Обычно, говоря о битве за Москву в Великой Отечественной войне, относят ее к октябрю-декабрю 1941 года. Однако она началась много раньше. Уже на десятый день после нападения Германии, в ночь на 2 июля, Государственный Комитет Обороны, сознавая реальную возможность прорыва немецких войск к Москве, принял постановление о срочном строительстве двух оборонительных рубежей в Смоленской области — на дальних подступах к столице. Первый рубеж был намечен по линии от Осташкова по левому берегу Днепра до Дрогобуша и далее до реки Десны у Ельни; второй проходил чуть ближе — от Ржева через Вязьму до Спас-Деменска. После того, как враг захватил Орел, а затем и Смоленск, было решено возвести третий рубеж — всего в 12−130 километрах от Москвы (Волоколамск — Можайск — Малоярославец).
Уже через два-три дня после постановления ГКО от 2 июля к местам предполагаемых фортификационных работ прибыли первые отряды «бойцов трудового фронта», состоявшие в основном из подмосковных школьников — учеников 8−10 классов. Такой отряд был сформирован и в Подольске. Мне, в то время шестнадцатилетнему мальчишке, только что окончившему девятый класс, довелось в его составе трудиться на строительстве оборонительных сооружений на Смоленщине в июле-сентябре 1941 года.
3 июля с обращением к народу выступил по радио И.В.Сталин, призывая встать на защиту страны. Меня охватило желание немедленно делом откликнуться на это обращение. Узнав, что горком комсомола набирает ребят для работы «на трудовом фронте», я со своими одноклассниками направился туда.
Ближе к вечеру мы вновь собрались у горкома, уже имея каждый при себе, как было велено, кружку, мыло, а также запас продовольствия на трое суток. Нас распределили по отрядам, взводам и отделениям. Ребята из моего и параллельного классов (9 «а» и 9 «б» школы N 1) держались вместе и попали в одно отделение: Леонид Афонин, Константин Антипов, Михаил Бурмистров, Анатолий Щерба, Сергей Чередеев, Вячеслав Барашков, Владимир, Владимир Корнеев, Алексей Иванов и я.
С песнями, бодрой колонной отправились мы на вокзал, чтобы ехать в Москву. Многих провожали родители, знакомые девочки. Мы шли по проезжей части, провожающие — по тротуару. Некоторые из них плакали. Чего они плачут? — думали мы. Ведь это ненадолго, как нам сказали, на две-три недели в какой-то колхоз — помогать в полевых работах…
В Москве нас разместили в здании школы N 420. Прикорнули: кто на партах, кто на полу. В полночь всех подняли и на специально, видимо, поданных трамваях куда-то повезли. Вдруг завыли сирены — воздушная тревога! Трамваи остановились. Мы побежали к ближайшей станции метро. Это оказалась «Смоленская». Там уже было много народу. Зрелище печальное: испуганные лица, люди одеты наспех, кто-то даже в пижамах, плачущие дети…
Добравшись уже пешком до Белорусского вокзала, увидели там большое скопление сверстников из других районов Московской области, а также москвичей. Нам раздали лопаты и объявили посадку в товарный состав — по вагонам-«телятникам». Настроение у всех было бодрое, приподнятое.
Поезд идет на запад. Проехали Можайск, Вязьму. К вечеру 4 июля на станции Митино эшелон разгружается. Размещаемся под кустами. Моросит дождь, от которого кусты нисколько не защищают. Так сидим около полутора суток. Хочется есть, а ничего не везут, свои же запасы уже кончились. Наконец раздали хлеб — сырой, непропеченный. Но до чего же вкусный! Вот только мало… Зачем нас сюда привезли? Где обещанный колхоз? Что за полевые работы?
Проходит еще день — и все становится ясно: мы будем рыть противотанковые рвы и делать эскарпы (противотанковые препятствия в виде отвесных земляных склонов) по левому берегу Днепра.
Началась полуфронтовая жизнь. Трудились по 12−15 часов в сутки без выходных. Механизации никакой: лом, кирка, лопата. Работа тяжелая, а кормежка скудноватая. Выручали «прогулки» по колхозным огородам — за луком, огурцами, ближе к осени — за турнепсом, свеклой, реже — за картошкой, так как жечь костры, чтобы сварить или испечь ее, запрещали: светомаскировка. Случалось, приносили продукты крестьянки из близлежащих деревень, вначале за деньги, а потом — из милосердия.
В составе отряда, кроме названных учеников нашей школы № 1, были ребята и из других школ города Подольска: № 2 — Виктор Аношкин (командир подольского отряда), его брат Владимир Аношкин, Евгений Алешин, Василий Виноградов, Василий Захаров, Александр Ипполитов, Николай Глазов, Сергей Розанов, Виктор Рощаховский, Лев Щукин; № 12 — Дмитрий Абанин. Скоро в Митино прибыла вторая группа подольских школьников, в их числе мои одноклассники Анатолий Вергуполо, Алексей Тимофеев, а также ребята из школы № 6 — Лев Крошкин, Николай Мурашко. К сожалению, остальных не помню.
Работы нами выполнялись по плану и под руководством офицеров 6-го Стройуправления НКВД СССР. Распоряжались в основном люди в штатском. Ни газет, ни радио, единственный источник информации — политрук. Источник, прямо скажу, не особенно обильный.
Мы, как уже упоминалось, эскарпировали левый берег Днепра и рыли противотанковые рвы в тех местах, где пологий берег был проходимым для танков. По соседству трудились школьные отряды из Павловского Посада и, кажется, из Раменского. По мере выполнения работ отряды постепенно продвигались к Дрогобушу. В середине июля, когда мы находились на участке между Дрогобушем и Ельней, стала явственно слышна артиллерийская канонада. 19 июля немцы захватили Ельню и оказались от нас в 20−25 километрах. Было приказано, бросив ломы и лопаты, срочно отходить в восточном направлении. Мы шли всю ночь и половину следующего дня, преодолев за это время не менее 50 километров. Здесь поступила команда остановиться и продолжить работы — уже на втором, дальнем рубеже обороны Москвы (лопаты выдали новые).
Поздним вечером 21 июля над нашими головами пронеслась на Москву лавина немецких бомбардировщиков — первый авианалет фашистов на столицу. Редкие залпы наших зениток, увы, не достигают цели. Делается жутко: неужели позволят бомбить Москву?
На следующий день политрук сообщил: налет отбили, в Москве разрушений нет.
Мимо нас с запада тянутся вереницы беженцев, группы красноармейцев из разбитых немцами частей. Гонят в тыл измученный долгими переходами скот. Увидев, что молоко у коров сдаивают прямо на землю, подбегаем с ведрами, котелками, кружками. С отвычки скоро начинаем мучиться животами. Но работать все равно надо…
Из дома никаких вестей. Что там, в Подольске? Целы ли наши дома? Живы ли родные? Наконец приходит машина с посылками и письмами. Слава Богу, все пока благополучно. И до чего же кстати домашние гостинцы!
Немцы с самолетов сбрасывают листовки: «Московские дамочки, не копайте ямочки, приедут наши таночки — зароют ваши ямочки». Поднимать листовки категорически запрещено.
Вот уже и нас бомбят. В соседнем отряде — Павловскопосадском — есть жертвы; в Подольском пока без потерь, если не считать нескольких человек, отправленных домой по болезни и из-за полученных на работе травм. Потом начинают отпускать по домам ребят 1925 года рождения. Говорят, скоро наступит очередь «уроженцев 1924 года».
Кончился август. Ночи уже холодные. Усталость страшная. Руки в мозолях от лома и лопаты. При рытье рвов землю приходится бросать снизу вверх на три метра. Эскарпы устраивать проще — там грунт ссыпается вниз. Но мы уже далеко ушли от днепровского берега, где эскарпы были необходимы, — в основном требуются рвы и траншеи.
Грязные, обовшивевшие, мы рыли и рыли землю, переходя время от времени на новое место — как правило, ночью. В памяти — череда оставленных за спиной населенных пунктов: Издешково, Митино, Малые Перстенки, Большие Перстенки, Беломир, Ярцево.
А на фронтах дела, видимо, плохи, немцы наступают. Мы в 20−30 километрах от Вязьмы. Все чаще по команде «воздух» вынуждены падать лицом в вынутый грунт. Свист падающих бомб, пулеметные очереди…
И все же мы верим, что наш труд не пропадет даром. Впоследствии это подтвердилось. Многие воздвигнутые нами укрепления немецким танкам пришлось обходить, теряя драгоценное для их «блицкрига» время, а кое-где — и вовсе надолго остановиться. В частности, мне известно, что под Ярцевым на Днепре и несколько западнее Вязьмы врагу не удалось прорваться в лоб. Лишь позднее с южного направления он смог вновь выйти на шоссе Москва-Минск.
20 сентября. Наш подольский отряд выстраивают, от имени ГКО объявляют благодарность, выдают каждому по две буханки черного хлеба и справку о его «времяпрепровождении» в течение 80 дней — с 3 июля по 20 сентября 1941 года, скрепленную печатью 6-го строительного управления НКВД СССР. Далее предлагают небольшими группами, не привлекая внимания населения и особенно немецкой авиации, самостоятельно добираться до дома.
И вот мы, семеро юных «бойцов трудового фронта», — в разрушенной и сожженной Вязьме. Здание вокзала — без крыши, с зияющими оконными проемами. Но поезда еще ходят. С трудом устроившись на «паровик», едем в Москву. От Москвы — в родной Подольск. Слава Богу, он цел, хотя, говорят, его несколько раз бомбили. Встреча с родителями, которых не видел почти три месяца. И скорее в ванну! Сброшенную одежду сразу сожгли…
Впереди у нас были еще три с половиной года войны — работа на предприятиях Подольска, потом фронт. Из названных мною участников строительного отряда подольских школьников пали в боях: Константин Антипов (1942), Леонид Афонин (1943), Анатолий Вергопуло (1942), Александр Ипполитов (1943), Сергей Чередеев (1943), Анатолий Щерба (1944).
И последнее. За работу по возведению оборонительных сооружений в июле-сентябре 1941 года некоторые из стройотрядовцев, предъявив имеющуюся у них справку, уже в 1944 году были награждены медалью «За оборону Москвы». Остальные, оставшиеся в живых (одиннадцать человек), получили эту награду в декабре 1991 года, когда столица и вся страна отмечали 50-летие начала контрнаступления наших войск под Москвой.
