Воспоминания монахов Донского монастыря об Отечественной войне 1812 г.

История Отечественной войны 1812 г. отражена в большом количестве исследований и в опубликованных документах [1]. Источники, относящиеся к этому периоду, в 1812—1816 гг. издавались в различных периодических изданиях [2]. Постепенно появляются все новые материалы, позволяющие осветить малоизвестные события военного времени. К их числу относятся воспоминания монахов московского Донского монастыря о пребывании в обители французов.

В Центре хранения документов до 1917 г. Центрального государственного архива Москвы в фонде Донского монастыря хранится «Описание, что происходило во время нашествия неприятельского в Донском монастыре. 1812 г.» [3]. История этого документа следующая. В октябре 1817 г., во время пребывания императора Александра I в Москве обер-прокурор Святейшего Синода князь А. Н. Голицын представил ему список московских монастырей, пострадавших во время нашествия французов. Рассмотрев реестр, царь пожелал узнать, что именно происходило тогда в московских обителях. Для этого он повелел Голицыну связаться с управляющим Московской митрополией архиепископом Дмитровским Августином, чтобы тот собрал с настоятелей и наместников монастырей подробные описания событий 1812 г. В отношении обер-прокурора на имя архиепископа Августина от 30 октября 1817 г. указывалось: «В требуемом описании не нужно никаких прикрас, витийства; простой слог и истина должны не иначе составлять его украшение. Государь император изволит требовать таковых сведений единственно в намерении узнать короче бывшие происшествия; впрочем, не предполагается делать ни обследований, ни суждений о лицах. Следовательно, тот, кто будет описывать оные, должен быть удостоверен, что чистосердечное объявление примется во благо. Для руководства и единообразия при составлении сведений я долгом почитаю изложить следующий порядок. Во-первых, нужно упомянуть в описании, в какое именно время кто из монастыря выехал, куда, с кем, и кто оставался при неприятеле? Во-вторых, были ли вывозимы церковные вещи, с которого времени кто начал убираться, и что случилось в дороге? В-третьих, при вторжении неприятеля что делали оставшиеся в каком либо монастыре, какие замечали происшествия, особенные случаи, анекдоты и тому подобное? В-четвертых, как где поступал неприятель; что с ним происходило в бытность в монастыре, в каком виде оставались святыни, вещи, здание, и что случилось достопримечательного?» [4] .

Получив предписание архиепископа Августина о сборе сведений[5], настоятель Донского монастыря архимандрит Евгений (Казанцев)[6] распорядился о его исполнении. Показания донских монахов собирались в течение одного дня. 17 ноября 1817 г. все монашествующие Донской обители, как оставшиеся в ней во время нашествия французов, так и покинувшие монастырь (всего 18 человек), написали свои воспоминания. Это были наместник иеромонах Ириней, ризничий иеромонах Иларион, письмоводитель иеромонах Ириней, иеромонахи Поликарп, Анатолий, Филарет, Иероним (в 1812 г. монах), иеродиаконы Ипатий, Мартиниан, Иувеналий, Герман (в 1812 г. монах), Осия (в 1812 г. послушник Денис Егоров), Андрей (в 1812 г. послушник Алексей Алексеев), Евгений (в 1812 г. послушник Ефим Никитин), монахи Феофилакт, Вениамин, Нифонт, Сергий (в 1812 г. послушник Степан Николаев), Мефодий (в 1812 г. послушник Михаил Михайлов). В деле не сохранились показания иеродиакона Мартиниана и монаха Сергия. Монаху Сергию в 1818 г. было уже 60 лет, и он находился на больничной вакансии[7]. Иеродиакон Ювеналий не указан в общем списке, между тем его показание при деле тоже имеется.

Все воспоминания кроме 1-го текста авторами подписаны. Первое показание имеет обобщенный характер. Его составлял, используя воспоминания всех насельников, в течение 2 дней, по-видимому, наместник иеромонах Ириней. На листе есть отметка: «Подано подлинное 19 ноября 1817 г.» (см. публикацию, л. 3 об.). Именно это показание и было подано архиепископу Августину для представления императору. Настоятель распорядился снять с текста копию и хранить ее вместе с оставшимися подлинными воспоминаниями братии в монастырском архиве (см. публикацию, л. 4).

Помимо Донского монастыря требуемые сведения подали еще 25 московских обителей. 5 декабря 1817 г. архиепископ Августин передал собранные воспоминания А. Н. Голицыну, предварительно сняв с них копии, которые до революции хранились в архиве Московской духовной консистории. В 1858 г. был опубликован отчет, представленный Голицыным императору [8]. Сведения, поданные архиепископу Августину мужскими (Заиконоспасским, Николаевским греческим, Богоявленским, Андроньевым, Покровским, Даниловским, Крестовоздвиженским) и женскими (Вознесенским в Кремле, Ивановским, Рождественским, Георгиевским, Никитском, Алексеевском, Зачатьевском, Страстном) монастырями публиковались в 1869 г. [9] Обобщенное показание наместника Донского монастыря иеромонаха Иринея печаталось отдельно в 1891 г. [10] Текст донесений, поданных настоятелями оставшихся 9 монастырей, полностью не издавался. В отчете, поданном Голицыным императору, произвольно были убраны многие интересные факты, подробности, текст был сокращен в несколько раз.

Между тем в архиве Донского монастыря сохранились подлинные воспоминания каждого члена монастырского братства. Эти уникальные, красочные свидетельства монахов о жизни обители в войну 1812 г. ранее не издавались, хотя их использовали в своих трудах И. Е. Забелин[11] и С. Доброумов[12]. П. Н. Зырянов, описывая положение Донского и других московских монастырей в 1812 г., опирался лишь на дореволюционные публикации в периодических изданиях[13]. Таким образом, для характеристики положения Донской обители в 1812 г. эти тексты представляют непреходящую историческую ценность.

К сожалению, послужные списки братии начала XIX в. сохранились лишь фрагментарно, потому есть информация только о нескольких насельниках монастыря за 1818 г.[14] В 1818 г. казначею иеромонаху Иерониму было 36 лет. Он происходил из московских мещан, постригся в монахи в Донском монастыре 10 августа 1812 г., в апреле 1813 г. посвящен в сан иеродиакона, назначен казначеем 16 июня 1815 г. Иеромонах Анатолий, 46 лет, происходил из тульских оружейников, в Донской монастырь поступил в 1806 г., в 1809 г. был пострижен в монахи и рукоположен во иеродиакона, в феврале 1812 г. переведен в Симонов монастырь, в 1813 г. рукоположен во иеромонаха, в 1815 г. возвратился в Донской монастырь. Иеродиакон Герман, 36 лет, был сыном дьячка, проходил службу в московской синодальной типографии, откуда уволился в 1803 г. и поступил в Симонов монастырь. В феврале 1810 г. перевелся в Донской монастырь, где 13 августа 1812 г. принял постриг, в сан иеродиакона рукоположен в 1813 г. Иеродиаконы Осия (34 года) и Андрей (35 лет) происходили из духовного сословия. Оба в 1809 г. поступили в Донской монастырь, в 1814 г. приняли монашеский постриг и вскоре были рукоположены во иеродиаконов. Иеродиакон Евгений, 34 лет, до поступления в монашество был вольным хлебопашцем села Любач Рязанской губернии Зарайской округи, в феврале 1812 г. принят в Донской монастырь, где в 1815 г. был пострижен. Монах Нифонт, 47 лет, поступивший в монастырь в 1808 г. из экономических крестьян, исполнял в нем послушание пономаря.

Каждый насельник собственноручно писал свои воспоминания. Но несколько показаний написаны одним и тем же почерком — наместника иеромонаха Иринея, послужной список которого не сохранился. Помимо собственных, он записал воспоминания иеромонахов Иринея, Илариона, монахов Вениамина и Феофилакта, иеродиакона Осии. Личная роспись есть только под воспоминанием иеромонаха Иринея. По всей видимости, все прочие были неграмотными или престарелыми. Так, иеромонаху Иринею (не наместнику) в 1818 г. исполнилось 65 лет. В послужных списках указывалось, что он был «польской нации», пострижен в монашество в Горженском Тисманском монастыре [15]. В 1810 г. он поступил в Донской монастырь, где стал исправлять чреду священнослужения, а также клиросное послушание. В послужных списках иеромонах Ириней характеризовался т ак: «состояния доброго» [16]. Иеромонах Иларион и монах Вениамин в послужных списках за 1818 г. уже не числились. Стоит отметить, что наместник иеромонах Ириней, а также иеродиакон Ефрем называли их в своих воспоминаниях «старичками».

В некоторых текстах объединены показания сразу нескольких лиц, например, иеродиакона Ипатия и монаха Германа, которые сопровождали обоз с монастырской ризницей на пути в Вологду, или иеромонаха Илариона и монаха Вениамина. Последние находились при обители неотлучно, вплоть до ухода французов. Воспоминания братии не одинаковы по своему стилю и содержанию. Наряду с довольно короткими и общими показаниями (иеромонахов Анатолия, Порфирия, иеродиакона Евгения) есть довольно пространные и красочные (казначея иеромонаха Иеронима, иеродиаконов Ефрема и Андрея). Особо стоит отметить воспоминание иеродиакона Ефрема (Никитина) (см. публикацию, л. 20−22 об.). Оно самое большое по объему, написано в литературном стиле, предложения построены грамотно, события описываются максимально подробно. Его показание обнаруживает наблюдательность, тонкий ум, впечатлительность, чувство юмора. Можно предположить молодость автора и наличие образования. Послужной список иеродиакона Ефрема не сохранился.

Для понимания воспоминаний монашествующих есть некоторые трудности. Так, когда монахи пишут о наместнике, не всегда можно определить о ком идет речь: о наместнике, которым в 1812 г. был иеромонах Вассиан[17] или о современном им наместнике иеромонахе Иринее. К тому же у двух насельников в 1817 г. были одинаковое имя и сан — иеромонах Ириней. Только один являлся наместником, другой — письмоводителем. Путаница возникает и из-за того, что некоторые монахи подписывались тем именем и саном, в котором находились в 1812 г., другие подписывали имя и сан по состоянию на 1817 г. Третьи же подписывали себя то так, то иначе. Бывало также, что сначала монахи начинали писать о себе в третьем лице, а затем продолжали вести повествование от первого лица. Например: «Взял ризничего за бороду и просил: Дай рубль. А я ему сказал: У меня нет» (см. публикацию, л. 3 — воспоминания иеромонаха Илариона и монаха Вениамина). Иногда монахи заканчивали воспоминание, ставили роспись, потом вдруг вспоминали еще какие-то подробности и дописывали повествование, подпись уже не ставя (воспоминания иеромонаха Иринея).

Несмотря на довольно неплохие почерки, показания братии трудны для прочтения. Чернила сильно выцвели, в некоторых местах текст почти не виден. Это усугубляется также цветом бумаги (синяя и зеленая). Края листов обгорели. За редким исключением текст не разбит на предложения, строчные буквы не выделены. Очень много пропущенных букв, орфографических ошибок.

В 1811 г. в Донском монастыре проживали 28 человек: архимандрит, 10 иеромонахов, 5 иеродиаконов, 3 монаха, 2 вдовых священника, 7 послушников^[18]. Настоятелем монастыря в то время был архимандрит Иоанн (Терликов). 1 августа 1812 г. в связи с начавшейся войной с Францией из Святейшего Правительствующего Синода в монастырь был прислан указ с призывом к пожертвованию или лично от архимандрита и братии, или от монастыря деньгами, серебряными и золотыми вещами, лежащими без употребления.^[19] Донской монастырь пожертвовал 10 тыс. рублей ассигнациями, немалую по тем временам сумму, и 3 слитка серебра, общим весом 1 пуд 51 фунт 37 золотников. 24 августа поступило предписание из Святейшего Синода «с крайнейшей поспешностью» приступить к уборке в сундуки драгоценных церковных и ризничных и редко употребляемых вещей^[20]. Однако из-за сопротивления наместника иеромонаха Иосифа данному распоряжению только 27 августа удалось приступить к сбору вещей. Были взяты богослужебные Евангелия, драгоценная утварь и облачения, серебряные лампады, паникадило, подсвечники и все, что можно было взять из золотых, серебряных и жемчужных вещей. «Образа со всем украшением оставлены из опасения, как уверяет отец архимандрит Иоанн, чтобы народ не встревожить» (см. публикацию, л. 1).

Возможно, настоятель распорядился не снимать драгоценные ризы с икон и не убирать сами иконы, памятуя о зверском убийстве во время Чумного бунта 1771 г. около стен Донского монастыря архиепископа Амвросия (Зертис-Каменского), который приказал снять Боголюбскую икону у Варварских ворот. Действительно, в то время из жителей Москвы составлялись добровольные ночные дозоры для удостоверения в том, что чтимые Москвой святые иконы не увезены[21]. Таким образом, и чудотворная храмовая Донская икона Божией Матери в драгоценной ризе осталась в монастыре.

Для вывоза церковного имущества с архиерейского подворья в Донской монастырь было прислано 5 троек лошадей, монастырских же лошадей настоятель приказал оставить, чтобы в случае крайней опасности вывезти на них оставшееся ризничное имущество. Архимандрит Иоанн вместе с другими настоятелями монастырей выехал 31 августа вечером на 5 повозках в Кремль, и, соединившись с ризницами прочих монастырей, отправился в Вологду, в Спасо-Прилуцкий Димитриев монастырь. Практически все штатные служители Донского монастыря остались при своих семействах. Руководство обозом московских монастырей было поручено члену Синодальной конторы архимандриту Заиконоспасского монастыря Симеону. Описание путешествия настоятеля в Вологду и возвращение в Москву содержится в воспоминаниях иеродиакона (тогда еще монаха) Германа, сопровождавшего настоятеля (см. публикацию, л. 28−29).

Монашествующим разрешалось покинуть свои монастыри. Однако донские монахи, несмотря на опасность, остались в своей обители. Только при самом входе французской армии в Москву 6 человек выпросили у наместника паспорта и удалились в другие монастыри или к родственникам. Среди них иеромонах Анатолий, иеромонах Порфирий, иеродиакон Ювеналий, послушник Михаил Михайлов. В монастыре осталось 18 человек (см. публикацию, л. 1).

Попытки захвата французами монастыря описывают подробно и практически одинаково все монахи. Видимо, страшные события 2−4 сентября 1812 г. навсегда остались в их памяти. Особенно подробно описали вступление французов в Москву иеромонах Иероним и иеродиакон Ефрем. Последний сохранил в памяти интересные эпизоды о посещении обители донскими казаками во время прохода российских войск через город. Также он отметил особое почитание ими Донской иконы Божией Матери. В воспоминаниях отца Ефрема есть и другие интересные эпизоды: про поиск неприятелями в монастыре клада, про внешний вид замерзающих французов, их голод. Иеродиакона Ефрема удивило знакомство французов с почитаемыми в России святыми, в частности, свт. Николаем Чудотворцем. Особенно интересен анекдотический эпизод про свинью, спасший монахам жизнь.

Стоит отметить, что общее показание, написанное наместником и опубликованное до революции, носит официальный характер, описывает факты, но не дает никаких оценок, содержит мало подробностей. Между тем отношение монашествующих к современным им событиям, их христианская и гражданская позиции, отраженные в воспоминаниях, довольно интересны. С большим сочувствием монахи описывали страдания друг друга. Между тем в их описаниях действий французов нет ненависти, но сквозит скорбь и боль о разорении храмов, пожаре Москвы (воспоминания монаха Нифонта, иеродиакона Германа и др.). Насельники монастыря вели себя мужественно. Наместник иеромонах Вассиан хранил оставленные настоятелем на содержание братии деньги (50 рублей), был избит французами, но не признался, где они находятся.

2 сентября 1812 г. к воротам монастыря начали подходить группы французов, просили хлеба и вина, им подавали с подворотни, но в обитель не пускали. Донской монастырь имел достаточно высокие и толстые стены и мог выдержать осаду. Это дало впоследствии некоторым авторам основание писать о героических защитниках обители[22]. Единственным уязвимым местом была деревянная калитка у монастырских ворот. Несмотря на отчаянные попытки штатных служителей и монахов заложить ее бревнами, кирпичом, французам все же удалось через нее проникнуть в монастырь в ночь с 3 на 4 сентября. Монашествующие и миряне заперлись в Большом соборе и просидели там всю ночь. В это время французы грабили настоятельские и братские кельи, монастырские храмы. Утром они залезли на паперть Большого собора и стали стрелять в окошко. Видя опасность, наместник приказал отпереть центральные двери и одновременно открыть боковые, чтобы дать возможность народу спастись. Некоторые успели выйти, но французы, заметив это, перекрыли все выходы. Особенным мучениям подверглись наместник иеромонах Вассиан, будущий наместник иеромонах Ириней, монах Нифонт. Французы пытали монахов, надеясь найти спрятанные в монастыре драгоценности, выспрашивали о настоятеле, куда он поехал и что с собой увез. Никто из монахов не открыл им правды. Всего в монастырь тогда вошло около 200 вооруженных людей. Они забрали украденное и уехали.

Примерно через неделю после вторжения французов в Москву в Донском монастыре разместилась часть полка 2-й конной гвардии — около 70 человек; у ворот и у Большого собора поставили караулы. В доме настоятеля разместился французский капитан, в малых настоятельских покоях, или викторовых кельях, — греческий[23]. Последний был милостив к монахам, обещал защитить в случае притеснения и даже разрешал им готовить на своей кухне.

По братским кельям поселились рядовые, с некоторыми стояли лошади. Французский капитан заставлял монахов разыскивать продовольствие и работать на французов: таскать тяжести, ходить в город за продуктами, носить воду и чистить навоз. В воспоминаниях монашествующих сохранилось множество бытовых подробностей взаимоотношений неприятелей с насельниками. Монахи оказывали некоторое сопротивление французам, при возможности вредили им. Так, монах Нифонт отнял у французского повара кастрюлю и выкинул. А иеромонах Ириней рассказывал, как он рубил неприятелям капусту и подливал туда навоз.

Братию шокировало производимое неприятелями святотатство. Они переплавляли оклады и серебряные прозументы с риз в слитки, промывали серебро у колодца, особым кнутом снимали украшения с икон, стреляли в главу Голицынской церкви. Иеромонах Ириней (письмоводитель) и иеродиакон Осия подробно рассказали, как французский начальник велел сорвать с монахов камилавки, а также о «богомерзком студодеянии» в Сергиевском приделе Малого собора. Монахи не желали прерывать литургическую жизнь монастыря во время нашествия, очистили одну церковь и пытались служить часы, но там разместились на жительство французы.

Отношение неприятелей к иеродиакону Осии, больному лихорадкой, было доброжелательным. Он рассказал, как 11 монашествующих и князь Волконский прятались от неприятелей в арке в настоятельском саду напротив пруда. Иеромонах Иероним, иеродиакон Ефрем и монах Нифонт были очевидцами посещения Донского монастыря Наполеоном, что они описали с разной степенью подробности. Эти факты нашел нужным включить в общее показание, поданное императору, и наместник.

Монахи покинули монастырь только после того, как переводчики сказали, что молодых насельников возьмут в Великую армию. С 22 по 27 сентября из монастыря ушли все монашествующие, кроме престарелых ризничего иеромонаха Илариона и свечника монаха Вениамина. Последние дождались ухода французов и возвращения братии. Обстоятельства ухода насельников из обители сохранили в памяти иеродиаконы Осия, Андрей и Ефрем. Узнав об оставлении французами Москвы, монахи поспешили в свою разоренную обитель. В основном все вернулись в течение недели, очень немногие — через месяц. Наместник иеромонах Вассиан вернулся раньше всех, когда французы еще не вышли из города. Он был пойман неприятелями, которые решили, что это казак, и снова его били. Иеромонах Иларион и монах Вениамин, несмотря на свой преклонный возраст, прибежали и спасли его, уверив французов, что это их брат. Он был одним из первых, кто принял на себя труд очищения храмов и территории, возобновления богослужений.

После возвращения настоятеля с имуществом в монастырь, настоятель рапортовал Преосвященному Августину, что именно из церковного имущества было вывезено в Вологду, а что подверглось расхищению. Серебряные, серебряные позолоченные, частично и медные посеребренные венцы с икон, иконостасов, а также оклады, ризы, все драгоценные украшения на них были полностью сняты. Сами же иконостасы сохранились, лишь частично подвергшись повреждению. Французы украли и драгоценную ризу с храмового Донского образа Божией Матери.

Преосвященный Августин запросил у настоятеля сведений, сколько денег требуется на исправление повреждений, ремонт, плату мастеровым. Архимандрит Иоанн рапортовал: «В сем монастыре во время нашествия неприятельского и после, никакие здания созжены и раззорены не были» (Московский пожар обошел стороной Донской монастырь), многие кельи уже починили, и в них живут монахи «и прочие повреждения по времени починкою исправлены быть имеют монастырскими деньгами наличными. и как ни в стенах, ни кровлях никаких повреждений не встретилось, то и смету вовсе описанным повреждениям, яко мало значущим, чинить почел я за безнужное»^[24]. К сожалению, из рапорта архимандрита Иоанна в московскую Синодальную контору также следовало, что «монастырский архив разбит, и дела разбросаны, а потому из них многих дел и документов и не отыскивается»^[25].

Отказавшись от денежной помощи Святейшего Синода, монастырь восстанавливал все имеющиеся повреждения самостоятельно, при помощи частных вкладчиков и донских казаков. Возобновление храмов (кроме церкви во имя святых Захарии и Елизаветы) завершилось лишь к 1815 г. Храм же во имя святых Захарии и Елизаветы оставался не восстановлен до Октябрьской революции 1917 г.

---

© Артюшенко М. В. 2015

[1] Довольно подробный указатель опубликованных источников об Отечественной войне 1812 г.: Библиографический указатель книг и статей, относящихся до описания Отечественной войны с 1812 по 1815 год. // Ф. Отечественная война в письмах современников (1812−1815 гг.) СПб., 1882. С. 577−676.

[2] См., например, журналы: «Русский инвалид», «Исторический, статистический и географический журнал», «Сын Отечества», «Северная почта», «Русский вестник», «Отечественные записки», «Русский архив» и др.

[3] Центральный государственный архив Москвы (далее -ЦГА Москвы), ф. 421, оп. 1, д. 5354.

[4] Там же, д. 5351, л. 40−41.

[5] К сожалению, оно не сохранилось в монастырском архиве.

[6] Евгений (Казанцев; + 27 июля 1871 г.), настоятель Донского монастыря с 28 июля 1817 г.; 14 июля 1818 г. хиротонисан во епископа Курского и Белгородского, в 1818—1822 гг. епископ Курский, в 1822—1825 гг. архиепископ Псковский, в 1825—1831 гг. архиепископ Тобольский; в 1831—1834 гг. архиепископ Рязанский; в 1837—1853 гг. архиепископ Ярославский. 16 декабря 1853 г. уволен на покой в московский Донской монастырь, где вскоре был снова назначен на должность настоятеля.

[7] ЦГА Москвы, ф. 421, оп. 1, д. 5355, л. 37.

[8] О доставленных сведениях, о том, что происходило в монастырях московских по обстоятельствам 1812 г. // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских. 1858. Кн. 4. С. 35−48.

[9] Московские монастыри во время нашествия французов. // Русский архив. 1869. № 9. С. 1387−1388.

[10] Описание, что происходило во время нашествия неприятеля в Донском монастыре 1812 года. // Русский архив. 1891. Кн. 3. № 10. С. 265−269.

[11] Забелин И. Е. Историческое описание московского ставропигиального Донского монастыря. М., 1893.

[12] Доброумов С. Донской монастырь в Москве. М., 1912.

[13] Зырянов П. Н. Русские монастыри и монашество в XIX — начале XX в. М., 2002. С. 59−69.

[14] ЦГА Москвы, ф. 421, оп. 1, д. 5355, л. 36 об.-39.

[15] Тисманский монастырь, один из древнейших мужских монастырей Валахии, сейчас находится на территории Румынии. Основан в горах Горжа в 1370-х гг. св. Никодимом Тисманским (прп. Никодим Румынский). В XV—XVII вв. был центром славянской культуры Олтении (Малой Валахии). Здесь переводили на румынский язык церковные книги с греческого и церковнославянского языков. С 1958 г. эта обитель стала женской.

[16] ЦГА Москвы, ф. 421, оп. 1, д. 5355, л. 36 об.

[17] К сожалению, в деле нет показаний наместника иеромонаха Вассиана. После назначения в 1816 г. настоятеля Донского монастыря архимандрита Симеона (Крылова-Платонова) епископом Тульским и Белевским он уехал в Тулу вместе с ним.

[18] ЦГА Москвы, ф. 421, оп. 1, д. 5325, л. 1.

[19] Там же, д. 5331, л. 1.

[20] Там же, л. 14.

[21] Русская старина. 1889. Т. 4. С. 718.

[22] В отдельных исторических описаниях Донского монастыря, хранящихся в архиве обители, содержится информация о том, что французы штурмовали Донской монастырь в течение 2 суток: «Двое суток горсть храбрых принимала на свою грудь удары врагов, все усилия их одолеть монастырь были тщетны, наконец, на третий день, ворота обители подались от ударов неприятеля, их петли не выдержали, еще длился бой, но число одолело храбрость, порок восторжествовал. Обыватели, монахи, защищавшие свою обитель, прогнанные со стены разбежались, многие запечатлели кровью свою любовь к родине» (Там же, д. 7762, л. 26 об.).

[23] Викторовы кельи — кельи, построенные в начале XIX в. у северных ворот монастыря архимандритом Виктором (Прокоповичем-Антонским; 1749−1825 гг.). Архимандрит Виктор был настоятелем Донского монастыря в 1801—1809 гг., с 11 декабря 1809 г. жил в монастыре на покое.

[24] ЦГА Москвы, ф. 421, оп. 1, д. 5331, л. 36−36 об.

[25] Там же, л. 29.

+ + +

Показания очевидцев о пребывании французов в московском Донском монастыре в 1812 году [1]

Описание. Что происходило во время нашествия неприятельского в Донском монастыре. 1812 год

(Л. 1) Настоятель (2) монастыря (3) бывший (1)[2] архимандрит Иоанн^[3] выехал из монастыря 31 числа августа ввечеру на пяти повозках. С ним были казначей и двое монашествующих. Штатные служители остались при своих семействах. Убираться начали с 27 числа по получении Указа[4]. Убирали одни ризничные вещи, движимые, но которые не на виду, как то: Евангелия, сосуды, ризы и шапки, часть лампад, подсвечники и паникадило серебряные; и все то, что можно было взять из золотых, серебряных и жемчужных вещей. Образа со всем украшением оставлены из опасения, как уверяет отец архимандрит Иоанн, чтобы народ не встревожить. Таким образом[5] приехали в Кремль, и, соединившись с ризницами прочих монастырей, выехали из Москвы в Вологду на рассвете^[6] 1-го числа сентября, под распоряжением члена Синодальной конторы архимандрита Симеона, что ныне епископ Тульский[7].

В дороге ничего не встретилось замечательного. Принимаемы были везде усердно, особливо Преосвященным Ярославским^[8] и Вологодским^[9]. Прибыли в Вологду 4-го окт[ября] благополучно и жили в Прилуцком[10] монастыре[11] по 12 число декабря до получения Указа из Св[ятейшего] Синода отправиться в Москву, куда возвратились 23 декабря.

Отъехав с ризницею, настоятель препоручил монастырь наместнику иеромонаху Вассиану и выдал на содержание братии по 50 р[у]б[лей][12], а прочую сумму взял с собою; оставя наместнику на всякой случай еще до 1500 р[у]б[лей][13], которую наместник спрятал, и оная уцелела. (Л. 1 об.) По отъезде настоятеля при самом[14] входе неприятеля шесть человек выпросили от наместника пашпорты[15] и до вторжения в монастырь удалились в другие губернии, или по монастырям, или к сродникам. Осталось в монастыре осмнадцать человек.

Неприятель взошел в Москву 2-го числа сентября. 3-е число была в монастыре служба. Ворота кругом были заперты. Многие партии приезжали и ломились, требовали хлеба и вина. Хлеб им подавали с ограды и в подворотню; а в монастырь весь тот день не пустили неприятеля. Вломились было несколько человек в окно в сторожке, выломавши решетку, но штатными^[16] вытеснены, и окно кирпичом закладено.

Того ж числа в 8-м[17] часов вечера зажгли неприятели у св[ятых][18] ворот калитку. Видя опасность, все монашествующие и немалое число народа бросились в соборную церковь и заперлись. Остальной народ рассеялись в разные места по монастырю. Взошли в монастырь до 200 французов, все вооруженные, а к рассвету^[19] весь монастырь был полон неприятелями и их повозками^[20]. Ворвавшись, сперва бросились в настоятельские и братские кельи с большими восковыми в руках свечами. Часу[21] в 12-м[22] обратились к церквам. Вход на паперть в соборную церковь был заперт. Выстрелили в окно и влезли на паперть[23]. Слыша, что есть в церкви народ, начали стучать и хотели ломать двери. Видя опасность, наместник выслал боковою дверью пономаря с ключами отпереть переднюю дверь. Народу позволя бежать из боковой двери, монашествующие стали среди Церкви, ожидая решительной суд[ь]бы. Наместник надел епитрахель и взял в руки крест, думая, что все будут лишены жизни.

Отворивши дверь и увидя монахов, французы приостановились на пороге и кричали: «Казаки, казаки!» Услыша и уверившись, что-то были не казаки, а монахи (которых они после называли «капуцины»), вбежали в церковь и рассыпались иные к лампадам, (Л. 2) хватая свечи, другие в олтарь, третьи начали раздевать монахов и требовать золота и серебра. Наместника больно били, ризничему голову проломили, всех грозили обнаженными саблями изрубить, ежели не найдут денег и сокровища. Иеромонаха Иринея, нынешнего^[24] наместника, изранили по рукам и ногам саблями, штыками, впрочем, более никого саблями не рубили, а только били ружьями и палашами. Наконец полунагие монахи разбежались и заклались некоторые в башне. Старичок Вениамин пробыл в церкве до тех пор, как стали вынимать образа и сдирать ризы и рвать лампады. Тогда и он скрылся.

На другой день уже найдено все разломанным[25]: и церкви, и ризница, и кельи. В церквах многие образа раскиданы, иные расколоты. Из ризницы, кои не увезены, ризы парчевые таскали и выжигали середи монастыря. Одежды с престолов сорваны. Ризница обращена в кофейню. Кельи были полны народом. С неделю не видно было никакой команды. Заклавшиеся в башни были найдены, и наместник опять бит был жестоко. И строго запрещено укрываться.

С сего времени монахи употребляемы были в разные работы: носить воду, топить печи, копать картофель, носить разные запасы из города под их караулом[26]. Положение было самое трудное. В раздранных рубищах, изнуренные[27] голодом, мучены был[и] беспрестанною работою. Замечательно то, что ни за кем не гонялись. Кто вырывался[28] из их рук и скрывался — и после не мстили за побег.

Спустя с неделю по вторжении в монастырь поставлена часть полка 2-й[29] гвардии и расставлены^[30] у ворот караулы. В настоятельских покоях остановился генерал. Никто не знает его имени, а только то верно знают и видели, что он взят в плен под Малоярославцем^[31] и привезен в Калужскую заставу мимо монастыря. В малых настоятельских покоях, что у ворот, стоял капитан из греков. Он был очень милостив к монахам[32], и они все варили для себя на его кухне. (Л. 2 об.) С сего времени хоть и употребляемы[33] были в работах, но жили в совершенной безопасности. Неприятели жили во всех церквах, а в теплой церкви стояли лошади, в олтаре коровы, к престолу привязаные[34], на престоле обедали.

Генерал вскоре по вступлении потребовал к себе всех монахов. Они явились в камилавках. Увидя, вес[ь]ма рассердился, сказавши: «Как вы смели явиться в шапках?» Не слушая оправдания, что они и в церкве так служат, приказал солдатам камилавки сорвать. Потом требовал хлеба, вина, пива и прочее. Как они не могли ничего отыскать, то строго пригрозил; впрочем[35], отпуская, приказал жить в монастыре и служить в церквах. Монахи одну церковь очистили и хотели служить хоть часы. Но вскоре пришли солдаты и расположились в церкве жить.

Около 20-го[36] числа был в монастыре Наполеон. Гвардия построилась за воротами, генералитет остановился у решетки, которая между воротами и собором[37]: сам на белой лошади подъехал[38] к крыльцу собора, посмотрел несколько минут на собор, потом на правую и на левую сторону, и поехал назад. Более в монастыре не бывал.

Наконец братия не могли долее жить в монастыре. Переводчики, довольно познакомившись, говорили, что скоро они пойдут[39] из Москвы, и вес[ь]ма вероятно, что монахов воз[ь]мут в армию и обратят в салдаты, особливо которые посильнее и помоложе. Это их вес[ь]ма устрашило, особенно потому, что рус[с]ких заставят воевать против России. Но куда обратиться, не знали, ибо неприятели уверяли, что все города забраны, и Петербург. Между тем 22-го[40] числа приехал один служитель из Троицкой[41] Сергиевой лавры[42] и уведомил, что лавра не взята, что неприятели по Троицкой дороге только на семь верст от Москвы, что в Малых Мытищах стоят казаки. Получа сие известие, они решились бежать. Как при воротах монастырских стоял караул, то и нельзя было открыто уйти. Итак, вылезли из башни в окно, пробитое неприятелями. Выходили не все вдруг, а человек по пяти (Л. 3) от 22-го[43] по 27-е[44] число сентября. Остались только двое престарелые, ризничий Иларион и свечник Вениамин, которые и жили до самого конца в монастыре в кухне у французов.

Бежавшие шли через город и вышли через вал; иные подле Преображенской, иные подле Троицкой заставы. Пробираясь сквозь лес, выходили на большую Троицкую дорогу против Малых Мытищ и далее. Тут случилось видеть оным отличного проворства казаков. Сии спросили, не видали ли[45] французов. Те отвечали, что проехали трое для фуражу у деревни Райково^[46], верстах в трех от Мытищ. Ту ж минуту казаки на лошадей, птицами полетели, и пока монахи тут отдыхали, казаки привели французов. Проживали монахи до возвращения иные в Троицкой лавре, иные на Пешноше^[47], другие в других местах.

Оставшиеся старцы только то сказывают, что при них гвардейской полк вышел и постановились другие, которых дисциплина была гораздо слабее, и потому более вольности. Не говоря о других местах, в самых царских вратах Сергиевской церкви совершено — богомерзкое студодеяние. Описывают и голод неприятелей. Они отнимали у монахов печеный картофель и хлеб со стола. У капитанских покоев навалены были кучи галок и воробьев, которых варили и жарили. К чести греков сказывают, что не только капитан, но и солдаты из греков поступали с ними ласково и даже утешали. Один грек потребовал замка. Старец ему принес. Он поцеловал у него руку и три раза призывал к себе и подчивал рыбою, винными ягодами, вином и полтивом^[48]. Один только раз капитан показал страх ризничему, но тотчас и загладил. Призвавши его, поставил на колени между обнаженными шпагами и требовал, чтобы сказал, где ваш большой господин, разумея архимандрита. Когда старец под клятвою уверял, что не знает, то приказал солдатам вложить шпаги, старику встать, и, успокоя его словами, поднес рюмку вина.

(Л. 3 об.) Перед самым выходом неприятеля возвратился наместник. Неприятели, зная остававшихся старцев и видя незнакомого, почли его за казака и больно били. Узнавши, старцы прибежали и защитили, уверивши, что это их брат. Таким образом, трое дождались выход. Вот все, что можно было отобрать от бывшего тогда настоятеля, монахов и штатных служителей. Здания^[49] монастырские — ни одно не сожжено. Когда вышли неприятели из Москвы, некоторые из них, уклоняясь от армии, замедлили по домам штатных служителей. Казаки тот же день всех их перехватали и увели за заставу.

Собирались монашествующие в монастырь не в одно время. Иные спустя день-два, иные — неделю, очень немногие через месяц. По приезде настоятеля церкви освящаемы были одна за другою, как могли приготовить утварь и поставить иконы. Теплая освящена 1813-го[50] года генваря 4-го[51], придел Феодора Стратилата — февраль 18-го[52], придел Сергия Чудотворца — марта 2-го[53], собор — августа 10-го[54], церковь Михаила Архангела — сентября 11, церковь Сретения Господня — 1815 мая 20, церковь Тихвинския — того же года июня 24-го[55], а церковь Захария и Елисаветы в колокольне и церковь между монументами, построенная графом Зубовым, еще не освящены^[56]. В соборной церкви местные образа ограблены врагами, украшены вновь серебряными ризами, вкладом донских казаков, которые пожертвовали девять пуд серебра и десять тысяч деньгами при письме Его Сиятельства, графа Матфея Ивановича Платова. Риз для священнослужения устроено до сорока из парчевых покровов, полагающихся в Донском монастыре.

«С поданным Его Высокопреосвященству[57] верно. Д[онской] архимандрит Евгений». Подано подлинное 19 ноября 1817 года

(Л. 4) Резолюция настоятеля на рапорте наместника : 1817 Дек[абря] 3. Все показания хранить при предписании Его Высокопреосвященства, а с белого показания, из сих составленного, и Его Высокопреосвященству представленного, списавши копию, при сем хранить. Донский арх[имандрит] Евгений.

№ 97[58] Его Высокопреподобию ставропигиальнаго Донского монастыря г[осподи]ну[59] отцу священноархимандриту и кавалеру Евгению репорт оного же монастыря наместника иеромонаха Иринея показаний братии: ризничего иеромонаха Илариона, письмоводителя иеромонаха Иринея, иеромонаха Иринея, иеромонаха Порфирия, иеромонаха Анатолия, иеромонаха Филарета, иеродиакона Ипатия, иеродиакона Мартиниана, иеродиакона Иювеналия. Монахов: Иеронима ныне.^[60] иказначей Феофилакта, Вениамина, Германа, ⁶¹ныне иеродиакон[61]Нифонта. (Л. 4 об.) Послушников: Дениса Егорова, ⁶²ныне иеродиакон Осия[62], Алексея Алексеева, ⁶³ныне иеродиакон Андрей[63], Ефима Никитина, ⁶⁴ныне иеродиакон Евгений[64], Степана Николаева, ^[65]ныне монах Сергий[65], Михаила Михайлова, ^[66]ныне монах Мефодий[66]. А которые не подали от себя показания, тех в числе братства онаго монастыря не было: ризничего иеромонаха Владимира, священника Никиты, иеродиакона Никодима, послушника Василия Васильева, послушника Дмитрия, послушника Михаила Федорова. О чем Вашему Высокопреподобию сим покорнейше репортую.

Наместник иеромонах Ириней. 1817-го[67] года декабря 1-го[68] дня.

Воспоминания иеромонаха Иринея [69]

(Л. 5) Подано 17 ноября 1817.

Наместник иеромонах Ириней. 1812-го[70] года августа месяца 29 и 30-го[71] чис[е]л был при уборке церковных и ризничных вещей для вывозки в Вологду от неприятеля, как то: напрестольных серебряных и позлащенных Евангелий, сосудов, напрестольных крестов, настоятельских жемчужных шапок, панагий, серебряных больших и малых лампад и других многих относящихся до церкви серебряных и позлащенных вещей.

Во время нашествия неприятельскаго в Москву сентября месяца 2-го[72] дня находился я в то время в монастыре. Неприятель взошел в монастырь с 3-го[73] на 4-е[74] в ночи. В ту ночь скрылся я от неприятеля в соборной церкви. Неприятель, вошедши в монастырь, разбил все церкви, святыя образа, на которых имелись оклады, обдирал, во святом олтаре с престола и жертвенника одежды и прочее сдирал, настоятельские и братские келии разбил; что имелось в оных, все разграбил. Нашедши нас в соборной церкви, где было монашествующих и мирских довольное число, неприятель всех нас поставил на колени и все одеяние с меня снял и (Л. 5 об.) разул, и требовал от нас денег и прочего. После того выгнал из церкви.

Схватили меня на монастыре опять неприятели, которые спрашивали меня: «Покажи нам, где у вас монастырское богатство. Мне тогда отвечать было более нечего[75], что у нас монастырского богатства нет, и не было. На что они, разсердясь на меня, начали меня бить саблями и били долгое время, и руки мне изрубили, и всего штыками искололи, что весь сделался окровавлен. Бросили меня на кладбище едва жива. Чрез несколько дней въезжал неприятельский начальник в настоятельские кельи квартировать, при котором и конные солдаты немалое число. В то время начальник призывал меня и прочих монашествующих, спрашивал нас, где ваш начальник, куда уехал и что с собою увез. Требовал от нас вин, посылал на мельницу за мукою, что у вас есть своя мельница, привезите ко мне муки, требовал портных, сапожников. Каждый день утром и вечером ходил я воду из колодезя таскать для лошадей и конюшни чистил. Для своего пропитания наносили картофель, которой при нас же весь неприятели из погреба вытаскали, муки в житнице оста (Л. 6) вили неприятели слеглой, которую ломами отделяли и из нее пекли хлебы и прятали на ограду от неприятеля, где и с ограды уносили неприятели. Далее для прожития в монастыре никаких средств не нашел. 22-го[76] сентября месяца ночью украдкой ушел из монастыря в самом последнем и худейшем одеянии во Владимирскую епархию к отцу своему, где и проживал до 4 числа декабря месяца, а 12 числа декабря возвратился в монастырь.

Воспоминания казначея Иеронима

(Л. 7)[77] Показано 17 ноября 1817[78].

Донскаго монастыря монаха Иеронима показание. Выбыл из монастыря настоятель отец архимандрит 31-го[79] августа, взял с собою частию разных церковных вещей, после его захвачен я был в монастыре неприятелем. По вступлении в Москву неприятеля хотели избавиться разграбления и обид. По просьбе^[80] братии и разного мирскаго народа 3-го[81] числа выходил я за монастырь с наместником и церковным сторожем. По слухам, якобы стоит какой-то французской чиновник в доме графини Орловой и дает билеты для защищения, но до него не дошли, были ограблены и со страху возвратились в монастырь. По крепкому запору ворот выломали они[82] в сторожке^[83] решетку из окна, но там их не пустили, а окно заклали камнем и бревнами завалили. Но как, приходя к воротам, разные партии и ломились, и просили по своему: «Отчини ворота, мы вас не тронем». На сие мы были не согласны. Некоторые просили хлеба, овса, сена, с ограды бросали им. И зажгли они деревянную калитку, по згорении и взошли[84] в монастырь. Тогда заперлись мы от них в соб[о]ре с вечера и были там до утра ⁸⁵4-го числа[85]. В оное время они, обходя^[86] все церкви и кельи, и все ограбили. После уже пришли и в собор, начали двери ломать. Видя, что нам не избавит[ь]ся, отперли и пустили их, но они, опасаясь, говорили: «Здесь казаки». И намес[т]ник отвечал: «Казаков нет, здесь монахи».

И взошли, начали нас грабить: с меня и сапоги сняли, требовали денег, и я отвечал: «Настоятель увез^[87] с собою все деньги». «Куда он поехал?» Я отвечал: «В Казань». ⁸⁸«И Казань нами взята"[88]. Тогда они устремились на похищение вещей церковных[89]. С ругательством (Л. 7 об.) и всяким неистовством с престола сосуды и антим[и]нс сбросили[90] и ризы кидали по алтарю. Потом в ризницу пошли, а из ризницы в погреб, спрашивали вин и нашли нескол[ь]ко бутылок. Отбивши горла, давали нам пить, а сами после. Потом начали требовать коней. Повели на конюшню, где была одна только лошадь, ⁹¹которую и поймали[91], а на протчие уведены. Овес, сено и мука в тот же день была с монастыря увезено. Пива требовали и денег. Тогда со мной был священник. Испугавши, повел в келью к себе. Там не нашли[92] ничего и зачали его бить толстою восковою свечею, прошибли затылок до крови и мя два раза ударили ружьем, с ног сшибли^[93] и прочь пошли.

Тогда мы спрятались под ограду, и заклали нас кирпичами штатные служители, но потом нашли нас два поляка и обыскали, и стращали намес[т]ника, и с нами крыющагося князя Волхонскаго по три раза ударили по спине саблею. И после напоили их вином, ⁹⁵с нами был бочонок[94] в полведра[95], и сказали: «Не прячьтесь и ходите по костелу»^[96]. Тогда мы с места на место убегали от них.

И через несколько дней стала у нас вторая французская конная гвардия, человек до семидесяти: в настоятельских кельях генерал, по братским^[97] — рядовые. С некоторыми[98] стояли лошади. Тут же и нас заставляли воду носить и навоз^[99] чистить. Посылаемы были генералом с французами в Москву за винами и за протчим харчем. По многому терпении искали способ вытить из Москвы. И от них слышно было, что в тот же день взят был и Питер[100], и все города. 22-го[101] дня пришел служитель (Л. 8) из Сергиевой лавры, сказал: «Французы стоят за 12-ть[102] верст от Москвы, и вам можно вытить ночью». По сем извещении 23-го[103] числа ночью[104] вышел я из монастыря и прошел благополучно к преподобному Сергию и оттуда в пустынь [к] Николе на Песношу, где и проживал до выходу неприятеля.

4-го[105] октября пришел в Донской монастырь, в коем был намес[т]ник, ризничий^[106] и монах, и некоторые служители. После их вытащили из^[107] погреба упавшую лошадь, на коей и вывезли из монастыря двенадцать лошадей мертвых да корову. В теплой церкви на престоле одежды и срачицы не было, и сено лежало, а вокруг престолов был кал лошадиной и коровей и навоз, также и по всей церкве, которой нами был очищен. Иконы, частию расколоны и обгорелые, валялись по монастырю; некоторые были истыканы по примечанию шонпилом, даже и глаза у Божией Матери запрестольной и Николая Чудотворца, а в соборном олтаре был и человечей кал.

Видел я въехавших в монастырь к нам в монастырь немалое количество чиновников, по примеру человек 20-ть, к паперте соборной, смотря на собор, т[а]кже и на весь монастырь. При них бывша турка, ходил в покои настоятельские к генералу, и с ними конница не вся в монастырь въехала, и стояли за монастырем. После спрашивал я гвардейца, которой был из греков: «Какие чиновники были?» Он сказал: «Сам Наполеон^[108] для того приезжал, хотел бол[ь]ше поставить конницы, воды мало для водопою». Во время грабежа захвачен был из монастыря священник с ношею в дачу господ Стрекаловых. И видел из (Л. 8 об.) риз и прозументов жгли они выжегу и плавили серебро и[з] церковных вещей и шапку архимандричью ободраную. Один поляк дал нам дискос и сказал: «Возьмите ево, хотя я и взял по разделу с товарищами в грабеже, но родители, отпуская в службу, не приказали ничего брать из освященного». Бывши в келье нас человек 10-ть, пришол к нам арапа, сыскал спрятаной хлеб. Мы у него просили: «Нам ес[т]ь нечего». А он отрезал нам горбушку и болшу половину себе взял. И я смелос[т]ь возымел на них, у него отня[л] и хлеб, и сам ушел от него. И караульной ево прогнал с монастыря и сказал, что бродяга ходит для грабежа".

Воспоминания иеромонаха Иринея [109]

Показано 17 ноября 1817.

1812 года сентября 2-го дня взошел неприятель в Москву, а в монастырь взошел под 4-е[110] число в ночь, зажег вороты и разбивал церкви и кельи братския, грабил со всех платье и обувь и тиранил разно. И поставил меня на колени, привел в келью и держал на шее обнаженную саблю, противу груди штык и допрашивал имение и грозил срубить голову, а вместо меня казенную печать перерубил и после вступил разбити монастырь. Полковник с конницей в монастыре стоял, и стояли по братским кельям, и умножилось более тиранство и мучительство, работы и грабежу, и мы проживали в башне, питались более картофелем, и тот отняли.

Стали из монастыря вывозить, а нам пришло есть нечего и ходить не в чем, носил я серой кафтан^[111], обувался в лапти. Караул их стоял у обеих ворот, и ожидали ежеминутно смерти. Проживал я с ними по 27-е сентября и не мог переносить их тиранства. Вышел из монастыря с прочими (сквозь башню монастырскую ночью и дорогой проходил их караулы с трудностию, и были в отчаянии) в Троицкую-Сергиеву лавру и проживал там, а в монастырь возвратился оттуда октября 20 дня того же года.

Иеромонах Ириней [112]. (Л. 9 об.) Приезжали к воротам^[113], просились: «Пустить нас молится». Но мы их не пустили, давали им хлеба. Разломали в сторожке в окошке решетку, вскочили двое, и мы их вытолкали и окошко каменьями заклали, ворота бревнами приперли, более суток не впускали. Стоял в монастыре полковник и заставлял нас в церквях^[114] убирать и служить, и сам^[115] с капитаном^[116] ходил, и мы убрали и вымели в церкве, остаточные ризы вынесли в ризницу и заперли, но, впрочем^[117], хотели служить часы, а они, выпустя нас из церкви, престол^[118] разломали и ризницу разбили и стали грабить. Мы жаловались полковнику, а он нам^[119] на то сказал^[120]: «Где им взять». А в холодном^[121] соборе около престола было нагажено человеческим^[122] калом^[123], а Божию Матерь Донскую по разграблении подняли на полу у амвона, а прочие иконы некоторые были распилены и по церкви разбросаны. Один привел из них солдат женщину в теплую церковь в приделу к Сергию и положил ея в царские врата головой и осквернил^[124]!

Призвал нас полковник к себе в покои, но мы пришли к нему в камилавках, а он вдруг оглянулся на^[125] нас и приказал своим^[126] слугам^[127] со всех нас снять. «Почему, — он говорит, — могут идти^[128] к начальнику в шапках^[129]ни на что не взираючи?» «Свет стал, — говорит, — чтобы было пиво, вино, мастеровых людей также^[130] двоих^[131] и имение всио готово к утру». Но мы не исполнили его^[132] приказу. Ходили солдаты в теплых женских^[133] солопах и епанчах.

Послали нас двоих в город с их провожатым искать перловых круп и сорочинского пшена[134]. Пришли мы в^[135]город, стоит^[136] их солдат на часах против Суховского ряду[137]. Ухватил меня за ворот и ударил меня прикладом^[138]. Он мне говорит: «Ты идешь воровать». И провожатый за нами солдат закричал^[139] на него и взял нас с собою, и мы ничего не нашли и не принесли. Привозили они к нам^[140] в монастырь с винного двора вино и между собою делили. А бойня у них была в монастыре: кололи коров и овец, а я рыл картофель и рубил^[141] на них капусту и клал им навоза. Потом^[142] отняли у меня лопату железную, но я упорствовал^[143] с ними, но они меня палкой раз ударили и отняли у меня. Носил я воду на кухню, но также нередко и по кельям на них печки топил. А в монастырь^[144] для себя заготавливали с монастырского огорода картофель и пекли на золе^[145], а они не стали давать нам^[146] и говорили с нами их переводчики почисту: «Неудивительно, чтоб из молодых монашествующих, ежели пойдут^[147]вон из Москвы, взять и с собою». Но мы, убоявшись, вон из монастыря ушли".

Воспоминания иеромонаха Анатолия

(Л. 11)[148] Подано 17 нояб[ря] 1817.

Иеромонах Анатолий отлучался пред самым^[149] нашествием неприятеля в 1-е^[150] число сентября, напутствован был от настоятеля 30 ру[блями]^[151]. Имущество, принадлежащее нашему званию, яко то книги, образа, платье и прочее безъизъятия^[152] оставалось в монастыре. Прожитие имел в Толгском^[153] монастыре^[154] близ города Ярославля. А по выходе неприятеля в 20-м^[155] числе паки возвратился в свое место, к 25-му^[156] числу октябрю месяца, того ж 1812-го^[157] года. «Оставшагося же имения по возвращении моем ничего не отъ^[158]искалось, исключая^[159] самых ничтожных вещей».

Воспоминания иеромонаха Филарета

(Л. 12)[160] Подано 17 ноября 1817.

В нашествие неприятеля находился я в Богоявленском монастыре белым священником. Вышел из Москвы сентября на второе число в ночи и проживал Владимирской епархии в городе Муром. Обратно прибыл в Москву в 1814 году в окт[яб]ре в 3 число и определен в Донской монастырь, в котором пострижен 1816 года февраля 5 дня. Иеромонах Филарет

Воспоминания монаха Вениамина [161]

(Л. 13)[162] Подано 17 ноября 1817. Показание общественное от иеромонаха Илариона и монаха Вениамина.

«Прошедшего 1812-го^[163] сентября на 4-е^[164] число взошли неприятели в монастырь! В 1-х^[165] отбивали ворота, не отбили, потом^[166] зажгли калитку и взошли в монастырь. Выстрелили из ружья в окошко и влезли в него на паперть. Стали ломать двери у соборной церкви, но им сказали: «Не ломайте: мы принесем ключи». Наместник принес ключи и дал пономарю отпереть. А в церкве был мирской народ и монашествующие заперты: ризничий стоял посреди церкви на коленях, а они бросились прежде к святым^[167] иконам^[168], и обрали свечи от икон, и засветили в руках, и пошли в алтарь смотреть, а смотревши в олтаре, и вышел один^[169] и взял ризничего за бороду и просил^[170]: «Дай рубль». А я ему сказал^[171]: «У меня нет». То он меня прикладом^[172] оруженным^[173] ударил в голову и прошиб до крови. И лежал без чувства на полу. (Л. 13 об.) Потом^[174] сняли с меня сапоги и рубаху, но я вдруг очувствовался и пошел на паперть к дверям. А у дверей их французской приставлен был караул, один меня и тут пикой по ноге ударил, а другой по руке. И снесли меня с паперти, и положили между каменьев, на голову наклали мне калу лошадиного.

Разломали ящик свечной и выбрали деньги серебряные, а медь раскидали по церкви. Потом с икон начали снимать ризы серебряные и лампады местные. А из собора вышавши, начали ломать ризницу и кельи брат[ские]. А мы жили во все время безвыходно с французами и претерпевали немалой голод. А по выходе выгнали нас из монастыря и называли козаками. В ризнице была у них кофейная. Заставляли нас воду из колодца таскать и навоз очищать. Еще в теплой церкви на престолах ели, а по сторонам^[175] привязаны были коровы.

Воспоминания иеромонаха Порфирия

(Л. 14) Показано 17 ноября 1817. Иеромонах Порфирий.

1812-го^[176] года сентября 2-го^[177] в день вступления в Москву неприятеля с данным от^[178] монастыря билетом ушел^[179] пешком в одном полукафтанье в город Владимир, где и проживал у родственника своего, живущего в архиерейском доме, архимандрита Иосифа, до ноября 1-го^[180] дня, а 6-го^[181] возвратились в монастырь.

Воспоминания иеродиакона Андрея

(Л. 15)[182] Подано 17 ноября 1817. Иеродиакона Андрея.

1812 года сентября 2-го^[183] дня взошел неприятель в Москву, а в монастырь взошел под 4-е^[184] число в ночи, зажег вороты и разбивал церкви и кельи братские^[185], грабил со всех платье и обувь и тиранил разно. И поставил меня на колени, и упирал саблей в грудь, а другой еще, француз же, ухватил жестоко за горло, третий, подбежав сзади, с саблей же. А после сего смертельного^[186] страху сняли с меня все платье донага. Я же опять спустя несколько^[187]часов, убежав из церкви вместе с другими в башню.

А после вступил в монастырь полковник с конницей стоять, и стояли по братским^[188] кельям, и умножилось более тиранство и мучительства работы и грабежу, а мы проживали в башне. Питались более картофелем, и тот отняли, стали из монастыря вывозить, а нам пришло есть нечего и ходить не в чем. Носил я самой худейший полушубочек, а рубашки никакой на себе не имел, обувался в лапти. Караул их стоял у обоих ворот, и ожидали ежеминутно смерти. Проживал я с ними в монастыре по 22-е^[189] сентября и не мог перенести их тиранства. Вышел из монастыря с прочими сквозь башню монастырскую ночью (и дорогой проходили их караулы с трудностию, и были в отчаянии) в Троицкую Сергиеву лавру и проживал у родственников. А в монастырь возвратился декабря в первых числах. Иеродиакон Андрей.

В продолжении вышеупомянутого объяснения было в виду моем то.^[190], как самой первой раз взошло неприятельской силы человек до семидесять. Прежде всего подошли ко образу чудотворному Божия Матери и, собравшись все грудо…^[191], первую начали тол[ь]ко больше смотреть, а один из них, который напереди, был с фонарем, тот осмотрел все оные подвесочки и назад^[192] стал^[193], не тронул ничего со образа. А на другой день видел выставленным из места, и риза с нее ободрана. В олтаре же видел я по левую сторону кал человеческий. Ризы и стихари, в общем все [раз]метано по всему полу. В протчем объяснить.^[194] (Л. 15 об.) Еще надобно и то не умолчать.

Когда и на какие работы посылаем был, и неоднократно ими же останавливаем был на дороге. Нес я в мешке картофель из-за Стрекаловой рощи. На тот раз французов шесть человек верховых наскакали ¹⁹⁵на меня^[195], а один из них начал саблей прободать, что такое есть у меня в мешке. Я скоро не мог догадаться, как им шестерым всем мне одному услужить; но зараз они же меня огрудили и уперли каждый своим штыком в мешок мой и приуготовили сумы свои. А я-то догадался, скорее начал о[т]давать, и роздал весь. Потом закричали на меня: «Алио!» по-французски, а по-нашему — «ступай». В той же неделе был надобен для нас картофель, но как скоро я с другими пошел^[196] до того места, где картофель есть, ту же минуту набежали на нас или французы, или поляки и заставили всех нас рубить капусту, то есть кочнями и нарубили, потом поклали по кулям. Как мне два повесили, так же и другим по два, но однако дорогою очень ослабели и стали спрашивать, далече ли нам нести, они нам по-своему и начали отвечать и указывать на церкву, а сами говорят: «Бом, бом» — туды, дескать, нести вам надобно, и так кое-как донесли до той церкви, а под конец сего происшествия^[197] нашего.

Как вступил в викторовские кельи греческий капитан. Созвавши нас, уверил, что не будем обижены при моей бытности с нами, а чуть кто вас тронет, ту же минуту доложить мне. Я защитить вам готов.^[198] всегда. (Л. 16) А под конец третьей недели по один вечер вдруг призывает к себе французский майор и начал требовать от^[199] нас троих портных да троих молодых, причем и троих сапожников, и камилавки приказал скинуть. И придират[ь]ся еще к тому, якобы у нас внутри города есть кладовая с разными винами и через переводчика своего^[200] говорить начал самые страшные приказания: «Если вы^[201] не успеете в скором времени представить для меня девятерых человек, то до смерти хотя не засеку, а здоровья всех лишу». Приходя же от^[202] майора монахи наши и стали объясняться нам о строгом приказании.

А к нам пришел^[203] из Троицкой лавры наш же Иван Васильев штатной, которой и уверил нас, как лучше^[204], быть нел[ь]зя. Проходя же мы караулы французские, во втором часу ночью ушли с монастыря человек не менее тринадцати и Москвою останавливаемы были три раза, а денег с нами было тол[ь]ко по рублю меди, а из^[205] платья один полушубочек, да с исподи еще женская длинная рубаха. Ден[ь]ги же у меня не отнимали^[206], а тол[ь]ко посмотрели за сумочку, а у других отнимали^[207] и то самое последнее рубище. И так вышли в Троицкую заставу и ударились от^[208] радости бежать и бол[ь]ше плутили, нежели дорогой шли, но и тут не миновали видеть страху. Отошли^[209] мы от^[210] Москвы верст двенадцать лесом и вышли тол[ь]ко што на поле. А одни французы же овса воз на телегу наклали, и тут же недалече какое-то село, есть и там французы, и разбивать начали церковь Божию со всех сторон безпощаду.

А мы, минуя того места стороною, и ушли мы в Троицкую лавру и стояли всенощную. Я во.^[211] (Л. 16 об.) А другие пели на клиросе^[212]. А от Троицы пошли все по своим родственникам. Я же, как дошел^[213] до той самой дороги, которая следует в Махрищскую пустыню^[214], там скоро и отделился прочь от^[215] своих сотоварищов, и пошел^[216] в Махру, где и пробыл двои сутки, там же и парился в бане, а после двоих суток пошел^[217] к брату своему в село Петровское, где и проживал по вышеозначенное число декабря.

Воспоминания иеродиакона Осии [218]

(Л. 17) Подано 17 ноября 1817.

Иеродиакон Осия прошлого 1812 года сентября от^[219] 2-го^[220] жил с неприятелями в Донском монастыре и был болен во все время. А 23-го^[221] же сентября ушел больной из Москвы с прочими и, пробравшись чрез неприятельския караулы с великою трудностию, во Владимирскую епархию к сродственникам своим, где и проживал. А 7-го^[222] декабря того же года возвратился в монастырь. И по разграблении претерпевал крайнюю бедность и голод, а в монастыре жил с прочиею братиею в башне. Один привел из них солдат женщину в теплую церковь в придел к Сергию; и положил^[223] в царские врата и осквернил ея. И в холодном^[224] соборе у престола было нагажено человеческим^[225] калом^[226]. По разграблении церквей приставлен был караул французской, как в соборе, так и у святых ворот.

(Л. 17 об.) Жили у нас два начальника: один французской, а другой из греков. Французской начальник призвал нас, монашествующих, к себе. Мы пришли в камилавках в его^[227] покой, где он жил. Он вдруг велел своим слугам с нас снять камилавки: «Почему они идут к начальнику в шапках^[228]«! Но мы ему на то отвечали: «Когда совершается у нас в храме Божием литургия, но мы и в то самое время не снимаем с себя». Он, ни на что не взирая, начал у нас требовать пива, вина, мастеровых людей и девок: «Вы жители, — говорит, — здешние, вы знаете всио». Но мы ему отвечали: «Хотя мы и здешние, у нас ни напитков, ни девок нет». А он нам^[229] сказал: «Ежели же вы мне не приготовите к утру, то я с вами сделаюсь по-своему».

Но мы, убоявшись, в ту же ночь вдруг человек по 10-ть^[230] во 2-м^[231] часу за полночь из монастыря ушли и проходили их караулы, хотя и с^[232] задержкой, однако вышли в поле к кладбищу Лазареву[233], потом в лес и пробирались на дорогу к Троице Сергию. Но их переводчики ходили к нам в башню и говорили нам^[234]неоднократно: «Ежели пойдут из Москвы, то нет никакой удивительности, из молодых, чтоб и с собой не взяли».

А греческой начальник был до нас милостив, и мы жили подле него в башне и говорил он^[235] нам: «Ежели какая будет обида от кого-нибудь вам, то ведите ко мне». А нас называли они капуцинами, а не монахами. А я по своей болезни почасту ходил^[236] к ним в кухню на печь и лежал, то они не делали никакой обиды, а более жалели и говаривали: «Руска, змея люта тебя держит», а по российский, — лихорадка. А в теплой церкви стояли лошади и коровы. Бойня у них была на монастыре. Также говорили они нам: «Что вы костел запустили, почему не служите?» А мы им^[237] также отвечали: «По-нашему так не водится, когда храмы осквернены и разграблены, нам^[238] действовать и жертву приносить Господу Богу невозможно». На что они нам^[239] ответствовали: «Не добре».

(Л. 18 об.) Сперва как французам^[240] взойти в монастырь, начался шум с 8-го^[241] и продолжался до 12-го^[242] часов. Потом^[243] как прожгли боковые ворота и взошли, а народ мирской разбежался кой куда по монастырю. Но нас, часть монашествующих, была заложена в арке, что в саду настоятельском^[244], на сопротив самого пруда челов[ек] до 12-ти^[245] и сидели часу до 2-го^[246] заполудни. Тут приняла меня лихорадка. Наместник на мне лежал^[247] и иеромонах Ириней за бороду держал. Потом^[248] немного спустя сыскали нас двое, должны быть, не рядовые солдаты, и будто похоже на офицеров! Кирпич раскидали^[249] из окошка, а нам^[250] велели лезти^[251] вон из арки. Мы вылезли из арки, и поставили нас рядом^[252], начали бить: прежде — князя Волконского, а по нем^[253] — наместника, а прочих никого не трогали. У кого что было, обрали, и велели нам идти^[254] на монастырь. Мы пришли в братской коридор^[255] к кельям, у всех двери отломаны, но где не посмотрим^[256], только их всио народ. Начали с нас и останную одежду снимать. Но более только и убежище у нас было, то на ограде и башням.

Воспоминания иеродиакона Евгения

(Л. 19) Показано 17 ноября 1817.

По отбытии нашего настоятеля Донского монастыря отца архимандрита из Москвы августа 31-го^[257] числа, по вторжении неприятеля в Москву был я захвачен ими в монастыре, претерпел от неприятеля жестокие истязания мнивших^[258] узнать от меня монастырского имущества. Многократно был бием и подно.^[259] жестоко удручаем. Вышел я в ночь из Москвы от неприятеля в Троицкую лавру сентября 23 числа, потом продолжил путь свой и далее прибыл в город Ярославль. Потом по пребытии в Толгском^[260] монастыре сего же года октября 24-го^[261]числа возвратился я в Москву и совершенно пришел в Донской монастырь сего же 30 октября 30 числа. Иеродиакон Евгений.

Воспоминания иеродиакона Ефрема (Никитина)

(Л. 20)[262] Подано 17 ноября 1817. Послушника Ефрем, что ныне иеродиакон Ефрем.

По отбытии нашего настоятеля Донского монастыря отца архимандрита из Москвы августа 31 числа в зобрании с собой несколько церковных вещей, вступили французы к нам в Москву, наши казаки донские, которые мимо нашего монастыря за валом проезжали, из них некоторые к нам в монастырь заезжали, прикладывались Донской Божией Матери. Мы их спрашивали, далеко ли неприятель от Москвы. Они нам отвечали, что неприятели уже в Москву вступают. Мы от отчаянности спрашиваем их, что ж теперича нам^[263] делать. Они нам отвечают: «Как хотите, спасайтесь, однако заприте вы вороты». И так они уехали в сожалении монастырского имущества и нас. По их выезду еще один казак приехал к нам, довольно был, хмелен, рассказывал, чтой-то, не могу помнить. Мы его понуждали поскорей убираться, чтоб неприятель не застал. Он отвечал: «Нет ли у вас здесь какова пролазу?» Мы отвечали, что нет, кроме ворот. И так он и устремился вон. Лишь только из монастыря выехал, увидели его неприятели. Вдруг кинулись за ним человека три или четыре, в расстоянии от него, может быть, по-видимому, сажень двадцать пять или и с лишком. Вдруг, которые последние казаки проезжали за четверть версты или п[о]более, увидали, что их казак отстреливается^[264] от^[265] неприятеля, кинулись человека два или три на защиту, и так неприятели увидели бегущих казаков, устремились назад, а казаки своим путем поехали. А я смотрел на эту сцену с башни.

И так мы заперли ворота. Покушались неприятели в монастырь, мы не отпирали, просили у нас хлеба и вина — мы им давали в^[266] подворотню, и так они уходили от^[267] ворот. На другую ночь также неприятели бились в вороты. Наконец, пришли другие^[268] неприятели, без ответу, что стали бить в ворота и даже стали стрелять в монастырь в воротнюю щель и так обошли, видно, они же к другим воротам, стали прорубать одну деревянную калитку. Во отчаянности не знали, что делать, где хранится, некуда бежать. Нас в монастыре было народу много разного звания, однако не все вместе ходили. Как нам попало^[269] И так вздумали запереться в соборе, другие по (Л. 20 об.) хоронились. Мы несколько народу разного звания заперев в соборе, ожидали себе смертного конца. Неприятели прорубили вороты и начали стрелять. Нам это^[270] слышно было. Кажется, по вшествиии в монастырь зажгли они вороты, и так пошли по всем церквам и кельям, начали их разбивать. Во 1-х^[271], под собором церковь Сретения^[272]Господня в.^[273] Свирского графа Зубова, не знаю, которая прежде из них разграблена, потом теплая церковь, после церковь Михаила Архангела, сооружена князя Голицына. Еще на воротах церковь Тихвинския Божия Матери, под колокольной Захария и Елизавета. И братские кельи совершенно разграбили. Потом уже перед самым светом пришли к собору, стали биться в железные двери, мы во отчаянии решились лучше^[274] отпереть^[275] двери, думали, всио равна нам смерть.

Итак, боковые, которы[е] ломали они двери, мы им и отперли. Вдруг устремились, хотели на нас стрелять. Мы стали другие боковые двери отперши^[276], выходить. Некоторые вышли. Вдруг увидели неприятели выходящих из собору, кинулись некоторые за нами, ударили меня^[277] прикладом нещадно в плечо, собрали бывших нас в соборе посреде церкве, поставили на колени, кричали нам: «Пардон», в чем мы и отвечали^[278]: «Пардон». Глаза их сверкали яростию, не могу их чему и уподобить. Тут к одному монаху приставать стали, его^[279] допытываться, говорят: «Ты козака». Ударили его прикладом по голове, которым прошибли до крови ему, также и другого отставного^[280] солдата: ударили его по голове, проломили^[281], даже без памяти несколько времени лежал, и ограбили их. Потом с иеродиакона рубаху сняли, также с меня обувь, и нижнее платье сняли, еще стали с меня шейный платок^[282] снимать. К несчастию^[283] моему, затянулся узел, немного не удавили, однако перервали его покуды. Тут взяли одного монаха за бороду, повели его, закрылись, нам не видно было. Сказывает он, что его раздели, уперли в него штыками, били его по голове и по лицу, он кричал: «Помилуйте». Однако с Донской Божией Матери и с прочих икон не сдирали серебряных [оклад]ов. Я думаю, по той причине, что они у нас и так довольно [раз]грабили.

Пошли в монастырь, тут взяли сосуды и прочая (Л. 21) принадлежащая, вышли из церкве к святым воротам, где они наклали нашего церковного имущества, так и уехали. Потом беспрестанно стали грабить. Я кое-как ушел на ограду. После того пошел стук в соборе, а грабили Донскую Божию со всем оставшимся на ней убранством. После вшествия неприятеля в монастырь чрез день или чрез два дни пошел^[284] я посмотреть в собор. Вдруг вижу^[285] — за мной идет французской офицер. Я испугался его, побежал в сторону, он кричит мне: «Постой!» Я остановился. Он взял меня в собор, и так взошли мы с ним в собор. Увидал он святителя Николая. Я сказал: «Знаете ли вы сего святителя?» Он отвечал хорошо по-русски: «О! Это Николаос добре, старичок сердитой». Я спрашиваю его, почему вы так хорошо по-русски говорите. Он от^[286]веча[л], что у нас учют на руски. Я спрашиваю: «Для чего вы христиан грабите святыню?» Он отвеча[л], что не французы грабят, а пруссаки да поляки, ²⁸⁷поглазел так и ушел^[287], с тем пришол затем только, чтобы грабить. Поглазел так и ушел.

И так я в соборе смотрю, вижу, что с икон все ризы серебряные, некоторые с жемчугом и с драгими камнями, содраны, а около двух столбов иконы четвертные и более все в серебряных ризах, некоторые в окладах, увидел ободранных. Не мог я более удержатся. Так с ними поступали, что видно, которые покрепче прибиты были ризы к образу, так их пополам кололи. Я взошел в алтарь, тут вижу ризы и стихари и прочее по всему алтарю разбросаны на пол. За престол — тут вижу нагажено, место нужныя. И так слышу идущих по лестнице неприятелей, саблями гремящих. Кинулся я бежать в боковые двери. Зашел в Зубовскую церковь, там вижу престол, помнится, верх ногами стоит. Кинулся бежать поскорей на башню, чтобы французы не схватили^[288].

Дня два или три питался картофелем. Однажды случилось нам печь хлебы, посадили их в печь, пришли неприятели, даже неиспекших их вынули, унесли с собою. Еще случилось мне итить с колодца, вдруг ухватили меня два француза, стали спрашивать, где ваше золото и сребро. Я отвечаю^[289]: «Вы видите, что ваши всио разграбили». Стали меня мучить: один прикладом ударил, мало того^[290], еще взял, упер штыком в бок, другой саблею на шею наложил на горло мне и пригрозил. И так повели меня к кельям, ввели меня в цензуру. Вдруг попадается им тут монах, стали с него снимать сапоги, и я тут убежал от них на ограду. Бегу к башне, тут вижу неистовство (Л. 21 об.) творящего. Вдруг увидал меня, схватил саблю, устремились за мной, однако я убег от него. Еще по разбитии кельев человека три, не помню, кто^[291] такой, мы пошли в нашу келью. Вдруг застали нас неприятели, стали нас обыскивать. Мы отвечаем, что уже ограблены, так они и убежали.

Потом нас.^[292] дней четыре-пять остановилась у нас неприятели, конница, человек семьдесят, так уже прекратили грабеж для своей выгоды. Стал неприятелей.^[293] начальник в настоятельских покоях, стали парчевые ризы жечь на выжегу себе, у колодца в решете промывали. Еще в соборе над царскими дверями на Спасителе риза и венец серебряные должно быть шестом сбиваемы, которой кнут у царских врат и стоит.^[294]совершенно разграблен монастырь милостиво. Еще на днях по монастырю ..^[295] искали, зарытого нет ли имущества. Однажды в недавнем времени был похоронен покойник, думали, что тут имущество зарыто. Раскопали, однако, и обманулись они.

Случилось мне видеть еще француза, выежающа из монастыря верхом на лошади, одет был в женский салоп, а на голове кучерская шапка. В наших конюшнях несколько раз чистили навоз. Лошади их были одеты ризами. Однажды французы стреляли в главу Голицынской церкви для таво нет лучше подходит. Еще случилось ездить французам на.^[296] по приезде их, одного из них, не помню который, начал сказывать очень. Тут однако разумели несколько по его движениям. Говорит, что ваша казака плутит? Указывает, что немного от него ускользнул, даже плащ его…^[297] приглянул.

Мы проживали в башне и кухне подле святых ворот под покоем, в которых их жил капитан. Питались мы кое-чем. Однажды старый наместник Иосиф сказал: «Ну, ребята, теперича хоть бы попалось и на дрова. Так бы мы стали вс[е] есть от^[298] голоду». После сего на другой день или на третий случилось мне выйти за монастырь и вдруг вижу француза, поймавшего свинью, привязавшего к.^[299] решетнику, а сам зашел на огород неподалеко в избушку зачем-то, не знаю^[300]. Лишь [то]л[ь]ко ушел он за вал, я поскорей подбежал, отвязал^[301] свинью и погнал поскорей в монастырь к воротам. (Л. 22) Однако тут караул стоит, спрашивает, где ты взял свинью, однако тут наместник. Я ему отвечал^[302], что она наша. И так я ее выгнал в монастырь и прише[л] в кухню. Тут за печкой сидели из братии кое-кто^[303] что-то разговаривали. Свинья хрюкает. Я за ней стал, дверь затворил. Вдруг увидели ее из-за печки, смех произвели, закричали: «Что за свинья к нам, идиот?!» Они думали, французы свою выгнали. Я им отвечаю: «Ну, отцы^[304], это Бог нам подал, я у француза угнал, караульного обманул, сказал, что наша, он этому и поверил». Тут они опять начали смеяться, однако сказали: «Слава Богу, что Бог тебе это подал^[305]». И тут были наши: один совершенно хромой, другой безрукой. Загнали свинью в башню, там ее и закололи. Ночью на очаге^[306]опалили и по частям изрубили, на башню под крышу сохранили.

Случилось нам быть в «гостинице» своей на башне, запели мы четверо псалом «На реках вавилонских тамо седохом и плакахом», сами заплакали. Которой француз к нам пришел, даже тронулся, заплакал. И так мы думали, что совершенно нас возьмут в плен, и.^[307] они уверяли нас, что и Петербург вместе с Москвой взят. И так мы предались отчаянности, однако услышали от^[308] нашего штатного служителя, пришедшего от Троицы, что можно вытить из Москвы к Троице. И так ночью мы сентября 23 числа вышли, человек 10ть^[309] с лишком, разного звания. Совершенно ограбленные шли по Москве, караулы обходили. Уже рассвело, в заставу нельзя никак пройтить. Мы решились через вал перейтить подле Лазаревой кладбище и шли Марьиной рощей верст двенадцать. Вышли на просиолочную дорогу, совершенно обголодали, питались прошением подаяния. И так прибыл в лавру.

Тут несколько дней пробыл, однако тут было опасно, пошел^[310] дальше, прибыл в город Ярославль, потом по пребывании моем в Толгском^[311] монастыре сего же года 23 октября возвратился в Москву и совершенно пришел^[312] в Донской монастырь. Сего же месяца 29 числа шел к монастырю, думал, что уже никого нету, однако некоторые из братии уже пришли, а некоторые старички здесь оставались. Сказывают, что после выходу нашего искали нас (Л. 22 об.) в плен гнать. Еще сказывают, что после уже стало французов человек 500 или более. В теплой церкви стояли лошади. В ризнице, в алтаре была их кофейня. У престола привязаны были коровы. В приделе^[313] жили с француженками. На престоле обедали. В…^[314] церкве лошади стояли. В соборе жили. В Голицынской церкви также жили, на престоле обедали. В одно время видел я въезжал Наполеон в монастырь, с.^[315] генералами. Доехал до соборной церкви, посмотрел на оную и на монастырь. Вдруг, обратясь, поехал из монастыря. А гвардия его стояла за монастырем, ехавшей с ним от Данилова монастыря.

Послушник Ефрем Никитин

Воспоминания монаха Феофилакта [316]

(Л. 23) Подано 17 ноября 1817. Монаха Феофилакта показание.

Во время нашествия неприятелями проживал^[317] в Донском^[318] монастыре до 27-го^[319] числа сентября. Потом уходил в Троице-Сергиеву лавру ³²¹с светским^[320] человеком[321] и возвратился в монастырь ноября 15 дня. Неприятели грабили, но бить меня не били.

Воспоминания монаха Нифонта

(Л. 24)[322] Подано 17 ноября 1817. Показание монаха Нифонта.

По нашествии неприятельского настоятель^[323] выехал из монастыря 31 числа августа и взял с собой большое дело из церковных утварей. А неприятель вступил сентября 2-го^[324] числа. И третие число приступили к нам, ломились всячески, но мы в тот день не пустили. Притом начали у нас просить хлеб один, и мы им подавали под вороты. И они этим^[325] не были довольны, еще жесточие начали стучаться, говорят: «Пустите, ибо мы пришли молиться Богу». Но мы, не взирая на то, всио не отпираем, но они перешли к святым воротам, прорубили калитку и зажгли. А потом и взошли 4-е^[326] сентября. И взошедши в монастырь, то мы все, как монашествующие, так и мирские собрались в соборную церковь и заперлись. То они устремились прежде на храмы и начали разбирать, грабить, также и настоятельские с братскими все разбили и разграбили кельи. А потом приступили к соборной большой церкви. Раму в паперти вышибли^[327]. Из паперти влезли, начали ломиться в дверь церковную жестоко, то мы и принуждены были им дверь отпереть и впустить в соборную церковь. А как они взошли, то и кинулись, аки львы лютые, прежде на народ.

Тут некоторые, испугавшись, и начали уходить в боковые двери, и несколько ушло, то они скоро догадались: стали удерживать и затворили двери, и поставили всех на колени, и велели нам кричать «пардон». И мы, хотя с прискорбием, однако повиновались их словам. Тут и начали всех грабить, и приступили к ризничему, стали требовать злата и сребра и он им сказал^[328]: «Нет». (Л. 24 об.) То один из них ударил его ружейным прикладом в голову, и он упал полумертв.

Потом приступили ко мне и взяли трясти за браду, говорят: «Ты казака». А я отвечал: «Я монах». То они и стали меня раздевать и обыскивать, почти нагим, одну рубашку на мне [оставили]. Взяли за руку и подвели к образу Донския Божия Матери, и постановили на колени, то и начали меня мучить: уперли два ружья со штыками в грудь, а третий держал над головою саблю. Отнявши от груди, уперли еще в чрево, то я, видя нечаянную смерть, начал слезно Бога просить^[329], дабы мне помог. И ухватя, как можно крепко сей штык в руках, не допускал. И они беспрестанно спрашивают злата и сребра, а я, держа сей штык и в руках, не допуская до чрева, отвечая: «Нет». Но они, не понимая сего, еще жесточе начали упирать штыками. Сил моих не стало держать, то я провел по шее своим концом: предайте смерти. Тут они отняли, и один ударил прикладом в висок, а другой в щеку, и полилась из щеки ручьем кровь. А третий саблею сзади ударил так сильно. Тут я и упал, но сими терзаниями не были довольны, подняли меня и привели к народу и постановили опять на колени, то я, собравши все силы, тихим о[б]разом взявши шубу и ушел в боковую дверь. Пришел в келью, а келья вся разбита и разграблена. И нашел одну камилавку с клобуком, взявши, и надел ее и пошел на ограду, и вшел на баню, и там пролежал^[330] до девятого часа дни.

(Л. 25) После того слез со ограды и ходил по монастырю. И пришел в соборную церковь посмотреть, что делается. И увидев образ чудотворныя Донския Богоматери, что она уже из места выставлена и риза снята, и стоит на полу. Также и протчими ругаются, ризы одирают с образов и попирают своими ногами, то я от^[331] ужаса не мог на сие более смотреть, заплакавши, пошел вон. Время приходит к ночи, и я пошел на башню, и взглянув на царствующий град Москву, и она вся стоит в пламени. Тут еще более умножился источник слез, то я от^[332] ужаса не мог и смотреть и, помолившись Богу, лег отдохнуть. Кое-как ночь пережил, встаю поутру и наг, и бос, и холоден, и голоден, и думая, как быть самому с собою, однако сошел с башни и набрал кое-каких ивичек и исплел себе лапти, таже и чулки.^[333] потом и обулся.

То неприятели стали.^[334] посылать во всякую работу и разные мучения.^[335] сем, хотя и с огорчением, однако повиновались. А потом наехала конница человек до семидесяти и стояли по братским кельям, то и увидя их начальник растворенную соборную церковь велел запереть, то я, заперевши церковь, иду с клячами и попался мне на дороге неприятель, начал у меня просить ключи. А я стал спрашивать, на что тебе. А он отвечал: «Мы станем церковь стеречь». Я ему отдал^[336]. На другой день посмотрю я, что церковь стоит отперта, то я и взошел в нее и увидел, что они одирают со служебных риз части златые и сребряные. Но как скоро они меня увидели, то бросили всио свое.^[337] один ухватил за бороду, а другой хочет свечей.^[338] (Л. 25 об.) Спрашивали злата и сребра. Но я отвечал, что всио уже ваши разграбили, и так они меня и пустили, то я ушел вон из церквы.

А жительство имели на башне, кое-чем питались. Неподалеку от^[339] нас жил в викторовых кельях начальник, то у его повара пропади кастрюля, то этот^[340] повар и начал искать, и я на ту пору слез с башни, то он и начал меня спрашивать. Я говорю: «Не знаю». А он, не говоря ничего, схватя другую кастрюлю, чуть меня не убил до смерти и то ухватил рукой, вырвал у него кастрюлю и забросил.

Не помню, в которое число был сам Наполеон у нас в монастыре с своими начальниками и с гвардиею и, доехав до паперти соборной церкви, и посмотрев на монастырь, и вскоре назад уехал. И при нем бывши начальник из турок и котор[ы]й заезжал к начальнику в настоятельские кельи, недолгое время бывши, и вскоре за ними поехал.

Но как скоро видя от^[341] них происходящие великие истязания^[342], не мог более терпеть, ушел украдкой^[343] ночью 23 сентября и прошел их караулы чрез вал в Сокольническую рощу[344] и дошел до Сергиевы лавры. Сохранно немного там бывши, возвратился в Песношу и там прожил до отшествия неприятельского из Москвы. 14-го^[345]числа октября возвратился в Москву. То много по улицам мертвых людей, также и скотов видел. Пришел в монастырь свой, также ничего нет, всио разграблено, одни мертвые скоты, и церквы полны навозу. Но только одна лошадь осталась живая в погребу, то мы ее вытащили и на ней мертвых скотов из монастыря вывозили, из церквей навоз вытаскали и вымели, и.^[346] начали служить часы. Монах Нифонт. Р. П.

Воспоминания послушника Михаила Михайлова

(Л. 26) Показано 17 ноября 1817. Показание послушника Михайлы Михайлова.

Настоятель наш отец архимандрит выехал и[з] монастыря с частию церковных вещей августа 31, а я сентября 1-го^[347] числа получил билет от^[348] отца намес[т]ника и вышел в тот же день по Киевскому трахту. Дошедши Курской епархии Коренной пустыни[349], в ней прожил до 1-го^[350] о[к]тября, а от^[351] 1-го^[352] октября находился в Курске во общественном призрении для излечения имевшейся во мне лихорадочной болезни, где и прожил по 9 число ноября. Потом возвратился обратно в Коренную пустынь, проживал по 16 число декабря. Того ж дня получа свидетельство, что я находился в Коренной пустыни от настоятеля игумена Макария, я пришел в свой монастырь 2-го^[353] благополучно 2-го^[354] января 1813-го^[355] года.

Воспоминания иеродиакона Ювеналия

(Л. 27)[356] Подано 17 ноября 1817.

Иеродиакон Ювеналий во время нашествия на сию столицу неприятельских войск 1812 года сентября 2-го^[357] дня услышал я, что неприятельское войско находится в недальнем от Москвы расстоянии. Вышел с Российской 2-ю^[358] армией из Москвы и находился в следовании с нею по Коломенской дороге до села Любериц, с которого по приказанию чиновников поворотил я с ранеными солдатами на Касимовку и проживал по разным селам и деревням, а потом уведомился, что неприятельская армия поворотила с Боровского перевоза на Калугу, и сделался свободной вход в город Коломну. Дошедши до онаго, пробывал во все время неприятельского пробытия в столице в означенном городе Коломне. А 24-го^[359] октября того же года возвратился паки в монастырь, где пробываю и поднесь.

Воспоминания иеродиакона Германа

(Л. 28) Подано 17 ноября 1817. иеродиакона Германа[360].

В 1812-м^[361] году укрылся я от неприятеля. В то время находился я при келье отца архимандрита Иоанна. Когда было назначено от его преосвященства епископа Дмитровского Августина, бывшего в то время викария Московской митрополий, выезжать настоятелем с церковным имуществом, то отец архимандрит брал меня с [со]бою. Начали собираться около 25 числа месяца августа, положено было церковное имущество по описи нарочно для того зделанной в сундуки. Оные сундуки поставлены были на три повозки, которые по[во]зки были монастырские, а когда выезжать, то понадобилось для отца архимандрита еще две повозки, из которых одну занимал сам, а другая была склажена. Для выезда нашего лошади были казенные, которых было пять троек, а монастырские лошади остались в монастыре с намерением тем отца архимандрита, дабы вывезти^[362] оставшееся имущество, увидевши крайнюю опасность наместнику, бывшему тогда Вассиану, который уехал в Тулу с Преосвященным Симеоном[363].

Итак, собравшись, мы выехали из монастыря 31-е^[364] августа. В обозе нас находилось: настоятель, бывый отец архимандрит Иоанн, иеродиакон Ипатий, я, монах Герман, священник.^[365] Иван Никифоров, послушник Сергий, отца Ипа (Л. 28 об.) тия сын Василий, из штатных служителей один именем Левон Акинфов, который только нас проводил до Кремля, а оттуда и бежал. В Кремле простояли с 7-го^[366] часа пополудни до третьего по полунощи. Тут назначено нам ехать в Вологду. Итак, выехали уже из Москвы сентября 1-е^[367]. Заставу проехали на солнечном всходе, начали тут направляться по назначенному тракту, третию станцию ехали, видели от Москвы пламень исходящий.

Много в пути нашем встречалось неудобств. По станциям была перемена лошадям с великой остановкой. Проживали суток по трое, по пятеры на одном месте, а именно, скажу, которые помню, в деревне Шопше^[368] трои сутки, в городе Ярославле пятеры сутки. Квартировали в доме архиерейском^[369], в деревне Семенцовешестеры сутки и много по разным местам, которые я не упомню. При всем том погода была осенняя, дождь и холод, а штатных служителей с нами не было, то принуждены были препровождать и нощное время на повозках. С того времени начали чувствовать частые болезни.

Приехали в Вологду октября 5-го^[370] числа, вот, с лишком месяц ехали от Москвы до Вологды. Проживали все несчастное время в Спасо-Прилуцком монастыре, а имущество нашего монастыря хранилось в соборном храме Преображения Господня, который тогда был обгорелой. Там купили лошадей пару (Л. 29) и с хомутами заплатили 225 ру[блей], которые ныне ездят в карете в Корени[371], да еще маненькой возок для проезда отцу архимандриту обратно в Москву. Проживали в означенном монастыре от 5-го^[372] октября по 12-е^[373] декабря. Когда велено указом Святейшего Правительствующего Синода возвращаться всем в свои места, то мы наняли тамошних извощиков с тремя парами лошадей, на каждую пару платили по 55 ру[блей]. От Вологды до нашего монастыря везли оные извощики нас благополучно, выехали из Спасо-Прилуцкого монастыря 12-го^[374] декабря, а приехали в Донской монастырь 26-го^[375] того же месяца. Тогда находились мы при обозе, а именно: я, монах Герман, священник Иоанн, послушник Сергий, а иеродиакон Ипатий с кучером у отца архимандрита.

Церковное имущество хранилось в сундуках за замками и монастырской печатью, оные ключи и печать хранились у отца архимандрита. По приезде отец архимандрит Иоанн роспер оные сундуки при наместнике Вассиане и соборных иеромонахах вынимал по очереди и отдавал на хранение ризничему, быв[шему] тогда Илариону, который н ныне живет [на] больничной вакансии.

Иеродиакон Ипатий. Иеро монах Герман[376].

---

[1] ЦГА Москвы, ф. 421, оп. 1, д. 5354. Надпись на л. 1: «Хранить при деле. Д[онской] а[рхимандрит] Евгений».

[2] Цифры так стоят в тексте. Видимо, автор хотел изменить порядок слов в предложении.

[3] Архимандрит Иоанн (Терликов; +1814 г.), был назначен настоятелем Донского монастыря 15 февраля 1810 г.; 12 августа 1814 г. переведен на должность настоятеля Киево-Николаевского монастыря, но по болезни отказался от этого назначения, 23 октября уволен на покой в Новоспасский монастырь.

[4] Имеется в виду указ Святейшего Синода о сборе ризничных вещей от 24 августа 1812 г. В Донском монастыре из-за сопротивления наместника приступили к делу только 27 числа.

[5] Буква «м» в слове написана над строкой.

[6] Исправлено, в документе: разсвете.

[7] Архимандрит (архиепископ) Симеон (Крылов-Платонов; 1777 г. — 27 мая 1824 гг.), с 1810 по 1814 г. — ректор московской Славяно-греко-латинской академии, настоятель Заиконоспасского монастыря; 1814−1816 гг. ректор Московской духовной академии и настоятель Донского монастыря; 27 февраля 1816 г. хиротонисан во епископа Тульского и Белевского, с 16 июня 1818 г. епископ Черниговский и Нежинский, 17 сентября 1819 г. возведен в сан архиепископа, с 26 сентября 1820 г. перемещен архиепископом в Тверь, с 3 июля 1821 г. архиепископ Ярославский и Ростовский.

[8] Буква «м» в слове написана над строкой. Антоний (Знаменский; 1765−1824 гг.), 9 октября 1799 г. хиротонисан во епископа Старорусского, викария Новгородской епархии, с 5 июля 1802 г. епископ Вологодский, с 1803 г. архиепископ, назначен в Тобольск, архиепископ Ярославский с 25 мая 1806 г. С 12 июля 1820 г. на покое в новгородском Деревяницком монастыре. Погребен в новгородском Хутынском монастыре.

[9] Буква «м» в слове написана над строкой. Евгений (Болховитинов; 1767 г. — 23 февраля 1837 г.), известный церковный историк, археограф и библиограф. 17 января 1804 г. хиротонисан во епископа Старорусского, с 24 января 1808 г. епископ Вологодский, с 19 июля 1813 г. епископ Калужский, 7 февраля 1816 г. возведен в сан архиепископа, назначен в Псков, с 25 января 1822 г. архиепископ Киевский, 16 марта 1822 г. возведен в сан митрополита Киевского и Галицкого, назначен членом Святейшего Синода.

[10] Буква «м» в слове написана над строкой

[11] Вологодский Спасо-Прилуцкий Димитриев монастырь, основан на берегу реки Вологды учеником прп. Сергия Радонежского прп. Дмитрием Прилуцким в 1371 г. Один из крупнейших монастырей Русского Севера, с 1764 г. второклассный, в 1926 г. закрыт. В 1930-х гг. использовался как пересыльная тюрьма. С 1992 г. возрожден.

[12] Слово написано над строкой.

[13] Слово написано над строкой

[14] Буква «м» в слове написана над строкой

[15] Так в рукописи.

[16] Штатные служители — монастырские рабочие, которые после секуляризации 1764 г. назначались в монастыри в качестве прислуги, как правило, из государственных крестьян. Они должны были отслужить на монастырь 25 лет.

[17] Буква «м» в слове написана над строкой.

[18] Слово вставлено в текст галочкой.

[19] Исправлено, в документе: разсвету.

[20] Исправлено, в документе: по восками.

[21] В рукописи перед словом зачеркнута буква «в».

[22] Буква «м» написана над строкой

[23] Слог «па» в слове вписан над строкой.

[24] В 1817 г.

[25] Буква «м» в слове написана над строкой.

[26] Буква «м» в слове написана над строкой.

[27] В начале слова зачеркнута буква «и».

[28] Вторая буква «е» в слове написана над строкой.

[29] Буква «й» написана над строкой.

[30] Исправлено, в документе: разтавлены.

[31] Исправлено, в документе: Малоярославцев.

[32] Последняя буква «м» в слове написана над строкой.

[33] Далее зачеркнуто: е.

[34] Буква «а» в слове написана над строкой.

[35] Буква «м» в слове написана над строкой.

[36] Слог «го» написан над строкой.

[37] Буква «м» в слове написана над строкой.

[38] Буква «л» в слове написана над строкой.

[39] Буква «т» в слове написана над строкой.

[40] Слог «го» написан над строкой

[41] Исправлено, в оригинале: Строицкой.

[42] Троице-Сергиева лавра — православный мужской монастырь, основан в 1337 г. прп. Сергием Радонежским, с 1688 г. патриаршая ставропигия. Статус лавры присвоен в 1742 г. 20 апреля 1920 г. закрыта, возобновлена в 1946 г.

[43] Слог «го» написан над строкой.

[44] Буква написана над строкой.

[45] Слово написано над строкой.

[46] Сельцо Райково в 1811 г. принадлежало кригс-комиссару Петру Ивановичу Давыдову, в нем было 3 двора с 33 крестьянами (Электронный ресурс: http://www.bogorodsk-noginsk.ru/atlas/sshelkovskiy/aniskinskiy.html Дата обращения — 8 сентября 2014 г.).

[47] Николо-Пешношский монастырь, основан в 1361 г. учеником прп. Сергия Радонежского Мефодием в 6 км к северу-востоку от села Рогачева в поселке Луговой на реке Яхроме при впадении в нее речки Пешношки (современный Дмитровский район Моковской области), в 1764 г. упразднен, в 1766 г. возобновлен, в 1927 г. закрыт. С 1966 г. на территории монастыря располага лся психоневрологический интернат. В 2007 г. возрожден.

[48] Полтиво — брага (Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 3. М.; СПб., 1912. С. 275).

[49] Исправлено, в документе: сдания.

[50] Слог «го» написан над строкой.

[51] Слог «го» написан над строкой

[52] Слог «го» написан над строкой

[53] Слог «го» написан над строкой

[54] Слог «го» написан над строкой

[55] Слог «го» написан над строкой

[56] Сведения на 19 ноября 1817 г.

[57] Имеется в виду архиепископ Августин (Виноградский; 6 марта 1766 г. — 3 марта 1819 г.), 6−7 февраля 1804 г. хиротонисан во епископа Дмитровского, викария Московской епархии, с 3 июня 1811 г. временно управлял Московской епархией (с 28 декабря 1812 г. — Московской митрополией), с 30 августа 1814 г. архиепископ, архимандрит Троице-Сергиевой лавры, с 19 февраля 1918 г. архиепископ Московский и Коломенский.

[58] Так в рукописи. Обычно так обозначали внутримонастырские номера донесений.

[59] Слог «ну» в слове написан над строкой.

[60] Слово написано неразборчиво. Подписано архимандритом Евгением.

^{61 [61]} Подписано архимандритом Евгением.

⁶² [62] Подписано архимандритом Евгением

^{63 [63]} Подписано архимандритом Евгением

[64] ⁶⁴ Подписано архимандритом Евгением

[65] ⁶⁵ Подписано архимандритом Евгением

[66] ⁶⁶ Подписано архимандритом Евгением

[67] Слог «го» написан над строкой.

[68] Слог «го» написан над строкой.

[69] Воспоминания написаны наместником иеромонахом Иринеем.

[70] Слог «го» написан над строкой.

[71] Слог «го» написан над строкой.

[72] Слог «го» написан над строкой.

[73] Слог «го» написан над строкой.

[74] Буква «е» написана над строкой.

[75] Исправлено, в документе: нечево.

[76] Слог «го» написан над строкой.

[77] (Л. 6 об.) — без записей

[78] Фраза написана не тем почерком, что «Воспоминания казначея Иеронима».

[79] Слог «го» написан над строкой.

[80] Исправлено, в документе: прозбе.

[81] Слог «го» написан над строкой.

[82] Слово написано над строкой.

[83] Исправлено, в рукописи: в сторошке.

[84] Буква «з» написана над строкой.

[85]^-85 Написано над строкой.

[86] Исправлено, в рукописи: опходя.

[87] Исправлено, в рукописи: увес.

[88]^-88 Фраза написана над строкой.

[89] Слово написано над строкой.

[90] Исправлено, в рукописи: збросили.

[91]^-91 Написано над строкой.

[92] Буквы «а» и «л» в слове написаны над строкой.

[93] Исправлено, в рукописи: шшибли.

[94] Исправлено, в рукописи: боченок.

[95]^-95 Написано над строкой.

[96] Исправлено, в рукописи: по кастелу.

[97] Исправлено, в рукописи: брацким.

[98] Слово написано над строкой.

[99] Исправлено, в рукописи: навос.

[100] Буква «е» в слове написана над строкой.

[101] Слог «го» написан над строкой.

[102] «Ть» написано над строкой.

[103] Слог «го» написан над строкой.

[104] Слово написано над строкой.

[105] Слог «го» написан над строкой.

[106] Исправлено, в рукописи: ризничей.

[107] Исправлено, в рукописи: ис.

[108] Исправлено, в рукописи: Наполион.

[109] В источнике в заголовок не вынесено ни имя, ни название документа. Имя составителя воспоминаний есть лишь ниже, в тексте.

[110] Буква «е» написана над строкой.

[111] Исправлено, в рукописи: кавтан.

[112]^-112 Написано другим почерком, нежели показание.

[113] Буква «м» в слове написана над строкой.

[114] Буква «х» в слове написана над строкой.

[115] Буква «м» в слове написана над строкой.

[116] Буква «м» в слове написана над строкой.

[117] Буква «м» в слове написана над строкой.

[118] Буква «л» в слове написана над строкой.

[119] Буква «м» в слове написана над строкой.

[120] Буква «л» в слове написана над строкой.

[121] Буква «м» в слове написана над строкой.

[122] Буква «м» в слове написана над строкой.

[123] Буква «м» в слове написана над строкой.

[124] Буква «л» в слове написана над строкой.

[125] Вставлено в текст галочкой.

[126] Буква «м» в слове написана над строкой.

[127] Буква «м» в слове написана над строкой.

[128] Исправлено, в рукописи: итти.

[129] Исправлено, в рукописи: в шабках.

[130] В рукописи далее зачеркнута буква «и».

[131] Слог «их» в слове написан над строкой.

[132] Исправлено, в рукописи: ево.

[133] Буква «х» в слове написана над строкой.

[134] «Сарацинским зерном», или «сорочинским пшеном», в России вплоть до конца XIX в. называли рис.

[135] Далее зачеркнуто: «Кр».

[136] Буква «л» в слове написана над строкой.

[137]"Суховский ряд" - Сухаревский рынок. Находился на Большой Сухаревской площади. Возник в XVIII в. как место торговли съестными припасами. Упразднен в 1924 г. решением Моссовета.

[138] Буква «м» в слове написана над строкой.

[139] Буква «л» в слове написана над строкой.

[140] Буква «м» в слове написана над строкой.

[141] Буква «л» в слове написана над строкой.

[142] Буква «м» в слове написана над строкой.

[143] Буква «л» в слове написана над строкой.

[144] Слог «на» в слове написан над строкой.

[145] Исправлено, в рукописи: на золи, фраза вставлена в текст галочкой.

[146] Буква «м» в слове написана над строкой.

[147] Буква «т» в слове написана над строкой.

[148] Л. 10 об. чистый.

[149] Буква «м» в слове написана над строкой.

[150] Буква «е» написана над строкой.

[151] Слово написано над строкой.

[152] Буквы «ъ» в слове написаны над строкой.

[153] Исправлено, в рукописи: Тольгском.

[154] Свято-Введенский Толгский монастырь, основан в 1314 г. епископом Ростовским Прохором в черте современного Ярославля на месте явления чудотворной Толгской иконы Божией Матери, закрыт в 1929 г. Возрожден как женский в 1987 г. В монастыре находятся мощи свт. Игнатия (Брянчанинова).

[155] Буква «м» написана над строкой.

[156] Слог «му» написан над строкой.

[157] Слог «го» написан над строкой.

[158] Буква «ъ» в слове написана над строкой.

[159] Исправлено, в рукописи: изключая.

[160] Л. 11 об. чистый.

[161] Записаны настоятелем иеромонахом Иринеем.

[162] Л. 12 об. чистый.

[163] Слог «го» написан над строкой.

[164] Буква «е» написана над строкой.

[165] Буква «х» написана над строкой.

[166] Буква «м» в слове написана над строкой.

[167] Буква «м» в слове написана над строкой.

[168] Буква «м» в слове написана над строкой.

[169] Буква «н» в слове написана над строкой.

[170] Буква «л» в слове написана над строкой.

[171] Буква «л» в слове написана над строкой.

[172] Буква «м» в слове написана над строкой.

[173] Буква «м» в слове написана над строкой.

[174] Буква «м» в слове написана над строкой.

[175] Буква «м» в слове написана над строкой.

[176] Слог «го» написан над строкой.

[177] Слог «го» написан над строкой.

[178] Буква «т» в предлоге написана над строкой.

[179] Исправлено, в рукописи: ушол.

[180] Слог «го» написан над строкой.

[181] Слог «го» написан над строкой.

[182] Л. 14 об. чистый.

[183] Слог «го» написан над строкой.

[184] Буква «е» написана над строкой.

[185] Исправлено, в рукописи: брацкия.

[186] Исправлено, в рукописи: смертелнаго.

[187] Исправлено, в рукописи: несколко.

[188] Исправлено, в рукописи: брацким.

[189] Буква «е» написана над строкой.

[190] Далее слово написано неразборчиво.

[191] Лист обгорел, последних букв слова не видно.

[192] Исправлено, в рукописи: назат.

[193] Исправлено, в рукописи: стол.

[194] Лист обгорел, слово не видно.

[195]^-195 В рукописи написано дважды.

[196] Исправлено, в рукописи: пошол.

[197] Исправлено, в рукописи: произъшествия.

[198] Слово написано неразборчиво.

[199] Буква «т» в слове написана над строкой.

[200] Исправлено, в рукописи: своево.

[201] Исправлено, в рукописи: естли вы.

[202] Буква «т» в слове написана над строкой.

[203] Исправлено, в рукописи: пришол.

[204] Исправлено, в рукописи: лутче.

[205] Исправлено, в документе: ис.

[206] Буква «т» в слове написана над строкой.

[207] Буква «т» в слове написана над строкой.

[208] Буква «т» в предлоге написана над строкой.

[209] Буква «т» в слове написана над строкой.

[210] Буква «т» в предлоге написана над строкой.

[211] Слово обгорело, текст утрачен.

[212] Исправлено, в рукописи: крылосе.

[213] Исправлено, в рукописи: дошол.

[214] Свято-Троицкий Стефано-Махрищский монастырь, основан в XIV в. прп. Стефаном Махрищским на реке Молокча в селе Махра (современный Александровский район Владимирской области), в 1615 г. приписан к Троице-Сергиеву монастырю, в 1922 г. закрыт. В 1995 г. возобновлен как женский.

[215] Буква «т» в предлоге написана над строкой.

[216] Исправлено, в рукописи: пошол.

[217] Исправлено, в рукописи: пошол.

[218] Записаны настоятелем иеромонахом Иринеем.

[219] Буква «т» в предлоге написана над строкой.

[220] «Го» написано над строкой.

[221] «Го» написано над строкой.

[222] «Го» написано над строкой.

[223] Буква «л» в слове написана над строкой.

[224] Буква «м» в слове написана над строкой.

[225] Буква «м» в слове написана над строкой.

[226] Буква «м» в слове написана над строкой.

[227] Исправлено, в документе: ево.

[228] Исправлено, в документе: шабках.

[229] Буква «м» в слове написана над строкой.

[230] «Ть» написано над строкой.

[231] Буква «м» написана над строкой.

[232] Исправлено, в рукописи: из.

[233] Лазаревское кладбище, основано в 1758 г. на окраине Москвы в Марьиной роще, в 1934 г. закрыто, в 1937 г. ликвидировано.

[234] Буква «м» в слове написана над строкой.

[235] Слово вставлено в текст галочкой.

[236] Буква «л» в слове написана над строкой.

[237] Буква «м» в слове написана над строкой.

[238] Буква «м» в слове написана над строкой.

[239] Буква «м» в слове написана над строкой.

[240] Буква «м» в слове написана над строкой.

[241] «Го» написано над строкой.

[242] «Го» написано над строкой.

[243] Буква «м» в слове написана над строкой.

[244] Буква «м» в слове написана над строкой.

[245] «Ти» написано над строкой.

[246] «Го» написано над строкой.

[247] Буква «л» в слове написана над строкой.

[248] Буква «м» в слове написана над строкой.

[249] Исправлено, в рукописи: роскидали.

[250] Буква «м» в слове написана над строкой.

[251] Исправлено, в рукописи: лести.

[252] Буква «м» в слове написана над строкой.

[253] Буква «м» в слове написана над строкой.

[254] Исправлено, в рукописи: итти.

[255] Исправлено, в рукописи: калидор.

[256] Буква «м» в слове написана над строкой.

[257] «Го» написано над строкой.

[258] Исправлено, в рукописи: мневших.

[259] Слово написано неразборчиво.

[260] Исправлено, в рукописи: Тольском.

[261] «Го» написано над строкой.

[262] Л. 19 об. чистый.

[263] Слово вставлено в текст галочкой.

[264] Буква «т» в слове написана над строкой.

[265] Буква «т» в слове написана над строкой.

[266] Предлог «в» вставлен в текст галочкой.

[267] Буква «т» в слове написана над строкой.

[268] Слово вставлено в текст галочкой.

[269] Часть листа, где написано слово, обгорела.

[270] Слово вставлено в текст галочкой.

[271] Буква «х» написана над строкой.

[272] Исправлено, в документе: Стретения.

[273] Слово написано неразборчиво.

[274] Исправлено, в документе: лутче.

[275] Буква «т» в слове написана над строкой.

[276] Буква «т» в слове написана над строкой.

[277] Слово вставлено в текст галочкой.

[278] Буква «т» в слове написана над строкой.

[279] Исправлено, в рукописи: ево.

[280] Буква «т» в слове написана над строкой.

[281] Исправлено, в рукописи: праламили.

[282] Исправлено, в рукописи: полаток.

[283] Исправлено, в рукописи: нещастию.

[284] Исправлено, в рукописи: пошол.

[285] Слово вставлено в текст галочкой.

[286] Буква «т» в слове написана над строкой.

[287]-²⁸⁷Вставлено в текст галочкой.

[288] Буква «х» в слове написана над строкой.

[289] Буква «т» в слове написана над строкой.

[290] Исправлено, в рукописи: таво.

[291]Исправлено, в рукописи: хто.

[292] Слово написано неразборчиво

[293] Слово утрачено.

[294] Слово утрачено.

[295] Фраза утрачена.

[296] Слово утрачено.

[297] Слово написано неразборчиво.

[298] Буква «т» в слове написана над строкой.

[299] Слово написано неразборчиво.

[300] Слово вставлено в текст галочкой.

[301] Буква «т» в слове написана над строкой.

[302] Буква «т» в слове написана над строкой.

[303] Исправлено, в рукописи: кое хто.

[304] Буква «т» в слове написана над строкой.

[305] Буква «л» в слове написана над строкой.

[306] Исправлено, в рукописи: очеге.

[307] Слово сильно выцвело, не читается

[308] Буква «т» в слове написана над строкой.

[309] «Ть» написано над строкой.

[310] Исправлено, в рукописи: пошол.

[311] Исправлено, в рукописи: Тольском.

[312] Исправлено, в рукописи: пришол.

[313] Исправлено, в рукописи: пределе.

[314] Слово частично утрачено.

[315] Слово написано неразборчиво.

[316] Записаны настоятелем иеромонахом Иринеем.

[317] Буква «л» в слове написана над строкой.

[318] Буква «м» в слове написана над строкой.

[319] «Го» написано над строкой.

[320] Исправлено, в рукописи: свецким. Буква «м» в слове написана над строкой.

[321]^-321 Фраза написана над строкой.

[322] Л. 23 об. чистый.

[323] В рукописи слово написано дважды.

[324] «Го» написано над строкой.

[325] Исправлено, в рукописи: етим.

[326] Буква «е» написана над строкой.

[327] Исправлено, в рукописи: вышебли.

[328] Вторая буква «а» в слове написана над строкой.

[329] Слово вставлено в текст галочкой.

[330] В рукописи слово написано дважды.

[331] Буква «т» в предлоге написана над строкой.

[332] Буква «т» в предлоге написана над строкой.

[333] Далее слово утрачено.

[334] Далее слово утрачено.

[335] Далее слово утрачено.

[336] Буква «т» в слове написана над строкой.

[337] Далее слово утрачено.

[338] Далее слово утрачено.

[339] Буква «т» в предлоге написана над строкой.

[340] Исправлено, в рукописи: етот.

[341] Буква «т» в предлоге написана над строкой.

[342] Исправлено, в рукописи: изстязания.

[343] Исправлено, в рукописи: украткой.

[344] Сокольническая роща — лес, куда в XVI—XVII вв. любили выезжать на соколиную охоту цари Иван Грозный и Алексей Михайлович. Позже «Сокольники» стали излюбленным местом гуляния московской знати и народа. В 1879 г. собственником Сокольнической рощи стал город, который выкупил эту территорию у казны. 16 мая 1931 г. Президиум Горисполкома и Моссовета принял постановление «Об организации на территории Сокольнической рощи базы культурного отдыха». Вся Сокольническая роща была объявлена городским парком.

[345] «Го» написано над строкой.

[346] Далее слово утрачено.

[347] «Го» написано над строкой.

[348] Буква «т» в предлоге написана над строкой.

[349] Курская Коренная Рождество-Богородичная пустынь, основана в конце XVI в. на месте явления иконы Божией Матери «Знамение», в 1923 г. закрыта. В 1989 г. монастырь возвращен Русской Православной Церкви, в 1992 г. открыт.

[350] «Го» написано над строкой.

[351] Буква «т» в предлоге написана над строкой.

[352] «Го» написано над строкой.

[353] «Го» написано над строкой.

[354] «Го» написано над строкой.

[355] «Го» написано над строкой.

[356] Л. 26 об. чистый.

[357] Слог «го» написан над строкой.

[358] Буква «ю» написана над строкой.

[359] Слог «го» написан над строкой.

[360] Подписано другим почерком.

[361] Буква «м» написана над строкой.

[362] Исправлено, в рукописи: вывести.

[363] После назначения в 1816 г. настоятеля Донского монастыря архимандрита Симеона (Крылова-Платонова) епископом Тульским и Белевским наместник иеромонах Вассиан уехал в Тулу вместе с ним.

[364] Буква «е» написана над строкой.

[365] Далее слово утрачено.

[366] Слог «го» написан над строкой.

[367] Буква «е» написана над строкой.

[368] Шопша — село в Ярославской области.

[369] Буква «м» в слове написана над строкой.

[370] Слог «го» написан над строкой.

[371] Корень — Курская Коренная Рождество-Богородичная пустынь.

[372] Слог «го» написан над строкой.

[373] Буква «е» написана над строкой.

[374] Слог «го» написан над строкой.

[375] Слог «го» написан над строкой.

[376] Сначала написано «иеро», а потом «монах Герман». Он уже являлся иеродиаконом и, видимо, по привычке, хотел написать «иеродиакон». А затем вспомнил, что в 1812 г. он был простым монахом и подписался «монах Герман».

http://www.sedmitza.ru/lib/text/6 033 388/