 |
| Православие.Ru | Юлия Комарова | 24.03.2016 |
Рассказ Юлии Комаровой «Непарадный автопортрет неидеальной многодетной семьи» вызвал огромный интерес и сочувствие наших читателей. Мы попросили Юлию написать продолжение, и она, «единственная мамина дочь», рассказала о том, как, уповая на Бога, рожала всех своих шестерых детей. Эти истории, простые по содержанию и шутливые по форме, как нам кажется, будет полезно прочитать не только будущим, но даже и «состоявшимся» родителям.
Юлия Комарова с первенцем
В эту реку жизни я входила шесть раз. «Да ты уже профи, мам! — говорит моя 22-летняя дочь. — Научишь меня рожать?» И я вдруг осознаю, что я так и не научилась это делать. Я всякий раз боюсь — да, позорно трушу. И ничего не могу с собой поделать. Потому что каждое новое рождение — совсем новое, совсем другое, и никакие мои прежние навыки на этот раз не годятся. Да и человек-то всякий раз рождается новый. «Новое детство наступило — уже не мое, но мне не чужое», — написала я в дневнике после первых родов (родилась как раз та самая дочка, которая уже такая большая).
Первый
Подборка советских фотографий. Нахлынули воспоминания. Конечно, это не я. Ненавязчивый советский сервис.
Но так же и я лежала на каталке со льдом на животе — под серой застиранной простыней, только не в середине коридора, а под открытой форточкой, а в нее задувал ветер со снегом — порывами. Над Крымом бушевала небывалая буря. А меня колотило от холода и. от счастья.
2 декабря 1991 года, день развала Союза. Первые мои роды произошли именно в этот день. Я поступила в больничку где-то часов в 12 в воскресенье, после подсчета времени схваток и всего остального, как положено. Врач, которая меня принимала, сказала обнадеживающе: «К ночи точно родишь». Но вечером она сменилась, а новая мадам осмотрела меня равнодушным взглядом и решила: ну чего ночью мучиться с родами? пусть потерпит до утра. Она велела вколоть мне снотворное (и что интересно, даже не сочла нужным спросить меня, желаю ли я спать). Я не спала. В каком-то тумане и тошноте (очень плохо переношу анестезию) я чувствовала каждую нарастающую схватку, но почему-то совершенно не могла учащённо дышать, как учат. Это была ночь кошмарных ужасов, потому что вместе с болью откуда-то из советского детства приходили картины мучений молодогвардейцев и Лизы Чайкиной. Впервые в жизни пот лился по мне не градом — рекой, так что к утру, когда я очнулась, рубашка была абсолютно мокрой. Я пыталась обратить на это внимание какой-то сестры, но безуспешно. Вообще создавалось впечатление, что обо мне просто забыли. Наконец новый врач, мужчина, заявил где-то к 12 дня (а прошли уже сутки, как я сюда поступила), что схватки у меня слабые. А какие они должны быть после 24 часов сплошных мучений и абсолютного голода — еще с вечера субботы (потому что в воскресенье утром, когда начались схватки, я так волновалась, что не могла есть)? Вот когда я вспомнила, что одна из моих знакомых, прошедшая роддом, советовала обязательно взять с собой шоколадку, чтобы подкрепить силы. Но мое состояние, а уж тем паче питание как-то мало кого волновало. И это было тем более обидно, когда моей соседке, лежащей с утра, но знакомой доктору, принесли обед из трех блюд. Мне казалось, что за больничный компот я могу отдать любое свое сокровище. Правда, отдавать было нечего — разве что просохшую на теле рубашку.
Так продолжалось до очередной смены врачей. На мое счастье в ночь заступила та самая татарочка, что принимала меня днем в воскресенье.
— Ты что здесь делаешь? Ты с ума сошла? Тебе давно пора рожать! Я же тебе сказала: ночью!
Тут она посмотрела карту, нахмурилась и скомандовала:
— Срочно в родзал!
Меня повели в родзал, но я еле двигалась: слабость была такая, будто меня били исключительно ногами в живот и морили голодом неделю, не меньше. Моя спасительница-врач, видно, понимала, в чем дело. Она вколола мне стимулирующий препарат (и я ей ужасно благодарна за это, что бы там ни говорили о стимуляторах, но в той ситуации это было единственное решение, как я теперь понимаю). Но самое главное, она оказалась отличным психологом. Прослушав живот через трубочку, врач озабоченно заявила:
— Так, не расслабляйся. У тебя там бедный малыш уже еле дышит, надо ему помочь!
Как «еле дышит»?! Мне даже в голову такое не приходило. Я думала, что первый вдох он сделает только после родов. И тут уж я напряглась по полной! Роды прошли быстро, ребенок оказался небольшим: 49 см, 3,200 весом.
И вот что интересно: сразу после родов я испытала момент абсолютного непередаваемого счастья, к которому совершенно не была готова. После суток с половиной сплошных страданий, после мучительных минут в родзале и неописуемых душевных переживаний («а вдруг малыш умрет?!») вдруг наступила настоящая эйфория — небывалая легкость бытия! Даже серо-зеленые стены посветлели, а лампы под потолком загорелись ярче. Я видела все лица, понимала все слова, но выразить свое огромное и ясное сознание счастья не могла.
— Девочка! — радостно сообщила мне акушерка.
— Как девочка?! Не может быть! — еще более радостно откликнулась я.
Изумленная акушерка, а с нею и доктор внимательно изучили новорожденного еще раз.
— Точно — девочка! Смотри сама!
Я смотрела, улыбалась, но не соглашалась:
— Но муж мне сказал, что будет мальчик!
Вот они хохотали! Чуть-чуть успокоившись, по традиции спросили:
— Ну что, придешь к нам снова?
— А как же! Обязательно!
Я ужасно не хотела, чтобы моя девочка росла одна в семье, как я сама.
Второй
Сын Гера
Второй опыт рождения малыша был прямо противоположным первому. Начнем с того, что за неделю до родов меня уложили в больничку с низким гемоглобином и кололи железо прямо в вену. Жуть жуткая, но помогло. Во всяком случае, когда утром сразу после родов бледное привидение (то есть я) показалось в больничном коридоре, оно смогло не только самостоятельно передвигаться «по стеночке», но даже воодушевить свою будущую лучшую подругу Татьяну на грядущий подвиг рождения первенца. Это самое привидение бодро и радостно провещало белыми губами, увидев ее в состоянии сильно-беременном и испуганном сидящей на кушетке в коридоре:
— О! Новенькая! Ты на мое место ляжешь! Это счастливая кровать! Все, кто на ней лежат, рожают легко и — мальчиков!
Ну вот. А за день до этого мы с Катюшкой (той, что родилась в предыдущей истории) и ее папой были приглашены на двухлетие двойняшек — Катиных подружек. Кормили блинами с икрой и домашним тортом. Мне есть не хотелось, но Наташа, моя подруга, просто насильно запихивала в меня икру:
— Вот сейчас рожать пойдешь, будешь тогда меня вспоминать! Тебе надо хорошо подкрепиться! (хе-хе!)
Торт я ела уже с удовольствием — огро-о-о-мный кусище. Аппетит приходит во время еды, да.
Возвращались мы домой как Винни с Пятачком: усталые, но довольные. Нет, сытые и счастливые. Начал приятно падать снежок, было красиво и задумчиво.
Уже где-то на подходе к дому я вдруг ощутила: ОНО! Но Катя уже хотела баиньки, поэтому я лишь тревожно прислушалась к себе и молча прикусила губу: «Только не это!» Вот удивительно: ждешь-ждешь этого события, а когда оно подступает вплотную, думаешь: «Ой-ой, не сейчас!» Все это хорошо, но против физиологии, грубо говоря, не попрешь. Катю-то я уложила, а сама заснуть так и не смогла. Часов в 11 малыш внутри начал вести себя подозрительно агрессивно. Я поделилась «радостью» с почти уснувшим папой и услышала вялое:
— Ну-у-у. во-о-от. ты уверена?..
А потом гениально свежее, с проблеском надежды:
— Может, подождешь до утра, а?
— А. ой. ну ладно.
Я начала потихоньку собираться. В последний момент муж героически взялся меня проводить. Хорошо, что роддом был совсем рядом: просто пройти через парк (или лесок, как мы говорили). Мело уже по-настоящему. Такого снегопада я не видела до этого ни разу. Где-то около 12 мы были на месте. Акушерка, увидев меня, сразу определила:
— Рожать? Ну, иди готовься.
Воды отошли. Тут и понеслось. Я дышала так усердно, что чуть не сдула акушерку. На мою беду дежурил в эту ночь врач-садист мужеского полу, к которому я испытывала непреодолимое чувство брезгливости и страха (по рассказам очевидиц, он натурально издевался над бедными женщинами и в перерывах орал на них матом). Правда, я лежала не в его отделении, поэтому к нам на этаж его нужно было вызывать в случае необходимости. Понимая, что все самое важное стремительно приближается, я робко попросила:
— А можно не говорить ему?
И добрая акушерка пообещала:
— Ладно, сами родим, а ему потом скажу, что не успела позвать.
Так мы и сделали. Тихо, спокойно и слаженно, без шума и пыли, криков и напрягов. Самое интересное, что, едва появившись на свет, Герка буквально вырвал из рук акушерки квачик, которым она собиралась обработать ему пупок.
— Юля, он будет медиком! — пророчествовала она.
Пять утра. Вес 3,790, рост 57 см. После 49-сантиметровой Кати Герка казался длиннющим и худющим.
— Как он там помещался? — интересовались знакомые, оглядывая мою мелкую фигуру.
— Наверное, свернулся в три раза, — предполагали самые оптимистичные.
А за окном было так: мороз и солнце! И на заснеженных ветках сидели снегири! Когда папа с Катей пришли к окошку и я показывала им новое чудо, дочка была поражена в самое сердце:
— И вот этот — мой брат?!
Двухлетка думала, что она получит готового зрелого товарища для игр.
Третий
Третий. Трепетно отношусь к числам. Три — это не просто число, это Троица, прежде всего. У каждого найдется что-то свое, что сразу ассоциируется с числом «три». Знаю, что в Англии третий сын в аристократическом роду всегда посвящался Богу, становился священником. В этом что-то есть. Кого ни спрошу, третьи роды всегда особенные.
Накануне родов я пошла в храм. Если честно, не пошла, а побежала. Потому что в ту ночь мне приснился страшный сон: в мой рюкзачок, который я заранее собрала в роддом, какая-то страшная черная старуха пихала грязные тряпки. На все мои попытки остановить ее она отвечала руганью. Поэтому утром, проснувшись в холодном поту, я прочитала последование и поехала в Знаменский храм. Батюшка меня успокоил и причастил. На выходе, уже улыбаясь и радуясь, я вдруг столкнулась с едва знакомой прихожанкой.
— Когда рожать собираешься?
Я пожала плечами: странный вопрос.
— Как только, так сразу.
Она вдруг:
— Рожай сегодня! Обязательно. Пантелеимон тебе поможет! Будет стоять у постели и поможет. Все будет хорошо.
Я ничего не ответила, но страшно удивилась: ну как я рожу по заказу? Хотя на Пантелеимона очень бы хотелось. Люблю его. И к монастырю Афонскому питаю такую любовь. Может, она юродивая, эта женщина?
С такими мыслями я ехала домой. А ночью действительно начались настоящие схватки. Опять муж отвел меня в роддом, но на сей раз меня благополучно приняли и уложили в предродовую. Я была там единственная. Не знаю, что там отмечали медики — ДР или еще какое-то событие, но рядом не было ни единой души все пять часов, что я лежала со схватками, а когда я попыталась найти хоть кого-то на этаже, меня поразило безлюдие. В какой-то момент мне показалось, что я очутилась в фильме ужасов. Но это было только начало.
Часов в пять утра тетенька-врач все-таки обо мне вспомнила, прибежала, посмотрела и с воплями: «Чего ж ты молчишь?!» — убежала. Честно говоря, я от боли уже ни думать, ни возражать была не в состоянии. Меня быстренько перевели в родовую и приказали тужиться. Я человек ответственный, старалась изо всех сил. Но у моего богатыря оказалась косая сажень в плечах — вот плечами он и застрял. Чего только не предпринимали: и давили на живот сверху, и приказывали мне тужиться без схватки (к слову сказать, мы оба в результате были в синюю мелкую крапинку на следующий день: полопались мелкие кровеносные сосуды на коже).. А я непрерывно ощущала, как что-то черное и ужасное наваливается на меня, душит, не дает двигаться, лишает возможности что-то предпринять, да просто подумать.
И вот в какой-то момент я услышала страшное: врачи надо мной говорили, уже не обращая внимания на меня: надо резать (ребенка! — поняла я). И в этот самый момент вдруг вспомнила ту старушку: «Рожай сегодня! Пантелеимон поможет!» И я взмолилась: «Целителю Пантелеимоне, помоги! Твой день сегодня! Ты ведь можешь! Ты — всемилостивейший!!! Ты же рядом, правда?!» — и вдруг где-то в глубине живота будто чья-то рука подтолкнула ножки ребенка, и он подвинулся вперед, высвободил плечико. Врачи надо мной всполошились: «Пошел!» — и начали опять давить сверху, опять кричать: «Тужься!» Но малыш уже вышел — без крика, без шума. Он и потом не закричал. Асфиксия. Врачи искали какой-то аппарат, суетились вокруг младенца, а я продолжала молиться. И что еще я могла сделать в тот момент?
Когда нас поднимали на третий этаж, его положили со мной, и я приговаривала — больше для самоуспокоения и так, чтобы слышал только он: «Все хорошо, все будет хорошо! Мы вместе!» И всё молилась Целителю.
На этаже нас разделили: малыша положили под стеклянный колпак, а меня — о счастье! — в соседнюю палату. Стена между нами была с огромным окном, и я могла видеть суету врачей вокруг кроватки младенца, все эти ужасные трубочки, торчащие из-под колпака. Я не могла заснуть, но и встать тоже не могла — ужасная слабость навалилась. Но хоть не та чернота, что в родзале. А за окном прорвало огромную тучу, которая висела над городом несколько дней: хлынул ливень — вся природа испытала небывалое облегчение.
Часов в девять пришел папа, кричал под окном. Доползла до окна. Кое-как сказала, что мы живы. Он мне крикнул: «Богатыря родила: 4,340, рост 55. В приемном уже записочка висит!» Правда? Удивлялась про себя, что каждое движение дается с трудом: кровать-то прямо у окна стоит, даже и идти далеко не надо. Пришла медсестра и сказала, что у меня температура 35 °C. А, понятно. Упадок сил.
Муж передал мне иконку Целителя — благословение Афонского монастыря (за год до этого мы были у честной главы, которую привозили в Москву). Вечером вижу у кроватки малыша детского доктора и выскакиваю в коридор (ну как выскакиваю — пока я дохожу до двери, доктор оказывается уже в конце коридора). Я кричу изо всех сил: «Не уходите, доктор! Скажите мне, как Комаров?!» И она оборачивается, возвращается и успокаивает: «Вы не переживайте, утром переведем его к вам в палату. Он удивительно быстро поправляется. Чудо прямо!»
Слава Богу! Наконец-то я могу заснуть, но в голове все стучит: «Целителю Пантелеимоне!..»
Чудом было то, что мы выжили. Но диагноза наш Пантелеймон не избежал. Посоветовались с врачами, получили благословение духовника и переехали в деревню. Чистый воздух, свежие натуральные продукты, физическая активность и главное — причастие за каждой службой. Такое вот было наше лечение. И оно помогло.
Четвертый
Александр
Понятно, что после третьих родов к четвертым я подошла со всей ответственностью. Страх был ужасный, поэтому я каждую неделю причащалась, а перед родами даже два раза в неделю.
Наступал праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, а накануне, в воскресенье, мы были в храме, причастились всей семьей. И вот стою на молебне после службы и чувствую: вроде, схватки. Но еще слабенькие. Предвестники. Тут одна из монахинь взглянула на меня, неожиданно подошла и сказала: «Благословение на роды возьми у батюшки!» И я взяла. Но к вечеру схватки так и не «посерьезнели». Муж пошел на вечернюю службу, а я осталась дома.
Тут я хочу сказать вот что: насколько часто Господь действует через людей, и как редко мы обращаем внимание на такие знаки. Никогда мне не звонила фельдшерица из Даровского, а в этот раз позвонила, спросила, как дела. Я рассказала, что с утра схватки, но слабые. Она быстренько побежала к соседке-врачу, и та велела мне немедленно ехать в роддом. А больничка была не в нашем селе, конечно, а в районном центре. Туда добираться не меньше часа. И мы поехали. Еще по дороге начался снегопад, который ночью перешел в такую бурю, что к утру дома замело по крыши. Если бы я осталась дома, в роддом мы бы просто не добрались: двое суток расчищали потом дороги между селами.
Но я уже была на месте. К слову сказать, на весь роддом была только я да еще одна женщина, которая готовилась к выписке на следующий день. Встретили меня как родную. Посмотрели. Уложили в большую палату, принесли обогреватель (мороз на улице крепчал) и дополнительное одеяло. Тепло, уютно. Часов в 10 вечера акушерка пришла, еще раз меня пощупала и говорит:
— А сколько у вас дома детишек?
— Трое.
— Вы там, небось, и не спите толком?
— Это точно: малыш сейчас болеет, кашляет всю ночь, какой тут сон.
— Так вы бы поспали, сил набрались. Вы раньше утра все равно не родите. Уж больно слабые схватки. Хотите, укольчик сделаю успокоительный?
— Спасибо. Да я и без укола засну, так устала.
И я действительно заснула. И этот целительный сон под песню метели за окном оказал такое благотворное действие, что утром в семь я проснулась от самых настоящих суровых схваток, а в 10 на свет уже появился Александр, наш четвертый ребенок и третий сын. Роды принимала уже другая акушерка, но такая же внимательная и опытная. Например, это она посоветовала мне в схватках не лежать, а ходить — «чтобы малыша земля притягивала». И как ни смешно это звучит для городского жителя, зато действует очень четко!
Это были вторые роды, которые прошли у меня без врача, с одной акушеркой — и опять неизменно превосходный результат! Даже ни одного самого малюсенького разрыва!
Единственное, что было немножко грустно, так это поступление новенькой — крупной и скандальной женщины, которая наотрез отказывалась рожать, крича, что ей больно, и требовала врача и кесарево. Как ни уговаривали ее, ничего не помогало. Так и повезли ее на операцию. Жалко ее ужасно: всю неделю потом она ходила по стеночке, держась за живот, а малыша грудью так и не смогла кормить. Грустно то, что абсолютно никаких показаний к кесареву у нее не было: прекрасный широкий таз, крепкое телосложение, а ребенок как раз не очень крупный — девочка, кстати. Видимо, она была очень чувствительна, а может, просто не хотела ребенка. Всякое в жизни бывает.
Александр родился в день Введения во храм Пресвятой Богородицы, а встречал его из роддома наш духовный отец: так получилось, что он в тот день был в Даровском по делам.
Пятый
Ульяна
Когда мы справляли свадьбу, мой юный муж провозгласил: «Семья — это „семь я“, и значит, у нас должно быть непременно пятеро детей!» Хорошо, что я тогда сидела, иначе непременно упала бы в обморок: я-то сама — единственная дочь у мамы, да и у бабушек-дедушек максимум по двое детей было (типичная советская городская семья). Но уже тогда я поняла, что он не шутит. Бывают такие моменты в жизни, когда совершенно ясно становится: так и будет!
И когда я в пятый раз забеременела, я тужила только об одном: вот бы девочку родить! И мне казалось обидно, что есть молитва о даровании сына, а вот о даровании дочери — нет. Как-то это неправильно, несправедливо. Потому что трое мальчишек подряд — это же неуправляемый отряд.
Это была самая тяжелая моя беременность: практически я пролежала все это время, старалась ходить потихонечку, не делать резких движений. Был даже токсикоз, в существование которого я до сей поры не верила.
И вот на Святителей Московских меня кладут в больницу. Платные роды. Первый мой опыт в этом деле. Врач мне понравилась. Легла, осмотрелась. Но долго-то лежать не хочется: дома четверо детей, не таких уж и больших. Мы с мужем делим их на «старших» и «младших» попарно, но все равно они еще не такие уж самостоятельные. Во время прогулки я каждый день хожу домой: роддом на соседней улице находится. Красота!
Но мне хочется поскорее домой, а время все идет и идет. Периодически «прихватывает», но я уже понимаю, что у меня слабость родовой деятельности. К тому же, как бы я ни хорохорилась, одной с четырьмя детьми без помощи бабушек-дедушек-нянь — это не беззаботная жизнь, поэтому усталость накопилась приличная.
На выходные отпрашиваюсь домой, и мы все вместе едем в Москву к Иверской (это как раз канун ее дня), а в сам праздник я причащаюсь и — ура! — схватки начинаются! Однако моя платная врач почему-то не торопится меня смотреть, а акушерка (Господи, храни всех акушерок!) объясняет: она помогает заведующей принимать роды у какой-то очень крутой местной шишки. Я в полной растерянности. Мне казалось, раз уж я рожаю за деньги, врач все-таки должна быть ко мне повнимательней. Акушерка советует: если она не захочет брать тебя в роды, переходи к другому врачу, да и все. Так я и заявляю своей прямо в коридоре. Она тут же осматривает меня и направляет в родзал. Я звоню мужу. Он впервые на родах. Он молодцом, держит меня за ручку. Это очень помогает: как-то чувствуешь, что ты не одна со всей этой болью и ненужностью. Удивительно, но именно на этих платных родах я еще раз почувствовала свое бессилие перед абсолютным равнодушием тех, кто должен был бы поддержать, помочь — в силу своей профессии.
Малышка (о да, это была девочка!) родилась очень быстро и легко: все прошло буквально в течение часа. Жаль только, что чуть-чуть перевалило за полночь и ее записали не 26 октября, не на Иверскую. Ее сразу дали папе подержать. Вот было радости! Мне казалось, что муж все больше мальчишек любит, а оказалось — вовсе даже нет. Да и все наши друзья и знакомые ужасно радовались за нас, что родилась доченька. На выписку приехала из Севастополя бабушка, наготовила кучу всяких вкусностей, устраивала пиры. Она стала крестной у нашей Ульянки, а крестили мы ее в день иконы «Всех скорбящих Радость», и батюшка сказал: «Вот как приятно, что после всех скорбей наступает все-таки радость! Да еще такая!»
Шестой
Как вы уже поняли, шестого ребенка я не ждала. Почему-то всегда свято верила мужу (даже несмотря на его «прокол» с первым сыном, который оказался дочкой), а он провозглашал, что детей должно быть пять. Тем удивительнее и приятнее мне было обнаружить, что у нас будет «новенький», как говорят дети. Вот этот «детский дух» (по Лескову) если уж поселяется в доме, то без него невозможно потом жить: ни с чем не сравнить удовольствия и радости от присутствия младенца в семье!
И этой новенькой суждено было выполнить мое обещание, данное севастопольским врачам в первый мой раз: да, я пришла к ним снова! Причем — верите ли? — даже одна из врачей была та самая татарочка, что натурально спасла меня в тот тяжелый декабрьский день 17 лет назад.
Роды были снова платные, но на этот раз опять совершенно другие. Надо сказать, что я не лежала ни одного лишнего дня, настолько точно назначили мне госпитализацию! Врачи — из старой опытной гвардии советской закалки, но не озлобленные долгим общением с роженицами, а настоящие энтузиасты и подвижницы, а акушерок было вокруг целое море — недаром же роддом на берегу моря и находится: рядом с Херсонесом.
И вот удивительно: как сильно он отличался — тот же самый роддом, в котором еще я родилась! — от первого «советского» раза: везде все чисто вымыто, выкрашено и даже украшено, в палатах по два человека (а тогда мы лежали вшестером). Но самое приятное — ребенка не забирают, а кладут тут же рядышком с мамой! И никаких, пардон, дырок в полу в комнате гигиены, никаких баночек с марганцовкой и очередей на умывание. Такое впечатление, что-то был просто страшный сон, а сейчас — вот она, реальность.
Да и весь процесс родов прошел, я бы сказала, весело, слаженно, на одном дыхании. Утром я приехала в больницу часам к десяти, а в полдень уже родила. Врачи прислушивались и ко мне, и к малышке, отдавали команды, а я с легкостью подчинялась. А еще я впервые осознанно вмешивалась в процесс: например, сказала врачу, что еще могу тужиться, когда она сказала, что хватит. Одно меня огорчило: я вдруг поняла, что у меня реально не хватает сил на это трудное дело рождения. Где-то в середине процесса я ощутила какое-то странное равнодушие: будь что будет, а я устала. Я это поняла как такой знак, звоночек: эге, ты уже не молоденькая. Родилась девочка — Еленка! Причем в самый день святителя Николая — 22 мая. И только на следующий день старший сын напомнил мне, что за год до рождения Еленки он нашел большую икону святителя Николая буквально в кустах у нашего дома.
И что интересно: впервые я рожала не ночью, не утром, а днем. Может, поэтому после родов я до-о-олго не могла заснуть, хотя меня отвезли в палату, где я совершенно одна находилась до самого вечера, пока не принесли Еленку. Я лежала, смотрела в потолок, прислушивалась к звукам за дверью и за открытым окном, вслушивалась в себя, улыбалась. И снова испытывала непередаваемое наслаждение жизнью — и своей, и той новой, что только что увидела свет. И думала, что теперь у нас три мальчика и три девочки — замечательное сочетание. А потом думала, что теперь мы не «семь-я», а «восемь-я» и что восьмерка — еще более мистическое число, чем все остальные, потому что «восьмой день» — это начало нового века, доселе невиданного. И что с рождением этой новой девочки начинается новый век нашей семьи. (В скобках скажу, что я тогда еще не знала, что в тот же год моя старшая дочка встретит своего будущего мужа, а еще через год выйдет замуж, старший сын поступит в медуниверситет и уедет жить в другой город..)
Семья Комаровых без старшей дочери
Семья — удивительный организм. Он растет, развивается, находится в постоянном движении. Только подумаешь: остановись, мгновение! — а оно уже промелькнуло, словно маяк на берегу, когда смотришь с борта парусника. И как же нам надо ценить (и смаковать!) эти мгновения родного нам детства, что входит в дом с каждым новым младенцем! Чтобы успеть насладиться, не потерять ни капельки, ни кусочка.
И еще я думала, что так и есть: невозможно войти в одну и ту же реку. Она все время течет, все время меняется, собирает все новые воды и новые жизни. И по этой реке нужно просто идти или плыть дальше и дальше и радоваться всем этим новым притокам, этой новой воде.
И пусть наши реки будут полноводными!
