Гражданская война. Кто виноват?

«Пролетарское принуждение во всех формах, начиная от расстрела и кончая трудовой повинностью, является методом выработки коммунистического человека из человеческого материала капиталистической эпохи».

Николай Бухарин, идеолог и любимец партии.

Красный террор — это комплекс карательных мер, проводившихся большевиками против лиц и организаций, обвинявшихся в контрреволюции, а также против социальных слоёв, объявленных классовыми врагами. Террор явился началом перманентно-репрессивной политики компартии, своего рода прививкой, на десятилетия вперёд задавшей вектор её идеологии и практике.

Красный террор был квинтэссенцией гражданской войны, за которую народы России заплатили страшную цену в виде громадных людских потерь, народных страданий, одичания и озверения масс, голода и хозяйственной разрухи. В связи с этим неизбежно возникает вопрос об ответственности за гражданскую войну, а значит, и за террор, причём как красный, так и белый.

Общим местом большевистской пропаганды, а затем и трудов советских историков было стремление возложить вину за трагедию на противников большевизма. Однако, легко доказать, что гражданская война была стратегической целью большевиков. В.И. Ленин посвятил жизнь революции и не уставал повторять, что таковой без гражданской войны не бывает. Она была сущностью его мировоззрения, сформировавшего всю идеологию компартии.

Большевистский лидер агитировал за гражданскую войну со всей своей революционной страстью и в 1908 году, и в 1914-м, призвав превратить оборонительную войну в гражданскую, и в 1917-м, после падения монархии, и в 1918-м, после воцарения диктатуры пролетариата[1].

Захват большевиками власти был очевидным актом гражданской войны, как и взятый затем курс на сознательное разжигание гражданской распри в российской деревне. В полемике с Карлом Каутским Ильич назвал разжигание гражданской войны своей заслугой[2].

Благодаря мощной пропаганде большевикам удалось склонить на свою сторону, прежде всего в тыловых частях, массы солдат и матросов и получить большинство в Советах. Значительная часть населения в городе и деревне, не желая нести тяготы войны, также поддалась призывам большевиков, анархистов и других радикальных партий, образовав социальную базу революции.

Посредством государственного переворота большевики свергли Временное правительство. В России установилась сначала власть узкоклассовых Советов (в них не допускались представители имущих слоёв), а затем, после конфликта с левыми эсерами из-за кабального Брестского мира, — диктатура РКП (б). Не стесняясь, большевики определяли свой режим как «власть, опирающуюся непосредственно на насилие, не связанную никакими законами»[3]. Ленин и не думал скрывать, что диктатура большевиков опиралась на меньшинство — пролетариат и беднейшее крестьянство. Однако фактически её главной опорой стали национально-радикальные элементы и люмпенский слой города и деревни.

Так называемые революционные массы составляли не более 5−10 процентов населения тогдашней России[4], в силу чего гражданская война стала по сути жестоким противостоянием решительного, хорошо организованного и занявшего выгодное стратегическое положение меньшинства и разобщённого, раздробленного по партийному признаку большинства. Лозунг Ленина «Грабь награбленное!»[5] привлёк на его сторону массу деклассированных и часто уголовных элементов. Авангард рвавшихся к власти экстремистских партий образовали радикально настроенные представители национальных меньшинств.

Причина массового террора, развязанного большевиками, была двойственной. С одной стороны, она была обусловлена идеологией марксизма, краеугольным камнем которой было классовое насилие, с другой, — крылась в конкретных условиях, которые опять же вызывались экономическими и социальными мерами большевиков, отвергавших общественный компромисс и делавших ставку на голое принуждение.

Ленин настоял на том, что коммунизм является не только программной целью его партии, но и панацеей при решении всех текущих проблем. Так начался великий эксперимент. В этом и состоит ключ к пониманию генезиса гражданской войны и сопутствовавшего ей тотального, невиданного в истории террора. Подобных взглядов придерживались все лидеры большевизма — Я.М. Свердлов, Л.Д. Троцкий, Н.И. Бухарин — и в 1918 году терроризм как главное средство политики стал официальной доктриной компартии.

Вводимый декретами коммунизм мыслился не временной спасительной мерой, а рассматривался идеологами РКП (б) как идеальный строй, во имя которого оправданы любые жертвы. В соответствии с ленинской теорией, коммунистической революции обязательно сопутствует гражданская война. Для большевиков она была целью и средством. На заседании ВЦИК 20 мая 1918 года первый советский «президент» Я.М. Свердлов заявил, что победа придёт «только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря, если мы сможем разжечь там ту же гражданскую войну, которая шла не так давно в городах».

С весны 1918 года власть большевиков стремительно теряла социальную базу. В оппозицию вставали самые разные слои населения. И буржуазия, подвергнутая травле, откровенному грабежу и принудительному труду. И растоптанное Брестским миром русское офицерство. И национальная интеллигенция, возмущённая узурпацией власти и ликвидацией гражданских свобод. И трудовое крестьянство, на своей шкуре испытавшее грабежи и насилие продотрядов и чекистов. И значительная часть рабочих, в первую очередь, мастеровых, которые чувствовали себя обманутыми. Хребтом диктатуры пролетариата стал непомерно разбухший партийно-советский аппарат и его нерв — репрессивные органы.

Посредством террора РКП (б) насаждала утопию и спасала себя и свою власть, прикрываясь громкой риторикой. «Нам всё разрешено, — писал в еженедельнике „Красный террор“ председатель ЧК Восточного фронта и член коллегии ВЧК М Артын Лацис, — ибо мы первые в мире подняли меч не во имя закрепощения и угнетения кого-либо, а во имя раскрепощения от гнёта и рабства всех».

В докладе о деятельности Нижегородской ЧК её председатель Я.З. Воробьёв не скрывал подлинной цели расстрела в сентябре 1918-го в Павловском уезде 24 человек: «Только по удалении всех этих вредных, злонамеренных лиц, вносивших контрреволюционную заразу в народные массы, коммунизм стал в уезде развиваться»[6].

Столкнувшись с сопротивлением и предвидя его эскалацию, большевики 20 декабря 1917 года создали Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией и саботажем при Совнаркоме РСФСР. Возглавил ВЧК бывший каторжанин Феликс Дзержинский, поляк по национальности, воспитанный в духе ненависти к России и русским[7]. Именно такой тип — мизантропа, с повреждённой тюрьмами психикой, одержимый жаждой мести и разрушения, оказался в 1917 году у кормила российской власти, получив неограниченную власть над миллионами людей. В первые месяцы 1918 года страну накрыла густая сеть чрезвычайных комиссий на местах — губернских, уездных, волостных, сельских, прифронтовых, железнодорожных, водных и т. п.

Чтобы расчистить для органов ВЧК поле деятельности, большевики уничтожили судебную систему России, основы которой сформировались в ходе реформ Императора Александра II. Декретом Совнаркома о суде от 22 ноября 1917 г. были упразднены Правительствующий сенат (высшая надзорная и апелляционная инстанция), судебные палаты, окружные суды, мировые судьи «приостанавливали» свою работу. Тем же декретом определялось, что местные суды должны руководствоваться в своих решениях дореволюционными законами лишь постольку, поскольку «таковые не отменены революцией и не противоречат революционной совести и революционному правосознанию».

Деятельности ВЧК был присущ правовой нигилизм, обрекавший граждан России на полную беззащитность. Вместо законов действовало «революционное правосознание», на деле означавшее произвол высших и местных инстанций. В дальнейшем, по мере строительства новой, классово-репрессивной судебной системы, этот произвол сменялся узаконенными террором и дискриминацией в отношении целых сословий и социальных групп, а также любых инакомыслящих.

Считается, что старт красному террору дал декрет Совнаркома от 5 сентября 1918 года, принятый в ответ на теракты против Ленина и Урицкого, но де-факто террор начался много раньше. Смертную казнь отменили 26 ноября 1917 года на II Съезде Советов. Однако уже 17 декабря 1917 г. Лев Троцкий сообщил о скором начале террора «в сильных формах». В феврале 1918 г. в связи с наступлением немцев вышел декрет СНК о расстрелах на месте, в том числе контрреволюционных агитаторов.

ВЧК пригрозила расстрелом всем, кто едет на Дон к генералу Корнилову. В письме Ленина Зиновьеву от 26 июня 1918 г. содержалось требование «поощрять энергию и массовидность террора». На V Съезде Советов (4−10 июля 1918 г.) к массовому террору призвал Я.М. Свердлов. В ночь с 16 на 17 июля в Екатеринбурге были злодейски убиты бывший Император Н.А. Романов, его жена и дети. Имеются свидетельства, что приказ об убийстве отдавал Ленин, а организовал злодеяние Свердлов. Убийство Царской семьи следует рассматривать как начало очередной, более активной фазы красного террора[8].

«За нас пролетариат и беднейшее крестьянство», — повторял В.И. Ленин. Отчасти он был прав, но какой процент населения составляли эти социальные группы? В канун революции численность фабрично-заводских рабочих не превышала 4 млн человек или немногим более 2 процентов населения. Красноречивы оценки, содержащиеся в докладе о деятельности Нижегородской ГубЧК за сентябрь 1918 года. Читаем: «Преобладающий элемент населения Городца (33 000 чел. — авт.) составляет класс торгово-промышленной буржуазии». О Васильсурском уезде: «Большинство населения уезда, которое достигает почти 150 000 чел., состоит из зажиточных крестьян». О Лукояновском, с населением 250 000 человек: «Политическое настроение уезда было далеко не революционное, т. е. не соответствовало духу революции с точки зрения партии коммунистов. Коммунизм развивался туго». Арзамас: «Преобладающий элемент всего населения — зажиточное мещанство, купцы, торговцы и промышленники».

Пройдёт год, но коммунизм в Нижегородской губернии будет по-прежнему буксовать. Совещание уездных уполномоченных ГубЧК выявит удручающую картину бесплодности усилий большевиков по привлечению народных симпатий. «Настроение в данный момент можно считать враждебным, так как большинство населения кулацкое», — констатирует уполномоченный по Сергачскому уезду Василий Куфтин, выступая на заседании НГЧК 3 октября 1919 года. Ему вторит чекист из Княгинина Иван Симаков: «Уезд состоит из кулаков и середняков. Отношение населения к советской власти в большинстве недоверчивое». Схожие оценки звучат из уст уполномоченного по Семёновскому уезду Кребса («настроение в уезде враждебное»), по Растяпинскому району — Линина («настроение рабочих прямо враждебное, кричат на советскую власть»), по Воскресенскому уезду — Ласса («отношение к коммунистам враждебное»), по Ардатовскому — Рёри, по Балахнинскому — Бойтмана, по Нижегородскому — Дрейбанта, по Павловскому — Янковского[9].

Сознавая узость своей социальной базы, большевики стремились изменить соотношение сил, максимально сократив, как ни чудовищно это звучит, численность враждебного им населения. «Мы уничтожаем буржуазию как класс», — цинично заявлял один из руководителей ВЧК Мартын Лацис. «От диктатуры пролетариата над буржуазией мы перешли к крайнему террору — системе уничтожения буржуазии как класса», — писал в «Правде» В.В. Осинский.

Жестокость насаждались самой верхушкой РКП (б). С трибун партийных съездов и пленумов, в руководящих директивах местным работникам, со страниц главных большевистских газет неслись кровожадные инструкции и призывы, формируя модель поведения у партийно-чекистского актива и разжигая и поощряя в нём жестокость и беспощадность. Большевистские функционеры и прежде всего Я.М. Свердлов и Л.Д. Троцкий, соревновались друг с другом в отдании бесчеловечных приказов. Тон во всём этом задавал В.И. Ленин, чья переписка периода гражданской войны пестрит словами «брать в заложники», «расстреливать», «вешать», «истреблять».

«Нельзя жалеть города и откладывать дольше, чем необходимо, беспощадное истребление» (телеграмма Л.Д. Троцкому в Казань от 10.09.1918)[10].

«Навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т. п.» (телеграмма в Нижгубисполком, 9.8.1918)[11].

«Расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты» (в Саратов, 22.08.1918)[12].

«Надо усилить взятие заложников с буржуазии и с семей офицеров — ввиду учащения измен. Сговоритесь с Дзержинским» (замнаркомвоену Э.М. Склянскому, 8.06.1919)[13].

«Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников. При малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен применяться безоговорочно массовый расстрел» (Приказ наркома внутренних дел Г. И. Петровского)[14].

Немало ленинских телеграмм при издании его собраний сочинений было засекречено и стало достоянием гласности лишь в краткий период открытости архивов.

«Прекрасный план. Доканчивайте его вместе с Дзержинским. Под видом „зелёных“ (мы потом на них и свалим) пройдём на 10−20 вёрст и перевешаем кулаков, попов, помещиков. Премия 100 000 руб. за повешенного»[15].

«В Пензу. Т-щам Кураеву, Бош, Минкину и другим пензенским коммунистам. Т-щи! Восстание пяти волостей кулачья должно повести к беспощадному подавлению. Этого требует интерес всей революции, ибо теперь везде „последний решительный бой“ с кулачьём. Образец надо дать.1. Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийц. 2. Опубликовать их имена. 3. Отнять у них весь хлеб. 4. Назначить заложников — согласно вчерашней телеграмме. Сделать так, чтобы на сотни вёрст народ видел, трепетал, знал, кричал: душат и задушат кровопийц кулаков. Телеграфируйте получение и исполнение. Ваш Ленин. P. S. Найдите людей потвёрже»[16].

На этом фоне просто издевательски выглядят рассуждения писателя М. Горького (уроженца Нижнего Новгорода) о том, что в аномалиях гражданской войны и сопутствовавшего ей террора виноват национальный характер русских. В русофобской статье «О русском крестьянстве», выпущенной в 1922 г. в Берлине, буревестник смуты без стеснения писал: «Жестокость форм революции я объясняю исключительной жестокостью русского народа. Когда в „звeрствe“ обвиняют вождей революции — группу наиболее активной интеллигенции — я рассматриваю это обвинение как ложь и клевету». В действительности клеветой были слова самого Горького. Пойдёт ещё несколько лет, и он выступит ярым апологетом геноцида крестьянства, репрессий против русской интеллигенции, системы Гулага.

---

Примечания: