У ворот рая

Таких старушек сейчас и не найдёшь. Все успокоились. Как их назвать? Может, люди церковной культуры? Тогда уточним: люди церковной богослужебной культуры. Их отличал особый стиль церковного поведения, воспитанный вкус к церковной службе. Когда мы спорим о воцерковлении, этот важный момент всегда ускользает, ему мало придают значения. А потому так режет глаз, коробит слух, когда встречаешь не только простых прихожан, но и священников и епископов, не воспитанных в церковной культуре, с неразвитым вкусом к богослужению.

Старушка на двух палочках с большим трудом приходит в субботу вечером, в канун Прощеного воскресенья. Её давно не было. Ей трудно ходить. Но эту службу она не пропустит. Спросите: что её дома не сидится? И она вам ответит: сегодня последние «вавилоны». Это она про 136 псалом «На реках Вавилонских». Красивейшее песнопение. Грустное. Трогательное. Его поют в той части службы, когда священники выходят на полиелей — это торжественный момент вечерней службы. Зажигают все светильники, батюшки выходят на середину храма, начинается каждение.

Вспомнил своё знакомство с «вавилонами». Я был советским школьником и совсем ничего не понимал в богослужении. В тот год к нам в Гомель был назначен епископ — владыка Аристарх, монах лаврской школы, человек, горячо любивший и понимавший богослужение, искренний и скромный молитвенник. И вот я вижу привычные действия: владыка с батюшками вышел в центр храма, хор поёт величественное «Хвалите имя Господне», началось каждение алтаря. Владыка, покадив алтарь, вдруг останавливается в Царских вратах, поворачивается лицом к Престолу, и во всей церкви вдруг гаснет электрический свет, и в полном молчании колышутся только огоньки свечей и лампад. И тут хор запел «На реках Вавилонских». Смогу ли я когда-нибудь передать, что чувствовал в тот миг? Может, и не стоит. Лучше пережить это самому, окунуться в эту красоту и молитвенное сокрушение.

Евреи на чужбине оплакивают свою бездомность. Маленький эпизод истории древнего народа, сделавшись предметом созерцания, обратился в образ моей личной бездомности и сиротства. В юности мне казалось, что свет гасят в церкви, чтобы можно было спокойно поплакать, без свидетелей. Плачут епископы, рыдают священники, всхлипывают школьники — все мы обездолены, одиноки, бездомны, просто потерянные дети, потеряшки и сиротки. Плачут, потому что найдены, взяты на руки и согреты.

Наш хор всегда исполнял «На реках Вавилонских» по нотам композитора Крупицкого. Простая музыка. И неповторимая. Но этот псалом поётся три раза в году: в неделю о блудном сыне, в неделю о Страшном суде и в канун Прощеного воскресенья. Три раза. Это мало. Однако наши церковные бабушки целый год ждут неповторимого, тех молитв, которые поются лишь раз в году.

На реках Вавилонских

Старушка на двух палочках привычно осведомилась, будем ли мы сегодня петь «Седе Адам» и стишки по шестой песни канона? Какие тонкие слушатели! Когда-то давно я раздобыл нотные рукописи одного старинного монастыря. Девчоночьи ноты, сказал бы я: вся партитура в витиеватых буквицах с завитками, а по краям цветочки и херувимы, вырезанные из открыток и конфетных обёрток — женщины хоть и в монашеских одеждах никак не могут без красоты! Среди рукописных «пиэс» одна сердечно сентиментальная — стихира сырной недели на «Господи воззвах» «Седе Адам». И мы её пели. Музыка незатейливая, даже в чём-то примитивная, но чрезвычайно трогательная. И вместе с бабушкой я теперь жду этот вечер и эту стихиру. Теперь мы её поём просто на шестой глас. Если вы умеете петь «Царю Небесный», значит, знаете этот напев, знаете, как звучит шестой глас. Вот и спойте:

«Седе Адам прямо рая, и свою наготу рыдая плакаше:

Увы мне! Прелестию лукавою увещану бывшу и окрадену и славы удалену!

Увы мне! Простотою нагу, ныне же недоуменну!

Но, о раю, ктому твоея сладости не наслаждуся!

Ктому не узрю Господа и Бога моего и Создателя!

В землю бо пойду, о неяже и взят бых.

Милостиве Щедрый, вопию Ти: помилуй мя падшаго".

Правда красиво? Вот вам и упражнение в созерцании. Стихира — одна из многих. Она помещает слушателя у ворот рая, настраивает его зрение на созерцание этих навсегда захлопнувшихся дверей. Мы не просто смотрим глазами Адама, поём его голосом, плачем его слезами, но понимаем, чувствуем сердцем, что эта история — про меня, это моя трагедия — семейная и личная. Адам сидит напротив райских дверей и оплакивает свою наготу и бездомность, тоскует по дружбе с Богом, по тому дару простого непосредственного общения со своим Отцом, который он утратил навсегда. Теперь его судьба — земля и прах. И старинная партитура кричала пронзительным аккордом: «В землю бо пойду!», и едва слышным пиано: «от неяже и взят бых».

Стенания Адама пронизывают всё богослужение этого дня. И по шестой песни канона утрени выходит канонарх и торжественно и внятно читает кондак и четыре строфы икоса, а хор к каждой строфе поёт трогательный припев голосом Адама: «Милостиве, помилуй мя падшаго». Только раз в году звучит Адамов плач. Этим плачем начинается Великий пост. Поэтому люди церковной культуры так боялись пропустить этот зачинательный аккорд постного богомыслия.

Пост начинается с созерцания дверей, а потому первый день поста — Прощеное воскресенье. Поститься ещё не начали, но уже погрузились в богомыслие. И предмет размышлений — двери рая.

Как же по-разному можно мыслить двери: двери, в которые ты вот-вот войдёшь это не те же двери, из которых ты только что вышел, оставив надежду когда-нибудь вернуться.

Пост начинается и заканчивается у дверей. Путь Великого поста — от дверей Адамова рая до дверей Христова Гроба. Не стучитесь. Не пробуйте открыть. Секрет в том, что у рая вообще не должно быть дверей. Поэтому их просто выломают. Изнутри.

http://www.pravmir.ru/postnoe-pismo-2-u-vorot-raya/