Необходимо чётко определить отношение к преступлениям большевизма на государственном уровне

На днях в издательстве «Посев» увидела свет книга известного севастопольского исследователя и краеведа Дмитрия Витальевича Соколова «„Железная метла метёт чисто…“ Советские чрезвычайные органы в процессе осуществления политики красного террора в Крыму в 1920—1921 гг.». Дмитрий Витальевич любезно согласился рассказать о своей новой работе и дальнейших планах в интервью «Русской Стратегии».

— Красный террор в Крыму — страница, достаточно известная всем, кто интересуется историей Гражданской войны. Обычно его связывают с именами Землячки и Бела Куна. Но сколь значима была их реальная роль в организации террора? Было ли это, как подчас представляют, «перегибом» отдельно взятых маньяков, или же они (не без садистского удовольствия, конечно) просто претворяли в жизнь вполне продуманную общую политику?

— Как руководители крымской власти Бела Кун и Землячка, без сомнения, причастны к террору. В то же время, ошибочно называть их главными и единственными виновниками трагедии. Их деятельность в Крыму в начале 1920-х гг. во многом мифологизирована. Главными проводниками массового террора на территории полуострова были армейские особые отделы, в составе которых работали чрезвычайные «тройки». Они подчинялись Крымской ударной группе, которую возглавлял заместитель начальника Особого отдела Южного и Юго-Западного фронтов Ефим Евдокимов. В свою очередь, Бела Кун был председателем Крымревкома, Роза Землячка возглавляла Крымский обком РКП (б). Непосредственного участия в деятельности особых отделов они не принимали. Тем не менее, именно по причине того, что эти партийные функционеры стояли во главе местных органов власти, в сознании современников их имена стали символами Крымской трагедии, что на сегодняшний день видится чересчур упрощённым. Действительная роль Бела Куна и Землячки в красном терроре в Крыму скорее в качестве идеологов. Как председатель Крымревкома Бела Кун издавал соответствующие приказы (например, прийти на регистрацию). Землячка осуществляла идеологическую работу, призывая к «ликвидации пережитков врангелевщины», а также развернула внутрипартийные «чистки». И Бела Кун, и Землячка решительно пресекали попытки апеллировать к ним в надежде смягчить судьбу некоторых арестованных, как со стороны партийных работников, так и простых граждан, о чём также сохранилось немало свидетельств. Это были фанатики революции, сторонники самых жестоких мер по отношению к «классовым врагам». Кроме того, Землячка и Бела Кун сыграли определённую роль в формировании местного репрессивного аппарата, в том числе в вопросе формирования кадрового состава. Достаточно сказать, что будущий видный советский полярник Иван Папанин, был взят на службу в органы Крымской ЧК на должность коменданта (в его обязанности входило приведение в исполнение приговоров), именно по личной рекомендации Землячки.

Тем не менее, у красного террора в Крыму было много творцов, а его «заводной ключ» находился в Москве. Бела Кун и Землячка были отозваны из Крыма в январе 1921 г., а массовые расстрелы продолжались до мая. Поэтому репрессии на территории полуострова не были «эксцессами исполнителей», но являлись вполне продуманной акцией, проведение которой было санкционировано на самом верху.

— Если рассматривать крымскую бойню как систему, то в чём заключалась, из чего складывалась и какие цели преследовала она?

— В красном терроре в Крыму в конце 1920-начале 1921 г. следует выделить несколько этапов. Вначале была «стихийная фаза» насилия, в ходе которой происходили никем не контролируемые расправы над пленными врангелевцами, грабежи и бесчинства. Всё это было делом рук красных партизан, махновцев и наступающих регулярных частей. Организованная фаза террора начинается вскоре после того, как армии Южного фронта полностью заняли полуостров. Ещё до взятия Перекопа группировка советских войск была усилена опытными чекистскими кадрами. Формировались комендантские, конвойные и расстрельные команды, из центральной России на Южный фронт мобилизовали сотни профессиональных карателей. Формируется разветвлённая система репрессивного аппарата, создаются концентрационные лагеря, вводится режим чрезвычайного положения. По меньшей мере до лета 1921 г. люди не могли ни въехать в Крым, ни свободно уехать из него. Все перемещения за пределы полуострова, равно как и въезд на его территорию, находились под жёстким контролем. Массовый террор в городах полуострова проводился по одному и тому же сценарию. Приказами Крымревкома была объявлена регистрация бывших военнослужащих Русской армии генерала Врангеля, иностранцев, чиновников белых правительств и других неблагонадёжных. Пришедших на регистрацию арестовывали, помещали в тюрьмы и временные места заключения. Отсюда людей либо отправляли пешим порядком на восстановительные работы в Донбасс, либо вывозили за город и расстреливали. Истребление реальных, потенциальных и мнимых «врагов» в конце 1920-начале 1921 г. было основной линией в деятельности карательных органов «диктатуры пролетариата». Процедура ведения следствия была максимально упрощена. В подавляющем большинстве случаев людей не допрашивали. Приговоры выносились в отсутствие обвиняемых, на основании анкет, заполненных ими при регистрации. Потом и эту процедуру сочли слишком долгой. Готовили список фамилий, ставили на нём резолюцию, приговаривая к смерти десятки и сотни людей.

Красный террор в Крыму, по сути своей, представлял масштабную социальную «чистку», проведение которой в большевистских верхах было задумано задолго до победы над Врангелем. Среди расстрелянных были не только те, кто принимал участие в вооружённой борьбе против большевизма, но и имевшие непролетарское происхождение мирные жители — преподаватели и учащиеся, сёстры милосердия, священники, предприниматели, инженеры, врачи.

При этом массовые репрессии на территории полуострова в начале 1920-х гг. нельзя рассматривать отдельно от других мероприятий советской власти. С приходом большевиков Крым стал объектом жёстких социально-политических и экономических преобразований. Эти преобразования затронули все сферы общественной жизни. Прежние отношения и социальные институты подверглись коренной ломке. Уничтожалось либо изменялось в интересах правящей партии всё, что так или иначе напоминало о Врангеле, и о дореволюционном периоде. В этой связи красный террор являлся одним из инструментов советизации края, создания «новой исторической общности — советского человека». Путём репрессий и «чисток» новая власть избавилась как от всех тех, кого считала своими явными врагами, так и от тех, кто мог ей угрожать потенциально. Людей убивали не за какие-нибудь реальные преступления, а только за то, что они считались носителями чуждого мировоззрения.

— Можно ли сказать, что Крым стал по сути моделью системы террора, которая была внедрена во всём захваченном большевиками государстве?

— В условиях ленинского режима трагические события, произошедшие на территории Крыма, были закономерны. К моменту взятия Перекопа красные были организованной силой, обладающей колоссальным репрессивно-карательным опытом. Многие преступные практики большевизма, применённые на территории Крыма в 1920—1921 гг., в ходе Гражданской войны неоднократно были опробованы. В том числе, в ходе предыдущих попыток установления в регионе советской власти (конец 1917-весна 1918 г., весна-лето 1919 г.). Но если тогда расправы с «классовыми врагами» имели преимущественно неуправляемый и стихийный характер, то в начале 1920-х гг. террор стал целенаправленным. Участие в нём становится прямой партийной обязанностью. Партийных и советских работников, которые пытались протестовать против, по их мнению, излишней жестокости, подвергали остракизму и критике, высылали из Крыма. Некоторых арестовывали.

При этом крымские расстрелы в начале 1920-х гг. всё-таки не были беспрецедентными. Прообразом Крымской трагедии стала масштабная бойня на Севере России в начале 1920 г., когда в течение нескольких месяцев были уничтожены тысячи военнослужащих Северной армии и гражданских лиц. Массовые убийства и другие виды репрессий большевиками практиковались и ранее (например, в ходе расказачивания), но это происходило в условиях Гражданской войны, где сложно провести меру оправданной жестокости. Красный террор в Крыму в начале 1920-х гг. проводился в условиях одержанной военной победы. Уникальность Крымской трагедии, на мой взгляд, заключается в том, что массовые репрессии в сочетании с другими террористическими и дискриминационными мероприятиями проводились в течение относительно короткого времени и на относительно небольшой территории. По степени жестокости, организованности и количеству жертв красный террор в Крыму после Врангеля оставил далеко позади репрессии всех прежних (в том числе, и советских) режимов, существовавших на полуострове в годы Гражданской войны, и даже последующие карательные акции коммунистов на крымской земле, имели, вероятно, меньший размах. Некоторые моменты, проявившиеся в крымском терроре (рассмотрение дел чрезвычайными «тройками» в упрощённом порядке, расстрелы по заранее заготовленным спискам, внутрипартийные «чистки»), вновь проявились в ходе репрессий 1930-х гг.

— Что всего больше поразило вас при изучении материалов этого страшного периода?

— Сложно выделить какой-то отдельный момент. Пожалуй, более всего поразили не преступления (о них было известно и прежде), а проявления человечности. То, как в условиях разгула насилия, находились люди, которые пытались заступаться за арестованных, ходатайствовали о милосердии. Среди этих людей были выдающиеся представители местной творческой и учёной общественности, а также некоторые высокопоставленные советские и партийные деятели. Одним из них был младший брат Ленина, Дмитрий Ульянов. Вне зависимости от целей, убеждений, партийной принадлежности и социального статуса все, кто пытался спасти от расстрела хотя бы некоторых людей, проявляли гражданское мужество. Так как в условиях красного террора в Крыму ходатайствовать о милосердии означало идти наперекор господствующим идеологическим установкам.

— Необольшевики в последний год среди прочего развязали настоящую войну против памятников русским национальным героям и мученикам — строго в традиции своих предшественников. На Ваш взгляд, можно ли что-то противопоставить этой волне?

— Прежде всего, необходимо чётко определить отношение к большевизму и его преступлениям на государственном уровне. Нынешние нездоровые явления в обществе во многом обусловлены отсутствием ясной позиции в данном вопросе. Также необходима активная просветительская работа. На сегодняшний день это особенно важно. Проблема не в том, что кто-то выступает с апологетикой или критикой советской системы. Проблема в том, что молодое поколение в основном не хочет ничего знать о прошлом своей страны, не интересуется даже историей своей семьи. Именно на эту целевую аудиторию должно быть направлено основное внимание.

— Трагедия подсоветского Крыма не исчерпывается событиями начала 1920-х годов. Как и вся страна, Крым пережил коллективизацию и прочие большевистские эксперименты. А в годы Второй Мировой сталинским любимцем Мехлисом уничтожались здесь без пользы и без жалости наши солдаты. Тогда же совершено было чудовищное преступление — взрыв инкерманских штолен, в которых укрывались свыше тысячи женщин, детей, стариков и раненых. Планируете ли Вы исследовать и эти страницы истории Крыма?

— Определённые шаги в этом направлении уже были сделаны. Некоторых написанные в разное время очерки и статьи посвящены событиям 1930-х гг. и последующих десятилетий. Я даже планировал подготовить исследование, посвящённое коллективизации в Крыму. В течение 2010−2011 гг. активно собирал материалы, работал в архиве, и сделал черновые наброски некоторых будущих глав. К сожалению, в настоящее время работа над этим проектом приостановлена, хотя сбор информации об этом периоде продолжается параллельно с другими исследованиями. Отмечу, что 1930-е гг. в истории полуострова по-прежнему остаются плохо изученными. Хотя по той же коллективизации сохранилось множество документов и материалов, включая периодические издания.

Что же касается событий военного времени, включая нелицеприятные эпизоды, то здесь нужна осторожность. Жертвы, понесённые страной и народом в ходе противостояния с нацистской Германией, отмечены печатью сакральности. Негативные интерпретации тех страшных событий, даже вполне аргументированные, могут задеть и задевают индивидуальную память. В целом, история Крыма в советский период — неисчерпаемый кладезь тем для исследований.

Беседовала Елена Семёнова

Русская Стратегия