обе удачно вышли замуж: первая — за графа А.К.Бенкендорфа (русский посол в Копенгагене, а затем в Лондоне), вторая — за графа А.А.Бобринского (гофмейстер, крупный помещик, сахарозаводчик, член Государственной думы).
До них у Шуваловых было еще две дочери: Варвара и Мария. Обе прожили недолго: Варвара умерла в возрасте 22 лет, а Мария (в замужестве Кантакузен) в возрасте 32 лет4.
А старшая дочь Ольга?
По-видимому, ее с юных лет стали приучать к мысли, что она должна продолжить дело матери. Поэтому Ольга не очень стремилась в высший свет, хотя и заняла потом видное место в придворной иерархии.
И родители в ней не ошиблись. Всю жизнь Ольга будет тянуть нелегкий для женщины воз — управление обширным имением, включая завод и другие предприятия, и на этом поприще во многом преуспеет.
Ее муж, князь Александр Сергеевич Долгоруков, тоже владелец крупных наделов земли и нескольких сахарных заводов, на первых порах станет ей наставником и хорошим помощником.
Вскоре завод и земли позволят частично покрывать неимоверно большие расходы столичной жизни. Из заводской казны будут оплачиваться долги и предоставляться кредиты не только хозяйке, но и отцу, брату, сестрам, другим родственникам.
…С приездом княгини в имение оживали залы и комнаты бревенчатого дома.
Слышались чистая русская речь, временами сменяющаяся то французской, то немецкой, шелест платьев. В воздухе чувствовался тонкий запах дорогих духов.
По вечерам зажигали свечи, и в наступившей тишине через раскрытые окна лились звуки рояля. Мелодии Листа, Шопена, Варламова уносились в аллеи парка, достигали реки и угасали среди медно-золотистых стволов растущих на опушке сосен.
А в десять утра приходил управляющий немец и, мешая русские слова с немецкими, докладывал о положении дел в имении.
Звали управляющего длинно: Оттомар Густавович фон Баронов. Он был уже в годах и служил еще при матери княгини. Именно ему Софья Львовна поручила в октябре 1862 года подписать акт об освобождении крестьян от крепостной зависимости и передаче им земли, однако крестьяне, получив свободу, землю так и не получили и были вынуждены ее потом выкупать.
С княгиней приезжали ее помощники и немногочисленная прислуга. Большинство же работников имения были из местных. Среди местной прислуги барыня выделяла одну совсем молодую девушку, Дуняшу, — за нетронутую деревенскую красоту, может, за расторопность и услужливость. Увидев ее в коридоре или на крыльце, княгиня весело бросала:
- А ты все цветешь словно маков цвет, моя дорогая! Скоро от женихов отбоя не будет!
- Стараюсь, барыня, — отвечала та, потупив глаза. Барыня усмехалась, а смущенная Дуняша убегала в парк.
Проходили годы.
Иногда ранней осенью княгиня уезжала отдохнуть на юг, в Крым. Там на ялтинском побережье у Шуваловых была дача, которая потом перешла к Долгоруковым.
Тем временем хозяйственная деятельность в имении расширялась: увеличивалось производство сахара (песка и рафинада), появились две мукомольных мельницы с водяными и паровыми установками, а в 1886 году вырос механический завод, переоборудованный потом в костемольно-клеевой.
А за размеренной и внешне вполне благополучной жизнью шла другая, не всегда афишируемая, полная волнений и тревог: личная жизнь самой княгини, ее семьи и близких ей людей. И в этой другой жизни светлые полосы все чаще сменялись темными.
В новом XX столетии на долю княгини выпадет немало тяжких испытаний. В продолжение немногим более десяти лет Ольга Петровна похоронит любимого брата — Павла Шувалова (1902), своего мужа Александра Сергеевича (1912)5 и его брата Николая Сергеевича (1913).
Между тем Россия, потерпев поражение в одной войне (с Японией) и завязнув в другой, мировой, неумолимо скатывалась к «великим потрясениям». Обстановка внутри страны накалялась с каждым годом, и это не могло не волновать самые разные круги общества. Волновалась и княгиня. Порой она приходила в отчаяние: ее тревожило многое, но в основном судьба детей.
А дети давно уже выросли и вступили в самостоятельную жизнь. Они, как и родители, верой и правдой служили «престолу и отечеству» и до конца остались верны присяге.
Старший, Василий, родившийся в 1868 году, стал конногвардейцем. В придворном звании генерал-майора состоял в свите Николая II, потом занимал придворный чин гофмаршала. Он последует за царем в изгнание и после расстрела царской семьи в июле 1918 года тоже будет убит в Екатеринбурге.
Сергей и Петр, родившиеся один в 1872-м, другой в 1883 году, тоже были военными. Сергей — корнет, флигель-адъютант, позже в звании генерал-майора находился в свите Николая II, впоследствии состоял при вдовствующей императрице Марии Федоровне. Петр нес службу в конногвардейском полку в звании штаб-ротмистра. Остаток жизни оба проведут во Франции. Сергей скончается 11 ноября 1933 года в Париже, Петр — 4 ноября 1925 года в местечке Нейи-Сюр-Сен.
Когда Ольге Петровне было уже 37 лет, в 1885 году она родила последнего ребенка — дочь Варвару, которая станет фрейлиной двух императриц — Марии Федоровны и Александры Федоровны. Проживет долгую жизнь и скончается 8 апреля 1980 года в Риме, в доме для престарелых.
Был у Долгоруковых еще один сын, Александр. В молодые годы он служил лейтенантом 12-го флотского экипажа в Кронштадте. Вместе со старшим братом Василием Александровичем владел основанным в 1900 году лесопильным заводом под Ельней в Смоленской губернии. В 1901 году в Ялте у него родилась дочь, княжна Мария. Она станет кандидатом экономических наук Свободного университета в Брюсселе, умрет в 1992 году и будет похоронена на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем.
А вот дальнейшую судьбу самого Александра Александровича до конца выяснить не удалось.
…У меня на родине, там, где просветленные воды Выши рассекают надвое большой лесной массив, в который незаметно вбегает ее младшая сестра река Раевка, на поляне, словно постовой, стояла огромная сосна. Настоящая Царь-Сосна… Теперь ее уже нет.
Вот вблизи этих мест, у деревни Лебедянки, лесники и найдут странный памятник: изящную чугунную стойку-колонку высотой немногим более метра на пирамидальном основании. Вершина отколота, — очевидно, стойка оканчивалась крестом. На ней закреплен небольшой ящичек, тоже чугунный, с дверцей-оконцем: место для иконки и лампадки. Вероятнее всего, здесь кто-то погиб на охоте!
Говорили, что поставить памятник распорядилась сама княгиня Долгорукова. Но кому?
Первые сведения о памятнике в лесу мне прислал бывший лесничий Подвышенского лесничества, заслуженный работник лесного хозяйства Александр Парамонович Оробий. Когда очерк был почти закончен, я получил от краеведа В.М.Майорова письмо, в котором были две его заметки, напечатанные в местной газете, — тоже об этом памятнике. В одной из заметок содержалась разгадка его появления.
8 декабря 1897 года в лесу у деревни Лебедянки в возрасте 29 лет трагически погиб во время охоты Иван Илларионович Воронцов-Дашков — флигель-адъютант, ротмистр, сын министра императорского двора и уделов, а позже наместника на Кавказе графа Иллариона Ивановича Воронцова-Дашкова (1837−1916).
Но почему молодой граф охотился на землях, принадлежащих княгине О.П.Долгоруковой? Ведь родовое имение его семьи в Ново-Томникове (ныне Моршанский район Тамбовской области) находилось далеко, за полсотни верст. Ответ прост: его мать Елизавета Андреевна, урожденная графиня Шувалова, была двоюродной сестрой Долгоруковой.
«И Аз воскрешу его в последний день», — так заканчивается эпитафия на могиле графа, похороненного возле церкви в родовом имении.

Этот дом — «жилой, двухэтажный, кирпичный, крыша железная. Год ввода — 1895-й, общая площадь 363 кв. м» — стоит в имении особняком, метрах в пятистах южнее остальных строений. Над окнами второго этажа в стены вделаны белые декоративные «доски» с тремя лепными венками в каждой. По обе стороны дома тянутся флигели-открылки в один этаж.
Построенный, как и другие, из красного кирпича на известковом растворе (многие дома позже были побелены), он еще издали необычайно украшает вид на лесопарк со стороны реки.
Дом на Красной усадьбе, или просто Красный дом — так его чаще всего теперь называют.
Жили в Красном доме управляющие имением.
В конце XIX — начале XX века им был Генрих Карлович Гофмейстер — немец по происхождению. Затем в 1906 году его сменил Стефан Алексеевич Шилин, окончивший Петровско-Разумовскую сельскохозяйственную академию (позже «Тимирязевка»).
Еще здесь жил садовник Прух, тоже немец. Ведь между домом и рекой находились молодой плодовый сад и огород. Они занимали площадь около восьми десятин. Долго старые люди называли это место «Прухов сад».
Потом основной овощной огород перевели ближе к заводу, в пойму реки, а прежнюю территорию окрестили «Старой усадьбой». Позже «Старую» усадьбу переименовали в «Красную» — и по окраске самого здания, и по духу времени.
Во флигелях размещались: в одном псарня, в другом, южном, — оранжерея. Она же служила и зимним садом.

Помогал Пруху Тихон из ближайшей деревни Ниловки. Небольшого роста, с рыжеватыми усами, возрастом около тридцати семи. Был Тихон балагур, насмешник, носил по праздникам модный пиджак и рубашку с бабочкой, любил иногда выпить, имел семью.
Так случилось, что Тихону приглянулась молодая девушка, которая служила у барыни, — та самая Дуняша: у нее были густые темные волосы, синие глаза, русская стать.
Долго боролся с собой Тихон, но в конце концов ему пришлось оставить семью.
Новая жена была на семнадцать лет моложе и выше ростом.
Дуняша, видно, тоже любила своего Тишу, так как мирно, душа в душу, прожила с ним тридцать два года, вплоть до его смерти осенью 1940 года.
Я хорошо знал Тихона Яковлевича и Евдокию Васильевну. Они — мои дед и бабушка.
После отъезда Пруха в «фатерлянд» на деда легли все заботы о саде. В своей жизни Тихон Яковлевич озеленит не один уголок родной земли. Еще в царское время он посадил большой плодовый сад далеко в стороне от нового имения, в бывшей усадьбе Софьи Шуваловой. Там пройдут детские годы моего отца Василия Тихоновича.
Сады деда — и в селе, где находится сахарный завод.
Это волостное село, основанное в 1684 году и первоначально названное Рождественское, разбросало свои бревенчатые избы и редкие одно-двухэтажные кирпичные купеческие дома вдоль реки Машни.
Удивительно, но по небольшой теперь Машне, тоже притоку Выши, когда-то умудрялись водить барки на конной тяге — доставляли зерно на водяные мельницы, а обратно везли муку. Постепенно село разрастется и станет крупным рабочим поселком, центром района.
В начале XX века на окраине села дед и срубит себе небольшую избу под соломенной крышей, разобьет вокруг сад…
Приезжая на родину, я часто прохожу мимо заводского сада. В нем перед войной бурлила жизнь. Мужчины прогуливались по песчаным дорожкам, курили модные тогда папиросы «Казбек» и «Москва-Волга канал», стреляли в тире, играли в бильярд и крокет, пили моршанское пиво и ситро. По вечерам на дощатой танцевальной площадке под радиолу кружились пары. Среди разросшихся яблонь и вишен возле заводской конторы на высоком помосте играл духовой оркестр, на летней эстраде показывали кино. Там, где раньше была станция, и по сей день стоят несколько уцелевших сосен и каштанов. И когда вижу все это — снова вспоминаю своего деда — простого сельского садовника.
Вспоминаю и отца, с ранних лет работавшего на заводе, а по вечерам спешившего в сад, где он как механик-любитель «крутил» кинофильмы.
…В конце 1930-х на Красной усадьбе появился новый агроном. Звали его Николаем Васильевичем. Лет сорока пяти, среднего роста, короткая стрижка, породистый нос с поблескивающим на нем пенсне, волевой с ямочкой подбородок. И еще приметная пружинящая походка.
Это была колоритная фигура. Из семьи помещиков, проживавших в соседней области, высшее образование получил накануне революции — интеллигент той еще, старой школы.
Ездил Николай Васильевич на дрожках, иногда верхом, но в хорошую погоду предпочитал велосипед.
Дружил с моим отцом и часто приезжал к нам домой. За рюмкой вина иногда рассказывал о дореволюционной, судя по всему, вполне обеспеченной и счастливой поре своей жизни. Был начитан, разбирался в музыке и, слушая патефон, всегда просил ставить пластинки с ариями из опер, особенно из «Фауста».
Но чаще всего разговор касался охоты.
Ревностный служитель Дианы, Николай Васильевич имел несколько ружей, собак (по зайцу, зверю и дичи), хорошую охотничью литературу. Он плохо видел на правый глаз, и его ружья приходилось переделывать для левого плеча.
…Шла уже война. Моя бабушка продолжала работать на Красной усадьбе. Вместе с ней в летние каникулы работал и я.
Оранжерею и псарню давно ликвидировали. Один флигель приспособили под жилье для работников, в другом устроили конюшню. Сам дом заселили заводские конторские служащие да преподаватели ремесленного училища.

Миновал еще год. Наступило новое столетие. Снова в старый парк пришла осень. На лесной дороге к Красной усадьбе попадаются неглубокие ложбины, заполненные дождевой водой, с жухлыми, уже порыжевшими листьями поверху. Иногда дорогу перегораживали стволы упавших деревьев, а на ней самой зияли глубокие колеи.
Вот и канава, разделявшая усадьбу и соседнее поле. Самой усадьбы как таковой уже нет. Погиб плодовый сад, исчезла оранжерея, а от построенной позже теплицы остался оплывший мелкий котлован.
На огороде, где раньше выращивали прекрасные помидоры, которые мне пришлось сторожить в детстве, — сплошные заросли бурьяна, да две козы пасутся на привязи неподалеку.
Один лишь Красный дом стоит — немой свидетель людских судеб и событий ушедшего столетия. С его уже опустевших флигелей местами сорвана кровля, стены прочертили сквозные ломаные трещины.
В доме еще живут две семьи. Разъедутся они — здание окончательно осиротеет и начнется его умирание.
За спиной на фоне низко плывущих облаков, напоминающих дым пожарища, — унылая графика колышущихся на ветру ветвей облетевшей дубравы. Из нее вышел молодой охотник. Два пойтнера — белые, с рыжими подпалинами — молча обнюхали меня и помчались догонять хозяина.
И я когда-то подростком стоял в этой дубраве на вечерней тяге. Не один, с отцом. Стояли на опушке лесопарка, напротив кордона лесника. Вокруг было тихо, одиноко и вместе с тем настороженно. Хотя и наступила весна, души людей не оттаяли от засевшей в них еще с лета 41-го, словно заноза, тревоги — за отцов, мужей, сыновей, братьев и дочерей. Тогда, в 44-м, отец приехал из армии на короткую побывку.
Неподалеку от усадьбы в оправе из ивовых кустов, редких ветел и пожелтевшей осоки вьется лента знакомой мне с малых лет реки.

Впервые шестилетним я забросил в ее шепчущие тростники самодельную удочку — ореховое удилище с леской из простой нитки и крючком, добытым у старьевщика, на котором вскоре трепыхался полосатый окунь. Невелика река Раевка, но притягательна: не раз заставляла замереть при виде дрогнувшего поплавка и успокаивала душу безмолвием туманного утра…

По дороге домой меня не покидали размышления о судьбе нашего культурно-исторического наследия.
В каких-то 120-ти километрах на юго-восток отсюда находятся лермонтовские Тарханы. Неподалеку от них, в бывшем Чембаре, прошли детские годы Белинского. Если ехать на северо-восток в сторону реки Мокши, то менее чем через три часа вы окажетесь в небольшом городке Наровчат. Это родина Куприна. В свои родные места на реку Вад, верховья которой всего в 40 километрах от нас, любил приезжать Новиков-Прибой…
Как дороги каждому русскому названия: Михайловское, Болдино, Ясная Поляна, Спасское-Лутовиново, Поленово, Мураново, Мелихово, Шахматово, Плес, Константиново… А сколько памятных, но не столь известных мест разбросано по всей России! И как мы относимся ко всему этому?
На наших глазах разрушаются и исчезают редкие по красоте загородные дворцы (в том числе построенные известными архитекторами), имения и старинные русские усадьбы — бесценные островки культуры прошлого. По-разному можно относиться к их бывшим владельцам. Не все они проигрывали свои состояния в карты, прожигали жизнь в столицах и за границей.
Сахарный завод «их сиятельства княгини Ольги Петровны Долгорукой» к концу XIX века стал одним из лучших в России. Он давал до пятисот пудов сахара в сутки. В 1896 году на Всероссийской промышленной выставке в Нижнем Новгороде заводу была присуждена золотая медаль. К 1914 году на нем работало уже 1125 человек. Последние капитальные вложения в свое предприятие Ольга Долгорукова сделала в 1917 году: на заводе установили три новых котла системы Шухова.
Получаемая прибыль шла не только на обогащение хозяйки и ее семьи, но и на улучшение быта рабочих и служащих, на благоустройство заводского поселка и села.
На деньги княгини были построены двухэтажный кирпичный 23-квартирный дом для рабочих, семь отдельных домов для служащих, кирпичные здания больницы и бани с прачечной, деревянное здание школы на 70 мест, водопровод, шоссейная дорога.
В 1892 году Долгорукова подводит к селу первые 25 верст железнодорожных путей, через семь лет — уже с другой стороны — еще 100 верст. Новые ветки соединили между собой две магистральные дороги. По этим веткам уезжали мои земляки — на японскую, на фронты первой и второй мировых войн.
Завод, железная дорога, здания социально-бытового назначения, а также некоторые строения усадьбы и бывшие хутора служат людям и в наши дни.
Ну, а мы, наследники, что порой делаем и как поступаем?
Ряд построек, украшавших садово-парковую зону имения Долгоруковой, безвозвратно утрачены, а то, что осталось, — разрушается временем в обстановке дошедшего до предела вандализма и людского равнодушия.
Запомнился недавний разговор в районном краеведческом музее.
- Из имения постепенно исчезли старинная мебель, картины, настенные часы, пианино, редкая в художественном отношении посуда, другие ценные изделия и вещи, — с горечью говорил краевед Владимир Михайлович Майоров. — По недосмотру работников училища подростками были утащены и разбиты почти на глазах взрослых мраморные бюсты полуобнаженных «дев», некогда украшавших камины в доме княгини. На одном из приусадебных участков заводского поселка случайно обнаружилась ванна, целиком высеченная из глыбы мрамора. Тоже вывезена из имения.
- А как было бы хорошо и полезно собрать все уцелевшее в одно место, — предложил я и встретил полное понимание в глазах Владимира Михайловича. - Им может быть одно из уцелевших и заранее отреставрированных зданий бывшего имения. И такое небольшое здание еще можно найти!
Но увы… Голоса людей, озабоченных судьбой нашего исторического богатства, пока плохо слышны. И будут ли они вообще когда-нибудь услышаны?..
Уже в сумерках подходил к состарившемуся отцовскому дому, который «немного присел на фасад» (С.Есенин). Открыл скрипучую калитку запущенного сада. Когда-то здесь жила большая дружная семья. Жила, радовалась, страдала…
А за рекой, где-то в завалах одного из домов бывшей усадьбы, покоится массивная мраморная плита. На ней лежащий лев — символ сильного и бдительного стража на родовых гербах Нарышкиных и Шуваловых. Но где и когда похоронена княгиня Ольга Долгорукая? Эта мысль долго не давала мне покоя.
И вот наконец в Москве сотрудница Государственной публичной исторической библиотеки показала мне недавно вышедшую книгу: «Незабытые могилы» (изд. «Пашков Дом»).
Нахожу нужную страницу, читаю: «Долгорукая (урожденная графиня Шувалова) Ольга Петровна, княгиня. 17 августа 1848, С.-Петербург — 21 сентября 1927, Версаль, Франция. Статс-дама <> Награждена орденом св. Екатерины».

1. Их предок, гвардии капитан-поручик Петр Егорович Пашков (1721−1790), построил в Москве на углу улиц Моховой и Знаменки по проекту архитектора Баженова в 1784—1786 гг. знаменитый Пашков дом.
2. Петр Андреевич Нилов (1771−1829) в 1811—1813 гг. был тамбовским, а затем казанским губернатором. Скончался в Киеве, где и похоронен.
3. Несмотря на этот недостаток, Петр Павлович Шувалов являлся крупным землевладельцем и сахарозаводчиком. В частности, в Киевской губернии у него были имение и сахарный завод вблизи станции Тальное Юго-Западной железной дороги (с 1938 года — город в Черкасской области).
4. В «Петербургском некрополе» (СПб., 1913. Т. 4), а также в «Русском провинциальном некрополе» (М., 1914. Т. 1), составленными под эгидой Великого князя Николая Михайловича, упомянуты лишь некоторые представители обширного рода Шуваловых. А где же похоронены остальные? Можно предполагать, что некоторые из них покоятся в родовых имениях. Кроме того, у Шуваловых имелось фамильное кладбище в г. Веве (Швейцария). На нем построена православная церковь великомученицы Варвары.
5. Александр Сергеевич Долгоруков (1841−1912) владел Тальновским (после П.П.Шувалова) и Черешенским (Черниговская губерния) сахарными заводами, которые перешли потом к О.П.Долгоруковой. Имел придворные чины обер-гофмаршала, обер-гофмейстера, был членом Государственного совета. В последний период жизни носил титул светлейшего князя.