Священномученик Владимир Мощанский

Священномученик Владимир родился 15 июня 1866 года в селе Заборовье Вышневолоцкого уезда Тверской губернии. Отец его, протоиерей Дмитрий Константинович Мощанский, служил сначала в Заборовье, а последние годы своей жизни — в Ильинской церкви на Пятницком кладбище в Вышнем Волочке. Мать, Анна, была дочерью священника, служившего в городе Старице. Она рано осталась вдовой; будучи очень набожной, кормила бедных и нищих, и когда умерла, все они пришли её хоронить, и тогда стало видно, сколь многим она благодетельствовала.

Владимир Дмитриевич окончил Тверскую Духовную семинарию. Женился на дочери священника Иоанна Дмитриевского, Евдокии, и вскоре был рукоположен в сан диакона ко храму в селе Рогачеве Ржевского уезда Тверской губернии. У отца Владимира и Евдокии Ивановны родились дочь Ольга и три сына — Владимир, Александр[1] и Николай. При рождении последнего ребёнка Евдокия Ивановна умерла, оставив отца Владимира с маленькими детьми, воспитывать которых помогала её незамужняя сестра Александра Ивановна.

По рукоположении во иерея отец Владимир был направлен для служения в Успенский храм села Спасского Кашинского уезда. Там же он был возведён в сан протоиерея. В этом селе отец Владимир служил до гонений от безбожных властей.

За отзывчивость к нуждам людей, кротость и милосердие прихожане любили его как попечительного пастыря и отца. Несмотря на скудость средств, он всегда благотворил нуждающимся, отдавая иногда последнее. Когда батюшка шёл в церковь, нищие подходили к нему, и он всех оделял деньгами, так что уже и Александра Ивановна говорила ему: «Отец, ты всё раздаёшь, у нас уже и у самих почти нет ничего, а ты раздаёшь». Переехав впоследствии в Вышний Волочёк, он жил по соседству с фабричными рабочими. Бывало, они получат зарплату и в три дня её прогуляют, а между тем у них были семьи — и идут занимать деньги к отцу Владимиру. Александра Ивановна скажет: «Отец, они же тебе не отдадут». Но отец Владимир, зная это, давал всё равно — его доброе сердце никому не могло отказать.

Жизнь батюшка проводил молитвенную и постническую. По утрам, если не было церковных служб, подолгу молился, а свободное время посвящал чтению Священного Писания. В посты он старался поститься построже. Последние годы жизни отец Владимир тяжело болел, и ему прописали лекарство, которое нужно было принимать с молоком, однако он предпочитал не принимать его в среду и пятницу, но не нарушить пост.

В 1924 году власти закрыли храм в селе Спасском и конфисковали церковный дом, в котором жил отец Владимир с семьёй. На последнем богослужении храм был полон молящимися, все стояли на коленях, многие плакали. До ближайшего города Кашина священника провожал весь приход — шли тридцать километров пешком. Из Кашина отец Владимир переехал в Вышний Волочёк и поселился в доме своего отца, к тому времени уже умершего.

Гонения всё усиливались, и дети отца Владимира стали просить его, чтобы он не служил в храме, поскольку это грозит преследованиями как для него, так и для них. Но батюшка не согласился. В Вышнем Волочке он служил в Зимнем соборе и ходил по городу в рясе. В то время в городе ещё были открыты все церкви. По вторникам служили акафист в Казанском соборе, в среду акафист великомученику целителю Пантелеимону в Троицкой церкви, в четверг акафист Николаю чудотворцу в Никольской церкви. Отец Владимир не пропускал ни одного из этих богослужений. Почти каждый день священник был в храме. Только в последнее время, когда возраст стал подходить к семидесяти годам и подступили болезни, ему приходилось оставаться в будние дни дома. И тогда он выходил с внучкой Ольгой на улицу и, стоя возле дома, с благоговением и теплотой в голосе говорил: «Это звонят в Казанском соборе к обедне, а это в Троицкой церкви, а это у Николая чудотворца, а это Ермаковская церковь, а это Зимний собор».

Отец Владимир воспитывал внучку Ольгу, которая переехала к нему после смерти матери, когда ей было восемь лет. Первое время он обучал её сам по всем предметам, но прежде всего обучил молитвам. Учил по старым дореволюционным учебникам, но лучше всего она запоминала, когда рассказывал дедушка. Когда в школе взялись проверять её знания, то сразу приняли в пятый класс. Но ребёнка всему можно научить в школе. И ей велели выучить частушку: «Нынче в церковь не ходила и не каялась попу, я такого крокодила даже видеть не хочу!» Придя домой, она с детским простодушием прочла эту частушку дедушке. Александра Ивановна только ахнула и сказала: «Да что же это такое!» А отец Владимир промолчал, внимательно посмотрел на внучку и сказал: «А ты подумала, Оля, что твой дедушка — священник?» И такое у неё было раскаяние, что она упала на колени и попросила прощения.

Когда здоровье отца Владимира не позволяло ему служить литургию, он приходил в храм молиться, крестил младенцев, отпевал покойников, служил панихиды на Пятницком кладбище, где в Ильинской церкви служил когда-то его отец и где за алтарём было семейное захоронение Мощанских. На Пятницкое кладбище он приходил во все родительские субботы, чаще всего с родственниками. Бывало, что вся семья собиралась у родовых могил Мощанских и долго ждала отца Владимира, потому что, прежде чем прийти сюда, он шёл в другое место, где тогда не было захоронений, и служил панихиду и молился здесь, как будто ему было открыто, что не в родовой, а в тюремной могиле ему суждено быть погребённым. Иногда уже и Александра Ивановна укоризненно скажет: «Ну что ты, отец, так долго, мы все тебя заждались». Он ничего не отвечал, но в следующий раз, когда шёл служить на кладбище, заходил помолиться на место своего будущего погребения.

Священник Владимир в кругу родных. Начало 1920-х годов. Стоят слева направо сыновья Владимир, Александр и Николай. В центре дочь Ольга

Пришло время беспощадных гонений 1937 года. Перед праздником Сретения, 13 февраля 1938 года, около его дома остановилась машина, откуда вышли трое сотрудников НКВД. Они предъявили документ на обыск и арест; переворошили письменный стол и все вещи; забрали пять рублей серебром советских денег, один бумажный николаевский рубль, шесть столовых и четырнадцать чайных серебряных ложек, карманные часы с цепочкой, золотой браслет, золотой крестик крестильный и наперсный серебряный крест. В тюрьме врач обследовал состояние здоровья семидесятидвухлетнего священника и выписал справку: склероз сердца, старческая дряхлость; годен к физическому труду третьей категории.

В самый день ареста следователь допросил некую свидетельницу и она показала: «Мощанского Владимира Дмитриевича я знаю с 1937 года… как служителя культа в прошлом времени, а в настоящее время он проводит службы исключительно в большие духовные праздники и причём не зарегистрирован в соответствующих органах советской власти… Из разговоров верующих мне известно, что Мощанский прибыл из Кашинского района в город Вышний Волочёк. Мощанский настроен к существующему строю и мероприятиям партии и советской власти враждебно, систематически высказывает среди верующих контрреволюционные антисоветские взгляды, направленные на подрыв советской власти, наносит оскорбления советской конституции, говоря, что это обман и свобода большевиков только на бумаге. Летом 1937 года Мощанский, выходя из церкви после службы, сказал вышедшим верующим: „Вы, верующие, молитесь Господу Богу, Он даст вам счастье, а эти… без Бога пропадут, да и вы сами видите, что у них жизнь идёт всё хуже и хуже с каждым днём, в городе нет ничего, а в деревне от колхозной жизни колхозники плачут“. 1 декабря 1937 года Мощанский, идя по направлению к Пятницкому кладбищу совместно со служителем культа Успенским Владимиром Васильевичем, вёл разговор по поводу предстоящих выборов в Верховный Совет. Мощанский сказал: „Да что там идти голосовать, это только формальность, большевики давно их выбрали, так что мы здесь в голосовании играем маленькую роль…“ Также в большие духовные праздники Мощанский делал обход могил умерших и вместе с этим обходом наносил оскорбления существующему строю, говоря: „Раньше при царизме как жили все хорошо, а теперь свободная страна довела духовенство до того, что ходи по могилкам да оглядывайся, а то подойдут и арестуют, ведь незаконных арестов духовенства много, да чуть ли и не все, а всё кричат — свобода слова, свобода печати, у нас демократия“».

На следующий день следователь допросил заведующего конторой Союзутиль, который показал: «Знаю Мощанского Владимира Дмитриевича с 1931 года как соседа. Мощанский всё время служил в Зимнем соборе священником. Мощанский контрреволюционно настроен, антисоветскую агитацию проводил среди жителей города Вышнего Волочка в открытой форме под разными предлогами, восхвалял жизнь дореволюционного времени, открыто выступал против советских законов, распространял провокационные слухи оскорбительного характера по адресу советских учёных… Осенью 1937 года перед выборами в Верховный Совет в разговоре с ним на вопрос, почему он… стал служить, Мощанский стал угрожать, говоря: „Что вам надо, почему вы так враждебно относитесь к религии?“ И от меня ушёл. На второй день после этого разговора с Мощанским жена меня стала ругать, что я так отношусь к священнику, то есть Мощанский сумел за это время убедить мою жену, которая выступила в защиту священника. 23 ноября… в присутствии учеников восьмых-девятых классов Мощанский проводил контрреволюционную агитацию, направленную на распространение провокационных слухов оскорбительного характера против наших учёных, говоря: „Учёный Павлов перед смертью завещал, чтобы имеющиеся церковные здания не ломать и не занимать под музеи, вот видите, и учёные заступаются за религию“. На вопрос, откуда вы это узнали, Мощанский замолчал. Летом 1937 года Мощанский свою контрреволюционную агитацию проводил в поле на выгоне скота среди отсталых женщин, имеющих коров».

В тот же день сотрудник Вышне-Волоцкого НКВД допросил священника:

— Когда вы прибыли в город Вышний Волочёк и откуда?

— В город Вышний Волочёк я прибыл из села Спасского Кашинского района.

— Назовите, кого вы знаете из духовенства Вышнего Волочка.

— Из духовенства я знаю Всеволода Фёдоровича Зосимовского, священника собора, Александра Алексеевича Кобарова, священника собора, Ивана Никитича Воронцова, священника собора, Владимира Васильевича Успенского, настоятеля храма.

— Вы обвиняетесь в контрреволюционной антисоветской агитации, дайте по этому вопросу правдивые показания.

— Себя я в этом виновным не признаю и показаний или примеров по данному вопросу дать не могу.

16 февраля следователь продолжил допрос «дежурных свидетелей». Как почти всегда по делам о православных священниках, такими свидетелями были обновленцы, выполнявшие зачастую роль «судебных убийц». Обновленческий священник храма на кладбище показал: «Знаю Владимира Дмитриевича Мощанского с января 1938 года. Он тоже служитель культа, только тихоновского порядка. Мощанский контрреволюционно настроен. Контрреволюционную агитацию Мощанский проводил открыто и систематически, под всякими предлогами. Кроме того, Мощанский формально отказался от служения, но на самом деле является активным проводником антисоветских разговоров и уже тем совершает преступление, когда нелегально крестит младенцев и участвует в службах. 28 января 1938 года Мощанский открыто стал говорить: «Новообрядцы — это предатели православной земли, они её продали антихристам-коммунистам». В продолжении разговора Мощанский заявил: «За нами идёт вся масса верующих, а за вами никто». Кроме того, Мощанский является активным организатором встречи Нового года в церкви по-старому… 3 февраля 1938 года я зашёл в Зимний собор, где службу вёл священник Мощанский. После службы Мощанский подошёл к церковному старосте, и ему председатель двадцатки стал что-то говорить; на это ему Мощанский строго ответил: «Потише, здесь есть шпионы».

19 марта сотрудник НКВД, имея перед собой протоколы допросов «дежурных свидетелей», приступил с вопросами к отцу Владимиру:

— Вы обвиняетесь в контрреволюционной агитации. Дайте подробные показания.

— Контрреволюционной агитации я не проводил и виновным себя в этом не признаю.

— Зачитываю показания свидетеля о проведении вами контрреволюционной агитации. Признаёте ли себя виновным?

— Считаю показания свидетеля неправдоподобными и их категорически отрицаю.

— Зачитываю показания свидетеля о распространении вами клеветнических слухов оскорбительного характера по адресу советских учёных. Признаёте вы это?

— Да, действительно, такой разговор имел место, но я не говорил с целью проведения контрреволюционной агитации, этот разговор касался только одного учёного, про которого я и сейчас остаюсь при своём мнении.

— Что вас заставило встать на этот контрреволюционный путь?

— Поскольку я священник, то меня молодёжь старалась втянуть в разговор, но я всегда старался этого избегать и больше молчать, но этот разговор я не мог пропустить мимо, не стерпел и дал ответ.

— Вы следствию говорите неправду. Следствие настаивает дать правдивые показания. Что вас заставило встать на этот контрреволюционный путь?

— Я следствию говорю только правду, никаких других причин не было.

На следующий день следователь вывел престарелого священника на очную ставку с «дежурным свидетелем».

— Хорошо помню, — показывал свидетель, — в октябре 1937 года Мощанский в присутствии верующих на одной из могил сказал: «Вот пришло время, нас, духовенство, преследуют за религию, ведь раньше этого царь не делал, а теперь свободная страна, и арест за арестом, а посмотреть, кого арестовывают, так можно смело сказать — невиновных людей». В январе 1938 года Мощанский около Пятницкой церкви сказал: «Составили всенародную конституцию, выбрали тайным голосованием правительство, а на деле проводят другое, вразрез всем своим законам, но этому народ не верит, а только больше озлобляется на советскую власть».

Следователь, обращаясь к священнику, сказал:

— Обвиняемый Мощанский Владимир Дмитриевич, вы обвиняетесь в проведении антисоветской агитации. Подтверждаете ли вы показания свидетеля?

— Антисоветской агитации я не проводил и виновным себя в этом не признаю. Также отрицаю показания свидетеля.

— Обвиняемый Мощанский Владимир Дмитриевич, вы говорите неправду, следствие настаивает дать правдивые показания о проводимой вами контрреволюционной агитации.

— Я говорю только правду, что контрреволюционную агитацию я никогда не проводил.

22 марта следователь провёл очную ставку священника со следующим свидетелем, который сказал:

— 23 ноября 1937 года в присутствии нескольких учеников восьмых-девятых классов Мощанский проводил контрреволюционную агитацию, направленную на распространение провокационных слухов оскорбительного характера против наших учёных, заявляя: «Учёный Павлов перед смертью завещал, чтобы имеющиеся церковные здания не ломать и не занимать под музеи, вот видите, и учёные идут за религией».

— Обвиняемый Мощанский Владимир Дмитриевич, подтверждаете ли вы показания свидетеля?

— Да, подтверждаю показания свидетеля.

27 апреля было составлено обвинительное заключение и принято решение передать дело в суд для заслушивания его в закрытом заседании. 27 июня 1938 года к десяти часам утра священника доставили в здание народного суда для слушания дела. Даже для видавших всякое судей вид немощного старца, которого предполагалось приговорить к семи годам заключения в концентрационном лагере с последующим поражением в правах, вызвал недоумение. Председатель суда зачитал обвинительное заключение и спросил, всё ли священнику в нём понятно. Отец Владимир ответил:

— В чём меня обвиняют — это мне понятно. Виновным себя признаю в том, что я говорил, но только не с целью агитации; я сказал, что люди учёные тоже верят в Бога. Больше я ничего не говорил. Виновным себя в антисоветской агитации не признаю.

После этого были вызваны свидетели, дававшие показания на предварительном следствии. Один из них сказал, что священник заявлял, что «раньше жилось лучше, всё было, свобода слова, а теперь ходи между могилками да оглядывайся, а то арестуют…» Другой свидетель на суде пояснил: «Осенью 1937 года в разговоре с Мощанским о новой конституции он мне сказал: «Что вы ко мне так относитесь враждебно, разве религия это позор?» 23 декабря 1937 года, как записал секретарь суда, ведший стенограмму заседания, свидетель показал, что «священник… говорил, что Бог есть и что, когда академик Павлов умирал, он говорил, чтобы в Ленинграде не закрывали ни одной церкви, так как Павлов сам верил в Бога». Последним давал показания священник-обновленец, заявивший, что Мощанский настроен антисоветски, он нападал на обновленцев, называл их антихристами, говорил, что они предали веру.

Отец Владимир, выслушав все обвинения, выдвинутые против него, возразил, что если когда что и говорил, то не с целью агитации.

На этом судебное заседание закончилось; судьи ушли, чтобы вынести приговор — семь лет заключения с последующим поражением в избирательных правах на три года.

Отец Владимир подал жалобу, прося пересмотреть несправедливый приговор. На время, пока суд рассматривал жалобу, отца Владимира вернули в Вышневолоцкую тюрьму. Все камеры здесь были переполнены, заключённым почти круглосуточно приходилось стоять и даже на полу не было места прилечь. Когда надзиратель открывал дверь, то люди непроизвольно вываливались в коридор. Отец Владимир в тюрьме строго постился и почти все посылки, которые передавала ему Александра Ивановна, раздавал сокамерникам. В заключении протоиерею Владимиру исполнилось семьдесят два года. Состояние его здоровья становилось всё хуже и хуже, а тюремная администрация медлила принимать какие бы то ни было меры, так что в конце концов заключённые в камере возмутились, стали стучать в железную дверь и кричать: «За что вы мучаете старого священника? В чём он виноват? Мы тоже верим в Бога».

16 августа 1938 года Специальная Коллегия Верховного суда, рассмотрев дело, постановила, что приговор подлежит отмене «на том основании, что такой важный документ, как протокол судебного заседания, председательствующим не подписан», показания одного из свидетелей записаны путано, указано, что не Мощанский вёл антисоветские разговоры, а этот свидетель. На этом основании приговор суда подлежит отмене, а дело передаче в тот же суд со стадии судебного следствия.

Администрация тюрьмы не улучшила положение священника, оставив его в общей камере. Не вынеся тяжёлых условий заключения, протоиерей Владимир Мощанский скончался 7 сентября 1938 года. 15 сентября копии определения Спецколлегии Верховного суда были пересланы начальнику Вышневолоцкой тюрьмы для передачи одной из них священнику, но вручить копию было уже невозможно.

Заключённые сами сделали гроб. Отца Владимира одели в чистое бельё, которое он хранил в тюрьме на случай смерти. Гроб поставили на телегу и повезли на Пятницкое кладбище мимо дома священника.

Александра Ивановна не знала, что отец Владимир скончался, и продолжала носить в тюрьму передачи. После смерти батюшки его образ стал являться начальнику хозяйственной части тюрьмы. Куда бы он ни шёл, чтобы ни делал, перед его взором стоял старый священник. Это продолжалось и ночью, так что он совсем потерял сон. И вот на рассвете девятого дня с момента кончины отца Владимира, едва рассеялись сумерки, он пошёл по улице в сторону кладбища. Он не знал адреса его близких, но непроизвольно, по внушению Божию, остановился перед домом священника и постучал в окно. Александра Ивановна открыла форточку и спросила, что ему нужно. «Выйдите, оденьтесь, ваш дедушка умер, я покажу вам могилку». Александра Ивановна вышла, и он отвёл её на кладбище и показал могилу отца Владимира, где ещё при жизни он служил панихиды. Впоследствии на этом месте был поставлен крест и погребены сын и дочь священника — Владимир и Ольга.

Священномученик Владимир прославлен в лике святых новомучеников и исповедников Российских Архиерейским Собором Русской Православной Церкви 13−16 августа 2000 г.

Игумен Дамаскин (Орловский) «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 3». Тверь. 2001. С. 151−163

---

[1] Александр Владимирович родился в 1894 году, окончил Тверскую Духовную семинарию, но священником не стал, был учителем. Во время Отечественной войны он с семьёй попал в зону немецкой оккупации; немцы сочли, что он похож на еврея, и несколько раз собирались его повесить. В третий раз на шею уже была накинута петля, и в этот момент он дал обет, что, если останется жив, то посвятит жизнь служению Богу. За него заступился священник местной церкви, где Александр Владимирович служил псаломщиком. Сразу же после окончания войны Александр Владимирович поспешил исполнить обет, и в 1946 году был рукоположен в сан священника. Сначала он служил в Тверской епархии, затем во Владимирском соборе в Санкт-Петербурге, а в последние годы в Вырицкой церкви под Петербургом. Скончался о. Александр в 1981 году. Отец Александр Мощанский был женат на дочери священника Измаила Рождественского, Евгении. Её отец служил в храме недалеко от Вышнего Волочка во всё время гонений до начала тридцатых годов. Во время последнего кровавого гонения 1937 года он был уже настолько стар и немощен, что почти не поднимался с постели. В 1937 году его пришли арестовывать. Он в это время лежал на печи. Вошли трое незнакомых людей, и о. Измаил, поглядев на них, понял, что это пришли за ним. Склонившись с печи, он сказал ласково: «Матушка, согрей самовар. Видишь, как они замёрзли». Старший из пришедших поглядел, помолчал, ещё поглядел на священника и сказал: «Пошли, ребята, тут нам уже делать нечего». И не стали его арестовывать. Отец Измаил скончался спустя полтора месяца.