Монолог выдающегося конструктора ракетной военной техники, доктора технических наук, профессора, члена-корреспондента РАН, академика Российской Академии ракетно-артиллерийских наук, Героя Социалистического Труда, кавалера трех орденов Ленина и ордена Октябрьской Революции, лауреата Ленинской премии, трех Государственных премий СССР и премии Совета министров СССР Сергея Павловича Непобедимого
Многие спрашивают, почему у меня такая фамилия. Она произошла от прозвища. Мой отец — Павел Федорович — уроженец Курской области, граничащей с Украиной; там прозвища в ходу. Еще до революции за большую силу нашу семью прозвали Непобедные. Когда отец уехал в Петроград, украинское Непобедный трансформировалось в русское Непобедимый.
В Петрограде отец работал токарем на металлическом заводе. Однажды, идя по Невскому проспекту, он вступился за молодого человека, на которого напали трое хулиганов. Отбил его, а тот оказался сыном графа Львова. Граф Львов в благодарность определил отца в школу шоферов-механиков и потом взял к себе в гараж. За участие в забастовках отца выслали в город Скопин Рязанской губернии. После революции он вернулся в Петроград и как классный автомобилист попал в автопредприятие, обслуживавшее правительство, — был личным шофером у К.Е.Ворошилова. Во время гражданской войны под Царицыном возил и Сталина (хотя тогда главной фигурой был Троцкий, а о Сталине и прочих мало кто слышал). По дороге в Москву заболел тифом и оказался в больнице в Рязани. Пока выздоравливал, гражданская война закончилась. В Рязани он познакомился с моей матерью. Там 13 сентября 1921 года я и родился.
Из-за голода и разрухи в Петроград не поехали. Отца назначили главным механиком совхоза Никольское в 20 километрах от районного центра Щигры Курской области. До революции здесь находилось большое имение. Я до сих пор помню красоту тех мест. Мы жили в маленьком домике, рядом — мастерские. Техника тогда была в основном паровая: локомобили, молотилки. Позже совхоз получил восемь «Фордзонов» — их торжественно встречали всей деревней. Отец, кроме всего прочего, проводил в дома электричество. Меня же привлекала работа кузнецов — завораживал раскаленный металл и сыплющиеся при ковке искры.
Чтобы дать мне возможность учиться, отец переехал в Щигры. Здесь я окончил школу. Когда подрос — седьмой, восьмой, девятый класс, — помогал отцу, бравшему технические подряды на оборудование сантехникой школы, госпиталя, детского сада. Тогда же я занялся моделированием: в 14 лет сделал глиссер с паровой турбиной, который отлично ходил, и отправил на выставку в Москву.
После школы сомнений в выборе профессии не было. В 1938 году я поехал в столицу — поступать в Краснознаменный механико-машиностроительный институт имени Баумана. Поехал один. Отец дал 30 рублей. Прибыл на Курский вокзал утром в шесть часов, пешком добрался до института. Вместе с другими поступающими — выпускниками школ и рабфаков — месяц сдавал экзамены. Из 36 человек поступили четверо, в том числе и я. Так жизнь навсегда связала меня с МВТУ.
Институт в то время имел шесть факультетов — три военных (артиллерийский, боеприпасов и бронетанковый) и три гражданских (механико-технологический, тепловых гидравлических машин и точного приборостроения). Первые три курса были общими, дальше — специализация. Читали лекции и вели практические занятия выдающиеся профессора, крупные ученые. Высочайший уровень преподавания сочетался с серьезной практической подготовкой. Заводская практика начиналась уже со второго курса. Мы работали и токарями, и фрезеровщиками, и шлифовальщиками, и ремонтниками, осваивали самые разные машины. Из нас делали действительно универсальных инженеров.
Война застала меня на третьем курсе. На следующий же день я подал заявление с просьбой об отправке на фронт. Не взяли. Однако уже 30 июня мы, студенты, оказались под Ельней, где по реке Десне в составе специального батальона строили так называемую вторую линию обороны Москвы. Нас бомбили и обстреливали «Мессершмитты» — с высоты всего 20 метров: я видел лица летчиков. Мы хоронили ребят… Я узнал, что такое быть беззащитным перед атакующим самолетом врага. И позже, делая ракетные комплексы, всегда помнил это чувство.
8 сентября Сталин приказал вернуть нас в Москву. Столица продолжала жить тихо, размеренно. Однако после того, как на подготовленных нами позициях была разгромлена целая вражеская дивизия, немцы обошли это место с юга и прорвали фронт. 16 октября объявили, что немцы уже под Москвой. Москва закипела, заметалась. Летал по улицам пепел от сжигаемых документов, минировались мосты. Три дня длился хаос, пока Сталин не объявил осадное положение. Все как по волшебству стало на место.
20 октября институт эвакуировали в Ижевск. Приехал я туда в кожаном пальтеце — а мороз под 40 градусов. Днем — учеба, вечером и ночью работа: сначала я точил противотанковые стволы, потом слесарничал на заводе, выпускавшем «Максимы». Суточный паек — бутылка молока и краюха хлеба.
В 1943 году нас опять вернули в Москву. Здесь тоже в каникулы приходилось работать — мы отливали бомбы на труболитейном заводе, находившемся у Павелецкого вокзала. Приходишь после смены в общежитие и падаешь пластом…
С четвертого курса началась специализация. Мне досталась ракетная техника. Читал лекции и вел практические занятия один из создателей знаменитой «Катюши» Юрий Александрович Победоносцев (он разработал теорию горения порохового заряда ракеты). Преддипломную практику я проходил в НИИ-3, который затем стал Московским институтом теплотехники. Там, собственно, вся отечественная ракетная техника и зарождалась. В институте делали и «Катюши», и жидкостные ракеты. Одно время главным конструктором был Победоносцев, позже — Александр Давидович Надирадзе, будущий академик, дважды Герой Социалистического Труда.
Тема моего диплома: «Ракетный комплекс повышенной дальности для борьбы с танками». Научным руководителем был Ю.А.Победоносцев. После защиты он мне сказал: в Москве у тебя квартиры нет, так что поезжай в Коломну к минометчику Шавырину. И я поехал.
Борис Иванович Шавырин, возглавлявший Коломенское КБ, — гениальный, я считаю, конструктор, корифей в области минометного вооружения. Я начал работать у него инженером-конструктором, затем стал старшим инженером, руководителем группы, начальником научно-исследовательского отдела. Именно моему отделу Шавырин поручил одно из направлений по созданию безоткатных орудий. Мы должны были найти научно-техническое решение, предусматривающее безоткатность в момент выстрела в температурном диапазоне от -40 до +50 градусов при сохранении высокой кучности боя и обеспечении безопасности расчета. В артиллерийских системах противооткатные устройства перекачивали жидкость и за счет этой работы происходило торможение. В нашем случае безоткатность достигалась тем, что ¾ заряда в виде газа истекало назад через сопло, в каждое мгновение уравновешивая ствол от перемещения. Заряд, таким образом, действовал двояко: с одной стороны, метал мину, с другой — тормозил перемещение ствола. Еще раньше этот принцип был реализован Л.В.Курчевским при создании динамореактивной пушки. Однако для устойчивой работы пушки требовалось давление газа в канале ствола около 3000 атмосфер. При таком давлении во время выстрела расчет не мог находиться у орудия. А что это за стрельба — прицелился и убегай! Ее так и прозвали — ДРП (давай, ребята, прятаться!).
Не буду приводить технических подробностей. Скажу только, что мы смогли снизить давление на порядок и довести его до 400 атмосфер. Теперь оператор в шлеме имел возможность обеспечивать стрельбу непрерывно. В результате появились безоткатные орудия Б-10, потом Б-11 — батальонное и полковое. Учитывая колоссальное число батальонов, можно представить себе масштаб их производства. Они и до сих пор остаются на вооружении.
В 1945 году американцы, чтобы устрашить Советский Союз, сбросили на Японию две атомные бомбы. Вскоре началась холодная война. По документам, которые мне приходилось видеть, американцы планировали в 1957 году сбросить на Москву шесть атомных бомб. Благодаря тому, что Королев сделал ракеты, а Курчатов — ядерный заряд, их пыл охладел. Это лишний раз подтверждает старую как мир истину: для обеспечения безопасности страны необходимо иметь сильную армию, хорошее вооружение… Так вот, в связи с появлением ракет — не только межконтинентальных баллистических, но и ракетной техники дивизионного, армейского и фронтового применения — резко изменилась структура, стратегия и тактика сухопутных войск. Главную ударную силу и главную угрозу стали представлять танки: быстроходные, стреляющие с ходу, имеющие хорошее приборное оснащение, в значительной степени защищенные от радиации. С танками в первую очередь следовало вести борьбу. Во время Великой Отечественной войны эту задачу выполняла артиллерия. Были даже специальные истребительные артиллерийские подразделения, которые ставились впереди окопов и расстреливали наступающие танки — при этом, конечно, гибли и сами. Требовалось встречать танки на значительно большем расстоянии. Пушки тут уже не годились — вышли бы слишком тяжелыми и громоздкими. Настало время противотанковых ракет.
Трудность состояла в том, что ракета, обладая необходимой дальностью и мощью, дает большие промахи. Нужно было обеспечить управление ракетой во время полета, наведение ее на цель, то есть создать управляемые противотанковые ракетные комплексы. Впервые такие ракеты разработали немцы в 1944 году — одноканальные, управляемые по проводу. Они оказались крайне ненадежными. Их выпустили всего около тысячи штук, и дело заглохло. В 1956 году немецкие и французские фирмы, объединившись, сделали противотанковый управляемый снаряд на дальность 1,5 километра. Ракетный комплекс СС-10 уже более-менее отвечал современным требованиям, хотя и имел ряд несовершенств: например, требовал подогрева при низких температурах. Однако наше руководство было крайне обеспокоено его появлением у вероятного противника и поставило перед конструкторами и проектировщиками задачу: создать для СССР и стран Варшавского Договора свой ракетный противотанковый комплекс. Всех, кто занимался артиллерией, мобилизовали на решение этой задачи, в том числе и коломенское КБ. Еще жив был Борис Иванович. Он предложил мне организовать на базе моего отдела спецгруппу по данному направлению.
Если миномет имеет только ствол, плиту, сошки, прицел, саму мину с зарядом — и все, то ракетное оружие — вещь куда более сложная. В СССР подобным никто не занимался. Отсутствовал опыт, теория. Все приходилось начинать с нуля. Когда я пришел в шавыринское КБ, здесь было только два отдела — миномета и выстрела к нему. Теперь обстоятельства вынудили нас создать пять совершенно новых отделов: аэродинамика, двигательные установки, боевая часть, общая компоновка, аппаратура системы управления и тому подобное. Учитывая реальное положение дел, решили взять уже опробованную схему, но реализовать ее на более высоком уровне надежности и эффективности. Параллельно же нарабатывать на будущее и свои собственные оригинальные решения. Конструкторские предложения поступали самые разные. Их рассматривало высокое начальство — вплоть до Д.Ф.Устинова. Прошло только два, в том числе и наше. Опять же, не стану вдаваться в технические подробности. Нами был разработан первый в СССР противотанковый ракетный комплекс под шифром «Шмель» (в двух вариантах: на машине ГАЗ-69 и на БДМ-1), создана теория, производство, испытательная база. Все прочие направления коломенского КБ, кроме ракетного, постепенно отмерли. Испытывали «Шмель» здесь же, в Коломне, производство поручили Ковровскому заводу имени Дегтярева. В 1960 году первые изделия подготовили для показа Политбюро во главе с Хрущевым на полигоне в Капустином Яре (Астраханская область). Стояла страшная жара. Готовились не только мы: рядом находились надирадзевские оперативно-тактические ракеты, дальше — бронетехника Жозефа Яковлевича Котина… Нам предстояло бить по полноразмерным танковым макетам. Когда мы все их посшибали, Хрущев пришел в восхищение. Бегал и кричал: «Кто тут Шмель»? И сразу же дал команду: аторам — Ленинскую премию.
В 1961 году под Львовом изделие демонстрировалось представителям стран-участниц Варшавского Договора. Не все еще было до конца отлажено, то и дело рвались провода. Прошло несколько пусков. Я очень волновался, не выходил из КП. Слышу — попали: раз, другой. Просят еще. Чтобы не испытывать судьбу, говорю: больше нету…
После этого меня назначили заместителем Генерального конструктора.
Я уже говорил, что «Шмель» задумывался как аналог немецко-французского изделия, хотя и превзошел его по всем параметрам — дальше стрелял, брал более крепкую броню, мог использоваться в более широком температурном диапазоне. Мой же принцип состоял в том, что отечественная военная техника должна основываться на самых последних научных достижениях, опережая зарубежные аналоги. И поэтому в следующем изделии — противотанковом ракетном комплексе «Малютка» — был реализован ряд новаторских технических разработок. Команда формировалась не на борту ракеты, а на земле. На борту отсутствовали приемно-усилительные устройства и источники питания. Основным звеном стал трехжильный кабель длиной 3200 метров упрочненный тридцатью шестью шелковыми нитями, для изготовления которого потребовалась специальная автоматическая линия: кабель отсюда выходил целиком готовый — даже уже с натяжением нитей. Почти все детали выполнялись из пластмассы, кроме двигателя, гироскопа, рулевых машинок и воронки боевой части. Это существенно удешевило изделие, увеличило дальность стрельбы с двух до трех километров и снизило вес снаряда — с 24 до 10 килограммов, так что комплекс стал не только возимым, но и носимым. Возимым — и на машине, и на танке, и на БМП, и на вертолете. При испытаниях комплекс в течение трех месяцев выдерживал без деформаций температуру +50 градусов и мог храниться не менее 10 лет. Лицензии на производство «Малютки» продали Болгарии, Польше, еще ряду стран. Она разошлась по всему миру. В 1973 году во время арабо-израильской войны именно с помощью «Малютки» был уничтожен практически весь израильский танковый парк — порядка 800 машин. До сих пор «Малютка» нигде не снята с вооружения, так как и сегодня не имеет аналогов. Конечно, учитывая пожелания заказчиков, мы проводим ее периодическую модернизацию.
Во время работы над «Малюткой» я пять лет не ходил в отпуск. После ее показа в Ленинграде вернулся в Коломну. Вдруг звонок с полигона: несчастный случай, три человека погибли, восемь ранено. Два месяца тянулось расследование. В конце концов я — здоровяк, спортсмен! — получил инфаркт. Прямо из кабинета попал в больницу, где и узнал о присуждении мне Ленинской премии…
До сих пор все противотанковые ракеты в мире были дозвуковые. Имея наземные цели, они поражали их, летя параллельно земле. Танки постепенно к этому приспосабливали: утолщали переднюю броню, устанавливали другие виды защиты. Требовалось увеличить мощность снаряда, а также дальность стрельбы, чтобы при подходе танка успеть сделать не один выстрел, а несколько. Следовательно, нужны были сверхзвуковые ракеты. Однако при сверхзвуковых скоростях на острие садится ударная волна, образуется резкий температурный перепад, а на земле взвихриваются тучи пыли, исключающие всякую видимость. К тому же, чтобы превзойти скорость звука, необходимо в 10 раз увеличить тягу ракетного двигателя. Расходы большие, а что в итоге?
Такая стояла проблема. Ее решение породило первый в мире сверхзвуковой управляемый противотанковый комплекс «Штурм». Дальность стрельбы — 5 километров. Боевые части — объемно-детонирующие и кумулятивные. У всякой ракеты есть разгонный и маршевый двигатели. Так вот, здесь ускоритель сбрасывался через 50 метров, чтобы не мешал дым, и открывал аппаратуру: в одну сторону радийную, в другую — световую. Скорость поддерживалась маршевым двигателем. Ракета обладала высокой помехозащищенностью за счет применения метода стробирования, а также запоминала команды: в случае перебоев в поступлении сигнала продолжала движение по старой команде. В ЦАГИ мы провели специальные исследования и выяснили, что при высоте полета более 6 метров пыль с грунта не поднимается. Соответственно, ракеты «Штурма» имели высокую траекторию и снижались только перед целью. Комплекс устанавливался на вертолетах МИ-24 и МИ-28, позже на морском камовском вертолете ТБ-252, а также на самоходках. Боевые испытания он проходил в Афганистане. Точность стрельбы оказалась поразительной: с 5 километров снаряд попадал в амбразуру ДОТа. Совсем недавно я узнал, что «Штурмы» блестяще проявили себя в Чечне. А ведь сколько лет прошло!
В 1981 году в связи с событиями в Польше, где власть захватила «Солидарность», были объявлены учения на фронте протяженностью 800 километров. Имитировалось направление Варшава — Берлин. Все Генеральные конструкторы находились при Устинове. Помню полигон в Белоруссии: масса техники, пыль, дым — ничего не видно. Устинов говорит: нужно сделать систему, которой бы ни дым, ни пыль не мешали. Шабанов, заместитель министра обороны по вооружениям, указал на меня: вот Сергей Павлович, дескать, этим как раз занимается. Мне и поручили. И я сделал «Хризантему», работающую и днем, и ночью, и в пыли, и в дыму. Создается узконаправленное энергетическое поле — луч (угол расхождения — всего 40 минут), по которому идет ракета… Теперь мы продаем «Хризантему» за рубеж — у самих денег нет. То есть вооружаем чужих. Что ж, такова нынче жизнь: или дяде продать, или погибнуть. Собственно говоря, комплекс еще не готов. Мы на выставках показываем его возможности и получаем заказы и инвестиции. В заказчиках же у нас — кто угодно, только не российская армия.
Теперь — о зенитных комплексах.
Пока не было ракет, авиация стремилась всемерно повысить свой потолок, чтобы сделаться недосягаемой для зенитной артиллерии и истребителей, которые на большие высоты, где уже недостаточна плотность воздуха, если и добирались, то еле-еле, с разгона. Пауэрса над Уралом сбили на высоте 20 километров. С появлением ракет, напротив, самолеты, прячась от локаторов, стали летать на предельно малых высотах — от 100 метров до 3 километров. В частности, так поступали израильские летчики, благодаря чему их авиация весьма успешно действовала против египтян. В этой связи в 1957 году президент Египта Гамаль Абдель Насер обратился к дружественному СССР с просьбой о помощи. Нечего и говорить, что проблема волновала не одного Насера… Я получил задание непосредственно от Устинова: создать переносной зенитный ракетный комплекс для поражения сверхзвуковых низколетящих целей. Дмитрий Федорович дал мне карт-бланш: по своему усмотрению привлекать каких угодно смежников. В числе прочих я выбрал Ленинградское оптико-механическое объединение (ЛОМО), Государственный оптический институт (ГОИ), киевский завод «Арсенал». В 35 километрах от Оренбурга, в поселке Донгуз, где стояла зенитная войсковая часть и был аэродром, началось строительство технических, стартовых позиций и инфраструктуры. Работали круглые сутки без права выезда: я и для себя такой режим установил, и других никого не выпускал — правда, создав людям все условия. Спали по три часа. Ежедневно я докладывал лично Устинову, а раз в месяц он собирал всех на Старой площади. Жена тем временем попала с инфарктом в больницу. Устинов мне: работай спокойно, мы все сделаем. Поместили ее в отдельную палату, установили телефон, чтобы я с полигона мог каждый вечер ей звонить. Она говорила: ты работай, заканчивай, твои успехи — мое лекарство.
…Здесь я хотел бы сказать несколько благодарных слов в адрес моей жены Лоры Ивановны. Сорок лет было прожито вместе. Она умерла совсем недавно — в 1997 году. Познакомились мы в 1945-м — Лора работала в комитете комсомола КБ. С детства она чудесно пела, ей прочили большое будущее. Когда мы поженились, она выступала в составе известного ленинградского джазового ансамбля под управлением И. Вайнштейна, но оставила сцену, чтобы всю жизнь делить со мной трудности и радости. Никогда не жаловалась, не хотела слышать о льготах, полагавшихся жене Генерального конструктора. Светлая ей память…
В кратчайшие сроки мы сумели отработать зенитный ракетный комплекс под шифром «Стрела-2». Решение этой задачи было настолько сложно, что только двум странам в мире — США и СССР — оказалось по силам (американцы сделали «Редай»). Мы доставили изделие в Александрию, командировав туда своих разработчиков и испытателей, египтяне прошли у них курс обучения. И вот в августе 1969 года — первый бой. Десять ракет — шесть самолетов! Об этом сразу доложили в Кремль Брежневу, Гречко. Вызвали меня. Помимо общего одобрения, были высказаны пожелания увеличить зоны поражения и повысить скорость, чтобы сбивать еще более скоростные цели. И мы за восемь месяцев сделали «Стрелу-2М». Ею в Египте уничтожили 40 самолетов разных типов. Цель была достигнута: израильскую авиацию удалось оторвать от земли и сделать уязвимой для других средств ПВО. Потом Вьетнам. Научили вьетнамцев — и те сбили 205 американских самолетов…
Дальше была «Стрела-3» — первый в мире переносной зенитный ракетный комплекс, работающий на встречных и догонных курсах. Но стал вопрос: что делать с самолетами, сбрасывающими помехи? Вместе с ЛОМО мы и эту задачу решили. Появилась «Игла», вобравшая в себя полторы сотни одних только крупных открытий и изобретений. Оснастили ее запросчиком «свой — чужой», автономными источниками питания, системой целеуказания. Комплекс полностью автоматизировали: прицелился, нажал кнопку — пока все параметры не определятся, выстрела не будет (принцип «выстрелил — забыл»). Предусмотрели высокую степень защиты оператора при работе с плеча: ракета сначала выбрасывается специальным зарядом, а уж на безопасном расстоянии включается двигатель. «Иглы» испытывали в Афганистане, и они оказались в два раза эффективнее американских «Стингеров». Их мы тоже сейчас продаем по всему миру.
Третье направление моей работы — тактические и оперативно-тактические ракетные комплексы для сухопутных войск. Б.И.Шавырин перед смертью хотел перейти на межконтинентальные баллистические ракеты — отчасти из духа соперничества с Королевым: дескать, тот вон какими махинами ворочает, а у нас — мелочь. Королев делал ракеты на жидком топливе, которые не очень удобны в эксплуатации. С этой точки зрения твердотопливные ракеты, безусловно, лучше. Но ими никто не занимался — разве только маленькими, вроде наших. Устинов привлек Шавырина и Надирадзе; началась научно-исследовательская разработка основных принципов построения МБР на твердом топливе. И мы впервые создали комплекс с применением прямоточного двигателя на первой ступени. Для чего? Для того, чтобы не возить за ракетами запас кислорода, необходимого при горении топлива. При запуске использовался обычный пороховой заряд, а дальше во время полета кислород нагнетался вместе с воздухом. Изделие — межконтинентальный ракетный комплекс — существовало, правда, пока только в НИРе (стадия научно-исследовательских работ). Но Шавырин неверно его скомпоновал. После смерти Бориса Ивановича мне пришлось произвести перекомпоновку. Каким-то образом это попало к Устинову. Вышло постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР о проведении уже опытно-конструкторских работ по МБР «Гном» на стадии эскизного проекта. Меня утвердили Главным конструктором всего направления. Вес ракеты с самоходной пусковой установкой не должен был превышать 65 тонн, как у танка, чтобы комплекс проходил по стратегическим мостам. Вес нашей ракеты составлял 32 тонны. На огромном 92-м заводе в Горьком, выпускавшем пушки, тоже впервые в мире за два года (1967 — 1968) нашим КБ был создан и позже испытан под Москвой прямоточный ракетный двигатель большой тяги — 120 тонн. Однако на стадии эскизного проекта (свои проекты представили еще четыре известные фирмы) я увидел, что мы не подготовлены к такому делу, и занялся тактическими и оперативно-тактическими ракетными комплексами — дивизия, армия, фронт. Тогда Устинов отдал мне все тактическое и оперативно-тактическое направление — «Точка», «Точка-У», «Ока», «Ока-У», «Волга».
В конце 70-х годов на полигоне в Капустином Яре состоялись государственные испытания тактических ракетных комплексов «Точка» и «Точка-Р» с различными головными частями. Накопив опыт, мы приступили к работе над оперативно-тактическими ракетными комплексами «Ока». Аналогов в мире не существовало тогда, не существует и сейчас. Американцы называют этот комплекс СС-23. Одноступенчатая ракета имела двигательную установку с зарядом на твердом топливе, автономное инерциальное управление, отделяемую в полете головную часть, которая впервые у подобного класса ракет оснащалась средствами преодоления систем противовоздушной обороны. Самоходная пусковая установка и транспортно-заряжающая машина монтировались на шасси повышенной проходимости, что обеспечивало тактическую маневренность в условиях бездорожья. Комплекс был, к тому же, плавающим и перевозился практически всеми видами транспорта.
Но существовала еще «Ока-У», которую мы также поставили на государственные испытания. О ней мало кто знает. «Ока-У» управлялась уже на всей траектории и могла наводиться в полете как на неподвижные, так и на подвижные цели, принимая команды с рядом летящего самолета типа АВАКС, «видящего» и цель, и ракету…
Однако скоро пришел Горбачев со своим «новым политическим мышлением». В 1987 году в Вашингтоне он подписал договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, сгубивший труд сотен тысяч людей. Помню эйфорию уничтожения «Оки» в казахстанской степи, радостные телерепортажи, широковещательные заявления о нашем с американцами окончательном замирении… Погибла и «Ока-У». Не имеющие себе равных в мире комплексы взрывали, а осколки продавали по всему миру в качестве сувениров — на память о нашей глупости. Не сумев превзойти «Оку», американцы расправились с ней руками своей пятой колонны в СССР. Иначе как предательство я не мог это расценить и подал в отставку с поста Генерального конструктора коломенского КБ.
…В 1996 году в аппарате Генштаба мне поручили подготовить отчет с анализом современной военной доктрины США и положения дел в американской оборонной промышленности. Вот краткое резюме: американцы намереваются в XXI веке достичь уровня военной мощи, обеспечившей бы их власть по всему земному шару. В основу кладется уже не ядерная мощь, а высокоточное, умное оружие — ракеты, которые неуязвимы для ПВО и наводятся на цели с отклонением в пределах не более 15 метров, то есть способные поразить любой объект, причем с прониканием. Эффективность получается гораздо выше, чем при применении ядерного оружия. Эта техника уже опробована в Ираке, для чего ее даже сняли с испытаний в США. То же мы видели и в Югославии (кстати, там «Стрелами» сбили немало крылатых ракет — вдогон). В создание новых видов вооружения американцы вкладывают огромные средства: затраты по отдельным направлениям превосходят весь бюджет нашей страны. Мы же сворачиваем оборонные работы, губим военно-промышленный комплекс. На что мы рассчитываем? На пресловутую ядерную мощь? Ведь все это на глазах становится днем вчерашним.
Соединенные Штаты вовсе не коммунизм хотели уничтожить. Они стремились уничтожить великую державу, которая не давала им установить свой диктат в мире. Мы в любой момент могли их одернуть — даже словом! Теперь же смешно слышать заявления кремлевских политиков по поводу тех или иных действий американцев, что «будут приняты адекватные меры». Никаких мер принять мы не можем, потому что никто нас больше не боится и не слушает. Весь мир вооружается, а мы разоружаемся — более того, вынужденные, чтобы не пойти по миру с сумой, без разбора продавать за рубеж свои лучшие изделия, мы вооружаем вероятных противников! Да и разоружаемся мы как-то странно. В России от 186 дивизий осталось 10, из них только три — полностью боеспособные. Армия сейчас насчитывает порядка 1 200 000 человек. В то же время численность всех видов внутренних войск — МВД, ФСБ и так далее — возросла до 1 500 000 человек. С кем, спрашивается, власть намерена воевать? Где она видит вероятного противника? Неужели внутри страны?
Сегодня мы имеем поистине уникальные разработки в области вооружения. Мы готовы научить ракету думать и видеть как человек. Это реально — повысить чувствительность аппаратуры в миллион раз и создать оружие доселе неслыханное. Но денег не дают. Военно-промышленный комплекс в ужасающем состоянии — уж я-то знаю. Наши изделия продаются почти в 100 стран, миллионы долларов приносит только их техническое обслуживание, а нам порой нечем за аренду помещений заплатить. Люди по 700 рублей в месяц получают. Ведущие конструкторы — полторы, от силы две тысячи… Нам усиленно внушают, что ВПК разорителен для экономики. Ложь! Высочайшие технологии ВПК используются и в армии, и в народном хозяйстве. Развивая военную авиацию, мы развиваем и гражданскую. Так во всем. Вот пример, достаточно забавный, из моей практики. Ракеты комплекса «Малютка» управлялись по кабелю, усиленному шелковыми нитями, которые поставлял Китай, — никакие другие не годились. Когда отношения с Китаем испортились, поставки прекратились и потребовалось найти замену, я на одном из приемов увидел рубашку из только появившегося лавсана и уговорил владельца ее продать. Лавсан оказался идеальным решением. Быстро построили несколько фабрик, выпускавших лавсановую нить. Наши модники не подозревали, чему они обязаны счастьем носить рубашки из лавсана…
Я помню, какие условия создавались работникам на объектах ВПК. Взять наше КБ. Мы строили жилье, спортивные сооружения, детские оздоровительные лагеря и сады, клубы, столовые, школы с современным компьютерным оборудованием, больницы. Эстетику труда и быта держали на уровне мировых стандартов. Все это постепенно приватизируется, входит в коммерческий оборот и утрачивает свое изначальное назначение — служить людям. В России борются две идеологии: криминально-капиталистическая и, широко говоря, государственно-патриотическая. Иными словами — народная и антинародная. В данный момент у власти представители антинародной идеологии, хапающие и растаскивающие то, что народ создавал столетиями, — проходимцы без совести и чести. Силам патриотическим необходимо объединиться, взять власть и вновь сосредоточить в руках государства жизненно важные отрасли — энергетику, ресурсы, железные дороги, связь, науку, образование, чтобы на этой базе создать для большинства граждан достойные условия существования. Сейчас все делается в интересах алчного меньшинства. Каким образом в несколько лет ничего не производящие «новые русские» сколотили колоссальные личные состояния? Наша фирма за счет экспорта оружия принесла государству в общей сложности 15 миллиардов долларов. Мы, работники Коломенского КБ, сдали на вооружение 28 ракетных комплексов разного назначения — и что же в итоге имеем? Вот эта квартира — единственное, что у меня осталось. Гайдаровская реформа отняла сбережения. Пенсия 740 рублей — это с учетом надбавки как Герою Соцтруда.
Как бы ни было тяжело, нам нельзя опускать рук. Да, я покинул свое КБ. Но я являюсь Главным научным сотрудником ЦНИИ автоматики и гидравлики, техническим руководителем Научно-технического Центра «Реагент», занимающегося оптико-электронными системами с элементами искусственного интеллекта для оборонки и народного хозяйства, членом Президиума Национального совета поддержки науки, образования и производства России, председателем Совета директоров Оружейной ассоциации России. Я не мавр, который сделал свое дело и должен уйти. Мы не прекратим работать на будущее. Главная задача — подготовить научно-технический и технологический задел на XXI век, не дать окончательно разрушить отечественную оборонную промышленность. Ибо без военно-промышленного комплекса нет армии, а без армии — нет страны!
Записал А.Н.Пыресев
