«Затерянный мир» Святой Горы

О духовно-культурных связях Киевской Руси и Святой Горы — Сергей Шумило, директор Международного института афонского наследия в Украине, главный редактор научного альманаха «Афонское наследие», организатор международной конференции «Афон и славянский мир», которая состоялась 21−23 мая в Киево-Печерской Лавре.

+ + +

— Сергей Викторович, как Афон возник в Вашей жизни? С чего все началось?

— Мое первое знакомство с Афоном произошло еще в школьные годы, в советское время, на уроках украинской литературы, когда мы изучали произведения такого украинского полемического писателя и подвижника, как Иоанн Вишенский, о котором сегодня мало помнят, но который в начале XVII века сыграл очень важную роль в борьбе за православие и в духовном возрождении Украины.

Этот афонский подвижник более сорока лет провел на Святой Горе, подвизался в пещере в затворе, но когда произошла уния в Украине, по просьбе Константинопольского патриарха Мелетия он отправился в Украину, чтобы поддержать здесь антиуниатское движение, оставшееся без епископов. Собственно, вся Православная Церковь осталась тогда без епископата, ушедшего в унию. Церковь в этот период возглавили не представители церковной власти, не администраторы, а, так сказать, церковные низы, подвижники, аскеты, отшельники, ориентированные на исихастско-афонские традиции, они выбрали тогда православие, и среди них как раз был Иоанн Вишенский.

В моих поисках конца 80-х — начала 90-х его идеи имели важное значение. Собственно, эта личность в советское время продолжала соединять многих людей с Афоном, и, несмотря на атеистический запрет на религию, табу на афонскую тематику как таковую, многие могли прикоснуться и узнать об Афоне как раз благодаря присутствию в советской школьной программе наследия этого святогорского подвижника.

— Вы были тогда верующим человеком? Что зацепило? Информация исторического характера?

— Я верующим был всегда. Как-то в детстве с группой из детсада нас вела воспитательница мимо закрытого храма, я увидел, как старушки на коленях молятся перед заколоченными окнами, и потом дома по вечерам, закрываясь в комнате, тоже стал становиться на колени и молиться перед Распятием. Меня никто этому не учил. Сам не знаю, что это за порыв такой был. Мне тогда было не больше пяти лет. Лишь в начале 90-х гг. я узнал, что в том месте под спудом храма был похоронен прп. Лаврентий Черниговский. А те старушки были монахинями, его духовными чадами. Как оказывается, в жизни прп. Лаврентия Афон тоже имел важное значение.

В те времена о религии открыто не говорили, разве что в негативном, атеистическом смысле. Но в садике у меня был друг, с которым мы уединялись и разговаривали о Боге, конечно же, на детском уровне.

В школьные годы бывало, что меня били за то, что я носил крестик, но снимать все равно отказывался. Когда же началась «перестройка», и возле нашего дома открыли Троицкий собор, тот самый, где под стенами когда-то молились так поразившие мое детское воображение старушки, я стал удирать с уроков, чтобы побыть на богослужении. Еще у меня в школе были серьезные проблемы из-за того, что я по убеждениям отказывался носить пионерский галстук, а потом — вступать в комсомол. Лет в 13, как ни странно, у меня начались уже серьезные духовные поиски.

Как раз тогда для меня стоял выбор, кем быть: православным или греко-католиком. С конца 80-х стала возрождаться греко-католическая церковь, загнанная в советское время в подполье. В своих исканиях я пытался разобраться, изучить, как мог, прочувствовать на собственном опыте. Помню, некоторое время даже посещал их богослужения, которые тогда совершались на дому. Много читал, получал даже из Рима литературу.

Но для меня, в моем выборе, в тот период важное значение сыграло то, что мои предки все-таки были православными казаками, что они боролись за православие, против той же унии. И теперь перейти в унию — было бы предательством с моей стороны — по отношению к моим предкам. Да-да, именно так я рассуждал в 14 лет. На тот момент для меня этот аргумент оказался очень важным.

— А Афон тогда сыграл какую-то свою роль в этом определении?

— Как раз в произведениях Иоанна Вишенского я нашел некоторые ответы на волновавшие меня вопросы. Об Афоне мы тогда мало знали, что мы могли о нем знать? Знал, что есть Святая Гора. С детства у меня был интерес к пещерному жительству, к пещерным монастырям. Мое детство, как я говорил, проходило возле Троицко-Ильинского монастыря и Антониевых пещер в Чернигове. Я там рядом жил, рос. А среда обитания, даже внешние ее факторы, могут незримо сильно влиять на формирование внутреннего мировоззрения. Работники музея меня знали в лицо и всегда впускали в пещеры бесплатно, я там часами мог находиться в полной темноте, знал там все ходы и выходы, и без света мог ходить свободно по всем лабиринтам. Когда долго находишься в полной темноте, то постепенно привыкаешь и начинаешь частично видеть.

В общем Антониевы пещеры меня с детства влекли к себе каким-то необъяснимым образом. Я даже с уроков убегал, прогуливал, чтобы там побыть. Там же от одного археолога лет в 14 я впервые узнал, что есть такое явление — исихазм, что центр его был на Афоне, что монашеско-пещерное жительство на Руси — это афонская исихастская традиция.

Потом, с 15 лет, я стал больше интересоваться, узнавать об этом из самиздатской литературы, которую просил почитать у старших. В советское время достать религиозную литературу было крайне сложно, практически ничего официально не издавалось. Но я рос в своего рода «диссидентской» среде, где можно было достать самиздат.

Так что первые свои знания об исихазме я почерпнул из самиздата. Как сейчас помню эти страницы, отпечатанные вручную на печатной машинке. Правда, в этой литературе об исихазме было много намешано с индуистской мистикой, афонские старцы-исихасты были представлены в виде неких индийских йогов и т. п., и чтобы разобраться с этим, отсеять пшеницу от плевел, нужно было пройти непростой путь поисков и более глубокого изучения. Все это тоже играло важную роль в моих духовных, внутренних поисках, в моем таком искательстве, которое я всю жизнь несу с собою.

Я всегда в поиске, что-то ищу и что-то постоянно пытаюсь новое для себя открыть. Афон всегда сопровождал меня непонятным образом для меня самого: не то, чтобы я постоянно к нему сам бежал, а вот он просто присутствует как-то незримо, ненавязчиво в моей жизни.

— А сейчас уже навязчиво, насколько я понимаю.

— Да, последние несколько лет я занимаюсь в основном этой тематикой, изучаю наследие Афона на Руси, в Украине. Нами был создан институт афонского наследия для того, чтобы искать в архивах документы, материалы, изучать наследие Святой Горы в Украине и влияние афонской культуры, духовности, традиций на формирование культуры, духовных традиций в Киевской Руси, Украине.

То наследие, которое было краеугольным камнем в основе нашей национальной культуры, совершенно забытой сегодня. И когда сегодня говорят о возрождении национальных традиций, национальной культуры, многие зачастую не понимают, о возрождении чего именно нужно вообще думать, говорить и заниматься, поскольку наши национальные традиции были глубоко укоренены в духовные традиции, а духовные наши традиции черпались как раз из центра православной духовности на Святой Горе Афон, начиная со времен преподобного Антония Печерского и далее на протяжении целого тысячелетия.

— Стал ли кто-то из подвижников Афона для Вас действительными учителями?

— В первую очередь, такими учителями, еще до посещения Святой Горы, были через книги афонские преподобные — Антоний Печерский, Паисий Величковский, Нил Сорский, другие старцы афонские, которые оставили огромное духовное богатство. Особенно меня почему-то привлекал Паисий Величковский. Помню, в 1990 г. в училище во время уроков на задней парте тайком читал его писания об Иисусовой молитве, а одногрупники увидели и стали смеяться. Тогда верующим еще «не модно» было быть. Свою роль сыграл Киево-Печерский Патерик. Наследие Оптиной Пустыни, которая своим источником несет в себе опять же афонское наследие.

— Мы даже до конца не понимаем, насколько все переплетено.

— Да, мы порой просто не отдаем себе отчет, насколько тесно вся наша духовная восточно-европейская православная культура связана со Святой Горой Афон, ее наследием. Мы привыкли, что есть Оптина Пустынь, ее великие старцы, есть Глинская Пустынь, есть Киево-Печерская Лавра, Почаевская Лавра, другие знаменитые святыни и обители в Украине, в России, в других православных странах славянского мира. Они, так или иначе, все были тесно связаны с Афоном, поскольку большинство из них перенимали традиции монашества как раз со Святой Горы Афон. Особенно в периоды духовного упадка в наших странах, в частности в Украине в период конца XVI — начала XVII столетий. На почве такого упадка происходили катаклизмы, духовно-культурные разрывы, то ли в виде уний, то ли еще чего-то, и как раз Афон в таких случаях приобретал снова то первоочередное свое значение в процессе духовного возрождения, выравнивания и возвращения к первоистокам.

Поэтому Святая Гора Афон в XVII веке для Украины сыграла важное значение в возрождении православия, когда православие сохранялось не вокруг административных каких-то центров, а больше вокруг неофициальных духовно-культурных центров в лице братств и монастырей. И в этот период монастыри стали, на удивление, вырастать.

Казалось бы, гонение на православие, а многие монастыри по численности насельников вырастают до пятисот и более, появляется больше пятидесяти новых монастырей по Украине. В соотношении с количеством населения Украины тех времен и нынешних вообще разница потрясающая! Большинство этих монастырей в XVII веке имели тесные связи с Афоном, если даже не напрямую, то опосредственно, через духовных подвижников, таких как Иоанн Вишенский, Иов Княгининский. Даже первые епископы после унии, которых тайно рукоположил в 1620 г. патриарх Иерусалимский Феофан, как раз были той исихастско-святогорской настроенности и некоторые из них были афонитами, тот же Исаакий Борискевич, тот же Иосиф Курцевич, или ориентированный на афонское наследие Исаия Капинский — основатель Киево-Братской школы, ставший впоследствии Киевским митрополитом, и который, будучи уже митрополитом, собственноручно копал пещеры и подолгу в них уходил подвизаться в Иисусовой молитве.

Эти иерархии и старцы, вышедшие из народа, в ту эпоху возглавили духовное возрождение в стране, приняли на себя, по сути, миссию воцерковления казачества и вовлечения его в процесс борьбы за православие. Таким образом, в период, когда старорусская элита, аристократия массово отрекалась от своих корней, от своей веры, принимала католицизм и ополячивалась, на арену вышла из народно-казачьей среды новая элита, которая, воцерковившись, подняв на знамя борьбу за православие, собственно, и возглавила новые процессы в Украине в тот период.

Это все, опять же, происходило в том числе и под влиянием Афона. К сожалению, об этом мало говорится, мало пишется, мало этому уделяется значения, но когда изучаешь эти все тесные духовные связи, все четко прослеживается.

— Вы говорите о том, что было, о взаимосвязи и духовной помощи Афона в сложные периоды, когда нужно было сражаться за православную веру. А если говорить о современном Афоне и православии, что происходит сейчас? Какую роль Афон играет в наше время?

— Вы понимаете, Афон всегда имел важное значение как духовный центр, неповрежденный центр духовности. Это тот небольшой уголок на Земле, где действительно духовная традиция более-менее сохраняется в своем первозданном виде и где непрестанно совершается молитва. Это тот очаг, который всегда играл, играет и будет играть в духовном плане свое важное значение, и неспроста к нему так тянутся, особенно сейчас, многие люди, в том числе в Украине.

— То есть именно в тяжёлые времена испытаний усиливается интерес к Афону и увеличивается количество паломников?

— Во времена духовного регресса, каких-то катаклизмов и разочарований обязательно начинает в обществе пробуждаться жажда к подлинным источникам, первоистокам, начинается искательство правды, более глубоких ответов на злободневные вопросы.

В нашей истории, на протяжении тысячи лет, в такие периоды необъяснимо возрастало значение Афона, как духовного центра, возрастала тяга к его неповрежденным живительным источникам, наследию и традициям. Особенно в периоды секуляризации, в периоды духовной деградации в обществе. И это естественно, поскольку человеку, долго пьющему из загрязненного источника, непременно хочется утолить жажду из чистого, неповрежденного источника. Тем более, в области духовности.

Постоянно питаться духовными суррогатами невозможно, опасно для здоровья. Я не сторонник теории цикличности, но определенные «циклы», если смотреть на исторический срез в нашем прошлом, прослеживаются. В эти периоды всегда само собой усиливалось значение Афона.

Ныне именно такой период. Общество у нас секуляризировано. Мы, собственно, из той стадии советского атеизма, по большому счету, так и не вышли. Много говорим о том, что мы все православные, но реально мы только по названию православные.

Наши страны на самом деле постатеистические, а не православные, и еще очень много нам нужно пройти, преодолеть для возвращения к своим духовным первоистокам. Поэтому называть наше общество православным, христианским можно лишь условно, и об этом и статистика говорит, и сама жизнь, и действия, в том числе и политиков, являющихся лишь нашим зеркальным отражением.

— Много людей, приезжающих со Святой Горы, в таком восхищении от афонских служб. Что там такого особенного?

— Афон — это страна молитвы, это мир молитвы. Это своего рода «затерянный мир», в котором ты перемещаешься, образно говоря, куда-то в прошлое, в какую-то Византию, в ту цивилизацию. Хоть там современный мир тоже берет свое, без этого никуда не деться, но все равно главное остается. Самое главное, что там сохранено — это монашеская республика, граждане которой заняты главным делом — непрестанной молитвой.

Службы там действительно отличаются от наших. Почему? Потому, что у нас приходское богослужение адаптировано под условия быта простых мирян, а там этого нет. Поэтому там службы длинные, ночные, как они и должны были бы быть по уставу. Они не разорваны, совершаются по той еще традиции, по тем уставам, которые более тысячи лет назад были заложены.

— Можно сказать, что там легче молиться, что там все располагает к молитве? А здесь, в миру, тяжелее сосредоточиться? Или это зависит от самого человека, и место здесь ни при чём?

— Думаю, это все очень индивидуально. Лично для меня на Афоне дышать легче. Когда приезжаешь на Святую Гору, забываешь о мирской суете, в которую ты погружен, пребывая в миру. Очень важно хоть ненадолго от этого всего оторваться и уйти в тот мир, который сохранен на Афоне, главная отличительная черта которого — это мир молитвы. Ну, и как бы там не было, Святая Гора — это Удел Божьей Матери, это чувствуется буквально в любой точке Святой Горы, где бы ты ни ходил — то ли в монастырях, то ли по лесам, горам, это ощущение прямо витает в воздухе, ты это чувствуешь, и молишься по-другому, и дышишь по-другому, и смотришь на все по-другому.

Уезжая с Афона, долго потом не можешь адаптироваться, вернувшись домой. Ты где-то недели две живешь ощущениями, воспоминаниями от пребывания там, и хочется назад постоянно вернуться, как будто домой, в родительский очаг…

— Как Вам повезло! Нам, женщинам, по нашей ущербности путь туда закрыт.

— Я не думаю, что по ущербности, но такова была воля Божьей Матери. И это очень важно, Афон должен быть сохранен как уголок, мир монашеской республики. Чиновники Евросоюза хотели превратить Афон в продвинутую туристическую зону, где могли бы бывать и женщины, и простые туристы. Если это произойдет, он сразу же утратит свое предназначение.

— А такая вероятность есть? Как Вы считаете, насколько велика опасность?

— Я думаю, Господь этого не допустит. Как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Если бы это произошло, от Афона бы ничего не осталось. Остались бы стены — внешняя форма без внутреннего содержания. То, что происходит во многих странах, в том числе и у нас. Поэтому очень важно, чтобы Афон сохранился именно как духовный очаг.

И на самом-то деле Афон не оторван от женщин, на Афоне всегда молятся за женщин. Женщины без проблем могут подать записки о молитвах на Афоне за себя и родных. В Киеве и Москве это проще всего сделать прямо на Афонском подворье Свято-Пантелеимонова монастыря.

У афонских монахов есть матери, сестры, родственники, и эти монахи, уйдя от мира, могут усилить, сконцентрировать свою молитву и за своих родных, в том числе женщин, и за весь мир в целом.

Если бы не было такой вот отрешенности Афона, огражденности от мира, то он не мог бы и молиться за этот мир, потому что растворился бы в нем.

— Так ли всё благополучно на Афоне, как кажется на первый взгляд?

— Везде живые люди, и влияние мира тоже проникает на Афон, особенно за последние годы. Цивилизация берет свое: и интернет появился, и мобильная связь, и дороги обустраиваются, больше паломников стало ездить, чем еще 15−20 лет назад.

— То есть, еще 20 лет назад Афон сохранялся в своем первобытном виде.

— Ни дорог толком не было, ни техники не было. Сейчас можно на Афоне встретить монаха на внедорожнике. Там на другой машине просто не проедешь, поэтому основное средство передвижения — это внедорожники. Это есть, но при этом, как мы узнаем из воспоминаний афонских подвижников, в каждую эпоху афонские подвижники, старики говорили, что вот теперь Афон не тот, мир свое берет.

А Афон все равно остается, несмотря на то, что влияние цивилизации туда проникает. Он все равно остается тем, чем он был, и я не думаю, что мобильная связь, или интернет, или машины могут погубить то самое главное, что есть на Афоне — это молитва. А что касается богослужений, главная отличительная черта богослужений на Афоне — это то, что там все молятся.

Там нет случайных людей, или очень мало, которые просто зашли посмотреть. В основном, там все стоят и молятся, и это создает уже совершенно другую обстановку и в храме, и в монастыре, и полностью на всей Святой Горе. И поскольку это остров молитвы, он весь усеян монастырями, скитами, мелкими келлиями и каливами.

Главная цель пребывания в монашеской республике — молитва. Несмотря на всю разносторонность Афона и монастырей, а каждый монастырь — это отдельная традиция, отдельная история, несмотря на то, что на Афоне не только греческое монашество, но и славянское, там много и болгар, и сербов, и украинцев, и русских, румын, грузин, представителей других национальностей, всех их объединяет одно — стремление к единению с Богом в молитвенном порыве.

Это создает вокруг Афона совершенно особую атмосферу, которая и чувствуется, когда ты там пребываешь.

— Поэтому и богослужения там очень сильно отличаются?

— Как я уже говорил, богослужения на Афоне не адаптированы под мирян, под быт, поэтому они более цельные. Поначалу очень тяжело, ты приезжаешь — нужно адаптироваться, «акклиматизироваться», к богослужебному уставу подстроиться, к византийскому времени, которое там до сих пор сохранилось и действует. Несмотря на то, что Греция находится в одном часовом поясе с Украиной, на Афоне время иное, пять часов разницы, как тысячу лет назад было в Византии. Поэтому там все совсем по-другому. Там нужно рано ложиться спать, потом среди ночи вставать, идти на службу. Первые несколько дней бывает непросто адаптироваться, а потом без этого уже не можешь.

— А когда Вы первый раз поехали на Афон?

— Это не так давно было, несколько лет назад. До этого много интересовался Афоном, готовился.

Желание поехать на Афон у меня было всегда, более двадцати лет. Первое мое знакомство с представителем святогорского монашества случайно произошло в 1992 г. в Москве. Это был насельник Афонского Ильинского скита о. Николай. Помню, он тогда сетовал, что в некоторых монастырях стали появляться холодильники. По тем временам на Афоне это было неслыханное новшество. Потом поддерживал переписку с некоторыми пастырями, для которых Афон в жизни имел важное значение. Поехал же я на Святую Гору не по собственной инициативе, а по приглашению, меня, так сказать, позвал Афон.

— Да, Вы говорили, что не гонялись за ним, а он преследовал Вас.

— Он не преследовал, он присутствовал. Последние годы мы неоднократно организовывали конференции на эти темы, но на Афоне я не бывал. Видимо, на то был промысел.

— И вот, встреча состоялась.

— Состоялась. Самое поразительное, что на Афоне я неожиданно повстречал некоторых своих давних знакомых, о которых я даже не подозревал, что они — монахи на Святой Горе. Так, подходит ко мне один монах и спрашивает:

— Ты Сергей?

— Да.

— А я тебя знаю.

Оказалось, он меня помнит еще по юности, в 90-е я привозил в Чернигов из Москвы православную литературу. Одна из этих книг — «Лествица» Иоанна Лествичника как раз сыграла для него важное значение в дальнейшем жизненном выборе. Я этого ничего не помню, а он запомнил.

Другой раз во время богослужения в храме подходит ко мне какой-то старец с седой бородой, опять спрашивает:

— Ты Сергей?

— Да.

Оказалось, в прошлом мы с ним лет 10 вместе проработали в банковской сфере. Он одно время даже был председателем коммерческого банка. А теперь — простой монах на Афоне. Я его сразу даже не узнал.

Вот такие неожиданности случаются.

Но главные впечатления, все же, от более глубокого знакомства с Афоном и со старцами Афона. Слава Богу, они есть. И в Пантелеимоновом монастыре есть выдающиеся подвижники, тот же Схиархимандрит Иеремия, которому в этом году исполняется 100 лет. Это дивный человек, удивительной судьбы, непростой: он прошел и через советские концлагеря, и через немецкие лагеря, через гонения на веру, потерял всю семью в годы раскулачивания, единственный в семье остался в живых. Из Сибири пешком добирался в Украину в 30-е годы.

На самом деле, наверное, у каждого афонского подвижника особая судьба, о которой можно много что написать, но отец Иеремия — это целый пласт нашей духовной истории.

Его духовное становление проходило под влиянием другого афонского подвижника — преподобного Кукши в Одессе, он его духовным сыном был, и по его благословению подавал в 1960-е гг. прошение на Афон и потом очень долго, около 15 лет, ожидал разрешения уехать на Афон. Уже 36 лет, как он является игуменом Пантелеимонова монастыря, всегда бодрый и живенький. Не смотря на такой преклонный возраст до сих пор каждую неделю ездит с Афона в Уранополис для закупки продуктов для братии.

— Вы были одним из организаторов международной конференции «Афон и славянский мир», которая прошла месяц назад в Киево-Печерской Лавре. На ней были презентованы Ваши новые книги. Одна — «Преподобный Паисий Величковский и Запорожская Сечь», вторая — «Духовное Запорожье на Афоне». На первый взгляд, выглядит странным привязка Запорожья и Запорожской Сечи к Афону.

— Наверное, такая привязка без более глубокого изучения темы когда-то и меня смутила бы. Но это из-за незнания сути вопроса. На самом деле, как я уже говорил, воцерковление казачества и вовлечение его в оборону православной веры в XVII веке происходило в том числе и под влиянием афонских подвижников, в тесной взаимосвязи с афонскими монастырями.

В этот период многие казаки даже уезжали не только в паломничество на Афон, но некоторые из них даже принимали там монашество. В архивах нами были обнаружены письма, неизвестные до сих пор, переписка преподобного Паисия Величковского с Запорожской Сечью, с кошевым атаманом Сечи Петром Калнышевским, из которых выходит, что Калнышевский и Сечь были ктиторами преподобного Паисия как во времена пребывания его на Афоне, так и потом, в Молдавии. То есть имелись очень тесные духовые связи и материальные, потому что Запорожская Сечь, как оказывается из этих документов, выступала в качестве ктитора нашего монашества на Афоне и в других местах.

Вторая книга — «Духовное Запорожье на Афоне». Многим может показаться странным название, а на самом деле на Святой Горе существовал отдельный казачий скит, основанный запорожскими казаками, он назывался «Черный Выр», тоже странное название, но довольно характерное для запорожской традиции придумывать какие-то причудливые названия и имена. Сами казаки этот скит, как видно из документальных источников, называли «Духовным Запорожьем».

Они уезжали на Афон из Запорожской Сечи, некоторые надолго, некоторые навсегда, некоторые на короткое время для того, чтобы духовно окрепнуть, собраться силами, поговеть вдали от суетной жизни на Сечи, от военных будней. Они говорили, что уезжают на «духовное Запорожье». Вся книга построена на малоизвестных архивных материалах, обнаруженных в украинских архивах. Из них видно, что запорожские казаки в XVIII веке всячески поддерживали этот свой скит на Афоне, были его ктиторами, и насельники там, в основном, тоже были из запорожских казаков. Так что духовно-исторические связи Украины и Афона в то время были довольно тесными. Это, конечно, отдельная тема для разговора, это целое исследование, которому посвящена книга.

Подготовила Наталья Горошкова, фото Сергей Шумило

http://www.pravlife.org/content/zateryannyy-mir-svyatoy-gory-afon