Русская линия / Библиотека периодической печати / «:Много в хозяйстве выгод обещается»

Граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский (1737−1807/08) — крупнейший государственный и военный деятель екатерининской эпохи. Он же — один из богатейших людей своего времени. Его богатство связывается прежде всего с наградами и пожалованиями императрицы «верным сынам российским, которые сию Империю от странного и несносного ига и православную греческого исповедания церковь от разорения <> возведением нас на всероссийский престол свободили» (из рескрипта Екатерины II). Награды и пожалования действительно были велики. Однако, в отличие от многих других царских любимцев, Алексей Григорьевич даже после своей отставки в 1775 году и во время заграничной ссылки оставался сказочно богат. Здесь дал себя знать еще один род деятельности Чесменского героя, до сих пор находящийся в тени его военных подвигов и державно-государственных свершений, — деятельности хозяйственно-практической, приносившей годовой доход, по разным оценкам, от 300 000 до 1 000 000 рублей.
Данный материал основан большей частью на письмах А.Г.Орлова-Чесменского к своему главному управляющему Даниле Артемьевичу Огаркову (Отдел рукописей Российской Государственной библиотеки. Ф. 219, карт. 57−59). Из них лишь несколько — без имени адресата — помещено в «Русском архиве» за 1891 год (у нас ссылками сопровождаются только цитаты из РА; цитаты из писем, публикуемых впервые по указанному выше источнику, выделяются курсивом). Поразительна природная, можно сказать, мужицкая сметка и рачительность этого вельможи, его безошибочное «чувство земли», позволяющее совершенно органично, с глубоким знанием дела и, добавим, на диво талантливо судить о почвах, об урожаях и недородах, о севообороте, сенокосе и кормах, в мельчайших подробностях разбираться в крестьянском труде и быте. Письма ценны еще и тем, что доносят до нас живую речь графа, не скованную официальностью, — опять же по-мужицки колоритную, истинно народную и в мужественной «непричесанности» своей — неотразимо обаятельную.

Недвижимость

Владения графа Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского были настолько обширны, что, при всей своей рачительности, он зачастую попросту не в состоянии оказывался точно представить, что же именно ему принадлежит, и в 1800 году наказывал своему главному управляющему Д.А.Огаркову: «Теперь прошу вас одолжить меня и зделать бумажку для меня, выправясь обо всех моих деревнях, и поставить на таблицу главныя селения и сколько к ним принадлежит деревень, сколько в оных душ, тако ж и под оными земли и сколько оне оброка платят или землю пашут по сколько на душу или на тягло обрабатывают. <>
Время протекает, к смерти приближаемся со дня рождения нашего, а хотя и перед смертью, но желается сколько-нибудь [дела] в известность и порядок привесть. Тако ж прошу вас предписать и к Алексею Крючкову, управляющему в Екатеринославской волости, сколько тамо земель находится и отдаются ль какие земли в оброк для пасбищ скота, на сколько и кому отдается. <> Тако ж желаю знать, на каких землях скот крестьян моих пасется; буде все на моих, сколько для них под пастбищи употребляется, и буде количество велико, тогда нужно будет положить часть определенную по числу крестьянского скота».
Владея огромным количеством земель, которые, как видим, сам не мог в подробностях исчислить, граф, тем не менее, не прочь был прикупать еще. 22 января 1799 года он пишет из Дрездена: «С Бютюга уведомился я, что от князя Безбородки продаются земли, и я велел некоторое число десятин с лесом Кабанову купить, а между тем и велел ему из своих земель, тамо находящихся, с небольшим тритцать тысяч продать, на который случай, буде охочие люди будут покупать, нужно будет от меня верющее письмо, которое заготовя, прошу прислать ко мне для подписания. Оная ж степь подлегла к слободе Бутурлиновке, быв отделена от моих земель. Також велено ему и степи отдавать, которые в наймах ходят, чтоб он об них оную отдачу публиковал».
Покупал (впрочем, иногда и продавал) граф Алексей Григорьевич землю и в Москве, по-видимому, считая это выгодным вложением денег. Нам удалось выявить много его купчих. Так, в октябре 1783 года он приобрел смежный со своим владением в Немецкой слободе (в приходе церкви Богоявления Господня) двор; в декабре 1784 года — двор и сад в приходе своей родной Георгиевской церкви («на земле Устюжской полусотни»), а в феврале 1785 года у князя Б.М.Черкасского — двор «со всяким дворовым и хоромным строением и садом» на Большой Калужской улице1.
В 1788 году куплено несколько дворов: 4 сентября — в приходе церкви Николая Чудотворца, что в Новой слободе, 3 ноября — в приходе церкви Великомученника Георгия, что <> в Нижних Садовниках; 22 декабря 1788 года — в приходе церкви Иоанна Предтечи, что за Пресней; 6 ноября 1789 года — в приходе церкви Николая Чудотворца, что на Щепах2.
1791 год: 16 сентября — двор за Яузой в 190-й части в 4-м квартале в приходе церкви Первоверховных апостолов Петра и Павла, что в Лефортове (5 октября продан двор в приходе церкви Николая Чудотворца, что на Студенцах); 10 октября у купца С.А.Алексеева — «двор со всяким в нем деревянным ветхим строением» во 2-й части в приходе церкви мученицы Прасковьи, что на Пятницкой3.
1794 год: в июле — двор в приходе церкви Козьмы и Домиана, что в Нижних Садовниках; в октябре — двор в приходе церкви Николая Чудотворца, что на Щепах, «с дворовым и деревянным строением, с пивоваренным заводом и принадлежею медною и железною и деревянною посудою"4.
1795 год: 30 июля — двор в приходе церкви Богоявления Господня, что на Елоховской; 30 июля — двор «в Немецкой слободе, против католической кирки, в приходе церкви Богоявления Господня, что на Елоховой»; 14 ноября — двор «с каменным и деревянным строением и с садом» в приходе церкви Николая Чудотворца, что в Пупышах5.
В 1795 году продано: 10 сентября — находившуюся в Китай-городе у Москворецких ворот на берегу Москвы-реки в новом Живорыбном ряду «каменную лавку с жилым под оной покоем»; 15 ноября — «пустопорозжую землю» в приходе церкви Мартына Исповедника, что в Большой Алексеевской6.
Приведенный перечень наверняка можно продолжить.

Земледелие

Вот несколько характерных писем А.Г.Орлова-Чесменского к Д.А.Огаркову.
27 августа 1799 года (из Дрездена):
«Прописываете о мелком урожае розных хлебов в Острове и што семена очень мелеть стали, и желаете знать, не употребить ли одно поле под пар, как обыкновенно бывает.
Мое же мнение на оный случай несколько особливо: может быть, посеяно было не отобранными семенами, между которыми, может быть, и не совсем созрелые были, но все всход дать могли, а при том случаются и росы таковыя, которыя не дозволяют семенам в свой настоящей рост притить, и буде вы за нужно почитаете оставить третье поле, пусть оное третьим останется, толко б не все, а половину из третьего поля засеить трехлиственником, травою или кашкою красною, а по-немецки называемого клевером. А от меня оных семян довольно было послано.
Посев же оной делается с хлебом вместе, а потом хлеб снимается и после уже оная трава оставляется, а на другой год во время цвету скашивается, а некоторая часть оставляется для семян, чтоб можно было их собрать и вымолотить для засеяния других полей; оная ж трава три года плод приносит, потом исчезает. В бытность же свою в земле и на поверхности оной очень оную на несколько лет удабривает, после чево и хлебныя семена хорошо на таковой земле выростают».
13 ноября 1799 года (из Дрездена):
«Прописывали вы ко мне, што на Островских пашнях хлеба стало мало родится, да и зерном очень измелел. <> Прошу вас [делать] по сему расчету, как на приложенных бумажках расписано, по которой пожелается. А мне кажется, лучше может быть, когда поля разделяются на шесть, а не на пять частей: пшеничное, арженое, ячменное и овсяное; а другие два участка под дятлину или называемой клевер; а когда дятлина с одного участка скосится, тогда пальца на четыре дать оной вырости и потом унавозить и сеять на оной пшеницу.
Дятлиною же кормить одних коров, но и то не одною, чтобы они не обожрались, отчего их очень раздувает и скоро издыхают; а мешать можно в корм, чтобы дятлины не более третьей части было, а другие две — другого корму: сена и соломы; летом же можно и зеленую косить для коров, только бы оная в плохом цвете была. Сколько нужно может быть для полуден, только и накосить; но беречь должно, чтобы не сопрела в куче, тако ж и на ночь онаго корму накашивать.
Косить же оную, когда солнце росту уже обогреет, но лошедям в корм не велеть давать, окроме рабочих и разъезжих лошадей, да и тогда мешая с другим — сеном или с соломою. <>
А может быть, навозу не достанет для унавоживания одного участка земли; в таком случае должно прибегнуть к негашеной извести, чтобы истолча или смолов оную жерновами, а после развозить по кучкам и рассыпать по земле на полпальца толщины и потом запахать. Буде же вам что сумнительно покажется, прошу вас со мною об оном объясниться, потому что время есть еще довольно для онаго, чтобы можно было объясниться"7.
14 декабря 1799 года (из Теплице):
«Нельзя урожаем похвастать, но как не видно в посеве в Острове овса голова, што меня немного удивило, куда оной совсем згиб, а я ево дорогою ценою доставил и ево было уже несколько четвертей. Прошу об оном приказать справиться и меня уведомить: мыши ли съели, воробьи ли растоскали или куда-нибудь провалился, а от меня всегда приказывано было всегда оставлять часть немалую семеня; из году в год также в посеве бывали бобы аглицкие и семя кинареишное и лен…»
Тема «голого овса» поднимается и в письме от 10 марта 1800 года (Дрезден):
«Прописываете о пропавшем посеве голого овса и што от онаго одна четверть еще збережена, так прошу из оного овса приказать: 4-ре четверика посеять в поле, а четверик посеять в саду, а достальныя семена приказать зберечь к будущему году. Также оной овес, как мне помнится, и в Хатуне был, и буде посеян будет на гредах, так как оная земля иногда плод высоко выгоняет, от чего хлеб часто от нежности ложится, чтоб онаго неудобства избежать, прикажите клетками на малых колушках оныя гряды перебить тонинкими жердинками, чтоб во время силных бурь опору мог иметь, чтоб не повалился.
Бобы прикажите сеять, да и на корм скоковым лошадям оставить 4 четверика. Што ж до семя кинареишнаго принадлежит, прикажите оное продать, а оставить толко на двойныя семена — буде одне пропадут, чтоб осталось чем опять развестись. Желательно, чтоб и пшеница опять разведена была…»
1 июня 1800 года (Карлсбад):
«Что принадлежит до травных семян, которыя болшею частию пропали и на место оных не имеете других к посеву, а при том и в Москве оных найтить не можете, итак, оное пусть уже останется до будущего года без посева, а с тех трав, которыя взошли, прикажите семена вымолачивать. А и донник из самых хороших трав для скота корм как травою, так и в сене, лишь бы не очень состарелся. А с клевера прикажите все семена собрать для будущего году на посев, а для скорости получить семена можно: ево роздать по крестьянам, чтобы ево в избах на полатах высушивали и потом молотить просто и вывеивать, как и обыкновенно другие зерна».
А вот чисто технологический совет (письмо от 19 ноября 1799 года, Теплице):
«Да еще прошу вас из Кологривовской деревни выписать нонешнею зимою восемь тамошних косуль, чтоб зделаны были тамошним лутчим мастером, и разослать их по две в Екатирининскую, в Островскую, в Хатунскую и в Битюцкую деревни, а на весну выписать и пахарей четырех человек, которыя оными орудиями совершенно управлять могут, и велеть им чтоб оне и тамошних научили по нескольку человек».
Интересовался граф Алексей Григорьевич и созданием новых производств. 28 ноября 1800 года он сообщал Д.А.Огаркову из Дрездена об одном из своих знакомых:
«Доброе дело, што он занимается производством сахарного завода; об оном и в здешних местах много старания прикладывали, а особливо в Берлине, но многие опять и оставили, и более не производят. Оное ж начало свое приняло в Берлине, а притом нашли, што лет за тритцать уже оное делали, и, по описаниям, много в хозяйстве выгод обещается».

Животноводство

Особенно преуспел А.Г.Орлов-Чесменский в выведении новых пород животных. Даже всемирная известность орловских рысаков не отменяет того факта, что его работы в данной области до сих пор остаются недооцененными. Между тем, по словам крупнейшего отечественного специалиста-ипполога В.О.Витта, Алексей Григорьевич явился основоположником синтетического метода сложных скрещиваний животных и растений8.
В свое время были известны орловские бойцовые гуси, орловские канарейки, орловские почтовые голуби. Граф собственноручно вел родословные своих собак.
Голубей некоторое время содержали на Большой Калужской. Кроме почтовых, упоминают также хохлатых, козырных и трубастых. В 40−50-х годах XIX века в Москве еще бытовала порода чистых голубей, называвшаяся Орловскою9.
Огромна была численность крупного и мелкого рогатого скота во владениях А.Г.Орлова-Чесменского. Только при хреновском имении находилось 25 ватаг овец по 2000 голов в каждой и 20 воловьих гуртов10. За всем этим поголовьем Алексей Григорьевич также внимательно следил. К сожалению, тут мы располагаем минимумом подробностей, поскольку соответствующие распоряжения отдавались непосредственно управляющему Никифору Кабанову, письма графа к которому почти полностью утрачены.
До нас дошла лишь одна краткая реплика Алексея Григорьевича по поводу коз и овец — в письме Д.А.Огаркову от 19 июля 1800 года:
«Описываете о козах и об овцах. Коз и козлов, называемых ангола, держать их не для чево, а лутче продать и с корму оных сжить; што ж до лишних баранов принадлежит, то можно оных будет излишних пускать в стада крестьянские, так то мне желается, чтоб и у них развелись <>. В продажу же оных пустить не желается».
Но, конечно, наиболее выдающихся результатов А.Г.Орлов-Чесменский достиг в области коневодства. Именно ему Россия обязана коренным улучшением наличной «конской массы» — от казенных и частных заводов до крестьянских хозяйств. Во второй половине XIX века число орловских лошадей в стране достигло приблизительно 25 миллионов голов; общий экономический эффект исчислялся десятками миллионов рублей11.
Полагают, что ранние коннозаводческие опыты Алексея Григорьевича относятся к концу 60-х годов XVIII века, когда в пожалованном ему Екатериной II селе Остров он основал свой первый конный завод, скоро ставший одним из лучших в России12. Другой завод был устроен во второй половине 70-х годов в селе Хренове Бобровского уезда Воронежской губернии13.
Существует предание, что Алексей Григорьевич занялся разведением лошадей по совету врачей. «Граф страдал ипохондриею, — пишет современник, - и врачи присоветовали ему между прочим развлечение в дружеских веселых беседах, в телесных упражнениях и в езде на лошадях. <> Если первые два средства, веселые общества и гимнастика, могли быть полезны графу, то лишь в отношении к одному его телесному составу; третье же врачами предложенное средство было совершенно по свойствам знаменитому больному, ибо оно могло в одно и то же время и упражнять деятельность телесную, и успокоительно занимать его высокий просвещенный взгляд и внимание на предмет, достойный умного, обстоятельного обследования и изучения — и вот он обрел <> в этом врачебном средстве и пользу и удовольствие"14.
На свои коннозаводческие изыскания А.Г.Орлов-Чесменский тратил огромные средства: так, в 1775 году купил великолепного арабского жеребца Сметанку за 60 000 рублей (в те времена годовой бюджет государственного коннозаводства в России составлял около 25 000 рублей!)15. Но дело было, конечно, не в сумме, а качестве лошади: «Я и сам за многих бы лошадей великие деньги заплатил, да и плачивал, но путных лошадей мало мог достать. Надобно быть до них охотнику и знатоку, тогда и можно об них судить; а под общим разумением лошадь немного значит, а охотники оное очень разделяют, так как Диоген вполдни с фонарем искал человека, также и в лошадях по доброте их разбирают». Он сам разрабатывал стратегию и тактику селекционной работы: сохранив рысистые качества арабского скакуна, приспособить его к нашим условиям. До опытов А.Г.Орлова-Чесменского считалось, что породу рысаков вывести нельзя, так как «чрезвычайная рысь лошади есть одна игра натуры и не переходит в потомство"16.
Как уже говорилось, большинство писем Алексея Григорьевича к управляющему хреновским заводом Н.Т.Кабанову утрачено17. Отдельные высказывания по поводу лошадей можно выделить из переписки графа с тем же Д.А.Огарковым.
Письмо от 14 июля 1799 года: «Как вы прописываете, што на Битюге превеликия засухи и небезопасности, чтоб можно было сеном продовольствовать в заводе лошадей, тако ж и протчей скот, тово для прошу приказать сено и солому в Острове и Хатуне зберегать и ничего из оного не продавать; может, нужно будет оттудова несколько лошадей перегнать на корм, а в Хатуне излишних и на мясо побить. Прошу приказать для оного взять предосторожность». Письмо от 11 июня 1800 года: «Пожалуй, уведомь меня, не вышло ли каких новых повелений по переписке о конских заводах, а как по дороговизне около Москвы держать лошадей убыточно и выкормка оных дорога становится, то я желал бы оных из Острова перевесть в другие деревни, где сено и овес не так дороги». Письмо от 15 декабря 1800 года: «Благодарю за уведомление о доведении на Битюг островских лошадей; битюцким охотникам радостно, а островским, может быть, и не без скуки. А как вы пишете на Битюге и погода хороша, уже и в оном большое преимущество есть для лошадей».

Хозяин и работники

Мудрый и одаренный хозяин всегда заботится о своих работниках; он строг, но справедлив; он готов всемерно помогать тем, кто хочет трудиться, но не прощает лодыря и пьяницу; он накажет за провинность — но и выручит в беде. Все это в полной мере было свойственно графу А.Г.Орлову-Чесменскому.
«А что порзненские (борзненские. — О.И.) так несчастливы зделались и погорели, оному пособить уже нельзя; можете им все отдать — построение, которого они просили, також и половину оброка с них не збирать, а из другой половины отдать им по тритцати рублев на построение без процентов, а землю ж господскую под поселение всю не отдавать; может быть, понадобится несколько для построения магазинов».
«А што в Кочкорове градом побило хлеб крестьянской, сожелительно. За необходимость почитаю бедным помогать. Хорошо зделали, што ржи купили. Как мне помнится, я к вам об оном писал уже, чтоб купили».
«Вы описываете, что у них (крестьян села Беседы. - О.И.) хлеб весь градом побило, и буде оное правда, как вам доносили, то и, <> разсмотря оное дело, объявить им, што я им половину годового оброка дарю, чтоб оне большой нужды не потерпели».
По поводу нескольких крестьян, попавших под стражу: «А может им нечево пить и есть будет, то прошу вас покудова оное дело кончится, можете приказать определить им кормовые деньги, а как бы дело не кончилось, а людей кормить должно».
«Прописываешь ты ко мне о бедности старика Ивана Андреева; буде он правду говорит, прикажи выдать ему десять рублев денег и выдавать муки на пропитание, с тем только, чтоб госпожа об оном сведома не была».
«Известнова ж господина лекаря приказать одеть, чтоб голоду и холоду не терпел, тако ж и всех людей, которые приходить будут (наниматься на службу. — О.И.), определить по способности и дать приличное содержание по достоинству их».
В Хренове была заведена школа, где учились крестьянские дети. Их тетради ежемесячно посылались в Москву к графу (расстояние 700 верст!) на просмотр; лучшим он присылал подарки18.
О сыне управляющего графскими домами Бархатова: «Прописываете отменно о Бархатове сыне и приложили ево руки записочку, чему я очень радуюсь. А как он еще очень молод, то и нужно ево оставить теперь при языках и словесной науке под присмотром отца ево, а впредь смотреть способность ево, к чему он болше будет сроден, тому и можно отдать ево в научение. А как отец попечительное старание об нем имеет, сказать ему мое за оное спасибо и подкрепить ево половинною платою из моих денег, сколко он на нево в год издерживает. Французской же язык я не почитаю нужным, а лутче будет, буде он употребится, буде в нем склонность покажется, к архитектуре и механике; выучась же оному, нигде не загинет: себе и другим может полезен быть, а што малчик удивителен, такового болше и зберегать должно, чтоб не попал на дурную тропу».
С пьянством в крестьянской среде граф боролся бескомпромиссно: «В оном, почитаю я, человечество само себя в напасть ввергает». Узнав о заманчивых предложениях винного откупщика Е.С.Шидловского, просившего разрешения продавать вино в орловских деревнях, он писал Д.А.Огаркову: «Только я к нему не отвечал по притчине Священного писания, чтоб з ближнего своего скупу не брать, чтоб он за то людей спаивал, а в пьянстве и в распутсво могут приходить, ибо и в Апосталах написано, чтоб не упиватся вином, понеже в нем блуд, так чтоб и против онаго не погрешить. Я ж ниже на десерицу им сулимого барыша согласится не могу и не желаю таковою ссудою моего кошелька осквернять; буде ж бы он захотел штурмом брать, зделайте ему вылазку законами отжените духа нечиста крестом ограждения». «А што Кабанов спрашивал у вас на оное позволения, — продолжает граф, имея в виду странную «мягкость» к откупщикам своего управляющего в Хренове, — оное произошло от трусости ево, и ему известно, што я на таковыя прибытки никогда поползновения не имел. <> Хорошо зделали, што откупщику отказали, а буде из моих крестьян в корчебстве допряма оказались, таковых я не толко защищать [не] желаю, но притом прошу строгое приказание зделать, чтоб за оным прилежно присматривали, и буде таковыя сыщутся и будут пойманы, прошу приказать поступить с ними по всей строгости, а именно весь дом и пожиток обобрать, а их из селения вывесть, годных в рекруты отдавать, а негодных на поселения посылать, а буде тамо не приняли, их таковых распродать, строения ж их снесть и оных мест не велеть заселять, и потом объявить во всех селениях, за каковой проступок так с ними поступлено…»
Здесь стоит заметить, что далеко не все хозяева в России вопрос о пьянстве среди крестьян решали так, как граф Алексей Григорьевич. В этом отношении весьма интересен рассказ выдающегося знатока крестьянского и усадебного быта А.Т.Болотова, долгое время управлявшего принадлежащей Екатерине II Киясовской волостью, а затем — дворцовой Богородицкой волостью.
«По окончании всех наших переговоров, — пишет Андрей Тимофеевич о своих консультациях с главным управляющим князем С.В.Гагариным, — <> повел я с ним речь и о некоторых обстоятельствах, относящихся до волостей. Из всех их наиважнейший предмет был о множестве незаконных выставок, или кабаков, находящихся в Богородицкой волости. До сего издревле было по всей волости только три кабака, но предместнику моему, господину Опухтину, рассудилось как-то бывшему тогда откупщиком купцу дозволить во всех почти знаменитейших селениях завести под именем выставок, только в праздничные дни, <> питейные домы или кабаки.
Не знаю подлинно, а говорили, будто бы стоило дозволение сие откупщику нескольких тысяч и что г. Опухтин и после всякий год получал за сию недозволенную ежедневную продажу вина добрую с откупщика пошлину, преемник же его, умерший князь Гагарин, еще того множайшую. В неложности сей общей молвы много удостоверяло меня и то, что г. Варсобин, служивший при всех таких делах главным маклером и орудием, подлипал было и ко мне с такими ж предложениями, а именно, чтоб не давать откупщику одному наживать от того многие тысячи, а не грех бы ему было и поделиться в том со мною.
Но как я всего далее удален был, чтоб давать таковым и подобным тому другим внушениям в голове своей место, то слушал сие только усмехаясь, и без дальних обиняков давал Варсобину знать, чтоб отложил он сии блины до другого дня, или, яснее сказать, перестал бы о том и думать. <>
Всходствие чего и в сем случае, как мне довольно сделалось известно, что не указанные кабаки сии, коих число до двадцати простиралось, обращались в неизобразимый вред волостям и что все мужики спивались на них с круга и ежегодно пропивали до несколько десятков тысяч рублей, а сверх того опасался я, чтоб после от кабаков сих не претерпеть бы самому мне какой напасти и беды, то и почел я долгом своим донесть о том старику-князю и, обстоятельство сие представив в настоящем его виде, спросить, что прикажет он с сим делать.
Князя удивило таковое донесение. <> Наконец, спросил он меня:
- Жалуются ли на сие мужики и не считают ли сего отягощением?
Сей вопрос удивил также и меня, как мой его, но я ему тотчас сказал самую истину: что жалоб от них хотя и нет, да и быть не может, поелику всякий таковой домик может почесться для них, по привычке их к пьянству, селением небесным; но что от них существительный вред для них и всей волости происходит и что многие не только совсем пропились и разорились, но из добрых людей сделались негодяями, то была неоспоримая истина.
- То так! — сказал на сие князь. — Но и то правда, что уничтожение кабаков сих может доставлять нам множество досад и хлопот. Нам принуждено будет заводить дело и ссору с присутственными местами, а мне бы сих скучных дрязгов не хотелось.
- Да как же изволите приказать? — спросил я.
- И, — сказал наконец князь, — когда они уже однажды введены, то так уже и быть… Оставьте их с покоем! К тому же, — рассмеявшись, продолжал он, — мужичков наших, а особливо таких богатых и всем довольных, как волостные, трудно воздержать от пьянства. Найдут они и везде винцо свое любимое; а что они пропивают много денег, так это едва ль не полезнее того, что они зарывают их в землю, и у дураков великое множество пропадает их без вести"19.
Для А.Г.Орлова-Чесменского, к его чести, никакого смеха в спаивании крестьян не было.
Хороший хозяин узнается в числе прочего и по тому, как он подбирает помощников. В письмах графа к Д.А.Огаркову находим множество подтверждений серьезного и продуманного подхода к «кадровой проблеме», основанного на тонком знании людей и умении в каждом разглядеть его талант (в результате Алексей Григорьевич вырастил из крепостных немало толковых, инициативных, преданных сотрудников).
«А што нового бурмистра в Острове выбрали, оное хорошо, но за Ванькою должен присмотр быть прилежен; в глазах он очень услужлив, но за глазами далеко не таков: любит иногда и гораздо погулять».
«Как крестьяне издавна вольны и избалованы, то не без затруднения их приводить будет в порядок, и, как я думаю, необходимо такой деревне нужен будет человек особливой, который имел бы лисей хвост и волчей рот, а то легохонько оне взбрыкнут, а может быть, между ими и часть однодворцев есть: ети ж люди большими хлопотниками почитаются».
«Приложили вы два письма: одно от Ивана Степаныча о Маковкине, што он не нужен, да и Маковкину прозбу тут же, которыя я читал; и што Маковкиных вы отправили закупать хлеб, оное очень хорошо зделали, а што он не нужен быть при заводах пильных, я етого худо понимаю; а мне кажется, лутче всегда своего держать, чем посторонних ему сыскивать, как для нужных посылок и для объяснения с крестьянами на их языке; и так остаться ему теперь еще при месте впредь до моего разсмотрения».
Причем сотрудников своих Алексей Григорьевич ценил и проявлял о них трогательную заботу.
«А Сергея садовника оставить в московской ранженери; он оную разводил, видно, ему достанется и засушить. А хотя глупо и небрежительно поступил, но мне и дурака жаль оскорбить за прежнюю ево службу, чтоб молодыя им робетишки повелевали, от чево всякой может поизумится».
А также щедро награждал.
«По одобрению ж вашему за усердное исправление порученных дел Гусеву прошу вас приказать купить для нево кавтан со всем прибором, шапкою, камзолом и кушаком из хорошева сукна, как оное у них водится, и отослать к нему».
«А за хорошую постройку мельницы Бархатову прикажите ему выдать пятьдесят рублей».
Впрочем, граф отнюдь не обольщался и не благодушествовал; проницательность ему никогда не изменяла. О том же Бархатове он писал через девять месяцев:
«А как прислали и ведомость забранным деньгам Бархатовым на разныя построения, <> признаюсь, удивительно мне очень показалось такой великой расход денег, чево я себе никак не представлял <> Етот детина мне известен; он любит и в розныя торги входить и всем перебивать, а между тем и лишние материалы употреблять, которыя совсем не нужны. А несходство ево щетов и больше в сумнительство приводит, хотя при мне и приказано было ему под расписки отпускать деньги, но я справлялся, на какую потребу, а он всегда замашечку имел желать больше, нежели нужно было, и наделывал излишков ненужных, за которые нередко и бранен бывал, лишь бы только материалы употреблять; а в таком случае и одна вещь может на щет два и три раза поставлена быть. Прошу в оном случае меня остеречь. Хорошо зделали, што повеление дали, чтоб без вашей воли деньги ему не выдавались; непредвижимых же расходов по строению я не знаю, а как видно, он щеты писал с прибавлением, от чего и вышло, будто он должен. Прошу обо всем оном справочки и изыскания зделать».
Не забывал Алексей Григорьевич и своего главного управляющего. «Уведомлен я был от Иванушки, што вы желали лошедь-иноходца купить; буде оное собственно для вас, то я охотно оною к вам кланяюсь и прошу приказать оную к себе привести и утешаться ней со удовольствием, што и мне любо будет». И позже: «Рад очень, што тебе лошедь полюбилась, от чево я и сам удовольствие имею и желаю, чтоб ты был здоров и веселился б на ней». Вообще благодетельствовал ему всячески, несмотря на случавшиеся между ними порой недоразумения20.
Однако граф А.Г.Орлов-Чесменский не только миловал, но и наказывал — впрочем, всегда по справедливости.
«Ульянов же, по-моему, совершенной негодяй и во многое неистовство господ своих плутовскими своими вводил; в доме ж ему никакой должности поручать нельзя, разве какую-нибудь нижную, как-то зимою снег очищать, а летом нечистоту».
«Еще прописываете о ябедниках, которыя внушают иногда беспокойство; двух я из них знаю, и помню Ваську Белоглазова и Алешку Сиднева, деревни ж Асакова Петрушку Частухина не помню, о котором прописываете, как о самом беспокойном человеке; а как все оное вам донесено, то и прошу вас приказать к себе их призвать и узнать допряма о забротничестве (шаловстве. — О.И.) их, и, буде вы действительно найдете, тогда уже приступайте, чтоб оных переселить на Битюг в розные деревни».
По поводу волнений борзненских крестьян:
«Вот еще настоящий пример и борзненских крестьян; я много раз отговаривался, не хотя их купить, и оброк положили сами на себя, а теперь вздумали блажить. Как видно, что много канальских духов есть, которые развратительные речи внушают с тем, чтоб самим чем-нибудь воспользоваться. Но буйственных людей укращать должно; когда допряма таковых изыщете, должно просить правление в помощь и выбирать из них годных, отдавать в зачет в рекруты, а не способных в рекруты можно отослать на поселение, хотя без зачету, буде примут их; бурмистра же определить прежнего, ежели на него каких подозрительных причин показано не будет, сказав им во всю волость, чтоб они искали себе другого помещика, а я не хочу их иметь; а буде сами не сыщут, тогда я их могу прежнему помещику запродать. Что-то они после онаго опять будут размышлять. <> А буде они не усмирятся и к разорению своему блажить будут, не на кого пенять: сами себе яму выкапывают"21.
«Похваляю ваше распоряжение, что вы денег от крестьян более на покупку рекрут не стали принимать; пусть же они сами в оном лучше исправляются, чтобы не иметь хлопот за доброжелательство к ним, когда они и прежде онаго не хотели чувствовать; а у меня же правило: неблагодарные недостойны впредь благодеяния"22.
«А как есть и в дворовых людях невоздержанного житья, о которых Никитич знает, таковых лучше отдать в рекруты"23.
«Прописываете о скотнике Василие Финогенове, о ево пьяном состоянии и что полное подозрение на нево — по неосторожности и скотный двор созжен им, и спрашиваете, што с ним зделать? Буде он так часто бывает пьян, следственно, и негоден ни к какой должности, буде стар — отдать на поселение, буде ж молод — отдать в солдаты, а што сам в оном случае зделаешь, так прошу поступить, все оное ладно будет; двор же скотный велите тамо поставить, где за лутчее найдете».
Говоря о наказаниях, накладываемых графом Алексеем Григорьевичем на провинившихся слуг, нельзя не коснуться случая со смертью самого его любимого и самого дорогого жеребца Сметанки. Событие это стало вполне легендарным. Вот одно — возможно, наиболее близкое к истине — предание, сообщенное А. Стаховичем якобы со слов очевидца, князя Голицына (прозванного Jean de Paris): «За дверями послышался разговор. «Посмотри, что там такое», — сказал ему Орлов. Голицын отворил дверь. Старший конюший спорил с камердинером, кому идти с докладом к графу. Когда дверь отворилась, конюший пал на колени, вполз в кабинет и доложил, что конюх чистил в отделе Сметанку, который укусил его; конюх ударил Сметанку запоркой, лошадь упала и вскоре издохла. Граф закрыл лицо руками, и когда опустил их, по щекам его текли слезы. «Я даю конюху вольную, — проговорил наконец Орлов, — но скажите ему, чтобы он не показывался мне на глаза. Увижу — убью как собаку"24.
Если это и легенда, то, надо думать, весьма характерная. Вот другой — вполне реальный — случай подобного рода:
«Пишите вы ко мне, что кобыла жеребца убила; жеребец был хорош. Но тужить об оном нечево; вот что и между скотами случается, и девки молодцов наповал убивают…»
Как видим, тут ни слова нет о наказании недосмотревшего конюха, что ставит под сомнение рассказы о распятии виновника гибели Сметанки на том месте, где жеребец пал25.
Между тем жестокие расправы над провинившимися крепостными были в те времена обыкновенным явлением. Екатерина II с негодованием писала о московских помещиках: «Предрасположение к деспотизму выращивается там лучше, чем в каком-либо другом обитаемом месте на земле; оно прививается с самого раннего возраста к детям, которые видят, с какой жестокостью их родители обращаются со своими слугами; ведь нет дома, в котором не было бы железных ошейников, цепей и разных других инструментов для пытки при малейшей провинности тех, кого природа поместила в этот несчастный класс, которому нельзя разбить свои цепи без преступления"26.
Изложенное выше убеждает нас, что этих слов никак нельзя отнести к графу Алексею Григорьевичу Орлову-Чесменскому, истинному Хозяину.

1. Центральный исторический архив Москвы. Ф.50, оп.1, N 83, л.815; ф.50, оп.1, N 97, л.300; ф.50, оп.1, N 102, 92 об. — 93; ф.105, оп.1, N 19.
2. ЦИА Москвы. Ф.50, оп.1, N 213, л.144 об.; этот двор граф продал в октябре 1792 года (N 330, л.313); л.329; N 206, л.92; N 233, л.235.
3. Там же. N 300, лл.12, 102, 136; ф.171, оп.1, N 466, л.411.
4. Там же. N 385, л.140 об.; N 386, л.12.
5. Там же. N 409, л.91; N 263, л.94; N 423, л.337 об.
6. Там же. N 425, л.341.
7. РА. 1891. Кн.3. N 10. С. 264.
8. Витт В.О. Из истории коннозаводства. М., 1952. С. 114.
9. Коптев В.И. Материалы для истории русского коннозаводства. М., 1887. С.73−74.
10. РА. 1877. N 4. С. 509.
11. Коптев В.И. Указ.соч. С.VI.
12. В журнале «Коннозаводство и коневодство» (1896. N 26. С.397) годом основания островского завода называется 1778-й.
13. Кожевников Е.В., Гуревич Д.Я. Отечественное коневодство: история, современность, проблемы. М., 1990. С. 31.
14. Московские ведомости. 1854. N 153 (литературный отдел).
15. Кожевников Е.В., Гуревич Д.Я. Указ. соч. С. 30.
16. Еженедельник для охотников до лошадей на 1823 год. М., 1823. Ч.1. Кн.1. С. 21.
17. В.И.Коптев ошибочно называет Кабанова Иваном Никифоровичем (Коптев В.И. Указ.соч. С.67).
18. Там же. С. 72.
19. Болотов А.Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. М., 1993. Т.3. С.237−240.
20. На одном из поселений Алексея Григорьевича Д.А.Огарков, подчеркнув слова: «А я покорно вас благодарю за доверенность вашу ко мне; а как время докажет, то и не будете иметь причины в оном раскаеваться», сделал приписку: «Но раскаялся уже поздно!» (РА. 1891. Кн.3. N 10. C.262). Трудно сказать, в чем именно обвинял управляющий графа. Так или иначе он продолжал служить Орловым (детям Федора Григорьевича) до мая 1808 года. В конце 1813 года Данила Артемьевич писал графине Анне Алексеевне о расстройстве своего хозяйства. Орлова-Чесменская отвечала 12 января 1814 года: «Милостивый государь. Рассматривая прозбу в письме вашем от 25 числа истекшего декабря месяца <>в засвидетельствовании прежняго служения вашего в управлении имением покойнаго родителя моего и моим, при сем прилагаю просимыя две тысячи рублей, не требуя для сего заемнаго от нас письма и прочих предложениев. Будьте, впрочем, спокойны и прославляйте Бога и уповайте на покровительство Его». (ОР РГБ. Ф.219, карт.58, N 26. Писарский текст; подпись — автограф).
21. РА. 1891. Кн.3. N 10. С. 259.
22. Там же. С. 261.
23. Там же. С. 262.
24. Коннозаводство и коневодство. 1896. N 27. С. 409. А.К.Ганулич указал мне, что имя Голицына, названного в статье А. Стаховича Jean de Paris, было Иван Александрович и что родился он в 1783 году (умер в 1852). Возможно, напутал что-то или автор статьи, или уже «древний старик» И.А.Голицын.
25. Там же.
26. Екатерина II. Записки. СПб., 1907. С.174−175.