 |
| Московский журнал | И. Киселева | 01.02.2000 |
Эти записки не назовешь воспоминаниями — невозможно оставить воспоминания о человеке, с которым не довелось встретиться лично. Мне не довелось встретиться со своим отцом — я родилась через 8 дней после его гибели.
Мой отец, Павел Ефимович Киселев, кадровый офицер Советской Армии, — один из тех, кто в конце 40-х годов работал под руководством легендарного Сергея Павловича Королева — сначала в Германии, в земле Тюрингия, близ Лейпцига, а затем — на полигоне Капустин Яр в Астраханской области. Это были работы по изучению немецкого реактивного снаряда «Фау-2» и созданию первой отечественной баллистической ракеты дальнего действия Р-1, успешные летные испытания которой прошли в Капустином Яре в октябре 1948 года. Незадолго до старта ракеты П.Е.Киселев погиб, устраняя неисправность пускового комплекса. Ему было 32 года.
Идея написать об отце возникла фактически случайно — если только бывает что-то случайное в этом мире. Конечно, память о нем всегда жила в нашей семье, в сердце моей мамы, вдовы Павла Ефимовича, и бабушки. В детстве понятие «папа» ассоциировалось у меня исключительно с большим портретом, висевшим над письменным столом. Еще были «папин приемник», «папины часы», «папины книги"… Но никакого сиротского комплекса я не испытывала, детство мое прошло вполне счастливо и беззаботно. Рассказы, воспоминания мамы и бабушки об отце я, по легкомыслию молодости, нередко пропускала мимо ушей. Сиюминутные заботы и проблемы казались куда более важными, чем-то, что случилось 15, 20, 30 лет тому назад… Затем молодость ушла — и прошлое вдруг властно настигло меня.
В 1989 году мы с мамой и моим сыном Павлушей переехали из Москвы в город Королев (тогда еще Калининград), вернее, в поселок Текстильщик, административно входящий в состав города. Этот переезд не имел никакого отношения к памяти отца, к его совместной работе с С.П.Королевым, а просто был продиктован семейными обстоятельствами. Здесь 13 апреля 1999 года моей мамы не стало. А через две недели я неожиданно получила весть из далекого прошлого.
В 1998 году Калининграду-Королеву исполнилось 60 лет. К этой дате ученые-краеведы Р.Д.Позамантир и Л.К.Бондаренко выпустили книгу «Королев-Калининград. К Космическим высотам — из глубины веков». Еще до выхода книги в свет Р.Д.Позамантир по местному радио регулярно читала отдельные главы из нее. Передача 30 апреля 1999 года была посвящена С.П.Королеву. И неожиданно я услышала о Павле Ефимовиче Киселеве, его гибели. Прозвучали выдержки из писем С.П.Королева к жене, посвященные моему отцу…
После некоторых колебаний я написала в редакцию Калининградского радио, чтобы выразить благодарность за эту передачу. Вскоре получила ответ — очень доброе и любезное письмо от редактора Л.Н.Захаровой. Лариса Николаевна попросила меня рассказать об отце подробнее. Я думала, что это будет просто — изложить на двух-трех страничках, когда и где он родился, где учился, служил, воевал. Однако вскоре поняла, что почти ничего не помню, путаюсь в датах, именах, событиях. Пришлось обратиться к «семейному архиву» — извлечь из запылившейся шкатулки, из самых глубин книжного шкафа связки старых писем, записные книжки, кучу всевозможных документов, фотографий, справок… Собираясь сначала бегло их проглядеть, я прочла одно письмо, другое — и уже не смогла оторваться. Прошедшее, как штормовая волна, накрыло меня с головой. На какое-то время эта давно отшумевшая жизнь — такая счастливая и такая трагическая — стала для меня гораздо реальней, чем мое настоящее.
И я решила не ограничиваться унылым перечислением дат и событий, а по мере сил написать об отце все, что смогу извлечь из рассказов мамы и бабушки, почерпнуть из старых документов и писем. Прожив на земле полвека, я наконец «познакомилась» со своим незнакомым отцом — человеком добрым и веселым, мужественным и доверчивым, любившим жизнь, людей, родную землю, бесконечно преданным своему делу… Конечно, записки эти несовершенны, сумбурны, лишены литературных достоинств, — но работа над ними благотворно перевернула и очистила мою душу. И потом я надеюсь, что смогла хоть в какой-то мере воссоздать дух того теперь уже далекого трагического и прекрасного времени.
Мой отец, Павел Ефимович Киселев, родился 25 июня 1916 года в городе Аша Челябинской области, тогда больше похожем на деревню. В довольно большой семье Павел был младшим. Ефим Андреевич Киселев, мой дедушка, работал на заводе, однако семья жила вполне крестьянской жизнью: в деревянном доме с садом и огородом, с делянкой картошки; держали и кое-какую живность. С утра до ночи работали, чтобы свести концы с концами.
Павел очень рано осиротел: мать, Ольга Михайловна Киселева, скончалась в 1918 году, а Ефим Андреевич — в 1920 году. Мальчика и двух маленьких сестер растила старшая сестра Ольга. Она, конечно, любила своих питомцев, но совершенно не имела времени ими заниматься, так как все домашнее хозяйство после смерти родителей легло на ее плечи. Брат Михаил Ефимович, красноармеец, погиб в 1918 году на фронте.
Когда Павлу было 8 или 9 лет, он убежал из дома. Беспризорничал, голодал, ночевал в стогах сена или заброшенных сараях, не раз бывал изловлен милицией, опять сбегал… Однако в итоге ему повезло — он прибился к одной из воинских частей, прижился в ней и стал настоящим «сыном полка». С тех пор отец навсегда связал свою судьбу с армией.
Приютил Павла Отдельный Конно-саперный эскадрон XI Оренбургской кавалерийской Краснознаменной дивизии. Сохранилась групповая фотография бойцов эскадрона от ноября 1931 года. Все ребята юные и серьезные, в длинных шинелях без погон и буденновках. На переднем плане рядом с командиром — мой отец, еще совсем мальчик, единственный из всех счастливо улыбающийся.
Армейская жизнь быстро избавила Павла от беспризорнических привычек. Он был направлен сперва в школу — доучиваться, а затем — в Ленинградское военно-инженерное училище, которое окончил в 1937 году. Отец очень полюбил Ленинград (да и могло ли быть иначе!), позже мечтал побывать там вместе с мамой. Но мечта не сбылась…
По окончании училища Павел служил в Читинской области. Об этом периоде его жизни воспоминаний практически не сохранилось, зато сохранилось большое количество фотографий сослуживцев, подаренных на память. Друзей у отца всегда было очень много.
В 1940 году Павел поступил в Военную электротехническую академию связи имени С.М.Буденного в Ленинграде. Когда началась Великая Отечественная война, академию эвакуировали в Томск. Отец и многие его сокурсники рвались на фронт, но их не отпустили, убедив, что повоевать они, вероятно, еще успеют, а специалисты их профиля будут остро необходимы стране — особенно после Победы. Так и сложилось. Академию отец окончил в 1943 году, получив специальность военного инженера-электрика, и вскоре (в начале 1944 года) оказался на передовой.
Как ни странно, о боевом пути отца также нет воспоминаний. Я не знаю, где именно он воевал, в каких частях, на каких направлениях. Осталась связка писем ему от товарищей, но там полностью отсутствуют географические названия, указаны только номера полевой почты. В основном в этих письмах речь идет об общих друзьях, разбросанных войной, о том, что некоторые из ребят давно не пишут и тому подобное. На фронте Павлу Ефимовичу повезло больше, чем в послевоенной мирной жизни: его ни разу не ранило, даже легко, хотя участвовал он в тяжелых боях и был награжден медалью «За боевые заслуги».
После Победы Павла Ефимовича направили в Москву, в Центральный проектный институт инженерных войск (ЦПИИ). Здесь же, окончив Московский Государственный библиотечный институт, с августа 1945 года работала и моя мама, Лариса Борисовна Киселева. Впрочем, тогда еще не Киселева, а Котомина, Люся Котомина, как все ее звали.
Мама и папа познакомились в 1946 году, но довольно долго их взаимоотношения оставались официальными и лишенными намека на какой-либо роман. Трудно, наверное, было найти девушку, жизнь и воспитание которой столь бы отличались от жизни и воспитания Павла Ефимовича. Мама, коренная москвичка, выросла в старозаветной, с патриархальными традициями семье, в атмосфере любви, защищенности, уюта. Правда, она тоже была наполовину сирота: ее отец, Борис Капитонович Котомин, умер в 1942 году от туберкулеза. Мама жила вдвоем с моей бабушкой, Екатериной Александровной Котоминой, в Тетеринском переулке у метро «Таганская». Пятикомнатная квартира в старинном, дореволюционной постройки доме формально числилась коммунальной, но «соседями» были близкие родственники: бабушкина сестра с мужем и двумя дочерьми, мамиными двоюродными сестрами. Фактически здесь обитала одна большая семья.
В конце июля 1946 года Павел Ефимович получил приказ готовиться к отъезду в Германию. Как раз тогда отец и мама несколько сблизились. Мама пригласила его в гости и познакомила с бабушкой, с которой у Павла Ефимовича сразу же установились теплые отношения. Поэтому предстоящая поездка отца не очень радовала. Он писал в дневнике: «Скоро ли увижу тебя, Москва моя родная? Особенно это тяжело тем, что Люся не выходит у меня из головы. Что-то вижу в ней близкое сердцу».
Знал ли отец С.П.Королева до прибытия в Германию? Скорее всего, нет. Но в Германии он сразу же попал в королевскую «команду». О том, чем конкретно предстоит заниматься, ему сказали только по приезде на место: изучением и испытаниями немецкой ракеты «Фау-2». Отцу и его товарищам пришлось в сжатые сроки освоить огромный объем информации, разобраться в многочисленных материалах на немецком и английском языках. Английский он изучал в военном училище и академии, а вот немецкого практически не знал, о чем очень сокрушался. Работа была в высшей степени напряженная. Павел Ефимович пишет в дневнике 26 августа 1946 года: «Утром был на совещании у Королева. Предстоит первое наше крещение. Я участвую во всех расчетах. Очень рад. Составил программу обучения своих людей, распределил обязанности. Читал о структуре немецких частей, познакомился с Х-планом. Вечером опять у Королева». И дальше: «Получил письмо от Люси. Она прислала фото. Какая она прекрасная девушка!»
Письма и дневник отца пронизаны ощущением удивительной полноты жизни: энергией, молодыми надеждами, планами на будущее, интересом к своему делу, к чужой стране и ее людям. Характерно, что Павел Ефимович не испытывал ненависти или даже неприязни к Германии, хотя по пути туда и насмотрелся на наши разрушенные города и деревни. В свободные часы он с товарищами ходил на футбольные матчи местных немецких команд, в кино, в лес. Впрочем, свободного времени было мало. Отцу приходилось заниматься не только инженерно-проектными работами, но и решать различные организационные вопросы, касающиеся материально-технического снабжения, передислокации воинских подразделений. О технической сути своей работы, видимо, из-за ее засекреченности, он и в дневнике, и в письмах почти ничего не сообщает. Письма в Германию и из Германии в 1946—1947 годах просматривала военная цензура (на конвертах стоит соответствующий штамп). В дневнике попадаются лишь отдельные и достаточно общие записи. Например, 27 августа 1946 года: «Выехали в Лиестон с полковником Пилюгиным и Мирзояном. Увидел во всей красе А-4. Первые испытания на «шприц-ферухен». Испытания пускового блока неудачны». Или 5 сентября: «Смотрел огневые испытания двигателей и всей системы целиком. Эффект прекрасный». И везде рефреном: «Очень много работы». Рабочий день — с 8 утра до 8−9 вечера, а потом дома — подготовка всевозможных отчетов, рапортов, пояснительных записок.
Отдушиной были походы в лес — почти девственный, с обилием всякого зверья: оленей, косуль, кабанов, барсуков. Отец пристрастился к охоте. Мама в письмах порой выражала некоторое неудовольствие по этому поводу. Однако для отца убийство животных не являлось самоцелью. «Сегодня я ходил на охоту. Видели громаднейшего кабана, я стрелял, но не убил, он удрал. Видели и козочку, но тоже не убил. Главное то, что побыл в лесу, встретил восход солнца. Птиц очень много, пенье их обворожительно. Еще раз приходится пожалеть, что нет со мной рядом Люсеньки!»
Отец и мама писали друг другу много и часто. Это был настоящий роман в письмах. Отец рассказывал о своей прежней жизни, размышлял обо всем на свете — от бытовых мелочей до глобальных проблем войны и мира, жизни и смерти, любви и дружбы. Постепенно они перешли с «Вы» на «ты», тон стал более теплым и сердечным. О своем деле отец писал с восторгом: «Впервые в жизни я нашел работу, где могу применить в полной мере не только свою специальность, но и все знания, которые я ранее получил… Работа, где воплощена моя специальность в полной своей технической красоте и совершенстве, не может не увлечь». И неизменно повторял: «Наше дело — это дело будущего», «мы работаем на будущее». С.П.Королев уже тогда начал мечтать об освоении космоса и наверняка делился этими мечтами с товарищами, подчиненными. Павел Ефимович не раз говорил маме: «Ты даже вообразить не можешь, что нам предстоит в дальнейшем». И действительно, кто бы тогда мог себе представить, что через 10 лет в космос запустят первый искусственный спутник Земли, а через 14 лет состоится полет Ю.А.Гагарина…
В письмах Павла Ефимовича из Германии были, конечно, не только серьезные материи. Пару раз они с мамой трогательно ссорились. Мама увлекалась легкой атлетикой, гимнастикой, волейболом. Отец, тоже заядлый спортсмен, это поощрял, радовался маминым успехам, но как-то раз неосторожно написал: «Никогда бы я не подумал, что такая хрупкая и нежная девушка может так упорно заниматься спортом и показывать отличные результаты». Мама ответила суровой отповедью: дескать, он ее считает «кисейной барышней», избалованным и никчемным созданием… Отец долго извинялся и объяснял, что, напротив, хотел сделать комплимент.
В конце марта 1947 года Павел Ефимович почти на месяц приехал в Москву. Они с мамой несколько раз ходили в театр, в том числе и в Большой, гуляли по Москве. В квартире на Тетеринском Павел Ефимович быстро и как-то очень естественно стал своим человеком. Перед возвращением в Германию он предложил маме стать его женой, и она согласилась. Однако говорить о конкретном дне свадьбы и строить планы совместной жизни было рано, поскольку будущее отца зависело не от него и представлялось в тот момент совершенно неопределенным. Работы в Германии шли к концу. Павел Ефимович понятия не имел, куда после этого получит назначение, хотя и надеялся, что это будет Москва или Подлипки. В Германию отец отправился полный надежд, в прекрасном настроении. Почти из каждого города, где поезд стоял, он посылал маме письмо или открытку, а прибыв на место, сразу же с головой окунулся в работу. Мама в письмах не переставала спрашивать, когда же он окончательно вернется. Поначалу Павел Ефимович был уверен, что окажется на родине уже в конце мая. Но прошли и май, и июнь, а ясности с возвращением не было. Отец успокаивал маму, уговаривал ее потерпеть и не волноваться. Наконец 15 июля 1947 года он пишет из Бреста: «Люсенька! Ну, вот я и выехал на Родину. Сижу уже третий день в Бресте. Еду эшелоном. Сейчас переходим на русскую колею. Это, видимо, будет длиться дней 6−8. Будем в Москве в последних числах [июля]. В Москве буду около (предположительно!) месяца, стоять будем и работать или в Москве, или где-то на ее окраинах… Предстоит большая работа, причем техническая. После этого выедем куда-то (!) на основную работу. В Москве все с тобой решим о нашей судьбе. Телеграмму я дам. Жди, скоро буду».
Действительно, в самом конце июля отец уже был в Москве. Они с мамой договорились зарегистрировать брак в середине августа. Тогда не требовалось заранее подавать заявление, ждать месяц или два. Казалось бы, все наконец определилось. Однако Павел Ефимович вдруг «исчез». Не появлялся на Тетеринском, не писал, не звонил. Прошло два, три, четыре дня, неделя… Маму постепенно охватывала паника; еще через пару дней паника переросла в тихое отчаяние. Она не хотела ни есть, ни пить, ни разговаривать, сидела в углу дивана и перебирала в душе самые разные версии случившегося: от тривиального «неожиданно встретил другую» до фатально-истерического «случилось что-то страшное, и я его больше не увижу никогда».
Мамина двоюродная сестра Лена уговорила ее как-то, желая отвлечь, поехать в Парк культуры (день был воскресный, погода чудесная). Вернувшись домой, девушки увидели около своего подъезда машину, из которой выходил какой-то офицер с чемоданами. Это был Павел Ефимович, привез к маме свои немногочисленные пожитки. Оказывается, все это время он занимался настолько срочной работой на заводе в Подлипках, что в буквальном смысле слова не имел ни одной свободной минуты — даже для телефонного звонка.
12 августа 1947 года отец и мама стали мужем и женой.
Их супружеская жизнь продолжалась всего один год и один месяц — и вся состояла из встреч и разлук. И все-таки это была счастливая жизнь — жизнь на вдохе и выдохе, наполненная трепетными надеждами и ожиданиями, не успевшая обрасти бытом и увязнуть в рутине. Мама и отец поссорились, что они называли, всерьез (полдня не разговаривали) лишь однажды — разошлись в оценке романа Джека Лондона «Маленькая хозяйка большого дома», который мама любила с юности, а отец считал сентиментальным, слащавым и абсолютно неправдоподобным. И еще Павел Ефимович слегка ревновал свою жену к… С.Я.Лемешеву, ее кумиру.
Не обошлось, конечно, и без шероховатостей, трудностей привыкания друг к другу. Как ни желал Павел Ефимович иметь семью, о семейном уюте он не имел никакого представления и поначалу вел себя в мамином доме едва ли не как слон в посудной лавке. Две вещи всегда оставались для него святы: Работа и Друзья. Сразу же после свадьбы отцовская «холостяцкая компания», как ее называла мама, прочно обосновалась в квартире. Друзья приходили и уходили, кто-то оставался ночевать, кто-то приводил уже своих друзей и знакомых. Люди смеялись, спорили, слушали радио, обсуждали политические новости. Было весело, но слишком шумно, сумбурно и утомительно.
Не умел отец и рационально распоряжаться деньгами. Денежное довольствие офицеров в те годы было отнюдь не нищенским, но отец все, что получал, сразу же тратил, а главное, одалживал всякому нуждавшемуся, в результате сам часто оказывался на мели.
Со временем, однако, отец начал внимать мягким, осторожным увещеваниям мамы. Их жизнь постепенно входила в более спокойное, организованное русло. Отец имел, как говорится, золотые руки, многое в доме починил и подлатал, планировал сделать ремонт. В перспективе же он мечтал о своем куске земли и доме, где было бы много детей, много собак и, конечно, много друзей. Мечтал он и о машине, но не по соображениям престижности (тогда и понятия-то такого не было), а просто любил автомобильную езду. И отец, и мама не сомневались, что рано или поздно все эти планы и мечты обязательно осуществятся.
Но уже в сентябре выяснилось, что в ближайшее время Павлу Ефимовичу предстоит отбыть на службу в Капустин Яр — поселок, затерявшийся в полусолончаковых степях Астраханской области. Там создавался первый в СССР испытательный ракетный полигон.
Уезжал отец с эшелоном. Последние несколько дней ему пришлось жить в вагоне — не удалось даже заскочить домой попрощаться. 26 сентября он отправил маме записку: «Милая Люсенька! Уезжаю сегодня утром в 9.00. Ночь сегодня не спал — грузились. Здесь все благополучно. За ночь я даже охрип с этой погрузкой. Маленькая моя Люсенька, еще раз прошу тебя — будь спокойна, не волнуйся, отдохни. Набирай характер. Это будет и для тебя, и для мамочки твоей лучше. Время нашей разлуки не будет продолжительным, я его постараюсь сократить как можно больше…»
В Капустин Яр эшелон прибыл 4 октября. Предполагалось, что Павел Ефимович осмотрится, найдет квартиру, и тогда, где-то в середине октября, мама к нему приедет.
Капустин Яр был местечком гиблым. Голая степь, летом жара и пыль, зимой морозы под 40 градусов при сильном ветре, в межсезонье — непролазная грязь. Обо всем этом Павел Ефимович откровенно писал маме, уговаривая ее не бояться трудностей, как следует экипироваться. Квартиру — вернее, комнату или угол — найти оказалось очень трудно. Все, кто сдавал жилье, уже имели постояльцев. К тому же поиски жилья требовали уйму времени, а у отца его не было совершенно. И все же он не терял оптимизма. Надежды на будущее, увлеченность работой, любовь к маме, любовь к Родине сливались воедино в душе отца и составляли «момент истины», который и был его жизнью. Пожалуй, даже с неправдоподобной по нынешним временам искренностью, простотой и силой в письмах Павла Ефимовича отражен этот «момент истины»: «Милая Люсенька! Как я досадую на судьбу, что мы не имеем пока возможности быть вместе, жить одной жизнью и каждый день видеть друг друга, заботиться друг о друге, вместе делить все хорошее и плохое… Нет у меня других дум, кроме как о тебе, нет у меня ничего более дорогого и ценного, кроме тебя; и наоборот, я чувствую, что только ты до конца предана мне и только ты согреваешь меня своей любовью… Трудности очень большие, но я их не боюсь. Твоя любовь воодушевляет меня, и я отдам все силы и выполню честно мой долг перед любимой моей Родиной… Знаю, что и ты поможешь мне это сделать, мы с тобой советские люди и нас ничто не устрашит; только труд и служение Родине — наши мечты и помыслы. Так ведь, моя дорогая Люсенька?» (письмо из Капустина Яра от 11 октября 1947 года).
Для самого Павла Ефимовича «квартирного вопроса» не существовало: он привык к любым условиям, мог жить хоть в неотапливаемом вагоне или палатке. Но мама — дело другое. Однако при отцовском рабочем графике — начало работы в 5 утра, окончание поздней ночью — о регулярных поисках жилья, как сказано, и речи быть не могло. Маму тяготило ожидание. Наконец Павел Ефимович предложил такой план: она приезжает, временно поселяется в семье одного из товарищей Павла Ефимовича — майора Н.Н.Смирницкого или старшего лейтенанта Ю.Н.Мажорова — и с первых же дней начинает искать квартиру. Мама согласилась, и в конце октября отец направил ей официальный вызов и необходимые документы для получения пропуска.
В первых числах ноября мама с тяжеленными чемоданами, новой керосинкой и радужными надеждами отбыла в Капустин Яр.
Надо было ехать на поезде «Москва — Астрахань» до Баскунчака, а там пересаживаться на местный паровозик до станции Владимировка, находящейся уже сравнительно недалеко от Капустина Яра. Отец предполагал встретить маму на машине. Однако все вышло иначе.
Поезд подолгу стоял на каждом полустанке, а то и просто в степи и в итоге вместо 6−7 часов вечера прибыл в Баскунчак в час ночи. Высадиться с вещами из вагона маме помогли попутчицы. Никто ее не встречал. Мама села на чемоданы и расплакалась. По счастью, хорошенькой молоденькой женщине всякий готов был помочь. Сначала ее взял под опеку какой-то лейтенант. Узнав, что на Владимировку в ближайшие два дня поезда не ожидается, он предложил ехать на «кукушке» до станции Ахтуба и уже оттуда добираться до Владимировки. В Ахтубу приехали утром следующего дня, но дальше лейтенанту оказалось с мамой не по пути. Опять она осталась одна. Во Владимировку попасть можно было только на попутках. Грузовик взял маму и какую-то старушку — не до Владимировки, а до местечка Пологое Займище. Старушка также направлялась в Капустин Яр, и благодаря ее энергии удалось найти очередную попутку. Однако до Капустина Яра опять не доехали. Маму со всеми чемоданами ссадили на окраине посреди дороги. Она решила прежде разыскать семью Мажоровых, о которых писал отец, а потом уже и его самого. Но никто из прохожих не знал, где находится улица, где жили Мажоровы. Было уже около 4 часов вечера, начинало смеркаться, а мама со своей кладью и шагу не могла ступить. Старушка, увидев легковой автомобиль с какими-то военными, бросилась наперерез с криком: «Помогите молодой, никак она своего мужика не найдет!» Ехавший в машине полковник посадил маму и доставил в штаб генерала Вознюка, прямо в генеральскую приемную. Там она, несчастная, промерзшая и голодная, опять расплакалась. Из штаба позвонили в часть отца, оттуда через некоторое время прислали машину, которая наконец привезла маму к Мажоровым. Татьяна Мажорова, жена папиного товарища, встретила ее очень приветливо, успокоила, а вскоре пришел и Павел Ефимович. Он также пережил шок. Накануне в 6 часов вечера в Баскунчаке служащие вокзала, сбитые с толку бесконечными опозданиями поездов, сообщили, что поезд из Москвы прибыл рано утром и все пассажиры давно разъехались. Кто-то вспомнил девушку, по описанию очень похожую на маму, которая тоже куда-то уехала. Отец помчался во Владимировку к Смирницким, но мамы там, естественно, не было. Решив, что мама или безнадежно заблудилась, или вообще с ней случилось что-нибудь страшное, Павел Ефимович в отчаянии вернулся в Капустин Яр…
Пару дней все четверо — Мажоровы и Киселевы — ютились в крохотной комнатушке Мажоровых. Мама на следующий же день после приезда отправилась искать жилье. Ей удалось снять комнату — правда, только на время отпуска жильца. Тем не менее мама с отцом перебрались на новое место и начали его обживать.
Отец целыми днями был занят, возвращался поздно, усталый. А мама воевала с керосинками, добывала провиант и продолжала поиски постоянной квартиры. Здесь в ее жизнь вошел страх за жизнь и здоровье Павла Ефимовича. То ли она на месте лучше уяснила суть мужниной работы, наслушалась рассказов жен других офицеров, то ли сама атмосфера неуютного, грязного и безрадостного Капустина Яра действовала угнетающе — не знаю. Но уже в одном из первых писем бабушке, 13 ноября, она жалуется: «Павел очень устает. Работа у них страшная, и я все время беспокоюсь за его жизнь. Он уж больно отдается работе…» В письме от 17 ноября: «Здесь очень скучно, и я оживляюсь только, когда Паша приходит домой. У него успешно закончились испытания, и теперь я меньше за него волнуюсь».
По натуре мама была человеком очень впечатлительным, ранимым, любящим и беспокойным. Поводы для беспокойства она виртуозно умела находить даже при самых благополучных обстоятельствах. Но страх за отца оказался, увы, отнюдь не беспочвенным…
Впрочем, в Капустином Яре у моих родителей случались и светлые, веселые минуты. Иногда отцу удавалось освободиться пораньше. В хорошую погоду они с мамой отправлялись гулять по поселку и окрестностям, в плохую — сидели дома, мечтали о будущем. Заходили Мажоровы, Смирницкие, бессемейные приятели Павла Ефимовича. Шутки, смех…
В конце ноября, раньше, чем планировал, вернулся жилец-отпускник. Комнату пришлось освобождать. Новое жилье найти так и не удалось. Мама с отцом помыкались какое-то время по знакомым. Во второй половине декабря отцу дали короткий отпуск и они уехали в Москву. Там встретили новый 1948 год, веря и надеясь, что уж он-то станет переломным и положит начало долгожданному спокойствию и устроенности…
В свою часть Павел Ефимович возвратился 16 января. Вновь полетели письма, письма, письма… В середине февраля у отца намечалась командировка в Москву, во время которой он планировал снова забрать маму в Капустин Яр.
Думаю, отец оказал очень большое влияние на формирование маминого характера. По сравнению с Павлом Ефимовичем она была совсем ребенком. К моменту их знакомства он успел объездить чуть ли не весь Союз, учился, работал, воевал. Интересно, что после свадьбы мамин почерк начал меняться и постепенно стал очень похож на почерк отца. Разбирая старые письма, я часто не сразу могла определить, где чья рука.
С детских лет мама увлекалась поэзией и сама писала стихи. Многие из них посвящены отцу. Несмотря на некоторую старомодность и наивность, эти стихи дышат искренним чувством:
От кряжей древнего Урала,
От чистых и холодных рек
Пришел изведавший немало
Простой, но стойкий человек.
У солнца, что ли, брал веселье,
А бодрость черпал у ветров —
Он о своей заветной цели
Не говорил напрасных слов.
В душе — поэт, по воле — воин,
На друге — бешеном коне —
Летал он, весел и спокоен,
По молодой своей стране.
Простор — от моря и до моря —
Везде его родимый дом;
А что там прожитое горе —
Не стоит вспоминать о нем;
И что бы жизнь ни приказала,
Он скажет: «Мой солдатский век!» —
И засмеется — сын Урала,
Простой и сильный человек.
Скоро мама сообщила, что ждет ребенка. Павел Ефимович тут же ответил ей радостным письмом: «Люленька, как я рад, что у нас будет малыш! Как я тебе благодарен за это… мы вместе будем его лелеять и растить. Люлька, моя Люлька, какой ты молодец у меня! Теперь ты должна быть спокойной, должна думать о нашем будущем малыше».
Окончание следует
