Немного о логике, благодарности большевикам и затворении ада

Типичная картина современной российской глубинки, да, впрочем, и не только глубинки: разоренные храмы, советское, так сказать, наследство. Особенно тоскливо, наверное, зимой: на бело-сером фоне почерневшие остовы церквей, покосившиеся, висящие кресты, а то и вовсе голые купола и шпили с зияющими дырами. Внутрь зайти страшно — та самая мерзость запустения со всеми атрибутами: «честь опорочена, храм осквернили», — как пелось в белогвардейском варианте «Смело мы в бой пойдем..» Вот это осталось от когда-то Святой Руси — а много чего и не осталось, уничтожено подчистую. Лично мне противнее всего, когда вижу магазины, разместившиеся в церквах. Рекламы, неон, подсветочка, замазанные наспех остатки фресок, внутри (вход через алтарь) — пельмени, водка, чипсы.

Кому что противно. Ане Дворник, например, опротивела пустота и нелогичность:

Анна Дворник

— Вот, храм пережил гонения. Стоит, как самый настоящий исповедник. И мне, понимаешь ли, страсть как больно смотреть на то, что его исповедничество вроде бы и примелькалось: ну храм, ну с дырами, с крестами висящими — и чего теперь? Автобусы мимо проходят, туристы всякие задумчиво вздыхают о великой нашей с вами культуре, а толку-то от всего этого? Так и замерли в застое. Нелогично и больно. Наверное, эти чувства и были главными, когда мы с ребятами решили хоть как-то уменьшить боль и увеличить логичность: если уж исповедничество, то и слышать, и видеть его должны люди, не так ли? А то получается, как у Шмелева, помнишь? Напротив Лавры «на сухом навозе сидит человек. лицо аскета, мучительно напряженное, с приятными, тонкими чертами русского интеллигента-ученого; остренькая, торчком, бородка и. золотое пенсне, без стекол; шуба на нем без воротника, вся в клочьях — и мех, и верх. Сидит лицом к Лавре, разводит перед собой руками, вскидывает плечами и с болью, с мучительнейшим надрывом, из последней, кажется, глубины, выбрасывает вскриком: „Абсурд!.. Аб-сурд! Антэ-апуд-ад-адверзус..“ Бородатые мужики с кнутьями — видимо, приехавшие на базар крестьяне, — глядят на него угрюмо, вдумчиво, ждут чего-то. Слышу сторожкий шепот: „Вон чего говорит: „ад отверзу!.. Об-со-лю“! Чего говорит-то“..»

Никольский храм

Мы беседуем с Аней возле Никольской церкви, расположенной недалеко от Спасо-Прилуцкого Свято-Димитриева монастыря под Вологдой. Анна рассказывает:

— С храмом святителя Николая впервые я познакомилась пять лет назад, будучи студенткой отделения реставрации инженерно-строительного факультета нашего технического университета. Выбирала объект для дипломного проекта реставрации среди храмов Вологды и Вологодской области. Моя руководительница предложила мне посмотреть этот храм, так как он нуждался в проведении реставрационных работ и по нему не было практически никаких материалов, кроме паспорта (эскизный студенческий проект — это уже исследовательская работа). В течение года я работала в архивах и библиотеках, собирала всю имеющуюся по храму информацию, в результате чего получилось небольшое исследование по истории церкви. Вместе с ребятами из группы мы выполнили обмеры храма и сделали чертежи: планы, фасады, разрезы. Получилась красивая картинка, как храм может выглядеть после реставрации. Проект был защищен, диплом получен, я счастлива и довольна. Но счастье счастьем и диплом дипломом — а церковь-то разрушается, несмотря на все мои научные подвиги. К храму в течение года я не возвращалась.

Проект храма

А потом я стала работать в Спасо-Прилуцком монастыре реставратором, и, каждый день приезжая в Прилуки, я должна была видеть тот самый храм, о котором написала свою работу. Если честно, было очень неуютно: наблюдала, как «мой» храм разрушается. Так и появилось желание перейти от теории к практике — ну, хоть как-то остановить эту беду. И мы вместе с Лешей, коллегой, решили создать группу в социальной сети, рассказать о храме и попробовать собрать народ, чтобы хотя бы прибраться в храме. Ну и дело пошло.

Каждую субботу мы собирались и что-нибудь делали: выносили мусор, которого было в изобилии, откапывали стены храма (около метра земли было), счищали надписи на стенах, красили решетки, делали временные рамы на окна и т. п. В перерыве пили чай из термоса с печенюшками, а к концу работы приходил батюшка из монастыря, и мы служили молебен святителю Николаю. Люди приходили разные, в первую очередь мои друзья — сокурсники, с которыми учились в духовном училище. Так сложилась наша «большая семья»: друзья, их знакомые, потом стали интересоваться и присоединяться жители Прилук. мы с ними подружились. У большой семьи обязательно должны быть бабушка с дедушкой: Николай Николаевич и его супруга Татьяна Сергеевна для нас стали как родные бабушка с дедушкой, они живут в домике напротив храма и в любое время рады принять в гости, как родных: всегда с любовью встретят, накормят домашними пирогами, всегда с собой дадут гостинцев, никогда не откажут в помощи.

— «Если ты приступаешь служить Господу Богу, то приготовь душу твою к искушению» (Сир. 2: 1). Было?

— Так я тебе вторым стихом отвечу из той же главы той же книги: «Управь сердце твое и будь тверд и не смущайся во время посещения» и далее по тексту. Вообще, знаешь, за пару лет сделали мы немало, хотя препятствия встречали с первого дня. Как только отслужили молебен на день памяти святителя Николая, на следующий день храм подожгли, сгорела часть кровли, три пожарных машины тушили огонь. Горько было всё это видеть, но мы продолжили. Самое, наверное, больное было видеть, как местные ребята (кто как их называет: «хулиганье», «шпана», «из неблагополучных семей».. в общем, в их компании разные есть ребята — заводила какой-нибудь, ну и те, кто за ним всё повторяют) делают нам назло всё наоборот. Ломают замки, гадят именно в алтаре, срывают загородительные ленты, рушат то, что мы пытаемся спасти, и, смеясь, утверждают потом, что это уже не храм и ничего тут не сделать.

Никольский храм

А иногда, знаешь, и проблески бывают драгоценные: самим же детям интересно издалека наблюдать, двое даже как-то остановились, бросили свои велосипеды и пошли помогать перетаскивать плиты. Такие ребята в основном из неблагополучных семей, где мама с папой пьют или сидят, а они «учатся жизни» на улице: просят милостыни у стен монастыря, дышат клеем и газом в пакетах. Хотя некоторые мелкие при обнаружении себя в храме смотрели на меня огромными глазами, понимая, что им сейчас может здорово влететь, и, осознавая свою вину, извинялись, улепетывали.

Никольский храм

Были и те, кто храм намеренно не рушили, но просто привыкли, что в этом таинственном месте можно полазить по стенам, присесть где-нибудь на развалинах и, включив музыку на телефоне, выпить в компании баночку пива. Со временем, когда мы поставили двери, повесили замки куда только возможно, заварили дыры в решетках, залезать в храм стало труднее. Для того чтобы попасть в храм, нужно вскарабкаться по стене, а на это пойдет уже не каждый.

Какие еще трудности. Материальные — это само собой. Храм огромный, состояние его очень тяжелое. Понятное дело, те же 6 миллионов на кровлю одной только трапезной сами собой не появятся. Сначала денежкой помогали знакомые, друзья, узнавая про храм. Мы на эти деньги инвентарь покупали для субботников: ведра, лопаты, носилки; экскаватор заказывали, грузовик для вывоза мусора. Кто на пилораме работает, досок подкинет. Потом мы сайт открыли, через него люди узнают о храме, тоже жертвуют. Бывают случаи такие умилительные, когда бабушки пенсию свою отдают, а это уже настоящий подвиг просто.

Юный помощник

Или вот позвонил человек из Москвы, никогда в Вологодской области не был, увидел сюжет на телеканале «Союз» о нашем храме, где иеромонах Евфимий обращался ко всем Николаям и тем, у кого папы и дедушки были крещены в честь святителя, в память о них помочь храму. И решил помочь, перечислил в память о своем деде 10 тысяч.

Вот так святитель Николай и не оставляет. Понемножку и собирается небольшая сумма. Так мы электричество провели: столб установили рядом с храмом у дороги, наняли верхолазов, чтобы они деревья со стен спилили и окна верхние закрыли временно.

Стена у храма рушилась, дыра в ней огромная была, думали, что рухнет всё. Вот прошлым летом Юрий Николаевич, трудник из монастыря, два месяца каждый день трудился у нас в храме, выложил два столба, арочку, заложил дыру в стене. Реставратор он от Бога, как говорится, дело свое знает. Нам бы таких мастеров парочку на постоянную работу, можно за храм тогда и не волноваться — вылечен будет качественно и на века.

Дверной проем сделали, а дверей нет. Я об этом даже как-то и не думала, хоть бы стену укрепить. А тут Светлана пишет: «Вам двери не нужны?» У нее магазин свой по изготовлению дверей. Вот и двери изготовили и установили на престольный праздник Успения Божией Матери. Богородица помогла.

— Так храм Никольский или Успенский?

— Престолов в нашем храме три: святителя Николая, Успения Божией Матери и Воскресения Христова. Во как. Так что помощь мы получаем, только молиться надо больше.

— Глядя на такую махину, которую надо восстановить, начинаешь все-таки сомневаться: удастся ли.

— Всё бывает. Иногда так горит всё внутри, что, кажется, горы свернешь. Но чаще всего какая-то трусость, боишься, что не справишься, да и видишь, что не справляешься. Так и не справишься, если на себя надеяться, а вот как на волю Божию всё положить, мне это как-то пока не совсем понятно. Где она, моя воля, а где Божия?.. А надо ли это людям, которые рядом с храмом живут, или это только мои/наши амбиции? В общем, иногда руки опускаются. зайдешь в храм, посмотришь на голубей, приютившихся под сводами от дождя и ветра, и подумаешь: ну что я могу?.. вот была бы у меня силушка богатырская, я бы тут леса сколотила, кровлю бы сделала, каждый бы день тут трудилась. ну какой из меня руководитель. я руководить не умею, вот нашлись бы какие-нибудь плечи, на которые можно положить весь этот груз ответственности, я бы рядышком тут бегала и во всем помогала. В общем, если бы да кабы. а время идет. Отлыниваю я, похоже.

— Слушай, а вот если бы так было: явился бы какой-нибудь «спонсор» в голубом вертолете, кинул с барского плеча огромную сумму: нате, мол, молитесь (я однажды такого встретил, у него портрет собственный в наполеоновской шапочке дома висит: «Я одним тут храм построил», все дела: пальцы-перстни-«православие»)? Что, лучше было бы?

— Звучит, может, по-идиотски, но иногда даже большевикам можно спасибо сказать. Поясню. Разрушенные церкви — это, конечно, страшно. Но восстановление их, если оно идет от сердца, а не по «командно-административному благословению», влечет за собой рождение христианской общины. Да, той самой, о которой мы читаем в Деяниях апостолов. Чтобы родить ребенка, его надо выносить. Апостол Павел, помнится, снова и снова был в муках рождения, пока не отобразится Христос в его учениках в Галатии. Сейчас ученики есть и в Прилуках, ура. Честно говоря, я не уверена, что ребенок появляется в результате командно-административной деятельности: его ж выносить надо, побывать в муках рождения — иначе не ребенок, а робот какой-то получится. Труд нужен. Большевики нам оставили уйму возможностей потрудиться — нам бы эту возможность еще использовать с толком. Помнишь: «Бог не в бревнах, а в ребрах»? Двигая наши «бревна», мы главным образом над ребрами трудимся — а уж сколько времени на это уйдет, пусть Бог решает, а не дяденька в голубом вертолете. Ну, набабахают золота «волшебники» — а кто общину, настоящую общину построит? Так что даже вот такие наши «бревенчатые» трудности, печальное советское наследство Бог использует как средство для создания христианской семьи. Он, похоже, любит парадоксы. Нам нравится.

Люди спрашивают как дела с храмом, жертвуют, кто сколько может. Как тут унывать можно, спрашивается. Нельзя. Вот надо леса поднимать в летнем храме, чтобы хоть там своды спасти, пока не рухнули. Стену-то укрепили, значит, и леса поднимем. Молиться надо больше, вон какие заступники у нас, и не унывать: делать то, что по силам, а дальше Господь пошлет помощников.

— Получается что-то вроде «праздника ожидания праздника»: до того, как начнут служиться Литургии, требуется поработать над тем, чтобы родилась община, чтобы было кому праздновать. И труд этот, судя по твоим словам, приносит радость, несмотря ни на какие беды и трудности?

— Так примерно и есть: думаю, что польза в ожидании праздника точно есть. Всё-таки, несмотря на эти переменчивые внутренние состояния сомнений и переживаний, понимаешь, что дело-то правое, нужное, доброе и праздник всё равно наступит. Об этом главном Празднике напоминает каждую неделю воскресный день. Главное — не бояться ничего и себя не жалеть. Пожалеть-то себя ведь очень хочется («не знаю, не умею, не получится, не мое, не потянем»). Всё получится, иначе бы Господь не поставил нас.

— Мы начали с эпизода у Шмелева: «..ад-адверзус». Мужики переводили как «ад отверзу». У вас получается как раз противодействие — затворяется ад.

— Ну, не столько у нас, сколько у Бога. Думаю, Шмелев был бы рад. Один взгляд в лица, в глаза тех, кто помогает восстанавливать храм, уже, мне кажется, способен убедить в существовании Бога и в Его добрых намерениях в отношении нас. Ты глаза этих людей видел? Их улыбки? Даже один взгляд, одна улыбка имеет какое-то литургическое значение. Впрочем, Литургия — «общее дело», тогда всё ясно, всё логично: какое дело, такие и улыбки.

С Анной Дворник беседовал Петр Давыдов

http://www.pravoslavie.ru/92 206.html