Русская линия
Православие.Ru Виктор Лега04.02.2016 

Над мудростью эллинов и чудесами иудеев
Раннехристианские апологеты о вере и разуме, философии и Откровении

Нужно ли христианину глубокое светское образование? Зачем знакомиться с учениями, если они ложны с точки зрения христианства? Помогает ли знание понять Откровение? Нужен ли вере разум? Разве не может она обходиться без него? Эти вопросы актуальны для нас и сейчас, а в первые века христианства для многих воспитанных эллинской культурой они стояли особенно остро. Как отвечали на эти «вызовы времени» богословы, которых традиция называет отцами-апологетами: мученик Иустин Философ и Климент Александрийский, — рассказывает преподаватель философии Виктор Петрович Лега.

Проповедь апостола Павла в Ареопаге

Проповедь апостола Павла в Ареопаге

Два метода проповеди

С первых веков, даже с первых десятилетий существования христианства перед Церковью встает очень серьезный вопрос: как проповедовать свою веру? В посланиях апостола Павла и книге Деяний апостолов мы найдем два простых ответа.

Апостол Павел, выступая перед афинянами в ареопаге, начинает свою речь с удивительной фразы. Он говорит: «Вы люди благочестивые, у вас я вижу памятник Неведомому Богу. Этого Неведомого Бога, Которого вы, не зная, чтите, я и проповедаю вам» (см.: Деян. 17: 22−23), — такая вот попытка «навести мосты».

Но тот же апостол Павел пишет, что иудеи ищут чудес, эллины требуют мудрости, а мы, христиане, проповедаем им Христа распятого — «для иудеев соблазн, а для эллинов безумие» (1 Кор. 1: 23). То есть, согласно этой мысли, между христианством и эллинской мудростью лежит глубочайшая пропасть. Христианская мудрость не от мира сего, и вместе с тем — это истина, открытая нам Самим Богом.

Итак, вот два пути, два метода проповеди христианства среди, прежде всего, образованных эллинов.

Эти два пути часто противопоставляются в философской литературе. Я не думаю, что это правильно. Мне кажется, они равнозначны. Один из них обращает внимание на нечто общее между христианством и эллинской культурой, а другой — на существенные различия между ними.

Мученик Иустин Философ: «О Боге нельзя говорить за деньги»

Мученик Иустин Философ

Мученик Иустин Философ

Обращение к первому способу проповеди мы увидим, прежде всего, в трудах Иустина Мученика († 166), которого часто именуют Иустином Философом, потому что он получил глубокое и серьезное философское образование. Об этом сам Иустин пишет в одной из своих работ («Разговор с Трифоном Иудеем»), где рассказывает, что в молодости почувствовал неутомимую жажду истины и стал искать себе учителя. Он обошел разных учителей: был у стоика, был у пифагорейца, был у перипатетика — последователя философии Аристотеля, — но никто его не удовлетворил. Особенно меня поразила такая фраза Иустина: «Пифагорейцы меня не устроили, потому что требовали знания математики, стоики ничего не говорили о Боге, а перипатетик потребовал денег — и я тут же с ним расстался, увидев, что он не достоин звания философа». Многих эта фраза, наверное, смущает: получается, Иустин искал какой-то халявы, бесплатного обучения? Но мне кажется, что подход Иустина напоминает подход Сократа: о Боге нельзя рассказывать за деньги. Если с меня будут брать деньги, это будет, наверное, хорошее обучение ремеслу, но не истине! Философия же учит истине Божественной, вечной. И если учитель требует с меня деньги, то он явно не философ.

Затем Иустин попал к платонику, и ему чрезвычайно понравилось. Он изучил всю платоновскую философию, и, как он сам пишет, «и в своем безрассудстве надеялся скоро созерцать самого Бога, ибо такова цель Платоновой философии». И тут он встретил некоего старца, который рассказал ему о Христе.

Не порывая с философией, Иустин принимает крещение, становится христианином и в возрасте около 50 лет принимает мученическую кончину. Проповедуя христианство, он не снимал с себя философский плащ (а это было такой привилегией философов, демонстрирующей всему миру, что перед вами мудрец). Тем самым Иустин показывал, что не отбросил философию, а просто нашел истинную, более глубокую!

Но при этом в двух его знаменитых Апологиях и в «Разговоре с Трифоном Иудеем» мы видим постоянное обращение к философии и даже теплое отношение к античной философии, особенно к некоторым из ее учителей. Так, например, Иустин Философ пишет о том, что все греческие философы тоже искали Бога, искали Логос и поэтому были, по сути, христианами, хотя и жили до Христа: «Те, которые жили согласно со Словом (Логосом), суть христиане, хотя бы считались за безбожников: таковы между эллинами — Сократ и Гераклит и им подобные». Меня поражает это определение: т. е. Сократ и Гераклит были не единственными «христианами» среди эллинов!

Но почему он все же выделяет именно Гераклита и Сократа? Наверное, потому, что Гераклит первым стал учить о Божественном Логосе, который правит миром и представляет собой Божественный разум — в соответствии с ним мы должны мыслить и жить, а люди живут так, «как будто у каждого свой собственный разум». Гераклит не мог без слез смотреть на то, что люди посвящают свою жизнь разным глупостям, не задумываясь об истине, почему и прозвали Гераклита «плачущим философом». А почему Сократ? Потому что он не только учил о вечной истине, но и жил в соответствии с этим Божественным разумом и даже отдал свою жизнь за эти свои убеждения. И в «Первой апологии» Иустин Философ очень тепло отзывается о Сократе — как о философе, который бросил вызов языческим демонам-богам и стал учить о едином Боге, не соглашаясь с тем, что древние греки поклонялись языческим идолам и почитали их.

Апология — это защита. Защита христианства. Поэтому и первых отцов Церкви часто называют отцами-апологетами: они защищали истину христианской веры — прежде всего, перед греческой мудростью, показывая, что христианская религия тоже мудрость, но мудрость другого порядка. Она не отбрасывает, но включает в себя многие истинные положения греческой науки, в том числе и философии.

Обращаясь к правителям Рима, Иустин увещевает их прекратить гонения и если судить христиан, то судить разумно, справедливо, за настоящие преступления, а не за выдуманные, которых большинство из обвиняемых не совершали. При этом он цитирует Платона: «До тех пор пока правители и народы не будут философствовать, государства не будут благоденствовать».

Иустин задается вопросом: почему греческие философы часто говорили истину? И отвечает: «Ибо всякий из них говорил прекрасно потому именно, что познавал отчасти сродное с посеянным Словом Божьим. А те, которые противоречили сами себе в главнейших предметах, очевидно, не имели твердого ведения и неопровержимого познания. Итак, все, что сказано кем-нибудь хорошего, принадлежит нам христианам». Когда греческий философ мыслил логично, правильно, он по сути познавал Логос, то есть Христа.

Врожденная нравственность — откуда она?

Сократа и Платона Иустин ставит выше других философов, но вместе с тем соглашается и со многими положениями стоиков. Например, с тем, что у человека есть врожденное понятие нравственности, врожденный нравственный закон, который ведет нас к добродетели, к отказу от телесных наслаждений, к познанию вечного блага, а не временных земных удовольствий.

Иустин Философ идет путем нахождения общего между христианством и греческой философией, хотя предпочтение отдает христианству. Он много раз показывает, что христианство — более глубокая философия, чем та, что была прежде.

Пифагор и Сократ

Пифагор и Сократ

Во-первых, потому что это Откровение Самого Бога, а истины философии разбросаны по различным школам. Во-вторых, истина христианства изложена простым языком, понятным даже самому необразованному варвару, тогда как положения философии излагаются сложно, непонятным языком и доступны только образованным эллинам. В-третьих, истинное христианство гораздо древнее любой философии. И это тоже было серьезным аргументом для человека той эпохи. Нам это не так понятно, а в те времена — чем древнее была истина, тем более верной она считалась. Когда жил Платон, и когда жил Моисей? Между ними сотни лет, и поэтому истина Моисея гораздо более убедительна, ведь она более древняя!

Итак, христианство — это вечная, абсолютная истина, но фрагменты этой истины мы можем открыть силами своего разума, что отчасти удавалось сделать греческим философам.

Почему Татиан считал философов ворами?

Но ученик Иустина Философа Татиан (112−185) занял противоположную позицию. До нас дошла его единственная работа — «Речь против эллинов», в которой он обрушивается на греческих философов за их самомнение, за их ошибки, за их безнравственность, за их неверие, за их воровство. Ничего хорошего у них нет! А о каком воровстве речь? Они приписывают себе все открытия в мире, тогда как астрономию открыли финикийцы, математику — вавилоняне, историю — египтяне. Но эллины всё это присвоили себе. У эллинов есть философия — с этим никто не спорит, философию создали они. Но, во-первых, сами философы не жили согласно своим учениям. Аристотель льстил Александру Македонскому, Диоген ел, что попало, и умер, съев сырой полип, Гераклит умер в навозе. Во-вторых, сами греки не так уж почтительно относились к философам: они убили Сократа, продали Платона в рабство, то есть отношение к философии у них было далеким от уважения.

«Ваши книги подобны лабиринтам, а читающие их — бочке Данаид. Вы разорвали мудрость на части, лишив себя истинной мудрости. Бога вы не знаете, и, споря друг с другом, опровергаете сами себя. Поэтому все вы ничтожны и хотя присваиваете себе дар слова, но рассуждаете как слепой с глухим», — пишет Татиан. Он говорит о гордыне греков: «Зачем вы присваиваете мудрость только себе, не имея ни другого солнца, ни других звезд над собой, ни лучшего происхождения, ни даже смерти, отличной от других людей?»

Даже то, убежден Татиан, что в философии есть хорошего, они тоже украли — у иудеев, у Моисея. Прочитав книги Моисея, они истолковали их по-своему, ничего не поняли в Божественном Откровении и изложили свои построения в сложных философских системах. Так что и философия в самых высоких ее достижениях эллинам не принадлежит, а взята у христиан, которые и обладают истинной мудростью, не нуждающейся ни в каком доказательстве, ни в каком разуме. Вот такая строгая позиция Татиана.

По всей видимости, такая категоричность и увела его от чистоты христианства в ересь. В последние годы Татиан жил в крайнем аскетизме, осуждая брак, осуждая мясоедение и даже причастное вино заменяя водой или соком.

Впоследствии мы увидим, что такое пренебрежение философией, пренебрежение доводами разума было свойственно не только Татиану. Об этом напишет и великий преподобный Иоанн Дамаскин в своей работе «Источник знания», где покажет, что незнание философии очень часто приводило людей к ересям.

«Пестрый коврик» Климента Александрийского

Климент Александрийский

Климент Александрийский

В начале III века перед христианской Церковью, помимо извечной задачи проповеди Евангелия, возникает и другая — задача более глубокого осмысления истин христианства. И тут просто невозможно обойтись без философии. Одним из первых, кто будет решать эту задачу, станет Климент Александрийский (ок. 150 — ок. 215).

Неизвестно, где он родился; в юности он много путешествовал и в конце концов остановился в Александрии, потому что нашел себе учителя, который удовлетворял его запросам. Этим учителем стал глава Александрийской катехизической школы Пантен. Впоследствии эту школу возглавит сам Климент, а после него, когда с началом гонений на христиан Климент оставил Александрию, — Ориген, не испугавшийся гонений.

Климент смалодушничал, и, может быть, по этой причине, как думают специалисты, и не был прославлен как святой, хотя его богословие безошибочно и православно. Но в первые века существования Церкви святыми считались только мученики. И хотя Климент иногда почитался местно, но общеправославного прославления не получил.

Труды Климента Александрийского не забыты, его работы продолжают читать. Особенно его трилогию — «Протрептик», «Педагог» и «Строматы». «Протрептик, или Увещание к эллинам» — это обращение к язычникам с увещанием, как и следует из заглавия, принять истинную веру. «Педагог» обращен к тем, кто веру только что принял и еще не знает, как жить в согласии с Евангелием. «Строматы» — к верным христианам, которым нужно освоить глубины христианского учения.

Название «Строматы» дословно переводится как «пестрый ковер». Здесь Климент использует такой интересный образ: экономная и рачительная хозяйка не выбрасывает обрезки материи, из которой она шила одежду для своей семьи, но из этих обрезков плетет коврик. Он будет пестрым, конечно, но он удобен и полезен для домашнего хозяйства. Таким лоскуткам подобны и античные философские школы: от них мы тоже можем взять то, что необходимо, то, что нужно, и из этих обрывков мудрости при помощи христианства создать некоторое подобие единой философской мысли.

Климент особенно настаивает на положительном отношении христианства к философии, потому что, как он пишет в самом начале своих «Строматов», «сейчас появилось очень много людей, которые не хотят иметь никакого отношения ни с разумом, ни с философией, довольствуясь только простой бесхитростной верой». Философия — это плод разума. Разум — это свойство человека, необходимое свойство, дарованное человеку Богом. Поэтому если человек не рассуждает, он не выполняет свою главную задачу. Разум, считал Климент Александрийский, есть необходимый метод познания истины. Сам Спаситель сказал: «Ищите и обрящете» (ср.: Мф. 7: 7). Искать истину мы должны разумом, дарованным нам Богом, и тогда мы ее найдем.

Так находили истину и древние греки. Правда, они слишком возгордились своей способностью философствовать и поэтому пренебрегали религиозной истиной, рассчитывая, что смогут познать всё одним лишь разумом. Ветхозаветные же иудеи, наоборот, презирали разум, гордясь тем, что им было дано истинное откровение. Поэтому впали в другую крайность, считая, что всё можно познать только верой. Истина — это христианство, которое объединило Божественное Откровение и человеческий разум. И это единство откровения и философии — веры и разума — делает христианство истинным. Иудеи шли к этому, как пишет апостол Павел: «Закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою; по пришествии же веры мы уже не под руководством детоводителя» (Гал. 3: 24−25). Эта мысль, видимо, понравилась Клименту, и он продолжает ее, говоря, что и философия для древних греков была таким же детоводителем, она так же готовила их ко Христу: «Философия изначально была даром Бога эллинам до того, как Он обратился к ним явно. Ибо философия для эллинов — это то же, что закон для иудеев, а именно: наставник, ведущий их к Христу». Поэтому философия не отбрасывается в христианстве, а включается в единую систему.

Фундамент — вера или разум?

Мне эта мысль Климента Александрийского показалась очень интересной и правильной. Климент не знал, каким будет дальнейший ход истории, но мы видим, что именно греческая часть Римской империи сохранила истинное Православие, да и сейчас Греция остается православной страной, и те страны, которые переняли ее великое наследие (в первую очередь я говорю о России), — тоже страны православные.

Веру и разум нельзя противопоставлять, как это делали древние греки и ветхозаветные иудеи и как это делают часто и некоторые современные христиане, презирающие философию. Потому что, по Клименту, вера и разум — это способности единой человеческой души. Душу нельзя разбить только на веру или только на разум. Когда мы чего-то не понимаем разумом, это вступает в область нашей веры. Мы всегда принимаем на веру некоторые положения: математические аксиомы, слова учителя и т. д. — и на этом строится наше понимание вещей.

В «Строматах» Климент приводит очень интересный и доходчивый пример. Он говорит, что христианство подобно огромному зданию. Его фундамент — это вера, стены и крыша — это разум. И как стены, построенные на песке, рушатся, так и разум, не стоящий на прочной вере, не дает плодов. Но и фундамент без стен никому не нужен! Поэтому вера не осмысленная, не продуманная — пуста, бесплодна.

Мы, христиане, должны стремиться к целостному знанию, которое Климент Александрийский называет словом «гносис». Это понятие было дискредитировано существовавшей в то время ересью гностиков, но у Климента — никакого гностицизма, никакой убежденности в наличии тайного знания, доступного лишь посвященным, никакого слишком вольного отношения к тексту Священного Писания нет. Наоборот, отношение к философии у Климента примерно такое же, как и у Иустина: как к пестрому собранию различных ошибочных мнений, среди которых встречаются хорошие, истинные.

Поэтому не следует воспринимать мои слова так, что Климент восхваляет философию, является чистым философом. Нет, он говорит, что философией мы можем пользоваться — и даже должны пользоваться, — чтобы понять христианскую веру. Христианство же гораздо выше, глубже, оно истинно, потому что оно Божественно. Для понимания отношения философии и христианства он вспоминает слова, сказанные Филоном Александрийским об Агари и Сарре: Агарь символизирует философию, Сарра — богословие: Агарь — служанка Сарры, следовательно, философия служит богословию. Философия нужна для богословия, она позволяет нам глубже понять, объяснять христианские истины, она позволяет проповедовать их среди тех, кто еще не пришел к христианству.

А тезис «Философия — служанка богословия», вскользь брошенный Климентом Александрийским, в последующей религиозной (особенно западной) философии фактически станет очень популярным, объясняя, каково же место разума в Церкви. Я думаю, что Климент здесь, безусловно, прав.

http://www.pravoslavie.ru/90 326.html


Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика