Дело репрессированных № 14 228

Людям свойственно интересоваться своей историей, историей своих предков, своего рода, своей родины. Но на поверку оказывается, что мы почти ничего не знаем не только о своих дальних предках 19-го или более дальних седых веков, но и наших прямых, совсем недавно живших дедах-прадедах 20-го века. Кем они были, как жили, когда и как оказались в тех местах, где жили и умерли. Редко кто из наших современников может указать могилы своих предков дальше отца-матери и бабушки-дедушки.

Иногда ко мне обращаются люди с просьбой сообщить какие-либо данные о живших в нашем селе Венгерово своих предках об истории нашего Спасского храма[1], о священниках здесь служивших и мирянах здесь молившихся.

Спасский храм в 1936 г.

На такие просьбы я обычно отвечаю: «Что мне удалось узнать в архивах, уже напечатано в районной газете», и предлагаю самому поискать в городских архивах интересующие его сведения. По кислому лицу уже понятен ответ, что никуда никто не поедет и ничего искать не будет. Человек хочет получить готовое, а прилагать труд он не желает. Так было до 2015 года. Но нашёлся не ленивый человек, который, будучи в Новосибирске по своей основной работе, выкроил время и обратился в ФСБ. Его интересовал последний священник, служивший в Никольской церкви их села. От старожилов он знал имя, фамилию, и этого оказалось достаточно, чтобы сотрудники ФСБ смогли найти его дело. Кроме того священника по делу № 14 228 проходило несколько человек. Всего шесть священнослужителей и трое мирян. Всех их обвиняли в участии в «контрреволюционной монархической организации», выдуманной чекистами. Знакомство с делом не обошлось без слёз — ведь их всех, кроме двух человек, расстреляли.

Спасский храм в селе Венгерово. Современный вид.

Возвратившись из Новосибирска он поделился со мной добытыми сведениями, и стало понятно, что и наш последний священник проходил по этому делу. О нём в районной газете уже была публикация с фотографией. Я обратился к епархиальному архиерею с прошением об изучении дела. Епископ дал мне задание изучить дело на предмет возможной канонизации священнослужителей. Но в прошлом году сотрудники ФСБ не смогли привезти дело в ближайшее к нам отделение ФСБ в Татарске, где было намечено моё ознакомление с делом. И лишь в феврале этого года мне сообщили, что всё готово — дело привезли в Татарск. Договорился с сотрудниками ФСБ о дне моего приезда, предупредил, что нас будет двое. И вот в назначенный день — 3 марта, мы стучимся в заветную дверь. Познакомились. Сотрудники внесли в кабинет дополнительный стол и два стула для нас. Щёлкнул замок сейфа и нам достали пухлую папку толщиной 6 см — это и есть дело репрессированных. На обложке 4 раза зачем-то меняли номер дела. Каждый раз зачёркивали ручкой старый номер и ставили новые цифры. Причём, первый номер 14 228 состоит из пяти цифр, а другие номера четырёхзначные. Никто нам не смог объяснить эту чекистскую «бухгалтерию».

Листы в деле все разного цвета. Оно состоит не только из протоколов допросов, бумага для которых синего цвета и разлинована, но и из всевозможных справок, которые напечатаны на белой бумаге. В конце дела — пустые конверты тёмно-синего цвета. В них хранились паспорта жертв, но теперь они пусты, хотя точно известно, что ещё год назад паспорт и кошелёк протоиерея Петра Бахаревского хранился в конверте. Их зачем-то изъяли, возможно опасались, что мы стащим?

На бумаге из вторсырья (цвета кабачковой икры) напечатана на машинке характеристика. Для каждого узника она одинакова — узкая полоска в 3 см, где написано ФИО и «является служителем церковного культа. Лишался избирательных прав[2]. Какими либо общественно-полезными работами не занимался». Уже в этой характеристике, выданной сельсоветом, слышится грозный приговор. Раз священник на груди красную ленточку не носил и лозунги не кричал, стало быть — враг народа.

В деле имеются ордеры на арест. На каждого был выписан отдельный ордер — узкая полоска бумаги с печатью — напоминает современный «приходник». Но сравнивая номера ордеров с датами, видишь их несоответствие. Допустим, на ордер № 77 от 12 сентября 1937 г., а ордер № 85 от 7 сентября 1937 г. И в других ордерах такая же нелогичная путаница — выдан раньше, а номер больше, чем у последующего. Какая-то нестыковка получается. Наверное, так торопились чекисты выполнить план по репрессиям, что путались в цифрах. В деле имеются отпечатанные на машинке через копирку протоколы допроса. Они являются копиями рукописных протоколов, в них повторяются те же грамматические ошибки и недописанные предлоги, что и в рукописных допросах. Первого экземпляра печатного допроса в деле нет, все документы — копии. Вопросы и ответы в них практически одинаковы, что красноречиво говорит об однотипном шаблоне, переписанном следователем. Лишь в двух протоколах обвиняемые отрицают свою принадлежность к «контрреволюционной монархической организации» при первом вопросе. Но уже со второго вопроса полностью признают свою вину. Вероятно, они подвергались запугиваниям и пыткам. Язык, которым написан текст допроса, поражает своей классовой ненавистью. Священники не могли так выражаться.

Двое из репрессированных были рукоположены во священники после 1917 г. Чтобы стать священником и в мирной жизни требуется немалое мужество, а посвятить свою жизнь Церкви, когда с нею активно борется власть при помощи массового террора, на это решится далеко не каждый человек.

Один из них принял священный сан в двадцатые годы. Это священник Игнатий Кутьмин. Он служил в нашем Спасском храме с 1933 года до его закрытия властями в 1936 г. До 1933 г. у нас служил священник Аполлинарий Заплатин. После кончины в 1933 г. его похоронили на территории нашего храма. Мы случайно наткнулись на гранитную плиту, под которой оказалась чёрная плодородная земля вместо глины. И стало понятно, что это могила, позднее сельские старожилы это подтвердили. А фамилию и год смерти священника (Аполлинарий Заплатин) мы узнали из материалов дела.

Священник Игнатий Кутьмин до революции был крестьянином, бедняком, имел низшее образование. У него было 3 га земли, 1 изба, 1 плуг, 2 бороны, 2 лошади, 4 коровы, 2 овцы, 1 свинья. На момент ареста оставалась только одна корова. Из анкетных данных видно, что до 1917 г. было больше сельхозинвентаря и скотины. Советская власть стала брать с населения большие налоги и насильно загонять в колхозы. Землю большевики отдали крестьянам, а всё что она родит забирали себе. Коллективизация и раскулачивание было страшным периодом ломки привычного уклада жизни.

При аресте батюшки был совершён обыск с понятыми из сельсовета. Было изъято 350 руб. денег, паспорт (полученный в 1936 г.), справку с места работы (после закрытия храма он устроился статистом), крест наперсный серебряный.

Как и всем другим арестованным, отцу Игнатию было предъявлено стандартное обвинение: «..состоял членом контрреволюционной организации монархического направления, занимался пораженческой агитацией, способствовал и организовывал антисоветский элемент, т. е. совершил преступление, предусмотренное ст. 58−10−11 УК РСФСР с содержанием под стражей в КПЗ при Венгеровском Райотделе НКВД».

Другой священник Семеон Турутин был рукоположен в 1932 г., служил в селе Первая Петропавловка. Родом из деревни в Пензенской губернии. По социальному происхождению из зажиточных крестьян. С 1908 г. был псаломщиком в церкви. В период с 1917 по 1918 г.г. — волостным судьёй. Образование — малограмотный (так написано в анкете). Семья — жена и двое детей. До 1917 г. имел: мельницу-ветрянку, 20 га земли, лошадей 6 гол., коров — 5 гол., плугов — 3, веялок — 1, косилок — 1, самовязок — 1, молотилок — 1. На момент ареста у него уже ничего не было. Так и написано в протоколе обыска: «Ценностей не нашли, ничего не изъято». Тем не менее, как и все советские крестьяне, он был обязан платить налог: индивидуальный — 75 р., и ещё самообложение — 43 р. Избирательных прав не лишался. В обвинении священнику написали такие слова: «..занимался вербовкой членов, распространял антисоветскую клевету на вождей ВКП (б) и членов правительства. Проводил работу по срыву мероприятий сов. власти, проводимых в деревне..». Арестовали Отца Симеона 12.09.1937 г. в деревне Ночка Венгеровского района Новосибирской области.

Трое из священников, проходящим по этому же делу № 14 228 были протоиереями, рукоположенными до 1917 г.

Протоиерей Гавриил Лебедев родился в 1886 г. в селе Молчаново Кривошеевского района, Нарымского края. Служил в селе Вознесенка, кроме того, был ещё и благочинным.

Отца Гавриила, семья которого состояла из жены и тёщи, арестовали в селе Соколовка Мариинского сельсовета. Видимо, его выгнали из дома в селе Вознесенка, и они с женой переехали жить к тёще. Батюшка был «лишён избирательных прав, как служитель культа». Допрашивали его два дня — 15 и 16 сентября. Он признал себя «членом контрреволюционной организации» и оговорил себя и других.

Учился отец Гавриил Лебедев в Томской семинарии вместе с будущим обновленческим «митрополитом» Введенским II-м, который в этом деле сыграл роль провокатора. Он давал инструкции добиваться от властей открытия храмов, собирать деньги «на миссию в Палестине». В конце дела есть документ о реабилитации, в котором говориться, что в 1936 — 1937 г. «митрополит» Введенский сотрудничал с НКВД. Лебедев ездил к нему в 1936 г. получать инструкции и затем, как благочинный, говорил другим священникам о том, что нужно делать. Им вменяется «организация антисоветской демонстрации в апреле 1937 г. с непристойными выкриками в адрес властей и правительства». Видимо, на Пасху верующие люди пришли к сельсовету крестным ходом просить об открытии храма. Но в советское время это было страшным преступлением. Кроме того, ездили в Новосибирск, заходили в крайком, пытаясь попасть на приём к высшему партийному начальству. И даже ездили в Москву, где хотели встретиться с Калининым, но им это не удалось.

7 сентября 1937 г в селе Второе Сибирцево арестовали протоиерея Стефана Человечкова. 12 сентября его начали допрашивать.

Отец Стефан родился в 1873 г. в деревне Вараксино Кыштовского района Запсибкрая, закончил шесть классов мужской гимназии. Впервые был осуждён в 1923 г. на два года лишения свободы по ст. 58−10 УК. Был лишён избирательных прав. Имел доход до 400 р. от 1 лошади и 3 коров. На момент ареста скотины уже не было. Платил с/х налог — 136 р. и самообложение — 272 р. Состав его семьи: жена Лукерья 60-ти лет, дочь Антонина — 30-ти лет Дочь Анна — 26-ти лет, сын Александр — 24 года, (проживал в г. Кокчетав). С 1893 г. работал сельским учителем. В 1910 г. рукоположен во священники. Наёмных рабочих не было.

Протоиерей Пётр Бахаревский родился в селе Игнатово Ардатовского уезда Симбирской губернии в 1870 г., окончил духовную семинарию и прослужил священником 49 лет. В страду нанимал рабочих на подённый найм на 10−15 дней.

Состав его семьи: жена Анна Степановна, сын Александр — 47-ми лет (в тюрьме), сын Анатолий — 44-х лет (неизвестно где), сын Аркадий — 42-х лет (г. Иркутск), дочь Мария — 42-х лет (г. Бийск) и сын Борис — 40 лет (г. Москва). Протоиерей Пётр был арестован в селе Усть-Изес.

В 1923 г. «За присвоение лекарств, выписанных из г. Москвы», по ст. 75 УК получил два года тюрьмы и был лишён избирательных прав.

В 1932 г. он вновь подвергается репрессиям: осуждён про ст. 58−10 на 3 года лишения свободы. Старожилы вспоминают, что после возвращения из лагеря он был тихим-тихим. Батюшка платил налоги: единый с/х — 136 р., самообложение — 136 р. При обыске у него больше всех было найдено ценных вещей и документов. Вот опись:

Деньги бумажные сов. знаки — 600 р. Серебро сов. знаки — 30 р. 50 к. Золотых монет по 10 р. 6 шт. — 60 р. Серебра царской чеканки — 9 р. 15 к. Крестов серебряных с цепочкой — 2 шт. Дароносица серебряная — 1 шт. Медаль медная на ленте — 1 шт. Крест серебряный малый на ленте — 1 шт. Чайных ложек серебряных — 2шт. Грамоты — 2 шт. Камилавка — 1 шт. Свидетельства о наградах — 3 шт.

Отца Петра допрашивали 14 и 16 сентября. Он, как и все, «сознался» и подписал под допросом свою фамилию идеальным каллиграфическим почерком.

Последним из обвиняемых священнослужителей был иеромонах (так записано в деле № 14 228) Филипп Иванович Кидалашев [3]. Родился он в 1871 г. в деревне Тыгды-Морки Казанской губернии. По национальности — черемис. Социальное происхождение — крестьянин-бедняк. В протоколе написано: «Образование низшее». С 1900 г. служил священником в разных приходах Уфимской губернии. В 19 30 г. осуждён тройкой ОГПУ по Башкирской республике по ст. 58−10−10 УК к 10 годам ссылки.

Обновленческий архиепископ Максим (Светич), находясь в Каинске (ныне Куйбышев) Новосибирской области, назначил отца Филиппа священником в село Туруновка. Его налоги: с/х — 110 р., самообложение — 110 р. Был арестован в селе Чаргары 13.09.1937 г., где он проживал. При обыске у него изъяли деньги советского достоинства — 75 р. и два наперсных креста — медный и серебряный.

В деле № 14 228 есть и миряне.

7 сентября 1937 г. был арестован церковный староста Леонтий Дмитриевич Цакун. При обыске у него изъяли бумажные деньги — 979 р. Его обвиняли в том, что он «..вёл контрреволюционную агитацию среди населения, ставил своей задачей озлобить крестьянство против советской власти. Проповедуя на убеждённость поражения Советского Союза в предстоящей войне».

Родился Леонтий Дмитриевич в 1871 г. в селе Верещаки Сурожского уезда Черниговской губернии. Был из зажиточных крестьян. До 1917 г. имел: земли — 4 десятины, дом-усадьбу, дом, амбар, избу, плуг -1, бороны — 2, лошадей — 2, бык — 1, коров — 5, баранов — 7, свиней -7. На момент ареста у него имелось — дом, плуг, бороны, 2 лошади, бык — 1, бараны — 3, свиньи — 2. Платил с/х налог — 30 р., самообложение — 20 р. избирательных прав не лишался и ранее репрессиям не подвергался. Семья: жена — Феодосия Тихоновна, сын Алексей, сын Иван, дочь Агния, сын Фёдор (служил в армии), сын Андрей (служил во флоте).

Леонтий Дмитриевич был неграмотным, и вместо подписи под допросом прикладывал палец, обмакнув его в чернила. Именно он ездил в Москву к Калинину.

Ещё один из обвиняемых в этом деле Михаил Акимович Немцов, староста Никольской церкви села Усть-Изес, здесь он родился, служил и работал. Он занимался сельским хозяйством, был крестьянином-единоличником, «крепкозажиточным». Семья Михаила Акимовича состояла из жены и троих детей. До 1917 г. имел: земли — 5 десятин, избу, амбар, плуг, косилку, борону, веялку, 2 лошадей и 6 коров. На момент ареста у него оставалось: земля — 0,5га, изба, плуг, борона, косилка. Платил налог от скотоводства 500 р., с/х налог -150 р., самообложение — 400 р. Он получил срок 8 лет лагерей с поражением в правах на пять лет. Ранее, в 1930 г., он уже был осуждён по ст.58−10−11 на три года лишения свободы.

В деле есть и женщина — Лакина, которая работала в пекарне. И, якобы священники приняли её в «члены своей монархической организации» и, ожидая поражения Советского Союза в войне с Германией и Японией, дали ей задание — выпекать хлеб с мусором, битым стеклом, окурками и гвоздями, что бы «вызвать недовольство жителей советской властью». Всё это похоже на выдумку следователя. Эта женщина не дожила до своего ареста и скончалась, возможно, от страха за свою жизнь.

Последний из обвиняемых в этом деле Михаил Алексеевич Ларионов, бывший доброволец карательного отряда Анненкова, проходил по делу и получил срок 3 года.

Все остальные были приговорены заседанием тройки управления НКВД Запсибкрая 26.09.1937 г. к расстрелу с конфискацией имущества. Приговор приведён в исполнение 19 октября 1937 г.

Перед расстрелом власти разрешили проститься родным через колючую проволоку. Младшая дочь иерея Игнатия Люба, которой тогда было девять лет, помнит, как дети с матерью, разделённые с отцом колючей проволокой, стояли и плакали. По воспоминаниям Любы, надзиратели стали их прогонять, а она вцепилась в папу и не отпускала, её оторвали силой. Она слышала последние слова отца, сказанные маме: «Меня не жди, живи, как сможешь». Любовь Игнатьевна сейчас проживает в Кемерово, но раз в два года приезжает к нам, на родину. Где находится могила её отца и других с ним расстрелянных, неизвестно.

Советское правительство, закрыв церкви, решило физически извести духовенство как носителей идеи, им неприемлемой. Ведь Христос говорил о будущем вечном блаженстве для праведных на Небе, а коммунисты строили светлое будущее на земле без Бога и силой принуждали людей выполнять свою программу — решения своих съездов. Несогласные подлежали истреблению.

Реабилитация.

«Постановление Президиума Новосибирского областного суда 7 февраля 1959 г. гор. Новосибирск

По настоящему делу в 1958 г. проведена проверка. Материалами проверки предъявленные обвинения Лебедеву и др. опровергнуто. Органы Госбезопасности никакими компрометирующими материалами в отношении обвиняемых не располагают, и не располагали. Причём, контрреволюционной монархической организации среди духовенства НСО не существовало.

Постановили: постановление отменить, в дальнейшем производство прекратить за отсутствием в их действиях состава преступления.

Председательствующий: А. Симаков."

+ + +

Знакомились мы с делом в течение 5 часов непрерывно. Сделать фото с протоколов допросов сотрудник ФСБ не разрешил. Также в деле были закрытые скрепками и листами бумаги показания секретных сотрудников НКВД, на них разрешается смотреть лишь родственникам. Но сделать фото священников нам позволили, предварительно согласовав это с вышестоящими городскими начальниками. В конце мы заполнили анкеты, в которых обязались не использовать полученную информацию во вред другим людям, что мы и засвидетельствовали своими подписями.

По церковным правилам, если священники не выдержали допросов и оговорили себя, вопрос о их канонизации рассматриваться не будет, даже если дело было сфабриковано. Но, в память о расстрелянных, в надвратной колокольне нашего храма установлена доска с именами пострадавших в годы гонений от безбожной власти.

---

Примечания

[1] К сожалению, известно мне не так уж и много. Наше село Спасское, с 1933 г. — Венгерово (с ударением на первом слоге).

В 1753 г. на Московском тракте было основано поселение как ямщицкое зимовье. Царские чиновники проезжавшие через него увидели голых ребятишек и записали название — Голопупово. Поселение росло, появились купцы (их дома и магазины сохранились до сих пор), которые решили построить церковь. Ёе освятили (дата неизвестна) в честь Всемилостивого Спаса Нерукотворного Образа и поэтому село стали называть Спасским. В пожаре 1847 г. церковь сгорела. Через 2 года была заложена новая деревянная трёхпрестольная церковь. Она простояла 50 лет и была упразднена из-за ветхости, а в 1899 г. местное купечество построило новую однопрестольную каменную церковь. В 1916 рядом с ней построили каменную крестильню. Последнее богослужение было на Троицу 1936 г. Затем храм был закрыт и разграблен по указу властей. Всего в нашем районе было 8 православных церквей и 2 костела. Все храмы большевики ликвидировали, а священнослужителей расстреляли в 1937 году.

Название Спасское сохранялось до 1933 г., когда село переименовали в Венгерово в честь расстрелянного в 1919 г. колчаковцами комиссара партизанского отряда Михаила Венгерова.

В 1989 году сформировалась община православных христиан, которые собирались в доме у Ивана Лишенко. Он выделил 1 комнату в своём доме для молитвенных собраний, туда и приезжал священник из ближайшего храма в Барабинске, в 140 км от Венгерово. Спасский храм власти долго не отдавали, в нём располагалась спортшкола. Лишь 1992 году передали здание отрезав от центрального отопления. Община окормлялась приезжими священниками из Новосибирска. В 1993 году меня назначали настоятелем. В 1994 г. отдали крестилку.

[2] Нашим современникам кажется смешным наказание в виде лишения избирательных прав, но в те голодные годы такое лишение несло за собой тяжкие последствия: лишённых избирательных прав лишали и продовольственных карточек, обрекая лишенцев на голодную смерть. Их не принимали в профсоюзы, а значит они не могли устроиться на работу, лишенцы не получали никаких пенсий и пособий, их не принимали в ВУЗы и пр.

[3] В наиболее полной базе данных новомучеников ПСТГУ он числится как священник, а не иеромонах, причём сказано, что после ареста 7.02.1931 его дальнейшая судьба неизвестна.