Февральская революция и армия

Речь по случаю 40-летнего вынужденного отречения Государя Императора Николая II

В то время, когда приближался уже последний акт величайшей Мировой трагедии — войны 1914−1917 г. г., и на всем нашем гигантском фронте русские офицеры и солдаты, безропотно неся на алтарь Родины свои жизни, готовились к решительному удару, который должен был сокрушить вторгнувшегося в пределы России врага, и принести нам неминуемую победу и конец страшной войны, — в это же самое время, в глубоком тылу, вдали от пуль и гранат, в бурлящем нездоровыми страстями Петербурге, к позору нашему тоже русскими людьми — ковался предательский заговор и враги Монархии, в этот судьбоносный для России час, готовились привести в исполнение свой дьявольский план — ниспровергнуть вековой, исторический Государственный Строй, при котором Россия 1000 лет шла по пути благоденствия и славы — Русскую Православную Монархию.

В сплошной ненависти к Высшему Носителю Российской Государственной Идеи — Государю Императору НИКОЛАЮ II, — враги ЕГО, в лице так называемого «прогрессивного Блока Государственной Думы», возглавляемой Гучковым, Милюковым, Львовым, Керенским и др. гробовщиками России, при пособничестве потерявшего разум Председателя Государственной Думы — сытого барина Родзянко, — и при попустительстве некоторых, впавших в роковое заблуждение и давших себя втянуть в недостойную игру высших военноначальников — нанесли России тот страшный удар, который, сокрушив ея вековые устои, вскоре отдали легко в руки банды международных красных бандитов, и поныне терзающих Тело нашей Родины.

Какой-то подлинный «карнавал безумия» охватил в эти сумбурные дни нашу величественную Северную Столицу.

Потеряв головы, утратив способность видеть страшный призрак надвигающейся анархии, ошалевшие от непонятной радости толпы праздных, сытых, не знающих тягот фронта людей, запружали улицы Петрограда, приветствуя «зарю новой светлой жизни» и падение «проклятого Самодержавия».

«Великая бескровная», столь ими желанная, — сулила ведь так много!

И кому было дело до того, что в эти дни «весны революции» уже проливалась на улицах Петрограда и Кронштадта кровь первых жертв «бескровной» — тысяч остававшихся верными долгу офицеров, жандармов и городовых. что уже недвусмысленно вносили свой колорит" в этот ликующий «праздник» выпущенные новой властью из Петроградских тюрем уголовники. что уже пылали разгромленные и подожженные казенные здания, и военные склады.

Главное было то, что «пал», наконец, «проклятый Царизм»!

Бесстыдно спекулируя именем народа (на самом деле стоявшего в стороне от их предательских замыслов), заговорщики бунта не желавших идти на фронт запасных Петроградского гарнизона и бастующих рабочих военных заводов, — поспешили облечь в «тогу» — «стихийно вспыхнувшей грозной народной революции», самозвано провозгласив себя «вождями народа»!

«Россия беременна революцией», — цинично заявил один из вдохновителей и мрачных персонажей «великой бескровной» — Павел Милюков.

«Революция давно назрела психологически» и «смены Верховной власти с нетерпением ждали все — от Великих Князей до любого солдата в окопах», комментирует февральскую революцию уже в наши дни один из «адвокатов февраля».

Какая ложь!

Революция не была нужна ни народу, ни Армии и творилась без их согласия и участия.

Народ на всей нашей необъятной Родине, отдав все, что мог, для ведения тяжелой, затяжной войны, — мирно работал на своих полях и за станками заводов, даже не подозревая о Заговоре и предательстве, которые творились его именем в Петрограде изменниками и самозванными «вождями». Он совершенно не стремился к низвержению Строя, который отвечал его духовному складу и мировоззрению.

6-ти миллионная действующая Армия, — отдохнувшая, пополненная, снабженная до отказа могучей артиллерией, — боеприпасами и всем необходимым, — только и ждала приказа своего Верховного Главнокомандующего — ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, — чтобы перейти весной в наступление на державшегося уже из последних сил, врага, для решительного его поражения, в котором уже никто не сомневался, — закончить затянувшуюся войну.

Дух войск, особенно после славного для русского оружия победоносного июльского прорыва армиями Юго-Западного фронта, австрийской укрепленной позиции, — был выше всякой похвалы.

Бунт в Петрограде и последовавшее за ним отречение Государя, — как громом поразило ничего не подозревавшую Армию, и буквально потрясли ее. Известны были даже случаи самоубийств офицеров, не могших перенести предательством вырванного отречения Государя. Многие офицеры отказались принести присягу Временному Правительству. И в то же время Армия была бессильна что-либо предпринять, т.к. была обезоружена всею видимостью «легальности» событий, ибо акт отречения был ей преподнесен как добровольный шаг Государя: — «Государь, мол, сам по своему желанию отрекся!» — К тому же первое время Армия была в полной уверенности, что будет приведена к присяге Брату Государя, Великому Князю МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ.

События о низложении Монархии достигло до Армии лишь тогда, когда все уже было кончено, а Государь был пленником своих врагов.

Спровоцированная именем народа революция была нужна лишь отщепенцам русского народа, той, так называемой, «передовой интеллигенцией», которая последние десятилетия, со времен Чернышевского, Герцена и Бакунина, вела непрекращающуюся ожесточенную борьбу против всего того, что являлось сущностью, основою Национальной Православной России — против её монархического строя.

Питаемая чужими, не русскими доктринами, она только и жила мыслью о свержении ненавистного ей Самодержавия.

«Лучше пусть поражение на войне, лишь бы не Романовы!» — откровенно формулировал мысли пораженчески настроенной интеллигенции, тот же П. Милюков.

А Армия? Разве перешла бы она так легко на сторону революции, если бы в эти ответственные дни Высшее Командование явило пример верности долгу и присяге, а не пошло бы на поводу РОДЗЯНКИ и лидеров левого Думского блока?!

К началу «великой бескровной», — Действующая Армия еще не была тронута пропагандой, была верна и предана Государю и верила своим начальникам. По первому их приказу, она без колебания пошла бы на усмирение бунта в Петрограде. Но, увы! — Этого приказа из Ставки так и не последовало, а намеченные к отправке в Петроград надежные части (и верные) были почему-то задержаны и возвращены назад.

Наш большой военный авторитет — профессор генерал Головин, в своём труде «Русская контр-революция», следующим образом характеризует эту странную пассивность Ставки в деле успокоения волнений в Петрограде:

«Восстановление порядка в восставших столичных частях, возможно, было только одним путем — путем энергичной борьбы. Осуществление этой борьбы являлось возможным только путем применения силы со стороны Действующей Армии. Но рассчитывать на это не приходилось. Её верхи оказались с первых дней восстания в столице как бы парализованными. Вместо того чтобы напрячь всю энергию, — центральный аппарат управления Действующей Армии — Ставка, — как бы сдал. Принимаемые им меры для прекращения войскового мятежа в столице Империи, совершенно не отвечают создавшейся обстановке, да и проводятся вяло и скоро отменяются. Такого же рода прострация царствует и на верхах Главнокомандования Северным Фронтом, которому надлежало первому принять меры для прекращения беспорядков в столице.

От наших высших начальников не последовало ни одного энергичного слова, которое вселило бы РОДЗЯНКО убеждение, что с разбушевавшейся стихией будут бороться с самого начала её возникновения.." («Русская контр-революция, часть 1-я стр. 32 и 33)

Момент остановить анархию и тем спасти Россию, — был безвозвратно упущен, и Армия не была призвана выполнить свой долг. Вместо того, Ставка приняла губительное решение: спасать положение ценой значительных «уступок» общественному мнению (олицетворяемому в дерзких «требованиях» РОДЗЯНКИ), вплоть до пожертвования Высшим Носителем Верховной Власти. И, когда это крамольное решение было приведено в исполнение, когда стало ясно, что пустота, образовавшаяся после вынужденного ухода Государя, не может быть ничем заменена, и когда боявшиеся показаться «недостаточно демократическими», старшие военноначальники допустили распространение в Армии преступного «Приказа № 1» — тогда лишь, потерявшие все сдерживающие начала, солдаты начали разлагаться, выходить из повиновения своим офицерам и отказываться выполнять боевые приказы. Русская Армия, всегда беззаветно отдававшая свою жизнь за понятные и близкие ей лозунги: «За Веру, Царя и Отечество» — не выказывала желания умирать за Керенского и новые, незнакомые ей, государственные формы.

Но все же, даже при этом развале, еще оставались некоторые части, главным образом кавалерийские и казачьи, которые морально устояли дольше других, и которые почти до конца сохранили относительную дисциплину. Так, например, в 3-м Конном Корпусе генерала графа Келлера, в частях которого я имел честь служить, еще некоторое время после отречения Государя на вечерней Заре пели «Боже Царя храни» и корпус оставался в руках своего командира и был ему предан. Но Ставка не использовала этих стойких частей и таких бесхитростных преданных Монархии генералов, как Хан-Нахичеванский, граф Келлер, Краснов и многих других. Пагубная мысль: успокоить волнение в Петрограде путём «уступок общественному мнению» не оставляла Высшее Командование.

Вот, что пишет в своих «Очерках Русской Смуты» по поводу настроения Армии в эти дни генерал Деникин, которого отнюдь нельзя причислить к числу «крайних правых»:

«Было бы ошибочно думать, что Армия являлась вполне подготовленной для восприятия временной „демократической республики“, что в ней не было верных частей и верных начальников. Несомненно, были. Армия тогда ещё была послушна своим начальникам..» — Тот же генерал Деникин свидетельствует, что были и командиры корпусов, предлагавшие свои части для усмирения мятежа («Очерки Русской Смуты» ч. 1-я, стр. 61). Но это предложение Ставкой не было принято по той причине, «слепая вера командного состава Ставки в то, что волнение в Петрограде можно успокоить передачей власти в руки «вождей» Думского блока — лишала их способности к сопротивлению. И в этой слепоте их тяжелый грех перед Россией («Русская Летопись» кн. 3, стр. 220).

Как же дошло до этого маразма «мозга Армии» — Ставки, и почему в этот ответственейший для России момент, она не сумела решить выдвинутой перед ней задачи, и почему она не проявила предельной преданности Престолу, к которой ее обязывала присяга?

После провала в 1904−5 г. г. «генеральной репетиции» февральской революции, Враги Монархии поняли, что без Армии, а особенно без привлечения на свою сторону хотя бы части ее высшего командного состава, они ни на какой успех рассчитывать не могут. Тогда они решили изменить свою тактику, взяв в орбиту своего внимания военные круги. За несколько лет до 1-й Мировой войны, Гучков — главный вдохновитель «февральского предательства» — даже ездил в Константинополь, чтобы на месте изучить тактику — «младо-турок». Позже, уже состоя в военно-промышленном комитете, он начал, с согласия тогдашнего военного министра — генерала Редигера, привлекать офицеров-специалистов на Заседания Государственной Думы в качестве экспертов по вопросам военного снабжения. Впоследствии тот же Гучков, уже негласно, образовывает постоянный небольшой кружок офицеров (нечто вроде «военной ложи»), для обмена мнениями по «текучим военным вопросам». В свой кружок он привлёк кое-кого из менее устойчивых генералов и штаб-офицеров. Постепенно под влиянием Гучкова члены этого кружка начали утрачивать присущие русскому офицеру чувства беспредельной преданности Престолу, заменив её крайней самоуверенностью и свободою своих суждений и критикой деятельности Царского Правительства и даже самого Государя. Эта группа офицеров, частично во время войны оказавшаяся в Ставке, духовно далёкая основной массе преданного Государю русского офицерства и «прияла» легко революцию, сотрудничая впоследствии с Гучковым и Керенским.

О существовании этого «кружка» и его «духе», едва ли могло не знать Высшее Командование, но мер, чтобы парализовать вредное влияние Гучкова, — оно всё же не приняло.

Таково было настроение некоторых военных кругов Петрограда и Ставки к концу 1916 года.

Когда вспыхнул в Петрограде рабоче-солдатский бунт, — то «командный пункт», вследствие растерянности властей, захватила Государственная Дума. Честолюбивый, но недалекий РОДЗЯНКО счёл тогда, что «пробил его час» и что настал удобный момент, чтобы сменить пост Председателя Государственной Думы на более импонирующий ему «портфель премьера» (а быть может уже тогда, у него засела в голове заманчивая мысль стать первым президентом Российской Республики?).

Весь в упоении своей эфемерной власти, слепо уверовав в свою «историческую миссию», он рассылал из Таврического Дворца «всем-всем-всем» свои «высочайшие рескрипты» и, вися на прямом проводе со Ставкой, патетически возвещал о «вспыхнувшей» в Петрограде страшной, «еще не бывалой революции», уверяя, что только ему одному еще верят и повинуются, и тут же дерзко предъявлял Верховной Власти свои «безотлагательные» требования.

Попав на удочку этих провокационных выступлений, даже не проверив передаваемых Родзянко сведений, — Ставка сразу же отказалась от решения подавить беспорядки в столице силою и без всякой борьбы признала «революцию — «победившей». — В поисках «выхода», она признала за необходимое пойти на некоторые уступки общественности, чтобы, во что бы то ни стало довести войну до конца и сохранить верность союзникам (как будто не ставил это своей задачей и Государь!). О том же, чтобы в первую очередь сохранить верность своему Государю и Верховному Главнокомандующему — об этом в ту пору не задумывались. Здесь Ставкой была допущена первая роковая ошибка — были разделены понятия: Царь и Россия. Во имя второго считалось возможным пожертвовать первым. Отсюда, под влиянием нажима РОДЗЯНКО, зародилась мысль — преступная: добиваться отречения Государя путём психологического воздействия на НЕГО телеграммами Главнокомандующих фронтами, зная готовность Государя принести любую жертву для блага горячо любимого ИМ народа. Мы знаем, что эти фатальные телеграммы Главнокомандующих фронтами, в свою очер6едь ложно информированных о размерах бунта, и были той последней каплей, которая переполнила чашу и вынудила Государя, увидевшего, что Он покинут своими ближайшими помощниками, решиться, после долгой внутренней борьбы, подписать Манифест об отречении — сперва в пользу Сына, а после в пользу Брата. В этот ответственный для судеб России момент, из окружавших Государя и обласканных Им генералов не оказалось ни одного, который доказал бы ЕМУ свою преданность и морально поддержал. Те же, кто были ЕМУ нелицемерно и беззаветно преданы, по воле злого рока все были на фронте и ничего не знали о Заговоре, который сплелся вокруг Государя, и что Ставка уже шла на поводу левого Думского блока.

То, что являлось аксиомою для самого юного корнета: что верность присяге и должна была найти свое высшее проявление именно в обстановке наиболее тяжелой и ответственной, — что ломка существующего государственного строя в самый решающий момент войны не может не повлечь за собою страшной катастрофы, а потому является предательством, — и, наконец, что понятия: ЦАРЬ и РОССИЯ неотделимы, — все это оказалось недоступным пониманию убеленных сединами, умудренных опытом старших генералов!

Мне, офицеру, тяжело говорить об этом. Тяжело развенчивать тех, кто были когда-то для меня непоколебимыми авторитетами, кто не раз водил русские войска к победам, кто заслугами своего военного таланта были так приближены Государю! Но, благоговейно чтя память моего ГОСУДАРЯ, во имя исторической правды и в защиту чести ИМПЕРАТОРСКОЙ АРМИИ, которую ныне для обеления «мрачных героев февраля», их защитники, во что бы то ни стало, хотят представить соучастницей предательства, — я не могу сегодня умолчать и об этих вольных или невольных пособниках «февральского действа», роль которых в вымогательстве отречения Государя, повлекшего за собой Голгофу Царской Семьи, — оказалась решающей.

Россия была во власти рока: происками заговорщиков-думцев, при соучастии «монархиста» РОДЗЯНКО и части высшего командного состава, от обманутого, затравленного интригами, разочаровавшегося в тех, кому Он так верил, — от Государя было исторгнуто отречение, а сам ОН, пленником, передан приехавшим за НИМ в Ставку самозваным «представителям народа». Никаких гарантий личной неприкосновенности Государя, никаких условий, обеспечивающих ЕГО свободу, — Ставкой потребовано НЕ БЫЛО, или, во всяком случае, она на них не настояла и, как Понтий Пилат, умыла свои руки.

РАСПНИ, РАСПНИ ЕГО!

Покинутый всеми, поднял свой тяжелый Крест и взошел на свою Голгофу Благочестивейший русский Монарх — ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ II-й.

Тот, кто еще вчера был Повелителем Величайшей Империи и Верховный Главнокомандующий — сегодня стал для предавших ЕГО просто «Полковник Романов».

«Кругом измена, трусость и обман!» — вырвались полные горечи слова у кроткого, всепрощающего Государя.

Но, отняв у России Царя, предатели не смогли ЕГО вырвать из сердец русского воина: прощаясь с покидавшим Ставку горячо-любимым Монархом, офицеры, солдаты и казаки Конвоя и Ставки, рыдали как малые дети.

Актом, обманом вырванного отречения Государя, — 2-го марта 1917 года, закончилось существование 1000 летней Российской Державы. Государственный строй, работаю нескольких веков создавшей величественную, богатейшую Империю, пал, жертвою измены, уступив место беспринципному и беспомощному Временному правительству, которое, продержавшись только 8 месяцев, в октябре, в свою очередь, без сопротивления отдало власть в руки последовательно идущим за ними большевикам, и до сих пор, заливающих нашу Родину потоками крови и слез!

«Февраль» и «Октябрь» — неотделимы. Нельзя говорить об «октябре», не вспомнив его позорной «февральской» прелюдии.

И, проклиная сегодняшних палачей нашей Родины, будучи до последнего вздоха к ним непримиримыми, мы также непримиримы и к их предшественникам, «февралистам», чьим предательством втоптана в грязь наша Великая, Святая Русь, кто является ответственными за все ужасы, переживаемые еще и сегодня русским народом, кто является моральными убийцами замученной в Екатеринбургском подвале невинной ЦАРСКОЙ СЕМЬИ.

Мы не можем молчать. Мы открыто, бросаем «мрачным героям февраля» нашу непримиримую к ним ненависть, такую же сильную, какую они сами питали к исторической России, в ее Законной Государственной форме — МОНАРХИИ!

С «февралем» мы не примиримся. Не забыть, ни простить — мы не можем ни тех, кто, совершив свое Иудино дело, уже давно сложили свои кости, ни тех, кто еще и сегодня пытается отравлять души русских людей «нетленными ценностями» и «захватом февраля»!!

Как верные сыны России — мы не можем забыть и простить всех тех, кто приложил свою руку к её падению и гибели.

Как офицеры — сможем ли мы забыть и простить тех, кто покрыл себя позором измены своему Государю и Верховному Главнокомандующему?! Кто разложил, развратил когда-то христолюбивую доблестную русскую Армию, превратив её в озверевшую вооруженную толпу — страшную для своих, бегущую от врагов?! — Кто забрызгал грязью овеянные Славой седые Императорские Знамена?! Можем ли мы забыть полученную пощечину и унижение, когда на место Венценосного Вождя, провозгласил себя «верховным главнокомандующим» Русской Армии — паяц революции, третьеразрядный адвокат Керенский?! — Смеем ли мы забыть и простить кровь тысяч убитых и замученных офицеров и слезы их вдов и сирот?!

В этот день годовщины нашей национальной катастрофы и позора, вспомним тех, кто совершил величайший грех — грех цареотступничества — я повторю слова поэта-патриота Сергея Бехтеева:

«Пройдут века, но подлости позорной

Со страниц истории не вычеркнут года,

Отказ Царя, прямой и благородный

Пощечиной вам будет навсегда".

И только одна возможность есть, которая приведёт нас на путь забвения и примирения — это когда радостно зазвенят колокола Московские, возвещая русским людям о Божьей Милости — возвращения на Российский Императорский Престол Законного Преемника Царей Православных. Тогда только кончатся страдания русского народа и его Крестный путь. Тогда только настанет время забвения и прощения — ибо простить преступление русской революции будет дано только одному, Богом посылаемому Законному и Милостивому ЦАРЮ!

---

Полковник Юрий Алексеевич Слёзкин, Георгиевский кавалер, в Великую Войну в составе 10-го гусарского Ингерманландского полка, 10-й кав. дивизии графа Келлера. Из дворян Черниговской губернии, сын генерал-лейтенанта.

Родился 5 октября 1990 г. в Санкт-Петербурге.

Окончил 1-ю Харьковскую гимназию (1910), Елисаветградское кавалерийское училище (1912).

Во время Великой войны, командир эскадрона, штаб-ротмистр. Участвовал в кавалерийском бою у Ярославиц. Пользовался особым расположением строгого графа Келлера. 25 мая 1916 г. разъезд гусар под командой Слёзкина по приказанию графа Келлера переправился через реку Прут и проник в тыл расположения противника у д. Луховицы. В результате рейда был добыт ряд важных сведений о группировке австрийских войск в этом районе, необходимых для готовящегося наступления. За эту разведку поручик Слёзкин был награждён Георгиевским оружием. С августа 1918 г. в Добровольческой Армии, в 1-й конной дивизии. В июле 1919 г. произведён в подполковники. С ноября 1919 г. ст. адъютант штаба 1-й Терской казачьей дивизии, с декабря и.д. начальника штаба. Произведён в полковники. Эвакуировался в Крым, служил в Русской Армии генерала барона Врангеля. Галлиполиец. С 1947 г. — в Аргентине, где сотрудничал с православно-монархическим журналом «Владимирский вестник». По своим убеждениям — монархист. Скончался в Буэнос-Айресе в 1977 г. в возрасте 86 лет.

В Центе в волчьей папахе граф Ф.А. Келлер, крайний справа в 1-ом ряду А.Г. Шкуро. 3-й во 2 ряду справа Ю.А. Слезкин.