 |
| Седмицa.Ru | М. Крапивин | 29.09.2017 |
С января 1919 г. вопросы проведения в жизнь Декрета об отделении церкви от государства (по крайней мере, в границах г. Петрограда) находились в ведении Общего подотдела Петроградского городского отдела юстиции, т. е. Отдела юстиции Петроградского Совета рабочих и красноармейских депутатов (Петросовета) и его исполкома.
Как явствует из текста отчёта Общего подотдела за время с 1 января по 30 июня 1919 г., его служащие были заняты, главным образом:
«1) фактическою поверкою сумм, принадлежавших церквам и др. вероисповедным учреждениям, и перечислением этих капиталов в доход Республики,
2) ликвидациею домовых церквей, не подлежащих передаче группам верующих («двадцаткам»),
3) передачею «двадцаткам» храмов".
Для осуществления мероприятий, связанных с реализацией советского законодательства о культах в районах г. Петрограда, при Общем подотделе с согласия VIII отдела Наркомюста РСФСР был сформирован («на время передачи церквей „двадцаткам“») штат «инструкторов-исполнителей по церковным делам», состоящий из 4−6 человек. Неопытность, неподготовленность рядовых сотрудников к выполнению возложенных на них задач заставляло Петроградский городской отдел юстиции периодически собирать «междурайонные совещания» представителей совдепов с целью обмена опытом и разъяснения спорных вопросов. Первоначально на подобного рода совещания приглашалось и духовенство разных конфессий, преимущественно священнослужители Православной Российской Церкви.
2 августа 1920 г. по решению X съезда Советов Петроградской губернии произошло объединение Петроградского губернского и Петроградского городского исполкомов. Петросовет как высший городской представительный орган власти продолжил свою работу. Однако губернский исполком стал единым высшим органом исполнительной власти и в городе, и в губернии. В период между губернскими съездами Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, созывавшимися два раза в год, он подчинялся Петросовету. Были объединены также губернские и городские отраслевые отделы. Соответственно, в августе 1920 г. отдел юстиции Петроградского губернского Исполнительного комитета слился с отделом юстиции Петроградского городского Исполкома, сохранив прежнее наименование (такое положение сохранялось вплоть до 26 августа 1922 г., когда отдел юстиции был ликвидирован на основании постановления Президиума Петроградского губисполкома).
В июле-августе 1920 г. в составе Губотдела юстиции было образовано «церковное отделение», к которому, судя по сохранившимся документам, перешли функции и бывшего Общего подотдела Петроградского городского отдела юстиции. Церковное отделение Петрогубюста располагалось (по сведениям на ноябрь 1920 г.) по адресу: Петроград, Литейный проспект, дом 12. Первым его заведующим стал М. Ф. Паозерский.
Михаил Фёдорович Паозерский (22 октября 1866 г. — после 12 декабря 1930 г.) — личность весьма примечательная и заслуживающая специального разговора. Происходил он из семьи сельского священника. Впоследствии, в тексте своего дневника за 6 марта 1928 г., Паозерский записал: «Начиная с конца 15-го века, все мои предки по отцу и по матери были духовными. Отец мой, сын священника Шлис[сельбургской] крепости, во времена декабристов. женился на дочери свящ[енника] села Дубки, Лужского у[езда], Ивана Марковича Маркова и получил от тестя место». «По образованию» М. Ф. Паозерский был «пот[омственным] поч[етным] гражданином». Окончил Санкт-Петербургскую духовную семинарию (1887 г.), обучался в Санкт-Петербургской духовной академии, но был исключён из числа студентов. «Долго служил среди крестьян», однако в 1907 г. (по другим сведениям, в 1908 г.) «отказался от священства». После этого зарабатывал в качестве журналиста ряда повременных печатных изданий («за исключением правых»), в частности, заведовал отделом хроники газеты «Вечернее время». Участвовал в работе «Петроградского епархиального Собора» православной Церкви 23−24 мая 1917 г. В первые годы советской власти состоял на службе в Отд[еле] снабжения Союз[а] ком[мун] Север[ной] области, а также в Центральном жил[ищном] отд[еле]. С 1 сентября 1920 г. Паозерского назначили заведующим «ликвидационным» / «церковным» отделением Петроградского губотдела юстиции. Однако уже 11 ноября 1920 г. он был арестован сотрудниками Петроградской губернской ЧК.
В чём же заключалась вина ответственного советского работника, прослужившего на своей должности менее трёх месяцев? Попытаюсь с опорой на архивные источники реконструировать ход событий.
Судя по сохранившимся документам, в октябре 1920 г. ВЧК перехватило письмо, направленное из Петрограда в Москву и адресованное Патриарху Тихону, в котором среди прочего сообщалось: «По делам послушания быть да часто бывать в Отделе юстиции, где занимает важный пост Михаил Ф. Поозерский (так в тексте.- М. К .) б[ывший] свящ[енник] просил написать Вашему Святейшеству сыновий привет и просящаго благословения, что он всеми силами будет защищать интересы церкви и духовенства. Вашего Святейшества нижайший послушник и покорный слуга, искренно люб[ящий] Вас настоятель архим[андрит] Софроний. Октября 1 дня 1920 г.».
2 ноября 1920 г. в адрес ПетрогубЧК поступила шифротелеграмма за № 31 284, подписанная заведующим Секретным отделом (СО) ВЧК Самсоновым, содержавшая требование арестовать Михаила Паозерского: «сотрудника отдела юстиции выслать ВЧК». После нескольких дней наружного наблюдения, 11 ноября 1920 г., Паозерский был задержан, и не позднее 19 ноября по распоряжению председателя ПетрогубЧК Н. П. Комарова конвоирован в Москву.
22 ноября 1920 г. он был допрошен сотрудником Секретного отдела ВЧК и дал следующие показания: «По поводу предъявленного мне обвинения в преступлении по должности, выразившемся в том, что, состоя на службе в Отделе юстиции, послал Патриарху наилучшие пожелания и дал обещание — через архимандрита Софрония — поддерживать интересы церкви и духовенства»: «Архимандрита Софрония я ранее не знал и познакомился с ним недавно при служебных обстоятельствах, — свидетельствовал Паозерский. — По петроградскому духовенству издано было распоряжение о сдаче всех церковных кружек, не имеющих церковного характера и назначения, в Отдел ликвидационный. И однажды в отдел, кажется, в половине октября, входит монах с тяжёлой кружкой и спрашивает куда же её ему сдать. Я принял его довольно любезно, познакомился с ним и тут только узнал, что это архимандрит Софроний. Я ему сообщил, что хорошо знаю патриарха Тихона, и он меня тоже знает, и при случае, если архимандрит Софроний будет писат[ь] патриарху и напишет относительно меня, то патриарх. (далее часть текста утрачена. — М. К.) помнить о[бо] мне. Он меня спросил, как зовут меня, и я ему сообщил свою фамилию имя и отчество. Ещё повторяю, что я был с ним предупредителен, но ничего того, что им было написано в письме патриарху, не говорил и полагаю, что это было результатом его умозаключения из вежливого с ним обращения». После повторного допроса, состоявшегося 29 ноября 1920 г., Паозерский был переведён с Лубянки в Лефортовскую тюрьму.
30 ноября 1920 г. СО ВЧК попросил ПетрогубЧК допросить архимандрита Софрония «и установить точно», когда и при каких обстоятельствах он познакомился с Паозерским, «и что послужило основанием для письма патриарху».
Из содержания допроса, произведённого 24 декабря 1920 г. помощником уполномоченного «по правым партиям» и духовенству Секретно-оперативного отдела (?) ПетрогубЧК Митрофановым и на следующий день пересланного в ВЧК (препроводительное письмо от 25 декабря 1920 г.), явствовало, что архимандрит Софроний" действительно познакомился с Паозерским в августе 1920 г., когда пришёл (согласно распоряжению местного совдепа) сдавать в Отдел юстиции кружки для пожертвований, «висевшие вне церкви»: «Сдать кружки пришлось какому-то незнакомому человеку. Но только после беседы, барышня, которая служит в Отделе юстиции сказала, что это бывший священник П[а]озёрский». На вопрос о письме к Патриарху архимандрит Софроний сообщил: «Я с Патриархом имею переписку часто, потому что ему я подвластен и пишу очень кратко, только по делам. но от П[а]озёрского я ему только написал один ответ, говоря, что за его простоту П[а]озёрский уважает его и кланяется ему. П[а]озёрский знал Патриарха, когда [тот] был архиепископом Ярославским и знал, что я пишу и подчинён Патриарху. вот он потому и просил передать привет Патриарху». На уточняющий вопрос, в связи с чем Паозерский «обещал поддерживать церковь», Софроний пояснил, «что церкви были некоторые на казённом иждивении, но теперь они помощи таковой не получают, вот на почве того и был разговор».
7 января 1921 г. Паозерский обратился к уполномоченному VII отделения Секретно-оперативного отдела (СОО) ВЧК Фортунатову с заявлением: «22 ноября после первого допроса Вы сказали мне, что показания мои вполне исчерпывают дело, и обещали освободить меня дня через два. 29 ноября Ваш заместитель, поговорив со мною об общих политических вопросах и не коснувшись даже сущности дела, и обещал мне также закончить его в течение недели и освободить меня. С тех пор прошло уже, однако, 6 недель и вместо исполнения этих обещаний я отправлен в Лефортовскую тюрьму, где жизнь для пожилого и к тому же больного человека, как я, положительно невозможна. Такое отношение к ответственному советскому работнику, честно исполнявшему свои обязанности и строго охранявшему интересы советской власти, решительно ничем пред нею не провинившемуся, нарушают не только самые элементарные требования гуманности и законы справедливости, но идут вразрез с основами рабоче-крестьянского законодательства, которое даже к преступникам применяет правило: „не карать, а исправлять“. Ввиду всего этого я прошу Вас ещё раз исполнить двукратное обещание Ваше, закончить моё дело и отпустить меня к исполнению служебных обязанностей. Я обращаюсь к Вам как честный советский работник к честному советскому работнику и не прибегаю к общепринятому в таких случаях способу — объявлению голодовки, надеясь, что Вы отнесётесь к моей просьбе так, как только и может отнестись вполне интеллигентный и гуманный человек».
Заявление Паозерского чекисты фактически проигнорировали не в последнюю очередь по причине происходивших в конце 1920 — начале 1921 г. кадровых изменений в составе СО/СОО ВЧК: с 1 января 1921 г. уполномоченный VII отделения СОО ВЧК В. В. Фортунатов, который вёл дело Паозерского, был смещён со своей должности, а 26/27 января он покинул центральный аппарат ВЧК. Функции уполномоченного VII отделением СОО ВЧК с 1 января 1921 г. перешли к И. А. Шпицбергу (1880−1933 гг.), который параллельно с этим с 1 декабря 1920 г. исполнял обязанности и юрисконсульта ВЧК.
Следствие по делу Паозерского было полностью завершено к концу января 1921 г. В тексте подготовленного И.А. Шпицбергом обвинительного заключения среди прочего говорилось: «Из делопроизводства 8-го отдела Наркомюста видно, что гр. Паозерский по должности заведующего церковным п[од]отделом петроградского отдела юстиции за время состояния такового в сей должности почти не сносился с этим центральным советским органом по отделению церкви от государства и не отвечал на его запросы. Усматривая в стремлении гр[аждаанина] Паозерского занять пост заведующего церковным п[од]отделом при петроградском отделе юстиции и в осуществлении этого плана — политическое предательство в спину пролетарских масс, ибо этот весьма ответственный пост отнюдь не связан с правом хотя бы мечтать о поддержке экономических интересов паразитарного сословия, каковым являются церковники всех культов, а с обязанностью не щадя своей жизни и времени бороться с таковыми церковниками в интересах эксплуатируемых ими экономически и угнетённых духовно трудящихся масс, полагаю: 1) предать суду гр[ажданина] Паозерского за его провокационную деятельность по должности зав[едующего] церковным п[од]отделом петроградского губотдела юстиции и предложить суду обсудить вопрос о возможности для гр. Паозерского в дальнейшем занимать какую либо ответственную советскую должность; 2) настоящее дело передать по подсудности в особую сессию Московского губсовнарсуда».
Публичное заседание Нарсуда Особой сессии при Совнарсуде по делу Паозерского состоялось 19 февраля 1921 г. Паозерский в ходе судебного разбирательства вины не признал, предприняв попытку своим выступлением на процессе опровергнуть доводы следствия: «Пост, который я занимал, не мог быть влиятельным, т[ак] к[ак] надо мной стояло начальство, а без него никаких распоряжений я делать не имел права. В прежней своей деятельности я всегда боролся с духовенством и открывал их преступления. Когда Софроний явился ко мне, то я его встретил любезно, как и всех, и письмо его объясняю обычной льстивостью церковников к своему высшему начальству, старанием сделать что-нибудь приятное, не считаясь с правдивостью. Сам я человек не верующий, а потому отрицаю религиозный культ православной церкви. И если б обследовать мою деятельность за последние 2 месяца, то нашлось бы много неприятного для духовенства как сословия паразитарнаго, сидящего на шее трудящегося класса».
Однако суд с аргументами обвиняемого не согласился, полагая, что Паозерский «своими действиями по отношению архимандрита Софрония дал последнему ясный повод думать и делать заключение, видя в гр[ажданине] П[а]озёрском своего друга и единомышленника, о чём он и не замедлил написать своему начальству». А посему суд счёл Паозерского «виновным в дескритировании (так в тексте.- М. К .) советских органов — своим заискиванием перед духовенством». Принимая, однако, во внимание 4-месячное предварительное заключение, а также объявленную ВЦИК амнистию, суд постановил Паозерского из-под стражи освободить, лишив его, вместе с тем, на 2 года права «занимать ответственные советские должности».
После выхода на свободу, с 1921 г. по 1924 г. Паозерский, по его собственным словам, «занимался исключительно научно-литературным трудом». В частности, он издал «Русские святые перед судом истории». 11 августа 1924 г. по рекомендации Президиума Ленгубисполкома Паозерский был принят на работу в Ленинградское Отделение Центрархива в качестве «научного сотрудника», позднее его перевели на должность старшего архивариуса 2-го отделения Историко-культурной секции (бывший Синодальный Архив) Единого государственного архивного фонда (ЕГАФ). Проработал он там совсем недолго, и уже в 1925 г. был уволен по сокращению штатов. Однако спустя несколько лет, весной-осенью 1929 г., открылись факты хищений материалов из т. н. «секретного фонда» Святейшего Синода Православной церкви, к которым оказался причастен и Паозерский. Согласно информации Полномочного Представительства ОГПУ в Ленинградском военном округе, Паозерский обратился в Центральный Совет Союза безбожников (ЦССБ) с предложением купить у него документальные источники по истории Русской Церкви. В ходе обыска, 5 марта 1929 г. проведённого чекистами на квартире Паозерского, были обнаружены копии нескольких писем архиепископа Антония (Храповицкого) митрополиту Флавиану (Городецкому). Подлинники этих писем ещё в 1926 г. были вынесены из архива сотрудником Н. В. Туберозовым и переданы Паозерскому с целью подготовки совместной научной публикации, «дабы на этом заработать некоторую сумму денег». Паозерский обещал Туберозову вернуть письма, однако своего обещания не выполнил, продав эти документы ЦССБ за 80 рублей. От уголовного наказания (предусмотренного статьёй 78, ч. II У.К.) Паозерского спасло лишь тяжёлое заболевание (левосторонний паралич), превратившее его в инвалида «первой категории», не способного обходиться без посторонней помощи.
Ниже публикуется фрагмент приложенной к делу и заверенной чекистами копии дневниковых записей, ярко живописующих повседневную жизнь приходских общин в первые послереволюционные годы.
Приложение. Дневник М. Ф. Паозерского
1 января
Дни мои сочтены. Каждый день, ложась спать, я мысленно прощаюсь со всеми, т[ак] к[ак] не знаю, проснусь ли я завтра, а если и проснусь, то буду ли в силах выражать свои мысли.
Спрашивается: для чего же при таком состоянии здоровья вести ещё дневник. Прежде всего, мне страшно скучно, ибо буквально не с кем сказать слова. Раньше ко мне забегала хоть внучка, а теперь нет и её. Затем питаю надежду, что сумею подметить что-либо, что принесёт некоторую пользу будущим исследователям нашей эпохи. Ради этого стоит потрудиться.
12 января
Сегодня меня навестил старый товарищ по семинарии Ю. П. Тихомиров, протоиерей ц[ерк]ви с[ела] Никольского, что близ станции Саблино. Он уже 38 лет служит на этом месте и состоит вместе с тем благочинным Шлисс[ельбургского] округа. Потому не опустил случая расспросить его о состоянии церковно-прих[одской] жизни. И вот его рассказ.
В первые два года революции (1917−1919 гг.) в приходской жизни было некоторое колебание, не на почве каких-либо религиозных сомнений, а просто потому, что не знали, как теперь устраивать эту жизнь. Однако когда выработаны были правила о приходских собраниях, о двадцатках и пр[оч.], всё очень быстро вошло в норму, и теперь жизнь течёт обычным порядком.
Прихожане относятся к духовенству очень внимательно, никаких оскорблений по адресу его себе не позволяют, а даже, видя, что дух[овенст]во лишено некоторых прав, жалеют его и всеми силами стараются чем-ниб[удь] помочь ему. Крестьяне с дух[овенство]м в самых лучших отношениях, дали им одинаковые с собою наделы земли и вообще не представляют никаких особых требований.
Так как они чувствуют себя полными хозяевами своего храма, то заботятся о нём с большой внимательностью, чем при царском режиме. Все свои праздники, которые они праздновали прежде, празднуют и сейчас и обязательно по старому стилю.
Новые праздники (разные парижские коммуны, 9 января и пр[оч.]) совершенно не признают, даже февральскую и октябрьскую революцию. Зато прежние свои праздники (разные 9 и 10 пятницы и пр[оч.]) о[т]правляют самым торжественным образом: в эти дни, какая бы отличная погода не была, на полях не бывает ни одного человека. Комсомольцы стараются не попадаться на глаза, потому что их очень мало, да и свои же товарищи-мальчишки засмеют, их так и зовут: «пустомольцы».
Все молитвы и обряды кр[естья]не исполняют неуклонно: крестят, венчают, отпевают и даже те, немногие, мужики, которые примкнули когда-то к партии большевиков, не уклоняются от этого и стараются только, чтобы окрестить ребёнка или повенчаться без особой огласки.
В Шлиссельбурге бывают два-три случая в год гражданских свадеб и похорон, но случаев гражд[анских] крестин доселе нет.
Замечательно отношение рабочих Порохового завода (их около 7 т[ыс.]). Раньше они особой религиозностью не отличались. Теперь не только в праздники их огромный храм переполнен до отказу, но даже и в будни бывали всегда 10−15 чел[овек]. В прошлом году на ремонт храма без всяких принуждений собрали между собою 5 000 р[ублей]. Нынче, год ещё только начинается, а собрано уже 700 р[ублей].
Чтобы уменьшить распространение религиозности, завком задумал выселить духовенство из церковных домов. Рабочие наняли им квартиры версты за две, в Шереметьевке, а завкому устроили такую штуку: раньше платили за электричество для церкви и причтовых домов 21/2 т[ыс.], а теперь предложили всего 200 р[ублей] и внесли эти деньги в депозит суда. А суд признал, что с них следует всего 180 р[ублей].
Отношение к духовенству среди рабочих не оставляет желать лучшего. И вот пример: сейчас священник опасно заболел. Так из рабочих, очевидно, по взаимному соглашению, ежедневно приходит человек пять-шесть, а когда и более, чтобы навестить больного. Посидят, поговорят, а когда уйдут, то у больного под подушкой находят то пять, то три рубля. И это каждый день.
Увы, этого и надо было ожидать при нашей не продуманной церковной политике".
