 |
| Православие.Ru | 16.09.2017 |
Нина Александровна Малахова — член Союза писателей России, автор трех стихотворных сборников, лауреат литературного конкурса им. Леонида Кубасова. Награждена Золотой Есенинской медалью и медалью «За достижения в поэтическом творчестве». Мы встретились с Ниной Александровной, чтобы побеседовать о её родном дяде, священномученике Петре (Петрикове), и судьбах православных христиан в сталинскую эпоху.
Крестный путь, повторяющий путь Христа Спасителя
— Я знаю лишь, что покаяние, именно покаяние, очищает человека. И этого нам в современной жизни подчас не хватает. Люди привыкли сейчас жить материальными ценностями и забывают о том, что существуют ценности духовные.
— Расскажите, пожалуйста, о вашем дяде, отце Петре (Петрикове).
— Мой дядя, священномученик иерей Пётр (Петриков), об этом очень много думал и понимал это. Он пришел к служению Богу через особенное Божие посещение. В расцвете сил, молодости и красоты его постигла тяжелая нервная болезнь. И тогда он вдруг осознал, что не все так уж нормально и хорошо на белом свете, что его долг — служить Господу и всю свою жизнь посвятить Ему.
Расскажу о нем то главное, что хотела бы донести до читателя.
Я не видела его при жизни, потому что когда его расстреляли в Бутове — это произошло на Праздник Крестовоздвижения, 27 сентября 1937 года, — мне было всего два года. Но я знала от своих родителей, что он меня успел увидеть и даже подержать на руках! Я очень рада этому.
Родился будущий отец Петр 19 января 1903 года, на Богоявление. Вообще, его жизненный путь как бы обрамлен такими церковными праздниками, как Крещение Господне и Крестовоздвижение. Это действительно крестный путь, повторяющий путь Христа Спасителя.
Мой дядя, Петр Сергеевич Петриков, родом из Можайска, там же он и учился в течение семи лет в реальном училище. В 1912 году семья Петриковых поселилась в Тучкове, где его отец, Сергей Петрович, был помощником начальника станции «Тучково».
Семья все время скиталась по разным станциям этой железной дороги, с ней и будущий отец Петр также перемещался с одной станции на другую. Когда же в 1912 году, наконец, осели на станции «Тучково», он жил там с родителями, но впоследствии периодически уезжал на служение в Москву. Служил он в ту пору в очень известных московских храмах на Солянке и Маросейке, а также на Антиохийском подворье, в некоторых бесприходных храмах.
В 1912 году он прошел еще три месяца общеобразовательного обучения при Московской горной академии в Можайске, где также организовал кружок самообразования. А в Тучкове, где жил — любительский драматический кружок, где ставил спектакли и играл в них главные роли. В 1920 году закончил Можайское реальное училище, которое стало к тому времени трудовой школой второй степени.
Летом 1921 года, когда отец, лечившийся в московских клиниках, выздоровел, Петр подал прошение о зачислении его на медицинский факультет без экзаменов, в виде исключения. Прошение об этом он подал наркому Семашко, и тот его поддержал, как «очень способного юношу из крайне бедной семьи».
Его приняли в число студентов 2-го МГУ, где он был отмечен наградами первой степени, а среди других учеников выделялся своим усердием и знаниями.
В послереволюционные годы по его инициативе в Можайске был создан «Союз крестьянской молодежи». Кроме этого, он интересовался марксизмом по программе РКП.
В эти годы он изрек такую фразу: «Истоки вечной юности и радости открываются во мне». Жизнь казалась ему радужной, полной хороших надежд. Но весной 1922 года его поразила тяжелая нервная болезнь, и учебу пришлось оставить.
Тут в его душе произошла разительная перемена: она касалась цели всей жизни. Он не смог продолжать учение, потому что возникло сильное желание и стремление служить Богу.
— А семья поддерживала это его решение? Известно что-то об этом?
— Знаю, что родные его отговаривали. Время было тревожное. Я помню, как говорили мама и бабушка: «Что ты делаешь? Ты что, не понимаешь этого?!» Но он им ответил твердо, что Бог для него — это все.
И вот Петр Сергеевич стал служить в московских храмах, иногда вместе с Борисом Яковлевичем Эльбсоном (впоследствии иеромонахом Андреем).
Мне пришлось много работать в архивах, чтобы поднять материалы, необходимые для ряда статей, которые меня просили написать о моем дяде. Выяснилось, что отец Андрей (Эльбсон) тоже был расстрелян. Кажется, даже в тот же самый день, что и о. Петр. В ссылку они точно уезжали вместе: их отправляли в одном фургоне.
А еще задолго до того вместе с Борисом Эльбсоном они посещали храм во имя святого Ипатия Гангрского на Антиохийском подворье в Москве. Там служил отец Бориса Яковлевича, отец Стефан Эльбсон.
В июне 1925 года Петр был рукоположен в диакона, целибатом. Хиротонию совершил епископ Можайский Борис (Рукин). И в том же году митрополитом Крутицким Петром (Полянским) он был рукоположен во иерея. С 1925 года по 1931 год проживал с родителями в Тучкове, но продолжал служить в бесприходных московских храмах, а примерно до 1926 года — на Антиохийском подворье. С 1928 года вместе с Андреем (Эльбсоном) он служил в храме святителя Николая Чудотворца в Подкопаевском переулке.
С середины 1920-х годов Петр и Андрей стали духовными чадами будущего преподобного Нектария Оптинского. Тогда же отец Петр сослужил протоиерею Сергию Мечеву, настоятелю храма святителя Николая в Клениках. А после ареста протоиерея Бориса Холчева был принят в причт этого храма, проводил там службы практически весь Великий Пост 1931 года, вплоть до своего ареста 14 апреля 1931 года. Прихожане Маросейского храма считали его назначение большим благоприобретением и для себя лично, и для своего прихода.
14 апреля 1931 года он был заключен в Бутырскую тюрьму: ему было предъявлено обвинение в «контрреволюционной деятельности» и «принадлежности к ИПЦ (Истинно-Православной Церкви)». Это была нелегальная контрреволюционная организация, и ему предъявили обвинение в том, что он состоял ее членом. На самом же деле, это было ложное обвинение.
И вот, 5 июня 1931 года приговором ОГПУ СССР отца Петра вместе с отцом Андреем (Эльбсоном) осудили на заключение в концлагерь на три года и отправили в Мариинский лагерь.
В ссылку в Мариинский лагерь за ним последовала его мать, Татьяна Михайловна Петрикова, а вместе с ней — преданная келейница и духовное чадо Вера Миранович. Они поселились поблизости от лагеря, имели с осужденным свидания и приносили ему посылки. Надо отметить, что Вера Миранович была настолько предана батюшке, что постоянно разделяла с ним его жизнь в ссылках. В конечном итоге ее тоже ждала очень тяжелая участь: она сама также попала в ссылку.
17 сентября 1931 года, вероятно, по ходатайству родственницы, Татьяны Николаевны Ростовцевой, которая была женой двоюродного брата отца Петра, дело заключенных было пересмотрено, а ссылка заменена на пребывание в Мариинске, с ограничением на проживание в 12 крупных городах СССР и не менее, чем в 100-километровой зоне. То есть, как тогда говорили, «минус двенадцать».
И вот, в середине октября 1931 года отец Петр и отец Андрей поселились в Муроме, куда к ним приехала и Вера Миранович. Моя бабушка (его мать) Татьяна Михайловна тоже приезжала туда и какое-то время там проживала.
Вера Миранович устроилась на работу ретушером в местной типографии и помогала отцу Петру материально, поскольку он, как священник, не получал никакой зарплаты.
— Но был и второй арест?
— Да, 26 апреля 1936 года отец Петр вновь был арестован, а на следующий день — Вера Миранович. Чуть раньше — отец Андрей (Эльбсон). На сей раз отцу Петру предъявили обвинение в причастности к «контрреволюционной организации церковников-монархистов», которая якобы стремилась к свержению советской власти.
На допросах отец Петр держался мужественно, никого не оговорил, отрицал эти обвинения, но твердо заявил: «Пользуюсь свободой верить во что мне угодно, по Основному Закону страны — Конституции..» И произнес еще такую фразу: «Церковь — не от мира сего, мои интересы чисто духовные: получение благодати и приобретение совершенств, какими обладает Бог, в Которого верю. Власти подчиняюсь по совести и готов пожертвовать для нее всем, чем только могу, если это будет нужно. Только верой в Бога не могу пожертвовать никому, если когда-либо кто-либо будет этого требовать».
17 августа 1937 года все трое заключенных были освобождены. Отец Петр и Вера Миранович переехали из Мурома в Можайск и поселились на Красноармейской улице, в доме супругов Матвеевых. У них был свой отдельный вход в дом, а примерно треть дома имела отдельные помещения. Там он создал домовый храм, куда приезжали на богослужения его прихожане, а также священники из Москвы. Вера Миранович читала и пела на этих богослужениях.
Туда, в этот храм, приходил и священник, которого прозывали «горбатенький». Это был маросейский священник Ильин, который проживал тогда в Можайске.
В 1937 году начались массовые аресты: отец Петр и Вера Миранович вновь были арестованы. Обвинение все те же: «контрреволюционная деятельность», но прибавилось еще одно: «создание тайной церкви в Можайске». По оговору двоих священников, отец Петр был приговорен к расстрелу. Расстреляли его на Бутовском полигоне 27 сентября, в праздник Крестовоздвижения.
— Конечно, это лишь сухие факты биографии. Вы публиковали о своем дяде какие-то статьи, брошюры?
— Да, я писала о нем несколько статей, некоторые — по заказу, некоторые — просто по своему желанию. Ведь я закончила историко-архивный институт, умею профессионально работать с архивами. И вот, работала в архивах Москвы, Московской области, в архивах органов Госбезопасности, для чего оформляла особые разрешения. И мне их выдавали!
Целый ряд материалов об отце Петре (Петрикове) я поместила в печати. Разыскивала и фотографии его в Москве и Можайске, искала по различным храмам. Занималась поиском старожилов, которые его помнили. Почти все говорили одно и то же: «Батюшка был очень смиренным, глаза его постоянно были опущены долу».
И действительно, как говорили в семье, отец Петр был молчалив настолько, что его мама, Татьяна Михайловна, однажды даже начала беспокоиться о его здоровье. Хотя, на самом деле, здоровье у него было слабое, он как-то даже ездил на лечение в Сочи и просил Веру Миранович его сопровождать.
— А удалось найти фотографии?
— Несколько удалось найти, сейчас они опубликованы в журнале «Ныне и присно» за 2009 год. Кроме того, около солеи в храме Бутовских мучеников есть икона отца Петра, также и в нижнем храме. Там иконы, расположенные по датам расстрела: 27 сентября вместе с отцом Петром было расстреляно три человека. А в верхнем храме — фреска, которая изображает его во весь рост: отец Петр (Петриков) изображен рядом со святителем Лукой Крымским.
«Я редко видела столь чисто русское красивое лицо!»
— Расскажите, пожалуйста, о себе. В каком окружении вы росли, что это было за время в стране. Знали вы ребенком о вашем родственнике, как жили с этим знанием? Действительно ли, на ваш взгляд, в России был богоборческий режим? Ведь не секрет, что сегодня многие наши соотечественники по-разному воспринимают и то время, и те жертвы, которые приносились на алтарь коммунизма.
— Знаете, мы очень тяжело пережили этот период. Мы — это моя мама, бабушка и моя сестра Татьяна. Это было время голодное, трудное. Я помню, что в школу я ходила в старом платьице. Пришла какая-то помощь из Америки, и мне досталось синее шерстяное платьице, не новое, но в хорошем состоянии, и я была просто счастлива!
Мы тогда сильно голодали. Как-то я маму спросила (ребенком же еще была совсем): «А что у нас сегодня на третье?» Мама взяла ремень: «Вот тебе — на первое, еще раз — на второе. Ну, как, хочешь третьего?!» Конечно, я сказала, что не хочу.
В то время мы скитались по городам и весям страны, по разным местам, доехали как-то даже до Урала (до Магнитогорска). Повсюду жить было очень сложно. Иногда, помню, ели суп из картофельных очисток. Бабушка где-то находила мерзлую картошку, выкапывала ее и была рада, что сможет сегодня нас накормить. Конечно, мои «аристократические» замашки тогда маму чрезвычайно возмутили, я это помню!..
Мама и бабушка, к сожалению, мало мне рассказывали про отца Петра, потому что время было тяжелое, а мы были детьми. Видимо, боялись говорить, чтобы не сказать что-то лишнее.
— Но это уже послевоенное время было?..
— Конечно, да. Она рассказывала только, что отец Петр был необыкновенно красив внешне. И когда он служил в храме в Тучкове, местные девчонки прибегали туда посмотреть (просто посмотреть) на необыкновенно красивого священника! Не потому, что они хотели прийти в храм, нет! Просто чтобы увидеть его лицо.
А дочь священномученика Сергия Сидорова писала об отце Петре так: «С фотографии на вас смотрит лицо необыкновенной красоты, я редко видела столь чисто русское красивое лицо!»
— Нина Александровна, вспомните ваши школьные годы, пожалуйста.
— В школе было очень трудно, потому что не было денег ни на форму, ни на принадлежности. Классная учительница была добрейшая женщина. Видя, что я полуголодная, она пригласила меня к себе в гости. И знаете, чем она меня угостила, кроме чая? Бутербродами. Это было просто сливочное масло на хлебе, сверху посыпанное сахарным песком. И это было неслыханное лакомство, о котором я даже и не мечтала! Я это запомнила на всю свою жизнь.
— Вы ведь, наверное, прошли все эти стадии «посвящения»: октябренок-пионер-комсомолец?..
— А как же, я побывала во всех этих организациях! Я даже помню похороны Сталина: какая была дикая давка, меня тогда чуть не задавили! А ведь как мы восторженно к нему относились: так верили, что он добрый, хороший, так о нас заботится!
— Вы родом из православной семьи, а не было противодействия в этом смысле со стороны родителей?
— Противодействия не было, потому что бабушка моя (мать отца Петра) была на редкость верующим человеком И она меня приобщила к вере. Бабушку мою можно назвать человеком природы. Она всю свою жизнь прожила в Тучкове, приехав туда из Самары. Там построили дом, и нам выделили бесплатно в аренду большой участок земли «повышенной метражности». Потому что бабушка была очень хорошим работником, это была ей своеобразная благодарность от государства.
В 2012 году наша семья приехала туда, мы поставили там дом, потом он сгорел, и пришлось его восстанавливать.
Наша Церковь стоит на крови мучеников
— А можно еще о детских впечатлениях: на ваш взгляд, почему тогда было такое восторженное отношение населения к власти?
— Это была пропаганда! Когда началась война, я помню, что вся Москва была занавешена — все окна были замаскированы, коменданты ходили и проверяли: не дай Бог, если хотя бы уголочек одеяла или бумаги приподнят, отошел! Приходили и стучали, звонили: срочно, срочно занавесьте это все!
Помню, как мы бегали под бомбежкой. Все было в нашей жизни. Но вера в Сталина была тогда необыкновенной. Теперь, конечно, время все расставило по своим местам: показало, что есть истинные ценности, а что — просто наносное.
Об этом дома не говорили
— Но у вас не было ощущения, что власть причастна к гибели вашего родственника? Или об этом дома не говорили?
— Об этом дома не говорили, а от нас вообще это всячески скрывали. Это я уже потом, будучи взрослой, занималась всем этим. Я закончила историко-архивный институт, защитив диплом с отличием. И поэтому меня допустили туда, куда простых людей не допускают. Это было в 2009—2010 годы, я писала тогда статьи об отце Петре. И видела архивные документы, например, подписанные Лениным, в которых приказывалось «безжалостно истреблять контрреволюционных священников». Сначала я была в ужасе, хотя уже тогда мировоззрение у нас было немного другое, я уже смотрела другими глазами на этот период нашей истории. Я уже понимала, что они не пощадили ничего: ни его красоты, ни его молодости, ничего абсолютно!.. Его без всякой вины расстреляли на Бутовском полигоне. Сознавать это очень тяжело до сих пор.
Я очень серьезно занималась архивными материалами, находила все эти документы, и не только об отце Петре писала, у меня были и другие статьи: и об экологии, и связанные с Тучковым, о сохранении уникальной усадьбы в Тучкове.
— Нина Александровна, сегодня мы уже можем задать себе такой вопрос: действительно ли власть боялась этих людей, которых она уничтожала? Или это была какая-то месть? Или вообще что-то другое, что трудно объяснить?
— Мне кажется, что да, боялась. Потому что мученики, такие, как отец Петр (Петриков), утверждали Церковь. Наша Церковь стоит на крови мучеников.
— Но чем они были опасны для безбожной власти?
— Тем, что говорили правду!
— Да, не касались. Даже отец Петр, мой дядя, говорил: «От разговоров на политические темы прошу меня освободить, так как я в этих вопросах ничего не понимаю».
— Так чего же боялись?
— Они обличали власть в том, что свободы-то как таковой в стране у нас нет! Отец Петр говорил: «Я имею право, как священнослужитель, верить во что бы то ни было. Я верю в Бога, и от этой веры в Бога меня никто не сможет отлучить! Верой в Бога не могу пожертвовать никому, кто бы и когда бы от меня этого ни потребовал!»
С Ниной Александровной Малаховой
беседовал Николай Бульчук
