 |
| ИноСМИ.ru | 27.02.2017 |
В понедельник, 20 февраля ушёл из жизни Виталий Чуркин, который последние 10 лет занимал должность постоянного представителя России в ООН и был одним из самых успешных дипломатов в мире.
Я занимала должность постоянного представителя США в ООН с 2013 года до момента инаугурации президента Дональда Трампа, и в последние несколько лет я, вероятно, была самым заметным противником посла Чуркина. Он добросовестно отстаивал преступные действия президента Владимира Путина на Украине и в Сирии.
В то же время Виталий был мастерским рассказчиком с невероятным чувством юмора, хорошим другом и одной из лучших надежд на совместную работу США и РФ. Его смерть разбила мне сердце.
Меня также очень огорчает то, что в нашей чрезмерно поляризованной среде похвала в адрес Виталия — как дипломата и как человека — интерпретируется как уступка агрессии России.
Когда, узнав о его кончине, я назвала его «маэстро дипломатии» на своей странице в Твиттере, на меня обрушился поток критики за то, что я якобы пытаюсь оправдать преступления России и «оплакиваю их главного пособника». «Спросите сирийских и украинских детей, что они думают об этом», — говорилось в одном из твитов.
Я считаю, что Россия г-на Путина представляет собой серьёзную угрозу для американских интересов, и те люди, которые, как и президент Трамп, с похвалой отзываются о г-не Путине — и приравнивают ту дестабилизирующую роль, которую играет Россия в мире, к роли США — глубоко заблуждаются. Российское правительство убивало своих политических оппонентов, захватывало территории, которые принадлежали её суверенным соседям, истребила бесчисленное число мирных граждан в Сирии и вмешивалась в ход демократических выборов, в том числе в США.
Однако я также считаю, что мы обязаны выстраивать отношения с конкретными россиянами, несмотря на их сложность и противоречивость. Наша безопасность на самом деле зависит от нашей способности преодолевать идеологические барьеры — понимать друг друга и пытаться решить проблемы совместными усилиями.
Когда я приехала в Нью-Йорк, моя предшественница, Сьюзан Райс, сказала мне: «Постарайтесь наладить отношения с Чуркиным. Он сведёт вас с ума, но вы будете нужны друг другу». К тому времени Виталий уже занимал должность постпреда России в ООН в течение шести лет, а его дипломатический стаж составлял почти четыре десятилетия. Поскольку Россия является одной из пяти стран, которые могут воспользоваться своим правом вето в Совбезе ООН (это даёт ей возможность блокировать любую резолюцию), мне нужна была поддержка Виталия, чтобы добиваться принятия важных резолюций в Совбезе ООН, чтобы отправлять миротворцев в зоны конфликтов и вводить санкции против непокорных лиц и стран.
Мы часто сталкивались в горячих — порой саркастических — дискуссиях по основополагающим вопросам фактов и справедливости. Если говорить о незаконной оккупации украинского Крыма, официальная российская версия настолько сильно отличалась от правды, что я обвиняла его в умении писать романы лучше, чем Толстой. Что касается Сирии, я добивалась того, чтобы он каким-то образом ответил за ту кровавую бойню, спросив его в период совместного наступления войск Сирии, России и Ирана на Алеппо: «Вы действительно неспособны испытывать стыд?»
Он в свою очередь умел мастерски уходить от ответа, называя меня «матерью Терезой» и переводя разговор с Украины и Сирии на войны Америки во Вьетнаме и Ираке.
Иногда — когда, к примеру, он заявил, что мирные граждане в Алеппо специально пачкаются в пыли, чтобы выглядеть перед камерами фотографов как жертвы бомбёжек — моё отвращение мешало нашим рабочим отношениям.
Но мы знали, что нам нужно работать вместе, и мы это делали. Мы сумели договориться о совместном введении против Северной Кореи самых жёстких санкций за целое поколение, мы способствовали мобилизации реакции на эпидемию вируса Эбола и выбору нового энергичного генерального секретаря.
Будь то переговоры продолжительностью в несколько месяцев или суматоха за несколько минут до голосования, мы могли ожесточённо спорить друг с другом в основополагающих моментах, но при этом находить способ услышать друг друга и понять, что нам нужно. Как только нам удавалось согласовать тот или иной план, остальные страны, как правило, подчинялись, видимо, полагая, что, если мы сумели найти общий язык, то и они смогут.
Я думаю, что я лучше всего узнала Виталия именно благодаря вопросам, в которых мы не могли прийти к единому мнению. Спустя 20 лет после того, как боснийские сербы убили более восемь тысяч мусульманских мужчин и мальчиков в рамках очевидного акта геноцида в Сребренице, Великобритания захотела отметить годовщину этого преступления принятием резолюции, осуждающей его. Скоро стало ясно, что г-н Путин, который хотел сблизиться с Сербией, был решительно настроен помешать Совбезу назвать эти убийства «геноцидом». Мы с Виталием потратили несколько дней на разработку такого проекта резолюции, который устроил бы его президента. В утро голосования Виталий не смог скрыть своего разочарования, когда в своём электронном письме он написал: «Не получилось». И он наложил вето на ту резолюцию.
Всем известно, что именно Виталий Чуркин поднимал руку шесть раз, чтобы наложить вето на резолюции по Сирии, но мало кому известно, что именно Виталий изо всех сил старался (к сожалению, безрезультатно) сделать так, чтобы тексты этих резолюций устроили Москву.
Несмотря на то, что Виталий был лицом множества преступных действий г-на Путина, он искренне верил в отношения между двумя нашими странами. Когда госсекретарь США Джон Керри и министр иностранных дел России Сергей Лавров попытались разработать совместный план по борьбе с террористами в Сирии, Виталий был крайне рад таким партнёрским отношениям. Когда та попытка провалилась, он призывал нас возобновить работу. Он часто рассказывал мне истории о том, как он работал переводчиком на переговорах по контролю над вооружениями в эпоху холодной войны, делая акцент на том, что, несмотря на сложности в отношениях, мы можем начать сотрудничество друг с другом, отыскав конкретные области, в которых мы вместе можем добиться успеха.
Даже в те моменты, когда наши позиции были диаметрально противоположными, мы всегда прислушивались к призывам друг друга. Когда я просила его встретиться с работниками гуманитарных миссий, ставшими свидетелями жестоких преступлений (в том числе тех, которые были совершены российскими службами безопасности), он как правило встречался с ними или отправлял какого-нибудь высокопоставленного чиновника российской миссии на эту встречу. Когда в Сирии пропадали журналисты или правозащитники и я просила его надавить на режим Асада, чтобы тот оказал помощь в их поисках, он всегда сам выяснял все подробности, чтобы оказать помощь изнутри своей системы.
Неважно, насколько сильно испортились отношения между нашими странами — а мы видели резкий спад за то время, которое мы провели вместе — у нас было много общего. Мы оба любили спорт, и единственный раз, когда я не смогла дозвониться до него, это когда Россия сражалась за олимпийскую медаль. Мы вместе ходили на спортивные матчи (он любил хоккей и теннис, а я предпочитала Главную лигу бейсбола, но мне так и не удалось убедить его в том, что бейсбол — это интересная игра, поэтому мы сошлись на баскетболе).
Он и его супруга Ирина любили театр. Когда я пригласила группу послов на Шекспира, он был первым, кто вскочил на ноги, став инициатором бурных оваций на «Цимберлине». Он ни разу не упрекнул меня за то, что СМИ активно обсуждали тот факт, что я отвела его на мюзикл «Весёлый дом», посвящённый ЛГБТ. На «Гамильтоне» он расспрашивал моего мужа, профессора права, об истоках конституции. Я показала ему телесериал «Американцы», который он назвал «немного нелепым», но всё равно смотрел с интересом.
Я пригласила Виталия и Ирину в дом моих родителей на День благодарения, и он стал единственным моим коллегой по ООН, который когда-либо переступал порог дома моей ирландской семьи. А во время одной из наших последних личных встреч он просиял, когда я предложила ему вместе вести курс в магистратуре после ухода в отставку, возможно, даже поменявшись ролями и представляя точку зрения друг друга.
Виталий провёл свою профессиональную жизнь, защищая страну, чью культуру и традиции он почитал. Несмотря на то что он никогда не разделял мою точку зрения по поводу его президента, я чувствовала, что он ценил то, что Путин восстановил положение России на мировой арене, но предпочитал при этом мирные методы. Насколько мне известно, он никогда не рассматривал возможность ухода в отставку в знак протеста против преступлений г-на Путина. Однако если бы он это сделал, вероятнее всего, на его место пришёл бы другой дипломат, менее склонный к компромиссам, что ослабило бы способность ООН продвигать идеи мира и безопасности и ещё больше испортило бы отношения между США и Россией.
В то время как остальные дипломаты приезжали и уезжали из Нью-Йорка, был один постоянный элемент. Это был Виталий Чуркин — грозный в качестве противника, заботливый в качестве друга и яростный в качестве защитника России — страны, которой он восхищался и стремился, чтобы ей гордились. Если мы хотим наладить отношения между нашими странами — обязательное условие для успешного решения глобальных проблем — нам, американцам, не нужно пренебрегать своими принципами. Нам нужно сохранять твёрдость и при этом не забывать о необходимости налаживать человеческие отношения с теми, с кем мы решительно не согласны.
Оригинал публикации: Samantha Power: My Friend, the Russian Ambassador
