 |
| Православие и Мир | Архиепископ Горловский и Славянский Митрофан (Никитин) | 11.02.2016 |
Жизнь Горловской и Славянской епархии на востоке Украины — «прошел отчетный концерт класса духовного пения», «освящена городская больница Дзержинска», «владыка служит водосвятный молебен на Крещение». Всё это происходит на территории, где с апреля 2014 года ведутся активные боевые действия. Как сегодня живут люди в Горловке и окрестностях и почему не всякая гуманитарная помощь хороша, «Правмиру» рассказал митрополит Горловский и Славянский Митрофан. Поговорили и о духовной жизни, хотя владыка советует обсуждать ее как можно меньше, сосредоточившись на конкретных делах. Стоит ли часто причащаться, легко ли жить семьей с неверующим человеком и почему благословение духовника иногда стоит воспринимать только как совет.
Сами по себе
— Хотя последний год боевые действия на востоке Украины активно не велись, но мир так и не наступил, а сейчас всё громче слышны новые залпы. Как живут люди, которые находятся в этой ситуации уже более полутора лет?
— Плохо. Во-первых, ты понимаешь, что твой дом, улица, по которой ты ходишь, или школа, где учатся твои дети, в любой момент находятся в зоне досягаемости этих выстрелов. Но люди уже привыкли. В прошлом году во время обстрелов город вымирал, а сейчас уже детвора гуляет, люди занимаются своими обычными делами. На слух определяют: это далеко, это не совсем к нам. Вот только если на самом деле «к нам», то это всегда новые жертвы.
Во-вторых, невозможно строить планы, на что-то рассчитывать. Люди привыкли, что есть какие-то социальные гарантии, пусть они минимальные или плохие. Есть государственная власть, есть медицина, есть какие-то конторы, куда принято обращаться, если кран потек или света нет. Сегодня же люди предоставлены сами себе.
На фоне неопределенного статуса территорий, непрекращающихся боевых действий, отсутствия нормальной работы, невыплат заработной платы даже за ту работу, которая есть, — жизнь довольно сложная. Всем хочется какой-то определенности.
Все задают один вопрос: когда это всё закончится? Но я стараюсь на него не отвечать. Нужно просто выживать.
— Что происходит с духовной жизнью в таких условиях?
— Я бы не хотел о духовности говорить отвлеченно. Всегда есть какие-то примеры, которые тебя приятно удивляют или огорчают. Когда люди во время обстрелов друг друга проведывали, делились последним куском хлеба, с одной стороны, ты понимаешь, что война — это ужас.
С другой стороны, видишь, как просыпаются лучшие человеческие качества. Но и «пена» появляется, как всегда в экстремальных обстоятельствах — мародерство, грабежи. Война — серьезное испытание для любого общества.
Я не думаю, что если бы в Москве сегодня начались такие боевые действия, как в той же Горловке, люди вели бы себя по-другому. Были бы и те, кто кормит кота, которого соседи бросили, и те, кто отнимает у людей последнее.
Я бы хотел, чтобы мы поняли: война — это не причина наших страданий. Это следствие того, что всё, что мы называем христианским, хорошим, добрым, перестало иметь в нашей жизни серьезное значение.
Меня еще вот что беспокоит. Мы выпили горькое лекарство до дна, и вроде бы это могло стать причиной для изменений в обществе. Чтобы были другие отношения, другие ценности. Но ничего не меняется.
Что еще нам нужно пережить, чтобы мы изменились, если даже война причиной для этого не стала?
Заупокойное богослужение в разрушенном храме в Кировском, которое возглавлял митрополит Митрофан. Фото: gorlovka-eparhia.com.ua
Терпи, тебя же Бог терпит!
— Что вообще может стать поворотным моментом, который заставит человека меняться?
— Если бы такой способ был мне известен, я бы всем его предлагал бесплатно и сам пользовался. Меня лично всегда трогают проявления любви, жертвенности, уважения со стороны людей, неважно, христиане они или нет.
Прошлой зимой мы придумали, чем можем помочь людям, исходя из наших скудных ресурсов. Начали возле собора на остановке раздавать людям горячий чай и хлеб. И очень быстро выстроилась очередь, которая стояла весь день. У нас остались большинство людей уже пенсионного возраста (те, кто посильнее, уехал или как-то себе на кусок хлеба зарабатывает). Люди получали свой чай и бублик, но не расходились.
Мы это делали несколько месяцев — мне потом рассказывали, о чем люди говорили в очереди. Вначале реакция была такая: все с голоду дохнут, а попы, мало того что сами жрут, еще и раздают, интересно, что они потом взамен попросят. Прошло какое-то время: никто ничего не просит, условий не выдвигает, не продает — люди вокруг смотреть начинают. А там собор, кто-то заходит, какие-то службы идут. Кто-то пришел.
Наверное, любовь и терпение нужны для того, чтобы что-то изменилось. И любовь мало проявить один раз, ее нужно всё время показывать и взамен ничего не ждать. Мы же, когда что-то сделали на большом энтузиазме, потом сидим и ждем результата: «Даже спасибо не сказали! Как людям добро делать?» Как делал, так и дальше делай. Терпи, тебя же Бог терпит! Он терпит бесконечно все глупости, которые мы совершаем, и при этом не перестает нас любить, и ждет только одного — когда мы изменимся.
— Марк Твен писал в свое время, что ни о чём мы в жизни так сильно не жалеем, как о тех добрых делах, которые сделали другим людям.
— Это большая проблема, что мы не умеем быть благодарными. Всё, что у нас есть, мы воспринимаем как должное. И Бога не умеем благодарить. Война, надо сказать, ощутить это помогла:
Сам факт того, что мы живем, уже заслуживает ежедневной благодарности Богу.
Неблагодарный человек не будет счастлив даже в самых идеальных условиях, а благодарный всегда найдет то, что будет ему приносить радость, еще и кого-то рядом порадует.
— О чём и как вы говорите с людьми, которые потеряли родных в процессе этих военных действий?
— Мы слишком много надежды возлагаем на свои слова.
Нужно четко понимать, что нет никаких слов, которые могли бы в этом горе утешить.
Можно просто прийти помолиться с человеком, побыть рядом, помолчать. Во всяком случае, поддержать его, как можешь, не отворачиваться от его горя. Конечно, с верующим человеком легче, потому что всё-таки мы понимаем, что воля Божия о каждом человеке — особенная, что мы не совсем потеряли человека, в вечности встреча произойдет.
Богослужение в разрушенном войной храме в поселке Кировское. Фото: gorlovka-eparhia.com.ua
Порядочность сегодня удивляет
— Вы говорили, что некоторые люди приезжают с гуманитарной помощью для того, чтобы заработать дешевый авторитет.
— Да. Я несколько раз даже вступал с ними в открытую полемику и просил их к нам в епархию не ездить. Они начинают раздавать помощь — а кто-то рядом должен стоять с фотоаппаратом. Нам даже условия ставили, говорили: «Давайте мы вам дадим деньги или медикаменты, или продукты, но обязательно должны всех сфотографировать и показать в социальных сетях или кому-то отчитаться». Я не разрешаю фотографировать.
Смотрите, у нас пенсионеры получают пенсию, военные получают какие-то деньги. Бюджетники начали получать зарплату 4−5 тысяч, на которую прожить практически нереально. А те, у которых была работа, люди среднего возраста, вменяемые, порядочные, интеллигентные, остались без средств к существованию. Сам факт, что такому человеку надо встать в очередь, получить эту миску с горячей едой, кусок хлеба и гуманитарную помощь, у него вызывает бурю эмоций, ему стыдно, ему тяжело.
У нас однажды женщина лет 35 в очереди упала в обморок. Мы вызвали ей скорую, оказалось, это от запаха еды.
Она три или четыре дня не ела — ей стыдно было встать в эту очередь. И представьте: в этот момент приходит великий благотворитель, дает ей кусок хлеба и фотографирует. Мне кажется, что это людей обижает и унижает.
Но вообще нам помогают. Социальные службы — владыка Пантелеимон несколько машин отправлял, отдельные жертвователи, друзья, просто люди. Я не скажу, что мы брошены.
— Про «фотографировать/не фотографировать» спорили во время катастрофы самолета в Египте. Многие издания публикуют фотографии родственников в самые тяжелые моменты. Кажется, что это неэтично, а коллеги говорят: «Как же? Это документальная фотография».
— Для кого-то рейтинг важнее, а кому-то нравственное чувство не позволяет. Мне кажется, у каждого человека должна быть грань, которую он не может переступить. Любая профессия должна иметь свои рамки.
— Вы часто упоминаете профессионализм.
— Это крик души. Постоянно сталкиваешься с тем, что ни с кем нельзя ни о чём договориться. Подводят, не выполняют, делают не так, как ты просишь, причем ни документы, ни деньги особой роли тут не играют. Тебя уже удивляет порядочность, удивляет, что человек что-то сделал хорошо. Какое-то время назад пожать друг другу руку и посмотреть друг другу в глаза было гораздо важнее, чем поставить любую печать. Сегодня подписываешь договор, а это ничего не стоит, — если нет самого главного, то бумага не помогает.
Для христиан этот вопрос должен относиться и к их духовной жизни. Если я христианин, я всё должен делать как христианин, относиться к своей работе, как к духовному деланию. У святого апостола Павла есть слова: «Аще убо ясте, аще ли пиете, аще ли ино что творите, вся во славу Божию творите». Ты должен приложить максимум усилий, чтобы то, что ты делаешь, и Бога прославляло, и люди говорили: «Они христиане, с ними классно, здорово».
Духовник за тебя жить не будет
— Сейчас идет дискуссия о частоте исповеди и причастия церковного человека. С одной стороны, вроде бы есть тенденция причащаться чаще. С другой стороны, исповедь становится формальной. Какой вы видите наиболее правильную модель для мирянина?
— Не нужно здесь никакой инструкции. В первой христианской общине причащались как можно чаще, но мы не можем реалии того времени переносить на сегодняшний день. В Российской империи раз в году надо было причаститься или на двунадесятые праздники. В каждом монастыре есть своя традиция: где-то раз в две недели причащаются, где-то каждую субботу, где-то два раза, по средам и пятницам.
Мне кажется, гораздо важнее, чтобы человек испытывал потребность в причастии и потребность в исповеди.
Когда жизнь человека устроена так, что он не ставит в ее центр евхаристию, не живет вокруг нее, нужно человека попытаться вернуть к тому, чтобы он эту потребность ощутил. Когда ты не испытываешь голода день, два, три, это уже признак того, что организм болен. В нормальном состоянии ты должен хотеть есть. А если говорить о духовной жизни, ты должен хотеть быть со Христом.
А иногда нужно и перерыв сделать, чтобы это чувство родилось вновь. Духовник может предложить человеку какое-то время воздержаться от причастия и напомнить ему о других духовных подвигах. Формализация в этом вопросе может привести к тому, что человек будет причащаться, но жить абы как.
— По каким вопросам мирянину советоваться со священником? Что делать, если духовник против какого-то решения человека?
— А зачем такие отношения строить с духовником? Духовник — это помощник человека в духовной жизни. Во всяком случае, чего духовник точно не должен делать, так это быть неким регламентом жизни для человека, когда всё делается по его благословению. Не понравился совет — не выполняй его, духовник ведь тебя не заставляет.
— Есть точка зрения такая: «нарушишь благословение духовника — ужас, кошмар, непростительно».
— Я думаю, что это очень жесткая форма духовного руководства. Многим людям она подходит, потому что они не хотят сами принимать решения, не хотят нести никакой ответственности за свои поступки, но с этой детскостью точно далеко не уйдешь. Духовник всё равно за тебя жить не будет.
Задача духовника — научить человека самостоятельно принимать решения и в основу этих решений всё-таки заложить Евангелие.
Когда человек научится это делать, ему не нужно присутствие духовника каждый день, он сам понимает, как поступить в той или иной ситуации.
— Я вижу очень много разводов среди православных семей. При этом разводов в моем светском окружении в разы меньше. Видимо, люди очень полагаются на духовника, мол, раз благословили — всё автоматически будет хорошо.
— Большая глупость — жениться или выходить замуж по благословению, потому что жить ты не с духовником будешь. Я знаю одну крепкую священническую семью, где человек за неделю женился по благословению, но это единственный случай, который не может быть примером для подражания.
Нельзя выходить замуж или жениться, когда ты таким образом хочешь кого-то спасти. Такой случай я тоже знаю. Девушка выходила замуж, говорила: «Если я парня брошу, он станет алкоголиком или ударится во все тяжкие, я для него как якорь». Естественно, из этого ничего не вышло. Брак должен приносить счастье.
Нельзя, чтобы мотивом к браку было только половое влечение друг к другу. В какой-то момент это проходит, потом хочется общих интересов, взаимопонимания, чего-то еще. Если этого нет, духовник не поможет.
Мне кажется, что семья — это место, где тебе лучше всего, лучше, чем где-либо вообще. Поэтому нужно искать того человека, с которым тебе, как молодежь говорит, круто. А духовник потом поможет в каких-то семейных вопросах.
— Как вы относитесь к бракам с неверующими?
— Смотря на каком месте у людей вера. Если для меня вера — самое главное, и я влюбился в неверующую девушку, рано или поздно вопрос веры окажется на первом месте. И это будет предмет разногласий, предмет скорби. Наверное, такие браки бывают, они возможны. Мы знаем про верующего мужа, который спасает неверующую жену, и наоборот, но не думаю, что это беспроблемная ситуация. Человек должен быть готов на подвиг.
Если я в воскресенье хочу пойти в храм, а она не хочет — это уже повод для конфликта, для скандала. Потом с детьми: крестить — не крестить? Нести его в храм причащать или нет? Я бы такие браки не рекомендовал.
— Мы периодически слышим в разных дискуссиях, как миряне и священники оправдывают домашнюю жестокость. Как вы эту ситуацию видите?
— Когда люди, тем более супруги, друг на друга поднимают руку в гневе, в несдержанности, это свидетельствует о деградации отношений. Мы вообще не должны до этого опускаться. Мы можем с сожалением констатировать, что даже среди христиан в семейных отношениях появляются такие вещи, и это очень печально. Это недопустимо.
Сначала любовь к ближнему, духовная жизнь потом
— Иногда люди просто уходят из Церкви.
— Мне кажется, что уходят из Церкви те люди, которые в нее так и не пришли по-настоящему. Я о проблемах церковных знаю не меньше, чем человек, который говорит, что ушел из Церкви, но это не становится поводом уходить.
Я при всех тех проблемах, которые у нас есть, считаю, что Церковь — это самое лучшее, что существует на Земле.
Во всяком случае, Церковь единственная дает возможность человеку стать лучше, переродиться, измениться, стать не таким, каким он был до этого. Где-то вне Церкви это или невозможно сделать вообще, или очень сложно. Поэтому если приход в Церковь был настоящим, уйти уже невозможно.
— Что делать человеку, который хочет расти духовно, с чего начинать?
— В каком случае человек счастлив? Когда он кого-то любит, когда его кто-то любит. Когда ты можешь быть профессионалом? Когда ты с любовью делаешь то, что ты делаешь. Без любви, если ты хлеб печешь или борщ варишь, ничего путевого не получится. Самое главное — научиться любить Бога и научиться любить ближнего. А путь к этому идет от самых простых вещей, самых понятных и доступных.
Для меня духовная жизнь начинается с обычной человеческой порядочности.
Если ее нет в отношениях между духовенством, между христианами, как мы можем ее ждать со стороны людей, которые далеки от Церкви? Мне бы хотелось, чтобы христиане, во всяком случае те, кто себя сознательно так называет, не жили по тем законам, по которым живут сегодня все, а старались, чтобы человеческая теплота, нормальные человеческие отношения были нормой, а не исключением в нашей жизни. Когда у христиан будет тепло, к нему потянутся и те люди, которые еще далеки от веры. А все разговоры про духовную жизнь должны быть уже потом.
Очень уж много мы про духовную жизнь говорим. Это как прийти в спортзал и скорбеть о том, что ты не можешь штангу 120 кг поднять.
Можно годами приходить и сидеть напротив этой штанги, и плакать, но начинать нужно с того, чтобы взять штангу 5 кг. Давайте начнем с того, что будем в своей христианской общине не врать друг другу, не лукавить, порядочно поступать, не осуждать за глаза. Пока ты не начнешь жить честно и порядочно в обычном, бытовом смысле этого слова, пока ты не начнешь замечать людей, которые рядом с тобой, все разговоры о духовности — как купание в болоте.
