Новая традиция

О странном обычае современных новобрачных после загса ехать на могилу. Например Анны Керн.

Может ли быть традиция новой?

Посмотрим у Даля: «Традиция. Преданье, все, что устно перешло от одного поколения на другое». Не может, как видим. То же говорится и в современных словарях.
А как с традициями в нашей жизни?
В деревне Прутня, неподалеку от Торжка, у обветшалой церкви с заколоченными окнами — так давно заколоченными, что и доски прогнили, — есть ухоженная могила: большой гранитный камень, в него врезана мраморная дощечка, на коей высечено и прописано золотом:
«Керн Анна Петровна 1800 -1879».
И немного ниже:
«Я помню чудное мгновенье…»
Асфальтовая дорожка к могиле, железная ограда. Зеленый холмик покрыт букетами живых цветов.
Цветы от молодоженов
Прутне, Торжке, окрестных деревнях стало новой традицией — в день свадьбы навещать могилу Анны Керн.
Пока я стоял у могилы, здесь побывали две свадебные компании, шумные, развеселые, пили шампанское, лихо выстреливая пробками и угощая новобрачных. Один хмельной дружко, с алой лентой через плечо, заботливо поднес мне и едва не до слез обиделся, когда я отказался: «Такое святое место, а ты брезгуешь за любовь пригубить!» Я обошел забытый погост с заросшими травой могильными плитами, перекошенными и упавшими крестами, глянул в щель церковной двери, запертой на проржавелый амбарный замок, но ничего не увидел в пустой и сумрачной полутьме храма.
Был знойный, слегка сонноватый июньский день, над погостом порхали бабочки, пахло тленом и свежестью сиреневых кустов, где-то под карнизом церкви верещали в гнезде голодные птенцы, а внизу, за крутым спуском, светилась медленная вода реки Тверцы и по ту сторону ее мрела в полуденной дымке просторная синь лугов.
Сойдя с высокого крыльца паперти, я увидел на узенькой дорожке меж могилами рослого и столь морщинистого человека, что как-то сразу подумалось: кожа у него съежилась и обвисла от внезапного усыхания тела, некогда сильного и объемного. После первого впечатления пришло и второе, более верное: человек хоть и похож на усохшее корневище, но вовсе не стар, прочен в кости, крепок статью и как-то подчеркнуто, даже вызывающе опрятен: лицо тщательно выбрито, жиденькие седоватые волосы расчесаны на строгий пробор, полотняная рубашка-безрукавка и фланелевые брюки отглажены почти как на манекене. И заговорил он, мне показалось, столь же аккуратным голосом, подчеркнуто четко выговаривая слова:
— Интересуетесь вечным покоем?
— Пожалуй, так, — охотно отозвался я, уже начиная томиться мертвой, почти ирреальной тишиной, и спросил: — Вы не из местных?
— Более того — хранитель мемориала… вернее сказать, могилы Керн. Правда, добровольный. — Он указал рукой в сторону невидимых отсюда ворот кладбища. — Заметили, там и сторожка имеется с охранником, так что под надзором могила.
— Только могила Анны Петровны?
— Ну, вроде бы не только. Хотя погост сам по себе. Давно закрыт. Хоронить разрешают тех, у кого родственники здесь похоронены.
— Понятно: главное — мемориал, как вы его назвали.
Вместо ответа он протянул мне костистую, приятно прохладную ладонь, сказал, улавливая мои глаза своими, некогда, вероятно, куда более распахнутыми, а теперь тонувшими в морщинах серыми проталинами:
— Познакомимся, поскольку вижу — вы не особенно спешите. Егор Спиридонович. Литератор со всех сторон. Преподавал литературу в школе, сейчас сам в литераторы подался — пишу рассказы, очерки, больше краеведческие. Словом, сельский графоман. Но спокойный, толстые журналы не осаждаю, с помощью жалоб не пытаюсь издать свои сочинения. Кое-что в местных газетах проходит — и тому рад. Все не так скучно пенсионное время проживается.
С чуть приметной извинительной улыбкой Егор Спиридонович развел руки, словно бы открывая и показывая себя: невелика личность, как видите, однако не жалуюсь на свою судьбу, что имею, тем и доволен, чего и всем другим сердечно желаю.
Он провел меня к скамейке в кустах сирени, сказав, что сам для себя и поставил ее здесь. Место было выбрано и впрямь хорошее: виднелась могила Анны Керн, часть церкви с уцелевшим куполом, за нею — живая вода Тверцы.
Нагрянула еще одна громкая свадьба, черная «Волга» в лентах и с куклой на капоте вознамерилась подвалить прямо к мемориалу, но бдительно выскочил из сторожки холенно-упитанный, нестарый еще мужик, повелительно взмахнул рукой, зычно выкрикнул: «Куда прешь, дура!» — и красномордый, сияющий широченной веселостью водитель спятил машину до ворот кладбища.
— Суббота… - проговорил врастяжку Егор Спиридонович, явно огорченный только что увиденной, отнюдь не торжественной сценой. — Вот и наплыв… В старое время летом свадьбы не справляли. Какое гулянье, когда трава в лугах настоялась? По осени, при достатке, сватали и венчали. Теперь — кому когда вздумается.
Погост сотрясала магнитофонная музыка, хрипели, задыхались голоса рок, поп и прочих певцов. А вот зазвучало внятно и скорбно: «…давайте говорить друг другу комплименты…» Вновь появился хмурый сторож, окриком оборвал музыку, грубовато подтолкнул к могиле молодоженов, показывая, куда возложить охапки цветов.
— Ему что же, выгодно здесь?
— Еще как! Всегда выпивка, угощение. С местечком для вечного упокоения может помочь. Жена его цветами вон теми приторговывает на рынке в Торжке.
Мой собеседник примолк, мне тоже вроде бы не о чем было говорить, хотя тревожило неловкое и… да, стыдливое, не до конца осознанное чувство. Что же происходит? Почему такое почтение могиле Керн? Или нет более святого места в округе? Впрочем, так ли уж это странно? Московские молодожены возлагают цветы на могилу Неизвестного солдата и к памятнику Пушкину; в Тарусе я видел, как свадьба оставила ворох цветов у подножия статуи Ленина; жители российских сел уверены, что молодые в день бракосочетания должны навестить какую-нибудь братскую могилу советских воинов; у северных народностей бытует древний обычай посещать священные места — захоронения предков; в морских портах цветы бросают в воду, поминая погибших моряков; на Ставрополье я видел: молодожены взошли на холм — старинный казачий пикет, — поклонились земле, положили букеты… В разных краях и областях свои новые свадебные традиции, но почему-то они в одном схожи: непременно поклониться могиле, статуе, обелиску… Разве нет для этого других дней? Почему веселый праздник соединения любящих сердец превращается у нас в поминовение усопших? Вместо таинства венчания в церкви?..
— Скажите, Егор Спиридонович, вам нравится этот обряд? — кивнул я вслед спешно удаляющейся свадьбе.
— Нет, конечно. Даже порой, как вот сейчас, меленькой зябкостью пробирает. Но я — за него. Потому и хожу сюда, помогаю сторожу соблюдать порядок. Он — сила физическая, я — как бы моральная. Пусть хоть это будет, кроме ЗАГСа с несгибаемой регистраторшей и маршем Мендельсона. Хоть что-то возвышенное. И с Пушкиным ведь связано…
Он задумался в явном смятении чувств и мыслей, сухо покашлял и, как бы окончательно укрепившись в своем убеждении, продолжил:
— Хотя, если вникнуть… мимолетная связь молодого поэта с мужней женщиной… Но в суть, думаю, никто не вникает, а святость от «чудного мгновенья» остается. Согласны со мной?
— Может, оно и так. Да чему и кому только не поклоняемся! И вот это — измена мужу, пусть даже с Пушкиным… Вы, наверное, знаете, что написал Александр Сергеевич своему другу, расставшись с Керн? Очень даже непоэтично. Это потом уже было «Я помню чудное мгновенье…» И чему же может научиться юная жена у Анны Керн, если все-таки вникнет в суть?
— Понимаю. Новоязычество какое-то все эти новые традиции. Надо вернуться нам к нашим истинным обычаям. А пока… - Егор Спиридонович вскинул взгляд к церковному куполу. — Пока что и это как-то терпимо: приезжают сюда, видят такое вот безобразие, авось что-то западет в души. Пробудятся, очнутся.
Я тоже посмотрел на церковь, спросил:
— Здесь отпевали Анну Петровну?
— Не уточнял, но наверняка. В Прутне поместье ее, теперь там дом отдыха…
— Видел. Место удивительно красивое. И главное здание до сих пор смотрится дворцом. Но вот ведь как: неуютно было и в этой благодати Анне Петровне. Она намного пережила нелюбимого мужа, состарилась здесь. Мне сейчас подумалось… Нет, не угадаете, о чем. Подумалось: к ее могиле надо приходить одиноко — грустить о всего лишь «чудном мгновеньи». И грешном.
Егор Спиридонович выпрямил спину, хрустко передернул плечами.
— От ваших слов меня опять морозцем прохватило. Всегда так: как что-то взволнует — холод во мне пробуждается. Я ведь навек простужен Тверцой. — Он повернулся к реке, и его сощуренный взгляд словно бы утонул в блескучем и теплом веселье воды. — Зимой провалился в полынью, не менее часа выкарабкивался… Одиннадцать лет тому. Боже, сколько болел после этого крещения! Выжил, да сморщился вот, обвис, как мешок опорожненный. Будь костяк послабее — лежать бы мне на этом погосте.
— А он дозволил бы? -Я указал на сторожа, собиравшего пустые бутылки и сонно ворчавшего с поглядом в нашу сторону: мол, посмотрите, какое бескультурье, приезжают, мусорят!
— Тут многие мои предки и отец с матерью. Найдется и мне место. А вы правы. Оттого и передернуло меня: сочувствовать надо, а не поклоняться Анне Керн. И это будет, непременно будет!
— Когда нас не будет?
— Ну и что, и что? — Резко поднявшись, Егор Спиридонович взял из рубашечного кармашка платок, отер лоб, лицо, подержал платок на глазах, давая отдохнуть им от речного света. — И главное скажу: браки заключаются на земле — освящаются в небесах. Там и истина о всех нас.
Мне вовсе не хотелось волновать этого деликатного, возвышенно-интеллигентного человека, хуже того — видеть его смущенным собственной виновностью, и потому я поспешил извиниться за то, что нечаянно ввел его в «соблазн сомнения». На что он лишь кротко усмехнулся: мол, к чему извинения, если все оно так и есть…
Не торопясь мы пошли к воротам кладбища.
В открытом окне сторожки увидели хозяина мемориала. Он пил чай из синей эмалированной кружки, лицо его пылало багровостью, лоснилось обильным потом. Всего на мгновение я уловил взгляд зорко сощуренных над кружкой глаз, и мне стало неуютно в просторном тепле июньского дня — столько было в них настороженности, подозрения, прямой неприязни.
Заметил это и Егор Спиридонович, сказал:
— Не обижайтесь, в прежнее время о таких говорили: вещественный человек.
И я заторопился покинуть кладбище: приближалась еще одна свадебная компания, взбивая колесами лихо несущихся автомобилей высокую пыль на немощеной дороге.