Николай Николаевич Юденич

Николай Николаевич Юденич родился в Москве 18 июля 1862 г. в семье коллежского советника. Фамилия происходила от малороссийских дворян. Военная карьера не стала его изначальным призванием. Свое совершеннолетие он отметил поступлением в Межевой институт. Правда, проучившись в нем меньше года, он перешел в Александровское военное училище. 8 августа 1881 года 19 летний взводный портупей-юнкер Юденич был произведен в первый офицерский чин.
По воспоминаниям товарищей будущий генерал от инфантерии был худощавым, светловолосым юношей, веселым, совершенно непохожим на молчаливого командующего Северо-Западной армией. В это время в училище читал свой знаменитый курс русской истории профессор В.О. Ключевский. Строгий, размеренный и, в то же время, беззаботный, веселый училищный быт, столь хорошо отраженный на страницах «Юнкеров» А.И. Куприна, окружал Николая Юденича. Отличное окончание училища гарантировало поступление в Гвардию. И молодой подпоручик получил направление в Варшаву, где в составе Варшавского военного округа был расквартирован Лейб-гвардии Литовский полк. Округом в то время командовал герой русско-турецкой войны 1877−1878 годов генерал В.И. Гурко. Юденич стал ротным командиром литовцев.
Однако гвардейская «лямка» не стала для него венцом карьеры. В 1884 году, в 22 года он успешно выдержал вступительные экзамены и стал слушателем Николаевской академии Генерального штаба. В Академии, как вспоминали современники, Юденич не любил тратить время на доработку одного задания, а старался побыстрее сдавать его, чтобы получить новое. От однажды принятых решений он не отказывался. Юденич был общительным офицером, никогда не чуждался компаний своих товарищей.
В 1887 году Академия Генерального штаба была закончена им по первому разряду с присвоением звания «штабс-капитан гвардии». После службы на различных штабных и строевых должностях в 14 армейском корпусе, в Варшавском военном округе, его в 1892 году произвели в подполковники и перевели в Туркестанский военный округ. Здесь он принял должность начальника штаба Памирского отряда.
Тридцатилетний подполковник, по воспоминаниям его сослуживца Д.В. Филатьева, отличался «прямотой и даже резкостью суждений, определенностью решений, твердостью в отстаивании своего мнения и полным отсутствием склонности к каким-либо компромиссам». К этому уже добавилась его немногословность. «Молчание — господствующее свойство моего тогдашнего начальника», — писал о нем ген. А.В. Геруа.
Карьера продолжала быстро продвигаться. Этому Юденич был обязан не каким-то протекциям или связям, а исключительно своим собственным способностям и талантам. После того как в 1896 году Юденич получил чин полковника, он принял (в 1902 году) командование 18-м стрелковым полком 5-й стрелковой бригады 6-й Восточно-Сибирской дивизии. Началась русско-японская война, и полк отправился на фронт. Примечательно, что накануне войны Юденичу как бывшему «туркестанцу» предложили должность дежурного генерала при штабе ТуркВО. Однако он отказался от спокойной тыловой жизни, предпочитая ей фронтовые будни «на сопках Маньчжурии».
Полковник Юденич был уверен, что личный пример начальника всегда будет лучшим способом для воспитания своих подчиненных. Это качество его характера ярко проявилось в боях русско-японской войны. В сражении при Сандепу, несмотря на уже начавшееся отступление русских войск, Юденич на свой страх и риск лично повел в штыковую контратаку вверенную ему 5-ю стрелковую бригаду и отбросил противника. Скупой на похвалу командующий маньчжурской армией ген. А.Н. Куропаткин отдельно выделил этот поступок Юденича как редкий пример смелости и инициативы среди старших командиров.
В штыковую атаку поднял свой полк Юденич и в решающем для русской армии сражении под Мукденом. Здесь также, несмотря на безнадежность положения, он попытался прорвать фронт в несколько раз превосходящих его японских частей. Получив серьезное ранение в грудь навылет, он был отправлен в госпиталь.
За русско-японскую войну Юденич был награжден золотым Георгиевским оружием «За храбрость», а также орденами Св. Владимира 3-й степени с мечами и Св. Станислава 1-й степени с мечами и произведен в чин генерал-майора (1905 г.), приняв должность командира 2-й бригады 5-й стрелковой дивизии. Однако уже на следующий год строевая служба для Юденича временно закончилась. Он получает важное и ответственное назначение, становится генерал-квартирмейстером штаба Кавказского военного округа. С этого момента Кавказ стал для Юденича главным местом его военной карьеры.
Мирная, размеренная жизнь на Кавказе казалось бы не предвещала никаких потрясений. Прибывший к месту назначения боевой генерал быстро приобрел симпатии сослуживцев. Вот как вспоминал об этом впоследствии генерал Б.П. Веселозеров: «От него никто не слышал, как он командовал полком, так как генерал не отличался словоохотливостью; георгиевский темляк да пришедшие слухи о тяжком ранении красноречиво говорили, что новый генерал-квартирмейстер прошел серьезную боевую страду. Скоро все окружающие убедились, что этот начальник не похож на генералов, которых присылал Петербург на далекую окраину, приезжавших подтягивать, учить свысока и смотревших на службу на Кавказе, как на временное пребывание… В самый краткий срок он стал и близким, и понятным для кавказцев. Точно всегда он был с нами. Удивительно простой, в котором отсутствовал яд под названием „генералин“, снисходительный, он быстро завоевал сердца. Всегда радушный, он был широко гостеприимен. Его уютная квартира видела многочисленных сотоварищей по службе, строевое начальство и их семьи, радостно спешивших на ласковое приглашение генерала и его супруги.
Пойти к Юденичам — это не являлось отбыванием номера, а стало искренним удовольствием для всех, сердечно их полюбивших».
Так же мирно и размеренно протекала семейная жизнь четы Юденичей. Их гостеприимный дом на Барятинской улице в Тифлисе вскоре стал одной из достопримечательностей местного «полусвета». Его хозяйка, Александра Николаевна Юденич (урожденная Жемчужникова) родилась в 1871 году. Несмотря на девятилетнюю разницу в возрасте жили они очень дружно, а живой, энергичный характер супруги несколько уравновешивал немногословность Николая Николаевича.
Дружеские отношения, установившиеся между генерал-квартирмейстером и его сослуживцами способствовали росту его авторитета. «Работая с таким начальником, — писал Веселозеров, — каждый был уверен, что в случае какой-либо порухи он не выдаст с головой подчиненного, защитит, а потом сам расправится как строгий, но справедливый отец-начальник… С таким генералом можно было идти безоглядно и делать дела. И война это доказала: Кавказская армия одержала громоносные победы, достойные подвигов славных предков…».
Юденич никогда не стремился к мелочной опеке и начальственному «окрику». Вот как говорил об этом начальник штаба Кавказского фронта генерал-лейтенант Д.П. Драценко: «Он всегда и все спокойно выслушивал, хотя бы то было противно намеченной им программе… Никогда генерал Юденич не вмешивался в работу подчиненных начальников, никогда не критиковал их приказы, доклады, но скупо бросаемые им слова были обдуманы, полны смысла и являлись программой для тех, кто их слушал». Прямота, твердость в отстаивании своей позиции, были еще одними из характерных черт его характера.
За выслугу лет Юденич в 1909 году получил орден Св. Анны 1-й степени, а также чин генерал-лейтенанта (1912 год).
Еще один штрих его биографии. Тогда как большинство будущих лидеров белого движения вступили в Великую войну в малых или средних офицерских чинах, Юденич был уже авторитетным высокопрофессиональным начальником.
Юденич учитывал сложность национального вопроса на Кавказе. Он был одним из немногих военачальников, полностью поддержавших проект создания дружин — хумбов из армянского населения.
Начавшаяся мировая война принесла Юденичу заслуженную славу и известность. 20 октября 1914 года Россия объявила войну Османской империи. Кавказская армия, сформированная на базе Кавказского военного округа должна была принять на себя основную тяжесть боевых действий. Кавказский наместник генерал от кавалерии граф И.И. Воронцов — Дашков стал Главнокомандующим, его помощником и фактическим командующим — генерал А.З. Мышлаевский, начальником штаба — генерал Н.Н. Юденич.
Турецкая армия под командованием молодого и талантливого военачальника, прошедшего школу немецкого Генштаба, Энвер-паши стремилась захватить центры Армении — Карс и Эривань, рассчитывая впоследствии выйти к Грузии и Азербайджану. Турецкая разведка активно использовала контакты с азербайджанскими и горскими сепаратистами. Перешедшие в декабре 1914 года границу турецкие дивизии быстро вышли на линию Карс — Ардаган. Кавказская армия попала в сложное положение под Сарыкамышем. Воронцов — Дашков приказал генералам Мышлаевскому и Юденичу взять под контроль обстановку вокруг Сарыкамышского отряда. Прибыв на место, Юденич высказался против решения начальника отряда генерала Г. Э. Берхмана об отступлении к Карсу, считая необходимым действовать во фланг наступавшей турецкой группировке. Произошел его конфликт с Мышлаевским, так как последний также настаивал на отступлении.
В конце концов Мышлаевский приказал отступать и выехал обратно в Тифлис, даже не поставив Юденича в известность о своем решении. Узнав об этом, Юденич вновь проявил самовольство. Исходя из того, что отступление в условиях окружения, отсутствия коммуникаций, суровой зимы приведет к разгрому, Юденич решил оборонять Сарыкамыш. Приняв на себя командование Сарыкамышским отрядом, он сосредоточил все усилия на подготовке контрудара. Все 25 дней обороны он лично контролировал положение дел на передовой, разделяя с солдатами и офицерами тяготы окружения.
Постепенно на фронте назревал перелом. Накануне Рождества русский гарнизон мощным ударом прорвал блокаду, практически полностью разгромив при этом части 9-го турецкого корпуса. Узнав о Сарыкамышской победе, Воронцов-Дашков поддержал «самоуправство» своего начальника штаба, представив его к званию генерала от инфантерии. Помимо очередного повышения Юденич был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени и получил должность командующего Кавказской армией.
Но главные его победы были впереди.
Вскоре начались бои в Персии. И здесь, Юденича ждала новая награда — орден Св. Георгия 3-й степени. Как значилось в приказе о награждении «…за разгром „правого крыла“ 3-й турецкой армии в числе около 90 батальонов в Евфратской операции, закончившейся 30 июля 1915 г.».
Не обошла стороной война и его семью. С первых же месяцев после отъезда мужа на фронт Александра Николаевна Юденич все силы отдавала созданию особого лазарета, оборудованного в соответствии с последними достижениями хирургической науки. Она практически «с нуля» создала лечебное заведение, где тысячи раненых находили внимание и уход. Ею же была организована трудовая помощь женам мобилизованных солдат и офицеров. Создавались мастерские по пошиву обмундирования, изготовлению военного снаряжения. При мастерских были открыты ясли для детей работниц.
Следующим этапом полководческой карьеры Юденича стал штурм крепости Эрзерум. С началом нового, 1916 года Кавказская армия вплотную подошла к казавшейся неприступной «кавказской твердыни». Стратегически взятие Эрзерума означало примерно то же самое, что и взятие Перемышля на Юго-Западном фронте русской армии: нельзя было продолжать наступление, выходить на равнины Анатолии, имея в тылу мощную крепость с многочисленным гарнизоном. Юденич, снова проявляя нестандартность оперативного мышления, решает взять крепость без длительной осады, что называется «с ходу». Однако, против проведения операции выступили как Верховный Главнокомандующий Николай 11, так и сменивший Воронцова-Дашкова на посту Главнокомандующего Кавказским фронтом великий князь Николай Николаевич.
Окруженный горами, хорошо защищенный артиллерией, Эрзерум представлял собой серьезный укрепленный район. Положение осложнялось также и тем, что штурм происходил зимой, в условиях обледенения немногочисленных дорог, засыпанных снегом горных перевалов. Но ничто уже не могло заставить Юденича отказаться от принятого, стратегически просчитанного и оправданного (а в этом у него не возникало сомнений) решения. Определенную роль сыграли дошедшие до него известия о том, что после поражения десанта союзников в Галлиполийской операции освободившиеся турецкие войска начали перебрасываться на Кавказ.
Хорошую оценку этому решению Юденича дал генерал-майор Б.А. Штейфон, участник Эрзерумского штурма: «В действительности каждый смелый маневр генерала Юденича являлся следствием глубоко продуманной и совершенно точно угаданной обстановки. И, главным образом, духовной обстановки. Риск генерала Юденича — это смелость творческой фантазии, та смелость, какая присуща только большим полководцам». Ему вторил генерал-квартирмейстер Кавказской армии генерал Е.В. Масловский: «… генерал Юденич обладал необычайным гражданским мужеством, хладнокровием в самые тяжелые минуты и решительностью. Он всегда находил в себе мужество принять нужное решение, беря на себя и всю ответственность за него, как-то было в Сарыкамышских боях и при штурме Эрзерума. Обладал несокрушимой волей. Решительностью победить во что бы то ни стало, волей к победе весь проникнут был генерал Юденич, и эта его воля в соединении со свойствами его ума и характера являли в нем истинные черты полководца».
Однако, помимо чисто стратегических расчетов Юденич прекрасно чувствовал обстановку, сложившуюся в те дни на Кавказском фронте. А она была в то время еще весьма далека от того хаоса и развала, которые охватят полки и дивизии всего лишь через год. Не испытавшая пагубного влияния «окопного сидения» Кавказская армия готова была идти вперед, у армии был порыв, и именно его чувствовал командующий, когда принимал решение об атаке неприступного Эрзерума.
Взяв на себя всю ответственность за последствия операции, Юденич начал штурм. В течении 20 дней прошла перегруппировка сил. Для взятия крепости было сосредоточено 2/3 личного состава Кавказской армии и большая часть артиллерии. Подготовка велась в обстановке повышенной секретности. 29 января 1916 года после мощной артиллерийской подготовки, ночью, в сильную метель и мороз штурмовые отряды пошли на приступ. Юденич приказал вести атаку круглые сутки, без перерыва. Сам он с небольшим конвоем и штабными офицерами разместился прямо на передовой. Несмотря на тяжелые потери штурмовавших, отчаянное сопротивление турецкого гарнизона было сломлено, и уже к утру 3 февраля Эрзерум выкинул белый флаг.
Великий князь Николай Николаевич, поздравляя войска с победой, стоя перед строем, снял папаху и, повернувшись к Юденичу, низко поклонился ему русским поклоном, провозгласив, обратившись к войскам: «герою Эрзерума, генералу Юденичу ура». За эту беспримерную в истории русского военного искусства Великой войны операцию Юденич был награжден Георгиевским крестом 2-й степени (редчайший случай в истории награждений орденом Св. Георгия).
Развивая успех Эрзерумской операции, Кавказская армия во взаимодействии с кораблями Черноморского флота овладела Трапезундом — крупным морским портом на черноморском побережье Турции. После поражения турецкой армии в Эрзинджанской операции, в Огнотском сражении, русские войска заняли всю Армению и были готовы продолжать наступление в Анатолию и Персию. За время боев на Кавказском фронте в 1914—1916 гг. войска под командованием Юденича не проиграли ни одного сражения и заняли территорию, по площади превышавшую современные Грузию, Армению и Азербайджан вместе взятые.
Подводя итог Кавказскому «периоду» боевой карьеры Юденича, ген. Масловский отмечал: «…Армия малочисленная, всегда численно слабейшая противника, армия с ничтожными техническими средствами и имевшая перед собой противника с превосходными боевыми качествами, непрерывно одерживает победы над врагом. Что за причина этого неизменного успеха ее в течении всей войны, пока яд революции не развалил могучую Русскую армию?
Тот, кто внимательно будет исследовать последнюю русско-турецкую войну, подметит, что все операции Кавказской армии, руководимой генералом Юденичем, всегда покоились на основных принципах военного искусства, на принципах вечных и неизменных во все времена и эпохи, — принципах, особенно исповедованных всеми великими полководцами.
Этот же исследователь отметит то громадное значение, которое придавалось на Кавказе духовному элементу в бою. И во всех операциях Кавказской армии всегда используется эта сторона боевой деятельности.
Вот почему всегда сражение начинается поражением воображения противника неожиданностью удара, и всегда длительным напряжением до предела сил бойцов в чрезвычайно упорных и непрерывных атаках создавалось нарастание впечатления, которое потрясало противника, и он сдавал…
Весь проникнутый активностью, только в проявлении крайней степени ее видя решение, генерал Юденич признает лучшим способом ведения войны — наступление, а выгоднейшим средством последнего — маневр. И этот взгляд свой он и проводит с начала до конца войны. В соответствии с духом активности генерал Юденич обладал необычайным гражданским мужеством, хладнокровием в самые тяжелые минуты и решительностью.
Он всегда находит в себе мужество принять нужное решение, беря на себя и всю ответственность за него, как-то было и в Сарыкамышских боях, и при штурме Эрзерума. Все операции при их выполнении проводились генералом Юденичем со всей решительностью, бои доводились до крайнего напряжения, и продолжительное преследование довершало победу…
Решимостью победить во что бы то ни стало, волей к победе весь проникнут был генерал Юденич, и эта его воля в соединении со свойствами его ума и характера являли в нем истинные черты полководца…»
Но ход истории свел на нет все военные усилия, все победы русского оружия в Великой войне. Отзвуки событий Февраля 1917 года, «демократизации» армии докатились и до Кавказа. 5 марта 1917 года Юденич получил высший чин в своей карьере, став главнокомандующим Кавказским фронтом (как говорили фронтовые острословы одного Николая Николаевича сменил другой). Однако ему не удалось остановить начавшееся падение дисциплины, деморализацию воинских частей. Учитывая все это, а также отсутствие активности со стороны противника Юденич, отказался от наступательных операций, и фронт перешел к обороне. Это решение стоило ему слишком дорого, ведь он «игнорировал требования момента» и ничего не предпринимал для «решительного наступления революционной армии». Пробыв в должности Главкома Кавкфронта лишь два месяца, Юденич был отстранен от должности и вызван в Петроград. Получив здесь задание «ознакомиться с настроениями» в казачьих областях, Юденич выехал в Москву, а затем в Могилев.
Полностью выполнить порученное задание Юденич не смог, да и, очевидно, не очень стремился к этому. В августе 1917 года фоторепортаж фиксирует его участие в работе Государственного Совещания в Москве. Именно к этому времени и можно отнести начало участия Юденича в российской политической борьбе. Его поддержка выступления ген. Л.Г. Корнилова означала, что теперь его симпатии полностью на стороне тех, кто считает возможным восстановление русской государственности и армии только путем жестких мер военной диктатуры.
Снова в Петрограде Юденич оказался уже после большевистского переворота октября 1917 года. Сразу же перейдя на нелегальное положение, Юденич все свое время стал отдавать деятельности подпольной офицерской организации, благо сохранившиеся связи в гвардейской среде и штабе Петроградского военного округа к этому располагали. Но несмотря на все усилия, предпринять выступление против большевиков в Петрограде не удалось, и в конце ноября 1918 года Юденич с женой, в сопровождении двух офицеров, по фальшивым документам переезжает в Финляндию. Здесь ему предстояло вплотную заняться подготовкой базы для возможного наступления на «красный Петроград» с помощью бывших союзников России по Великой войне.
Установленные им контакты антибольшевистского подполья не пропали даром. Они стали одной из основ для создания в последующем организации Петроградского Национального Центра. Следует иметь в виду, что при малой изученности белого движения на северо-западе вообще, деятельность антисоветских подпольных центров в Петрограде известна еще меньше, до сих пор оставаясь одним из «белых пятен» в истории гражданской войны в России.
Создание антибольшевистских организаций на Северо-Западе Юденич вел при тесном контакте со спецслужбами Великобритании и Генеральным штабом Финляндии. Делались попытки установить более тесные контакты и с правительством Швеции, для чего генерал выезжал в Стокгольм.
В Териоках, на основе бывшей военно-морской базы Балтийского флота, действовала группа офицеров, отправлявших добровольцев на Мурман и занимавшихся сбором информации о состоянии Балтийского флота. Группа офицеров-балтийцев являлась, по существу, единственной относительно активной структурой, которую можно было бы использовать в борьбе с большевиками. С этой же группой поддерживал тесные контакты бывший Председатель Совета министров Российской империи А.Ф. Трепов. За исключением отправки офицеров из Петрограда на Мурман реальной антисоветской работы в Финляндии не велось.
Пользуясь нейтральным отношением политического руководства Финляндии к формированию русских частей на территории страны, к началу 1919 года из местных крестьян-карелов, под руководством русских офицеров удалось собрать отряды так называемой Ингерманландской армии, действовавшей на Карельском перешейке во время осеннего наступления на Петроград.
Но и эти отряды оказались слишком малочисленными для того, чтобы занять сколько-нибудь серьезное место в антисоветском фронте на Северо-Западе. Нужны были более крупные, хорошо вооруженные, обученные формирования. Нужны были серьезные политические структуры, организации, способные осуществить руководство белым сопротивлением. Наконец, нужен был авторитетный лидер белого Северо-Запада, человек, который устроил бы всех — и союзников, и политических деятелей и, особенно, военных. В сложившейся ситуации кандидатура Юденича представлялась наиболее перспективной. Пятидесятивосьмилетний генерал от инфантерии, про которого говорили, — «генерал, который никогда не знал ни одного поражения», — немногословный и надежный, он, как тогда казалось, смог бы сплотить вокруг себя все силы антибольшевистского сопротивления на Северо-Западе России.
Правда, сами политические «деятели» оценивали своего «лидера» довольно иронично. Достаточно привести слова одного из видных масонов, члена ложи Великий Восток Франции, петроградского присяжного поверенного М.С. Маргулиеса, позднее ставшего министром снабжения и народного здравия: «….Юденич предпочитал жить в комфортабельной гостинице то в Гельсингфорсе, то в Ревеле, и по целым дням читал вслух романы своей супруге — самые обыкновенные французские романы в традиционной желтой обложке…»
Вскоре стали формироваться и первые политические структуры белого Северо-Запада. В январе 1919 года в Гельсингфорсе был создан Русский политический комитет (далее — РПК) под председательством кадета А.В. Карташева. Финансовую сторону деятельности РПК взял на себя «русский Рокфеллер», нефтепромышленник Степан Георгиевич Лианозов. Ему удалось получить в финских банках около 2 миллионов марок, составивших начальный капитал будущей северо-западной власти. Миллионер Юлий Гессен (двоюродный брат кадета Иосифа Владимировича Гессена, бывшего соредактора Милюкова по газете «Речь») предпринимал попытки получить аналогичный кредит в Лондоне. При содействии Х. Лича, совладельца Петербургской посреднической фирмы «Лич и Файербрэйс» в Петрограде, предполагалось учредить англо-русский банк, монополизировавший валютные операции. Лич организовал также встречу Гессена с дядей английского короля принцем Баттенбергским, который обещал передать ходатайство Юденича о поддержке своему августейшему племяннику.
Карташев взял на себя всю политическую работу, создавая власть, даже не имея для этого необходимой территории. В своих письмах Верховному Правителю России адмиралу А.В. Колчаку Карташев всячески подчеркивал важность поддержки авторитета генерала Юденича как представителя общероссийской власти в регионе, в частности оказать РПК финансовую помощь из средств российского золотого запаса. 21 января 1919 года телеграмму с аналогичными просьбами направил Колчаку и сам Юденич. Денежные средства предполагалось получить путем перевода их на счета английских банков, как посредников, с целью последующего финансирования создаваемой Северо-Западной добровольческой армии.
Телеграмма, копия которой была послана также Деникину, давала характеристику той «военно-политической базе», на которой предполагалось построить Северо-Западный фронт. В этой телеграмме Юденич предстает не только как военный руководитель, но и как политический лидер, с вполне определенной позицией: «…С падением Германии открылась возможность образования нового фронта для действия против большевиков, базируясь на Финляндию и Прибалтийские губернии… Около меня объединились все партии от кадет и правее. Программа тождественна с Вашей. Представители торгового класса, находящиеся в Финляндии, обещали финансовую поддержку. Реальная сила, которою я располагаю в настоящее время — Северный корпус (3 тысячи) и 3−4 тысячи офицеров, находящихся в Финляндии и Скандинавии… Я рассчитываю также на некоторое число — до 30 тысяч — военно-пленных офицеров и солдат… Без помощи Антанты обойтись нельзя, и в этом смысле я вел переговоры с союзниками, но положительного ответа еще не имеется. Необходимо воздействие союзников на Финляндию, дабы она не препятствовала нашим начинаниям и вновь открыла границу для русских беженцев, главным образом, офицеров. То же в отношении Эстонии и Латвии… Необходима помощь… вооружением, снаряжением, техническими средствами, финансами и продовольствием не только на армию, но и на Петроград… Вооруженная сила не требуется — достаточно флота для обеспечения портов. Но, если таковая будет, то это упростит и ускорит решение. Благоволите поддержать мое ходатайство перед Антантой…»
Отправляя копию этой телеграммы командующему Добровольческой армии генерал-лейтенанту А.И. Деникину Юденич писал: «…Я обращаюсь к Вам с просьбой — помогите мне. Не можете уделить из имеющихся у Вас средств — я знаю, до последнего времени Вы сами во всем нуждались — убедите наших представителей в Париже, убедите союзников, сообщите — я отойду в сторону, передав дело другому, но не губите самое дело».
В этих последних словах, очевидно, и можно найти ответ на вопрос — почему Юденич согласился взять на себя руководство Белым движением на Северо-Западе России. Не карьерные, честолюбивые замыслы влекли его. Главная цель — «самое дело», в том как он его понимал. «Дело», у истоков которого он стоял, «дело» организации сопротивления советской власти. Успех «дела» очень относительный, шансов на победу мало. Но отступить, бросить начатое — не в характере Юденича. Пусть хотя бы один шанс из сотни — все равно стоит продолжать борьбу, борьбу, ставшую теперь смыслом жизни не только для него, но и для тысяч тех, кто связал свою судьбу с Белым движением. И ради успеха этого шанса можно и должно сделать все возможное.
Следующим шагом в организации северо-западной белой власти стало создание при РПК особого телеграфного агентства «для информации заграничной печати», выпуск газеты «Русская жизнь». И здесь цель была очевидной — добиться дипломатического признания со стороны союзников (говорилось даже о возможности признания РПК Англией и Францией де-юре) и получить столь необходимую для продолжения белой борьбы помощь деньгами и военным снаряжением.
Сам Николай Николаевич во многом разделял оптимизм политиков РПК. Учитывая то, что большая часть красных сил действовала на Восточном и Южном фронтах и их переброска потребовала бы большого времени и средств, Юденич считал, что наступление на Петроград силами небольшой, хотя бы 50-ти тысячной армии может привести к большому успеху.
Юденичем, совместно с Треповым еще в декабре 1918 года был составлен проект об организации белой армии на Северо-Западе. Согласно ему содействие союзников должно было выразиться в двоякой форме: политической и материальной. Основные положения этого проекта были перечислены генерал-майором М.Е. Леонтьевым в его выступлении на парижском собрании в августе 1931 года: «…1) В области политической помощь союзников требовалась в создании благоприятного идее белой борьбы настроения среди граничащих с советской Россией новообразований — Финляндии и Эстонии; в соответствующем на них давлении для получения их согласия предоставить их территорию, как плацдармы для организации и развертывания вооруженных сил; и наконец, в привлечении этих стран к активному участию в начинающейся борьбе. 2) В материальном отношении помощь союзников должна была вылиться в предоставлении создаваемой армии необходимых вооружения, снаряжения и обмундирования, соответствующего тоннажа коммерческих судов для подвоза всего необходимого для армии и в содействии английского флота, находившегося в Финском заливе, по обеспечению действий армии с моря…»
Не менее серьезные проблемы возникали и при формировании армии. Дело в том, что к моменту, когда Юденич стал фактически лидером белого движения на северо-западе, против большевиков на территории Эстонии и Латвии уже действовали части так называемого Северного корпуса. Части были немногочисленные, весьма пестрые по своему составу. В оперативном отношении они входили в состав армии Эстонской республики под командованием генерала Лайдонера. Действовали они, по большей части, под началом своих признанных командиров (нередко в очень малых чинах) и скептически относились к возможностям единого руководства и подчинения.
Мобилизационные возможности Северного корпуса исчерпывались лишь приграничными с Эстонией губерниями и контингентами бывших военнопленных российской армии. Как следует из цитированного выше доклада ген. Леонтьева, Юденич предполагал опереться при формировании армии на следующие источники: «…1) Русские отряды полковника Дзерожинского, уже сражавшиеся с большевиками в Эстонии в так называемом отдельном корпусе Северной армии, численностью до 2 500 штыков и сабель. 2) Русские части, формировавшиеся в Латвии Светлейшим Князем Ливеном (их, а также отряды полковника Бермондт-Авалова, до конца 1918 года, активно поддерживало немецкое оккупационное командование — прим. В.Ц.). 3) Русское население Финляндии, численностью до 15 тысяч, среди которых было до 3 тысяч офицеров. 4) Русское население освобождаемых по мере наступления армии местностей. Это, главным образом, расчет на использование мобилизационных возможностей Санкт-Петербургской и Псковской губерний. 5) Русских военнопленных в Германии. От этого последнего источника пришлось совершенно отказаться, когда выяснилось, что наши военнопленные оказались в большей части распропагандированными…»
И тем не менее с начала 1919 года началась активная вербовка офицеров-добровольцев, их обучение, снаряжение в специально создаваемых лагерях в Швеции. Оттуда через Стокгольм они переправлялись в Гельсингфорс и Ревель.
Развивать наступление на Петроград предполагалось возможным с двух направлений. Либо со стороны Финляндии, по Карельскому перешейку, либо со стороны Эстонии, через Псков и Ямбург. В первые месяцы 1919 года из этих двух оперативных линий Юденич явное предпочтение отдавал «карельскому варианту». Расчет строился, в первую очередь, на краткости расстояния от финской границы до Петрограда. Восточная Карелия, в чем убеждали донесения финской разведки, была настроена противобольшевистски, и поэтому можно было бы надеяться на быстрое пополнение армии местными крестьянами. Кроме того Юденич отмечал возможность тесного взаимодействия с частями Северной Добровольческой армии ген. Миллера, действовавшими от Архангельска на юго-восток, и с так называемой Олонецкой армией из финских добровольцев, действовавшей в направлении на Петрозаводск. В случае успеха можно было бы рассчитывать на создание единого антибольшевистского фронта на севере России.
Примерно в это же время на белом юге Северо-Западное направление также рассматривалось в качестве одного из наиболее важных. Так, бывший лидер российских октябристов А.И. Гучков в письме к ген. Деникину от 17 января 1919 года отмечал, что Прибалтийские республики могли бы стать опорным районом против красного Петрограда. И хотя данный театр военных действий имел и свои недостатки — «большая дальность пунктов формирования и сосредоточения от основного объекта всех операций — Петрограда», замерзание Ревельского порта на период навигации, — но, тем не менее, эта база должна была быть использована, так как она, «во-первых, угрозой Петрограда в этом направлении отвлечет на себя часть советских сил и облегчит операцию со стороны Финляндии, и, во-вторых, даст возможность предпринять наступление на Псков — Бологое, угрожая отрезать Петроград. Это последнее направление представляет еще и ту выгоду, что армия на первых же шагах окажется среди великорусского населения таких губерний, которые и в своих крестьянских массах, и даже в своем городском населении окончательно переболели большевизмом и только и ждут избавителей, которые помогли бы им сбросить с себя большевистский гнет…»
Подготовка белой базы на Северо-Западе интенсивно проходила в течение января — апреля 1919 года. Однако вскоре, несмотря на всю активность как РПК, так и самого Юденича, стало ясно, что жить лишь надеждами на то, что в ближайшем будущем начнется полномасштабное наступление на Петроград, уже бесперспективно. Полученная поддержка (пока, правда, не более чем декларативная) Англии, наметившиеся перспективы (пока, правда, весьма неопределенные) вступления в войну на стороне белого движения Финляндии, Эстонии и Латвии (последних — после неудачных попыток их оккупации красной армией в начале 1919 года), наконец очевидные успехи белых армий на юге и востоке России — все это вместе взятое давало хоть и небольшой, но все-таки шанс для начала успешных действий и на Северо-Западе.
В этой ситуации, не дожидаясь развертывания сил Ингерманландской армии на Карельском перешейке, Юденич принял решение открыть военные действия и начать наступление наличными силами отдельного русского отряда полковника Дзерожинского в Эстонии. Данный отряд, носивший наименование Северного корпуса насчитывал к началу первого наступления на Петроград немногим больше 5 тысяч бойцов, главным образом добровольцев и бывших красноармейцев, 18 орудий и 74 пулемета.
Конечно, надеяться на победу с такими ничтожными силами было невозможно. Тем не менее, большинство в военном и политическом руководстве белых было уверено, что это наступление, во-первых, подтолкнет англичан к оказанию более существенной помощи; во-вторых, отвлечет на себя часть сил красной армии и тем самым ослабит ее сопротивление наступавшей армии Колчака; в-третьих, позволит создать плацдарм на территории собственно российских губерний (Псковской и Санкт-Петербургской) и увеличит ряды армии за счет местных контингентов.
Первоначальное наступление Северного корпуса оказалось, вопреки ожиданиям, довольно удачным: быстрым ударом части корпуса прорвали фронт большевиков под Нарвой, а движением в обход Ямбурга принудили красные полки к беспорядочному отступлению. 15 мая, после бомбардировки с кораблей эстонской Чудской флотилии, под контроль белых перешел Гдов, первый крупный город на пути к Петрограду. 17 мая пал Ямбург, узловой пункт на пути наступления корпуса. Тем временем подразделения эстонской армии (2-я дивизия), содействуя успеху Северного корпуса, продвинулись вперед и 25 мая заняли Псков. Вместе с ними в город вошли части отряда полковника С.Н. Булак-Балаховича. С 1 июня во главе корпуса встал еще один из общепризнанных лидеров Белой борьбы на северо-западе генерал-майор А.П. Родзянко (родственник последнего председателя Государственной Думы). Он фактически и руководил всеми операциями Северного корпуса, переименованного с 19 июня в Северную, а с 1 июля в Северо-Западную добровольческую армию.
В ночь на 13 июня началось восстание форта Красная Горка, защищавшего подступы к Петрограду. Восставшие заняли штаб, телеграф и телефонную станцию, помещение ЧК, арестовали комиссаров и красных командиров. Морякам Кронштадта и корабельным командам Балтийского флота были посланы обращения-призывы присоединяться к восстанию. Вскоре Красную Горку поддержали соседние форты Серая Лошадь и Обручев.
Восстания на балтийских фортах были заранее подготовлены, о чем была осведомлена и контрразведка Северного корпуса. Однако практически ничего не предпринималось для того, чтобы поддержать восставших. А ведь в случае успеха можно было бы гораздо успешнее наступать на Петроград. В результате, хотя восстание на фортах началось в момент, когда белые части оказались в непосредственной близости к ним (был установлен прямой контакт с Ингерманландским полком Северного корпуса), повстанцы не смогли скоординировать свои действия с корпусом ген. Родзянко. По воспоминаниям коменданта «Красной Горки» Н. Неклюдова командование Ингерманландского полка пассивно реагировало на призывы к проведению совместной операции, а донесения восставших в штаб Северного корпуса отправлялись с большим опозданием.
16 июня 1919 года восстание в Красной Горке было подавлено. К 20 июня прибыла основная часть воинских пополнений, направленных под Петроград из центра страны и с Восточного фронта, а 21 июня 7-я армия красных, при поддержке кораблей Балтийского флота начала контрнаступление.
И, тем не менее, первоначальная цель операции была достигнута — Северный корпус создал столь необходимый для последующих наступательных действий плацдарм, имевший 200 верст по фронту и 75 верст в глубину. Опираясь на треугольник Гдов — Ямбург — Псков командование корпуса, равно как и политическое руководство белого Северо-Запада считало, что этого вполне достаточно не только для того, чтобы развивать наступательные действия на Петроград, Новгород, но и для того, чтобы получать полномасштабную поддержку от Антанты, Прибалтийских лимитрофов и Финляндии.
30 июня Карташев в письме к московским представителям «Национального Центра» сообщал: «Твердо уверены во взятии Петрограда не позднее конца августа». Его помощник Г. И. Новицкий отмечал, что и этот срок может сократиться в случае помощи деньгами, оружием, снаряжением. «Весьма вероятно, — продолжал он, — что в ближайшие дни Юденич, с которым мы в полном единении, и все мы перейдем на русскую почву, на тот берег (то есть начнем работать в „освобожденном от большевиков Петрограде“ — прим. В.Ц.), чтобы включиться в непосредственную работу».
Оптимизм северо-западников в тот момент показался вполне объективным для англичан, и принципиальное решение о военной помощи было принято. К Юденичу была отправлена особая военная миссия генерала Гофа для выяснения вопроса о нуждах армии и правительства.
По существу с этого момента Северо-Западная армия стала уже не просто одним из звеньев общего противобольшевистского фронта, но и элементом международной антисоветской политики, со всеми вытекающими отсюда последствиями. С одной стороны помощь союзников существенно возросла, но с другой, любой неуспех мог бы расцениваться представителями союзных государств как полный провал всего белого движения в регионе. «Ваша задача, — писал Карташев Струве, переехавшему по заданию Национального Центра из Лондона в Париж, — поддержать всеми средствами признаний авторитета, дипломатических сношений и всякого рода материальной и государственной помощи именно нашу лояльную, ортодоксальную комбинацию Юденича, Карташева и Ко».
В предвкушении скорого овладения Петроградом в политических «сферах» белого Северо-Запада все чаще стали раздаваться заявления о «неправомерности переноса» большевиками российской столицы в «красную Москву». «Петроград для большинства из нас по-прежнему был символом единого российского государства», — писал Карташев.
Продолжались и перемены в правительственных структурах. В мае Политический Центр преобразовался в Политическое совещание. «Первейшая задача Политического совещания, — отмечал Карташев, — это быть представительным органом, берущим на себя государственную ответственность в необходимых переговорах с Финляндией, Эстонией и прочими новоявленными малыми державами. Без таких ответственных переговоров и договоров невозможна никакая кооперация наша с ними против большевиков». Второй задачей Политического Совещания признавалось выполнение функций «зачаточного временного правительства для Северо-Западной области». «Пришлось ограничиться, — писал Карташев, — подбором минимального количества лиц, не могущих вызвать против себя возражений и в русской среде, и в Париже, и у Антанты. Таким образом в Совещании оказались: Юденич — как председатель Совещания, я (Карташев) — заместитель председателя (иностранные дела), Кузьмин-Караваев (юстиция и агитация), генерал Кондырев — начальник штаба Юденича, генерал Суворов (работавший в Петрограде с Национальным Центром и стоящий на его платформе) — военные дела, внутренние дела и пути сообщения; Лианозов (промышленник-нефтяник, юрист по образованию, человек прогрессивный) — торгово-промышленность, труд и финансы… Так готовимся к событиям».
Тем временем не дремало и антибольшевистское подполье в самом Петрограде. Политическое Совещание, сам Юденич через курьеров постоянно поддерживали тесные контакты с Петроградским отделением Национального Центра. Эту организацию возглавлял инженер В.И. Штейнингер, совладелец патентной конторы «Фосс и Штейнингер», председатель Петроградского комитета Биржи труда, гласный Петроградской городской думы.
Петроградский отдел Национального Центра пытался контролировать не только Северо-Запад, но и Север России. Наиболее перспективными в этом отношении стали действия Петроградского отдела «Союза Возрождения России» (руководители — меньшевик В.Н. Розанов и член ЦК партии народных социалистов В.И. Игнатьев). Именно при «Союзе» с первых же месяцев после большевистского переворота создавалась военная организация под руководством генерал — майора М.Н. Суворова и полковника Постникова. Благодаря ей в 1918 году в Мурманск было отправлено около тысячи офицеров и добровольцев. Сбором информации о положении в Петрограде и переброской на Северный фронт занималось также особое разведывательное бюро, образованное по инициативе представителей союзного командования — французского капитана Ватье и английских полковника Войса и капитана Ватсона. С бюро активно сотрудничал известный русский контрразведчик В.Г. Орлов (бывший следователь по особо важным делам Западного фронта), работавший в то время в Петроградской ЧК.
Противников советской власти объединял в своих рядах «Комитет петроградских антибольшевистских организаций» под руководством великого князя Павла Александровича, А.Ф. Трепова, Н.Е. Маркова 2-го и другими. В повседневной работе можно было рассчитывать на существовавшие еще с осени 1917 года подпольные офицерские ячейки в бывших гвардейских частях.
В марте Национальный Центр активизировал подпольную работу. «Мы взялись за объединение всех военно-технических и других подобных организаций под своим руководством…, — доносил Штейнингер в ставку Юденича, — и эта работа продвинулась уже далеко… Идет ответственная работа по организации исполнительных органов и набору технически опытных сил в области продовольствия и милиции». Таким образом петроградское подполье все больше заявляло о себе, как о факторе, с которым необходимо считаться и который вполне в состоянии взять на себя функции управления экономикой не только Петрограда, но и всего региона.
Продолжались и контакты с «Интеллидженс сервис», в частности с Полем Дюксом. В книге «Красные сумерки и рассвет» он описал проведенные им операции вплоть до августа 1919 года. Аппарат белой разведки и контрразведки стремился использовать в своей работе подпольные антибольшевистские организации как в самом Петрограде, так и в красногвардейских частях на фронте и в ближайшем тылу. По донесениям Национального Центра из Петрограда: «Город отдадут легко, войска сражаться не будут по всему фронту… Сопротивления почти не будет». Своеобразным подтверждением этого стал переход на сторону белых нескольких воинских частей 7-й советской армии, среди них бывшего гвардейского Семеновского полка. Еще осенью 1918 года существовавшая при полку конспиративная офицерская организация установила контакты с английской контрразведкой через командированных в Финляндию офицеров (штабс-капитана Рыльке и поручика Гильшера). Позднее контакты развивались уже на уровне контрразведки Северного корпуса. В конце мая 1919 года план перехода был окончательно подготовлен, и 27 мая полк в полном составе перешел на сторону белых, открыв тем самым фронт на одном из наиболее опасных его участков.
«Пролетарский гнев» требовал сурового наказания виновников поражения весной 1919 года. Из Москвы на имя Г. Е. Апфельбаума (известного в исторической литературе под фамилией Зиновьев) приходили грозные телеграммы с требованиями «навести порядок» в Петрограде. И «надлежащие меры» не заставили себя ждать. Вскоре петроградская ЧК начала массовые аресты среди служащих различных военных и гражданских учреждений Петрограда. По донесениям контрразведывательной части Северного корпуса аресты, проведенные в ЧК весной и летом, нарушили регулярную связь с Петроградом и сильно поразили агентурную сеть. Чекисты не очень утруждали себя поиском доказательств, фактов для того, чтобы выйти «на след» белого подполья. Был использован традиционный и, по существу, беспроигрышный способ борьбы с «врагами народа» — метод повальных, повсеместных обысков и арестов, при которых в «сети» ЧК попадали все — и виновные, и безвинные.
Блюстители «пролетарской бдительности» особенно постарались, устроив «Варфоломеевскую ночь для контрреволюции». С 12 на 13 июня с 10 часов вечера до 7 часов утра в Петрограде и его окрестностях были произведены тотальные обыски в частных домах, квартирах, учреждениях. В обысках под руководством чекистов участвовало около 20 тысяч рабочих, красноармейцев и матросов. В итоге, если верить официальной статистике, было найдено и изъято 5 пулеметов, 6 тысяч винтовок, 644 револьвера, пироксилиновые шашки, различное военное снаряжение и др. Вскоре был арестован и расстрелян руководитель Национального Центра Штейнингер.
Для петроградской интеллигенции, представителей «бывших» наступили черные дни. Родственники и знакомые арестованных обращались во все официальные инстанции, к Н. Бухарину, А. Луначарскому, М. Горькому. Но ничего не помогало. Ведь «борьба с контрреволюционной гидрой» велась под личным контролем Зиновьева, отнюдь не склонного к проявлениям «слабости», категорически убежденного в том, что «с ними (!) церемониться не надо» и, что «вся эта сволочь не стоит даже хорошей пули». Да и сам «вождь мирового пролетариата» писал, что «…нельзя не арестовывать, для предупреждения заговоров, всей кадетской и околокадетской публики. Она способна, вся (!!!), помогать заговорщикам. Преступно не арестовывать ее».
Продолжало меняться и положение на фронте. В середине июля части 7-й советской армии возобновили наступление на Ямбургском направлении. В ходе тяжелых боев им удалось оттеснить поредевшие части Северо-Западной армии за реку Лугу. А в конце августа, благодаря отходу 2-й эстонской дивизии с позиций в районе Пскова, перешедшие в наступление большевики овладели городом и закрепились в нем. Таким образом плацдарм для возможного наступления на Петроград уменьшился почти в два раза и представлял собой лишь небольшой район Петроградской губернии, упиравшийся в Нарву и Чудское озеро.
Северо-западникам пришлось менять тактику борьбы. Англичане потребовали замены принципа «военной диктатуры», проводимой Юденичем, новым, «демократическим», как казалось бы, правительством. Одна из основных задач, которую должна была выполнить новая «власть» — признание независимости Эстонии со стороны Белого движения, поскольку, как будет показано ниже, политическая ситуация в регионе стала меняться чрезвычайно быстро.
11 августа 1919 года совершенно неожиданно большинство членов Политического Совещания при Юдениче (сам он в это время находился на фронте) были вызваны через английское консульство из Гельсингфорса в Ревель. В числе приглашенных оказались члены кадетской партии, представители «Национального Центра», «Союза Возрождения России»: А.В. Карташев, С.Г. Лианозов, М.Н. Суворов, В.Д. Кузьмин-Караваев, М.С. Маргулиес, Н.Н. Иванов, К.А. Крузенштерн, а также члены образованного в Пскове «правительства» К.А. Александров, В.Л. Горн и М.М. Филиппес. Вышеупомянутый Маргулиес так описывает этот процесс «формирования правительства». Английский бригадный генерал Ф. Марч обратился к собравшимся с короткой речью на русском языке: «Положение северо-западной армии катастрофическое. Без совместных действий с эстонцами продолжать операцию на Петроград невозможно. Эстонцы требуют для совместных действий предварительного признания независимости Эстонии. Русские сами ни на чем между собой сговориться не могут. Русские только говорят и спорят. Довольно слов, нужно дело! Я Вас пригласил и вижу перед собой самых выдающихся русских людей, собранных без различия партий и политических воззрений. Союзники считают необходимым создать правительство Северо-Западной области России, не выходя из этой комнаты. Теперь 6 с четвертью часов; я вам даю время до 7 часов, так как в 7 часов приедут представители эстонского правительства для переговоров с тем правительством, которое вы выберете. Если правительство не будет к 7 часам образовано, то всякая помощь со стороны союзников будет сейчас же прекращена. Мы вас будем бросать…»
Итак, правительству предстояло заключить договор с Эстонией на основе признания ее независимости взамен получения военной помощи Северо-Западной армии. Казалось бы — стоит ли заключать договор с представителями Белого движения, если его победа еще весьма проблематична. Но подобное внимание к этому со стороны иностранных государств — лишнее подтверждение того, что вера в успех белых армий осенью 1919 года была действительно очень велика. И хотя на улицах Москвы и Петрограда еще не развевались трехцветные флаги Белой России, была убежденность в том, что «победа над большевизмом» близка, а поэтому Эстонии и другим лимитрофам стоит заранее «подстраховаться», заручившись гарантиями собственной независимости.
Образованное таким необычным образом Северо-Западное правительство, по-своему составу можно было бы с полным основанием назвать коалиционным. Премьер-министром стал Лианозов, военным министром — Юденич. В состав вошли также два правых эсера и двое меньшевиков. Кадетский, правоцентристский вектор политической программы уходил в прошлое. Оказавшийся совершенно неожиданно для себя в произвольной «отставке», оскорбленный Карташев заявил, что «устраивать власть на основах партийной коалиции в период анархии и революции — это государственное преступление». Военный человек, сторонник жестких мер в политике Юденич, также скептически оценивал перспективы правительства. Он соглашался с мнением, что «лианозовский кабинет» воскрешает времена «недоброй памяти политической коалиции, сгубившей Временное правительство». Карташев отмечал «два первородных греха» лианозовского кабинета — «подписание акта об абсолютной независимости Эстонии» и «обязательство собрать в Петербурге какую-нибудь учредилку». Именно он считается автором заявления: «Северо-западное правительство должно умереть у ворот Петрограда». Безусловно, эта позиция, а Карташева поддерживало и подавляющее большинство военных, имела все перспективы стать реальностью по мере приближения к «Северной Пальмире».
Сразу же после «создания» правительства было утверждено заранее подготовленное решение о признании «в интересах нашей родины» «абсолютной независимости Эстонии». И хотя Лианозов пытался доказать Марчу, что договор необходимо согласовать с Юденичем, английский посланник безаппеляционно заявлял, что в этом случае у них всегда найдется новый Главнокомандующий. Расчет делался либо на Родзянко, либо на Булак-Булаховича. И хотя Юденич по-прежнему продолжал считаться Главнокомандующим, подчиняясь непосредственно Колчаку как Верховному Правителю России, его статус диктатора был существенно ограничен.
Но зато теперь, как считалось, отпали последние препятствия для организации широкой союзнической помощи Северо-Западу. Эстонии, взамен за признание, следовало «оказать немедленную поддержку русской Северо-западной области вооруженною силою, чтобы освободить Петроградскую, Псковскую и Новгородскую губернии от большевицкого ига…». Две эстонских дивизии должны были прикрывать фланги Северо-Западной армии со стороны Нарвы и Пскова. А 7 августа в Ревельском порту три английских парохода привезли долгожданные танки, бронеавтомобили, скорострельные и тяжелые орудия, 10 тысяч винтовок. В начале сентября было доставлено еще 39 тысяч снарядов, 20 миллионов патронов, 20 тысяч шинелей, 48 тысяч пар сапог, 100 тысяч пар американской обуви. Правда вместо винтовок и патронов в ящиках иногда находили теннисные ракетки, и шары для гольфа, подписанные как «подарок от английских докеров», проявлявших таким образом «солидарность» с «борющимся за свою свободу российским пролетариатом».
Крайне остро стоял вопрос с обмундированием. Интересный факт: 5-я («Ливенская») дивизия Северо-Западной армии выделялась среди других новыми, добротными…. немецкими мундирами. Получалось так, что вчерашние враги снабжали русских белых лучше чем вчерашний союзники. Снабжение армии велось, по существу, за счет средств отбитых у большевиков. Денежное довольствие получалось от эстонского правительства и чтобы хоть как-то улучшить положение солдат и офицеров интендантству приходилось заниматься перепродажей американской муки, предназначенной для «населения западной России».
Правда, к началу осени части на фронте все-таки получили новое английское снаряжение и по праву гордились им перед военнопленными красноармейцами. Получили и продовольственные наборы и медицинские комплекты. Многие подразделения, особенно бронетанковые отряды, артиллерийские батареи были вооружены и снаряжены по нормам английской армии.
Что же касается непосредственной военной помощи, то в ночь на 18 августа 7 британских торпедных катеров провели внезапную торпедную атаку Кронштадта. И хотя далеко не все выпущенные торпеды достигли цели, а три катера погибли, ее результатом стали повреждения нескольких кораблей красного Балтийского флота, в частности дредноута «Петропавловск», линкора «Андрей Первозванный», крейсера «Рюрик», эсминца «Гавриил». Была потоплена плавбаза подводных лодок, бывший крейсер «Память Азова». Еще раньше английский катер потопил крейсер «Олег». Несколько раз британские летчики наносили бомбовые удары по Кронштадту и Красной Горке. Но на этом непосредственное участие в военных действиях пока ограничивалось.
Более-менее определенным стало финансовое положение Северо-Западного правительства. Основу составил предоставленный Колчаком кредит в 900 тысяч фунтов стерлингов. Вскоре напечатали и собственные дензнаки. «Юденки», «родзянки», как называли их в просторечии, обеспечивались, как шутили в тылу, только «шириной генеральских погон». Но, в особом объявлении правительства указывалось, что денежные знаки «обеспечены всем достоянием государства Российского» и будут оплачиваться впоследствии Петроградским отделением Госбанка по расчету 40 рублей за фунт стерлингов. Примечательно, что на купюрах 1000-рублевого достоинства, помимо символики Белого движения на Северо-Западе (равноконечного белого креста, двуглавого орла с «медным всадником» на груди вместо Св. Георгия Победоносца) впервые были напечатаны, правда едва заметные, изображения погибших Государя Императора Николая Александровича и Государыни Императрицы Александры Федоровны с нимбами над головами. Красивый символ, выражение политической позиции или нечто большее — предвосхищение канонизации?
Правда многие считали это всего лишь изображениями древнегреческих богов «земного благополучия» — Гермеса и Геры.
«Абсолютная независимость» Эстонии давала ощущение пусть и небольшой, но все-таки уверенности в перспективах продолжения борьбы. И вдруг, внезапный «удар в спину». Всего лишь через две недели после подписания декларации Северо-западного правительства, 31 августа советский наркоминдел Г. Чичерин обратился к Эстонии с предложением начать переговоры о заключении мирного договора. «Надежные союзники» белых эстонцы согласились с большевиками. На конференции представителей прибалтийских государств, состоявшейся 13 сентября в Ревеле, был напрямую поднят вопрос о поддержке советских дипломатических инициатив и остальными лимитрофами. Уже сам факт, что подобного рода переговоры начались с эстонским правительством, означал, что большевики готовы, очевидно, признать де-факто независимость республики. В таком случае признание эстонской независимости Северо-Западным правительством теряло бы всякий смысл. «Эстонское правительство вступило с большевиками в переговоры о мире, — писал Карташев, — остается повернуть на единственно реальный путь, сосредоточив всю помощь, все внимание на Русской силе… северо-западной армии. В руках Англии все возможности. Если бы она решила взять Кронштадт, то этим самым, кроме морального давления на петербургское гнездо „коммунистов“, был бы сорван снова фланг красной армии по берегу моря до Красной Горки, и Русская армия легко бы пошла на Гатчину».
Оставался в запасе еще и «финский вариант». С конца 1918 года Юденич имел непосредственные контакты с главой финляндского правительства генералом бароном Карлом Густавом Маннергеймом, бывшим офицером Российской Конной Гвардии.
К середине 1919 года в самой Финляндии завершилась жестокая гражданская война с местными большевиками, получавшими поддержку из Советской России. Отряды финской «красной гвардии» были разгромлены, однако Маннергейм считал необходимым обезопасить Финляндию от «советской угрозы» со стороны столь близкого к границе Петрограда (что подтвердила впоследствии советско-финляндская война 1939−1940 годов). Поэтому Маннергейм охотно поддерживал намерения Юденича координировать военные усилия на путях к Петрограду.
Первоначально переговоры с Маннергеймом шли успешно. Он не только дал согласие на организацию борьбы на территории Финляндии, но и сам выразил готовность предоставить для «похода на Петроград» части своей армией. Взамен Маннергейм требовал присоединения к Финляндии района Печенгского залива (путем плебисцита местного населения) и западной Карелии. При этом Финляндия обязывалась оставить во владении России участок Мурманской железной дороги, проходящей в этом районе.
Юденич в целом согласился с условиями Маннергейма и передал их Верховному Правителю России Адмиралу Колчаку. Колчак также не высказал принципиальных возражений против этой позиции Финляндии. Но российский представитель в Париже, бывший министр иностранных дел С.Д. Сазонов, категорически заявил о неприемлемости требований Маннергейма («прибалтийские губернии не могут быть признаны самостоятельным государством. Так же и судьба Финляндии не может быть решена без участия России…»). В результате и Колчак ответил Юденичу отказом, и последнему ничего не оставалось, как только подчиниться. Переговоры с Маннергеймом затянулись.
В итоге Маннергейм, полностью поддерживавший идею Белой борьбы, обещал прийти на помощь даже в случае единоличного заявления Юденича о признании его условий. Главнокомандующий Северо-Западной армии, отступая от принципа «Единой, Неделимой России», заверил Маннергейма в своей полной лояльности и вскоре началась подготовка к совместному наступлению белой и финляндской армий на Петроград.
Однако и здесь Белому делу на Северо-Западе не везло. В Финляндии произошел переворот, в результате которого пост президента занял Стольберг — политический оппонент Маннергейма, а в правительстве большинство получили социалисты. Новая власть прервала переговоры с Юденичем и запретила формировать русские воинские части на финской территории.
Результатом подобного дипломатического поражения стало отсутствие угрозы красным со стороны финской границы. За исключением самостоятельных действий отрядов финских и русских добровольцев под Лемболово и Матоксой, никаких серьезных операций на Карельском перешейке в 1919 году не велось.
Разумеется, переговоры с Финляндией не могли не вызвать настороженности и у политиков белого Северо-Запада. Вот как писал об этом Карташев в письме к председателю колчаковского Совета министров Пепеляеву: купить помощь Финляндии «можно будет лишь ценой невероятно тяжелых уступок, мучительных для национального сознания и нашей совести. И в этом для нас заключается необычайный драматизм нашего положения. С одной стороны, избавление… Петрограда и Севера… с другой — ужас согласия на дневной грабеж самых коренных прав России».
Генералу Юденичу, вместо работы по организации армии и руководству вооруженной борьбой, фактически приходилось все силы и энергию направлять в область внутренней и внешней политики. По характеристике А. Геруа: «…Изобильно облепленный иностранными воздействиями, русской, так называемой, „революционной общественностью“, которую лучше было бы переименовать „полуреволюционной“, представителями сбежавшего заграницу русского капитала, также не чуждого полуреволюции, и здесь ставшего „спекулятивным капиталом, плутократией“, генерал Юденич был, конечно, не в своей тарелке.
Неудивительно, что, по выражению окружавших его „демократов“, „умный, крайне молчаливый генерал“, впал в крайнее безмолвие. Вообще Ген. Юденич явно избегал политических разговоров…»
Наступила осень. На фронте по-прежнему ничего не менялось. Эстония держалась неопределенно. Английская помощь, хотя и поступала в достаточном количестве, не могла продолжаться долго. В политическом руководстве Великобритании выявились серьезные разногласия между военным министром У. Черчиллем и премьер-министром Д. Ллойд-Джорджем. Глава кабинета все более и более скептически оценивал перспективы военной и дипломатической помощи Белому движению: «Я верю, — писал он, — что кабинет не допустит вовлечения Англии в какую-либо новую военную акцию в России… Что касается „огромных возможностей“ для взятия Петрограда, который, как нам говорят, „у нас уже почти в кулаке“ и которого нам никогда не схватить, то мы слишком часто слышали о других „огромных возможностях в России“, которые так никогда и не реализовались, несмотря на щедрые расходы для их осуществления. Только за этот год мы уже истратили более 100 млн. на Россию…»
Крайне низко расценивались британским премьером и полководческие таланты самого Юденича: «у него нет никаких шансов захватить Петроград… Он ничем не зарекомендовал себя как военачальник, и у нас нет доказательств, что он способен осуществить задуманное… Тот факт, что из населения в несколько миллионов антибольшевики смогли набрать только 20 или 30 тысяч человек, — еще одно свидетельство полнейшего непонимания ситуации в России, на котором строится наша военная политика… Россия не хочет, чтобы ее освобождали. Давайте поэтому займемся собственными делами, а Россия о своих делах пусть печется сама…»
В то же время Черчилль был убежден, что военная помощь Юденичу должна оказываться в нарастающих размерах. В беседе с Гучковым, он отмечал, что одним из главных направлений военной политики Англии станет помощь Юденичу. Он утверждал, что «…если бы мы направили на этот фронт хотя бы половину того, что мы дали на Мурманско-Архангельский фронт (имелась в виду помощь Северной Добровольческой армии ген. Миллера — прим. В.Ц.), то Петроград был бы давно взят…»
Сам Юденич возлагал на помощь Англии большие надежды. В конце сентября в письме Черчиллю он писал: «… От имени русского народа, борющегося за свержение ига большевизма, я приношу вам искреннейшие благодарности за своевременную помощь снаряжением и обмундированием, любезно предоставленную вами. Она избавила нас от страха перед надвигающимися зимними морозами и намного подняла дух наших войск. Прилагая все усилия в борьбе против общего врага, мы надеемся, что столь великодушная всегда Англия будет продолжать оказывать нам моральную и материальную поддержку…»
Наступившая осень 1919 года стала переломной не только для Белого дела на Северо-Западе, но и для всего общероссийского антибольшевистского сопротивления. С одной стороны — близость победы, успешное продвижение к Москве, с другой — тревожное, напряженное ожидание возможной неудачи, состояние неопределенности, неуверенности в прочности Белого фронта, в стабильности достигаемых успехов. На Северо-Западе положение усугублялось постоянными ожиданиями предательства, страшного, невозможного для продолжения борьбы мирного договора между Советской Россией и Прибалтийскими лимитрофами. Эстония официально предупредила, что если до зимы Северо-Западная армия не перейдет к боевым действиям, то «правительство не в силах будет воспрепятствовать народным настроениям, требующим мира с большевиками». В случае его заключения у Северо-Западной армии исчезал тыл, с ней перестали бы считаться как с партнером, пусть и неравноправным, во внешней политике. Англичане со своей стороны также настойчиво требовали нового наступления армии на Петроград, заявляя о готовности оказать содействие с моря для захвата Красной Горки и Кронштадта.
В сложившейся ситуации наступление на Петроград становилось для Северо-Западной армии неизбежным. Если бы наступление оказалось успешным, настроения и Англии, и Прибалтийских государств могли бы измениться в сторону поддержки русского Белого движения. К тому же Юденичу были известны впечатляющие результаты «похода на Москву» Вооруженных Сил Юга России. Налицо была возможность комбинированного удара белых армий (единственного за всю историю гражданской войны) на Петроград и Москву.
Таким образом, решение о «походе на Петроград» было принято. Не дожидаясь дополнительного снабжения и подготовки, Северо-Западная армия должна была перейти в наступление. К октябрю 1919 года ее состав вырос до 17 тысяч человек, 40 орудий, 6 танков, 2 броневиков и 4 бронепоездов («Адмирал Колчак», «Адмирал Эссен», «Талабчанин», «Псковитянин»). Реальные ее силы не достигали даже штатной численности дивизии военного времени (несмотря на это, армия формально включала в себя 2 корпуса из 5 дивизий). Но ведь на большинстве белых фронтов гражданской войны было то же самое положение с численностью боевых формирований.
Что же представляли собой полки армии Юденича? Контингенты местного населения и добровольцев были практически полностью исчерпаны еще во время первого, весеннего наступления. Большой процент армии составляли военнопленные красноармейцы, и даже целые части, добровольно переходившие на сторону белых (Семеновский, Вятский, Тульский полки, отряд Булак-Булаховича и др.). Офицерство в армии не было многочисленным. Выделить в ее составе один преобладающий элемент (офицерский, казачий или «рабоче-крестьянский») вряд ли было возможно. Армия была крайне пестрой по социальному признаку. Но это не умаляло ее боевых качеств, а наоборот демонстрировало пример содружества рядовых солдат и офицеров в их общей цели — победе над большевиками и взятии Петрограда.
Формировались полки буквально «на ходу». В качестве примера можно выделить один из наиболее известных в армии Талабский полк. 1-й батальон, кадровую основу полка, составили восставшие осенью 1918 года рыбаки с Талабских островов (на Великом озере, близ Чудского). Во 2-й батальон вошли крестьяне-старообрядцы, жители сел Гатчинского уезда Петроградской губернии, отличные проводники. 3-й батальон был сформирован из военнопленных красноармейцев — солдат Вятского полка и матросов. И во всех трех батальонах полка служили учащиеся Ямбурга и уездных сел — городская и крестьянская молодежь, мобилизованные и добровольцы. Талабский полк (1000 штыков) под командованием полковника Пермикина был наиболее многочисленным из всех полков 2-й дивизии Северо-Западной армии, остальные — Островский, Уральский, Семеновский насчитывали всего по 400 — 500 бойцов.
Незадолго до начала наступления к армии присоединился и сформированный в Латвии Русский добровольческий отряд, под командованием Светлейшего князя Ливена (в качестве 5-й дивизии).
Ставке Юденича предстояло теперь определиться с направлением главного удара. Большинство командиров во главе с ген. Родзянко предлагали начать наступление, опираясь на так называемый «псковский плацдарм». Для этого следовало бы вновь захватить Псков и «оседлать» тем самым железнодорожные линии Псков — Луга — Петроград и Псков — Луга — Новгород. По их мнению, это гарантировало бы, с одной стороны, стабильный тыл, опираясь на который можно проводить мобилизации, пополнять ряды армии и создавать местный административный аппарат. С другой — обладание Псковом позволило бы наносить удары по расходящимся направлениям на Новгород и на Петроград. Тогда можно было продвигаться к Петрограду хотя и более медленными темпами, на зато с гораздо большими шансами на успех, глубоко охватывая «колыбель революции» с юга и юго-востока и отрезая ее одновременно от Центральной России. К тому же защищенным становился правый фланг армии, что обезопасило бы наступление на Петроград со стороны Нарвы.
Фактически этот план повторял расчеты северо-западников еще со времени весеннего «похода на Петроград». Безусловно, с точки зрения классической стратегии он имел хорошие перспективы. Но для этого, во-первых, численность Северо-Западной армии должна была быть в несколько раз большей, ведь только в этом случае она могла бы и «держать» столь широкий фронт, и наступать на Петроград и Новгород одновременно. Во-вторых, белый тыл должен был быть достаточно прочным, чтобы без серьезных опасений предпринимать столь глубокие операции против большевиков. А всего этого в условиях безвластия и хаоса, царившего в России, в условиях хозяйственной разрухи невозможно было осуществить. Кстати, похожая альтернатива стояла несколько месяцев раньше и перед Вооруженными Силами Юга России, накануне «похода на Москву», когда, например, командующий Донской армии ген. В.И. Сидорин предлагал укрепиться на Дону и Кубани и, обустроив тыл, двинуться на Москву.
Но в том-то и заключалась специфика гражданской войны, что следовать традиционным стратегическим расчетам, как правило, не удавалось. И, так же как и на юге, Главнокомандующий Северо-Западной армией принял иной вариант действий. Юденич решил ударить на Петроград, не дожидаясь, когда будет «укреплен тыл» и «обеспечены фланги». На военном совете он твердо заявил, что «расстояние от Ямбурга до Петрограда короче, чем расстояние от Пскова до Петрограда», и наступать надо на «кратчайшем направлении». В этом случае только стремительность, неожиданность удара могли бы обеспечить победу.
Правильность принятого Юденичем решения подтверждали впоследствии даже красные командиры. Действительно, иного выбора в условиях малочисленности армии и необходимости оперативного взятия Петрограда и быть не могло. Решение о наступлении на Петроград во многом напоминало стратегический «стиль» Юденича, столь ярко проявившийся в Сарыкамышской операции, в штурме Эрзерума и Эрзинджана. Тот же стратегический расчет на быстроту и непрерывность наступления, на силу и внезапность удара. Только целью на этот раз было не просто удачное взятие некоего, пусть даже и очень важного, населенного пункта, а взятие Петрограда, второй «красной столицы». Ставка была слишком высока, и любая, даже самая небольшая ошибка в предстоящем сражении могла привести армию к катастрофе. «Белый меч» — под таким названием вошла в историю гражданской войны операция Северо-Западной армии осенью 1919 года. Мощный и быстрый удар этого «меча» должен разрушить «цепи большевизма», освободить Петроград.
Принимая свое решение, Юденич учитывал и настроения на фронте. Солдаты и офицеры, уже получившие хорошее вооружение и обмундирование, в большинстве своем верили в успех наступления, были готовы на многие жертвы ради близкой победы. Армия жила одним словом «Петроград» и, воодушевленная этим порывом, неслась «белой птицей» на освобождение «Северной Пальмиры». «Дух армии» был еще очень высок, тем более, что официальные сводки, не жалея радужных красок, живописали успехи армий Деникина и Колчака под Тулой и Тобольском. Если бы наступление затянулось даже на несколько недель, в армии мог наступить перелом настроений, причем, отнюдь, не в пользу продолжения борьбы с большевиками.
Юденич не стал отказывался и от «псковского варианта», но принял его лишь в плане нанесения демонстративного удара силами 4-й дивизии генерал-лейтенанта князя Долгорукова с целью переброски частей 7-й красной армии от Ямбурга. 28 сентября части правого фланга Северо-Западной армии перешли в наступление на участке Варшавской железной дороги Псков — Луга, и 4 октября взяли станцию Струги Белые, перерезав тем самым железнодорожное сообщение между Петроградом и Псковом. Демонстративный удар вполне удался, красное командование решило, что Юденич будет наступать на Псков, и в этот момент начался основной удар на Петроград. 9 октября перешли в наступление главные силы Северо-Западной армии. 11 октября Родзянко занял Ямбург, выйдя в тыл обороняющейся красной группировке и создав опорный пункт для атаки по линии Ямбург — Красное Село.
Итак, второе наступление на Петроград началось. Темп, темп, темп, наивысшая, максимально возможная скорость продвижения — таковым был своеобразный лейтмотив осеннего похода. Для обеспечения быстроты движения армия отказалась от обозов. Составы с предоставленными англичанами продуктами так и остались в Эстонии и на все обращения управления продовольствия об их передаче на фронт следовал неизменный ответ: «продукты будут отправлены для снабжения жителей освобожденного Петрограда». Еще более заметной для фронта стала задержка за р. Лугой бронепоездов и танков (были взорваны мосты). Но, даже несмотря на это, наступление успешно продолжалось.
Части 7-й армии красных в беспорядке отступали, многие сдавались в плен. 13 октября 4-я дивизия заняла узловую станцию Лугу, а 16 октября, всего через неделю после начала наступления, белые полки вышли на ближние подступы к Петрограду, захватив Гатчину. 20 октября подразделения 1-й дивизии генерал-майора Ярославцева заняли Павловск и Царское (переименованное большевиками в Детское) Село. 5-я, Ливенская дивизия вступила в предместья Лигово на крайнем левом фланге. Белые вышли к Пулковским высотам, а разъезды разведчиков по некоторым данным доходили даже до Ижорского завода. Наступили решающие дни в «битве» за Петроград.
В сумрачные, дождливые осенние дни редкие лучи солнца освещали купол Исаакиевского собора, видный с Пулковских высот. Овладение ими, этим «замком» к Петрограду, позволяло взять под обстрел дальнобойных орудий всю южную окраину города. Все были убеждены, что через день — два Петроград будет занят. Ген. Родзянко отказался рассматривать Петроград с высот Красного Села, заявив, что завтра он будет «гулять на Невском». Даже вечный критик своих коллег по правительству М.С. Маргулиес писал в эти дни: «…Спасены: Питер виден на горизонте. Без немцев берем. И честь правительства спасена. Не даром унижались и боролись!… Взяты Лигово и Пулково, осталось 15 верст до Петрограда. Завтра, быть может, войдут…»
Во все концы мира летело радио: «Петроград взят. Власть Советов свергнута». Газеты белого юга, во время решительных боев на Московском направлении под Орлом и Воронежем, вышли с широкими, во всю полосу заголовками: «Доблестными войсками генерала Юденича освобожден Петроград». Уже был назначен губернатор Петрограда — генерал-майор П.В. Глазенап. В русских типографиях Гельсингфорса печатались листовки-воззвания к горожанам Петрограда с призывом «встречать своих доблестных освободителей колокольным звоном».
Но большевистское руководство не собиралось сдаваться. 16 октября в городе была объявлена всеобщая мобилизация рабочих. На фронт выходили последние резервы. Был сформирован даже полк из женщин-работниц Петрограда, своего рода аналог женским ударным батальонам 1917-го года. В качестве кавалерии на фронт выступил Башкирский конный полк, полностью снаряженный на основе Лейб-гвардии Кирасирского Ее Величества полка. В эти дни Ленин телеграфировал в Смольный: «Покончить с Юденичем (именно покончить — добить) нам дьявольски важно… Надо кончить с Юденичем скоро; тогда мы повернем все против Деникина».
В сентябре 1919 года, накануне наступления Северо-Западной армии, Петроградское ЧК «раскрыло» еще один «антисоветский заговор». Трудно предположить, что после июньских арестов и расстрелов подпольные структуры Национального Центра еще могли функционировать. Тем не менее, агентами Национального Центра и, одновременно, сотрудниками английской разведки были объявлены начальник штаба 7-й армии, бывший полковник Генерального Штаба В.Р. Люндеквист, и адмирал Бахарев. По обвинению, выдвинутому в ЧК, они не только имели непосредственные контакты с командованием Северо-Западной армии, передавая им сведения о дислокации красных частей и кораблей Балтийского флота, но и, в случае занятия Петрограда, должны были занять должности начальника штаба белых «сухопутных сил» и командующего морскими силами. ЧК заявило также о раскрытии состава «подпольного правительства», призванного в перспективе заменить собой «лианозовский кабинет». На пост министра-председателя, в частности намечался петроградский кадет, профессор Технологического института, бывший статский советник А.Н. Быков, министра религиозных культов — А.В. Карташев, министра внутренних дел — один из ближайших соратников генерала Корнилова еще в 1917 году — В.С. Завойко.
В отчетах ЧК говорилось и о вполне реальном плане антибольшевистского восстания в Петрограде. Город был разделен на 12 секторов, в каждом из которых предполагалось формирование боевых отрядов. По «плану» следовало захватить Смольный, гостиницу «Астория», телефонную и телеграфную станции, водопровод. Сигналом могла бы стать бомба сброшенная с белого аэроплана на Знаменской площади (аэропланов в Северо-Западной армии не было вообще) или выход армии Юденича на окраины города. Инкриминированные преступления позволяли ЧК провести еще одну серию обысков и арестов. Трудно сказать, насколько соответствовали действительности выдвинутые обвинения. Так или иначе, после осенних «чисток» Петроград с полным основанием можно было бы считать полностью защищенным от «внутренних врагов» советской власти.
Близкий успех армии Юденича усилил позиции сторонников активной поддержки Белого движения в английском правительстве. 17 октября Черчилль поздравил Юденича с «заметными успехами в начавшемся наступлении». В этой же телеграмме говорилось об очередной партии военного снаряжения, направляемого на Петроградский фронт: танки, винтовки и снаряжение для 20 тысяч человек, 20 тяжелых артиллерийских орудий с запасом снарядов к каждому в 3 тысячи штук, 16 гаубиц. Большая часть этого снаряжения должна была быть доставлена на пароходе «Кассель» в Ревель. На нем же предполагалось прибытие 400 русских офицеров, бывших военнопленных, из Ньюмаркетского лагеря. Отправленному к Юденичу представителю английской военной миссии генералу Р. Хэйкингу Черчилль передал «набросок инструкций». В случае взятия Петрограда Юденичу следовало «обставлять свои действия с возможно большей видимостью опоры на конституционные начала».
Но Северо-Западное правительство и не собиралось вести «реакционную политику». Очень медленно, но все же постепенно восстанавливалась местная власть, представленная, правда, в большинстве случаев военными комендатурами. Развернутой официальной программы внутренней и внешней политики сформулировано не было, но в отдельных проектах предполагалось проведение довольно радикальных преобразований. В частности, в законопроекте министра земледелия П.А. Богданова было провозглашено «сохранение земельных отношений, которые имели место к приходу белых войск», то есть тем самым фактически защищались земельные «захваты» крестьян после 1917 года. После занятия Петрограда было решено созвать даже некое подобие парламента — Учредительное Собрание Северо-Западной области, призванное решить вопрос о «конструкции власти на освобожденной от большевиков территории Петроградской, Псковской и Новгородской губерний».
Но для реализации всех этих проектов требовалось главное — взятие Петрограда. Несколько дней продолжались упорные бои за удержание Пулковских высот. Белые полки ожесточенно рвались вперед, к заветной вершине Св. Исаакия, сходились в штыки с подошедшими красными подкреплениями, частями красных курсантов, латышских стрелков и морскими десантами с кораблей Балтийского флота. Красные линкоры, поддерживавшие огнем обороняющихся, вскоре прекратили стрельбу: невозможно было различить «своих» и «чужих». Становилось очевидным — темп наступления потерян, силы на исходе, шансы на победу уменьшаются с каждым днем, с каждым часом непрерывной, тяжелой борьбы. Большевики смогли сосредоточить против Северо-Западной армии до 50 тысяч свежих войск, переброшенных с других участков фронта. Предреввоенсовета Л. Троцкий взял оборону Петрограда под личный контроль. Под Ижорой отбивал атаки тяжелый бронепоезд «Ленин», прекрасно оснащенный, закованный в прочную стальную броню, вооруженный дальнобойной артиллерией. Его поддерживали бронепоезда «Троцкий» и «Черномор». Белые же бронепоезда так и не смогли подойти к фронту, остановившись у взорванного моста под Ямбургом. Английские и французские танки хорошо помогали при наступлении, но часто выходили из строя, ломались, отходили в тыл. Фактически единственным «бронесредством» Северо-Западной армии оставался многократно чиненый, но героически державшийся на линии огня, броневик «Россия».
Получив свежие подкрепления, красная армия подготовилась к контрудару. План Троцкого, лично возглавившего оборону города, сводился к созданию «мешка», во многом сходного с тем, который пыталось руководство красного Южного фронта создать для Добровольческой армии под Орлом. Планировалось нанести два удара по сходящимся направлениям — со стороны Петрограда — Тосно и Луги. Ударные группировки красных, соединившись в Ямбурге, должны были полностью окружить Северо-Западную армию.
21−23 октября под Пулково продолжались беспрерывные бои. Решалась судьба Петрограда. Неожиданный прорыв красными позиций Вятского полка заставил белый фронт немного сдать назад. Давление белой армии стало ослабевать. Нужен был еще один, быть может, последний рывок. Юденич почти полностью обнажил фланги, были сняты части 4-й дивизии от Луги и подтянуты резервы от Ямбурга. Собрав все силы в ударную группу под командованием молодого командира талабцев полк. Пермикина, Северо-Западная армия попыталась восстановить утраченное положение. 27−30 октября бои возобновились с новой силой. Пермикин и Родзянко лично водили в атаки поредевшие батальоны. Поддержал белых русско-английский танковый отряд полковника Карсона. Фланговый контрудар от Гатчины на Ропшу удался, и Пермикин телеграфировал, что «дорога на Петроград открыта». Но достигнутый успех, увы, уже не мог переломить ход всей операции. Армия выдыхалась, ее дух падал.
В этот момент красные подкрепления ударили по обнажившемуся правому флангу Северо-Западной армии. 1 ноября они вышли к Луге. Ее комендант, полковник Григорьев, имея в распоряжении лишь тыловые команды запасных, не мог остановить натиск красных полков, и Луга была сдана. Железная дорога Псков-Петроград снова оказалась под контролем большевиков.
Наступление завершилось. Черными безлунными ночами белые полки отходили с позиций. Фронт быстро сокращался. От Пскова на Гдов и Нарву наступали части 15-й красной армии. Уже были оставлены Красное Село, Павловск, Ропша, Детское Село. 3 ноября без боя сдалась Гатчина. 11-я советская дивизия вышла в тыл Северо-Западной армии и по шоссе двигалась на Ямбург. И только в этот момент эстонская армия, наконец, напомнила о себе. 1-я Эстонская дивизия нанесла внезапный удар в тыл наступавшим от Петергофа красным и заставила их быстро отойти на исходные позиции. С моря по красным открыл огонь английский монитор. Но эта «помощь», конечно, уже ничего не изменила.
В трехнедельных непрерывных боях погибла почти половина и без того небольшой армии. В ее рядах теперь оставалось не более восьми тысяч штыков. 7 ноября красные, наступая от Гатчины, заняли станцию Волосово, а 8-го ноября пал Гдов. Оставшиеся части армии Юденича отходили к Ямбургу. Здесь произошли последние бои, однако город удержать не удалось, и 14 ноября Ямбург, последний крупный центр находившийся под контролем белых, был оставлен. Вся Северо-Западная армия оказалась прижатой к реке Нарове и к эстонской пограничной полосе у города Нарвы.
Сильные холода, пронизывающий северный ветер делали положение белой армии критическим. Солдаты и офицеры мерзли в наспех вырытых окопах и землянках. Началась страшная эпидемия тифа, фактически уничтожившая остатки армии. Юденич и Родзянко пытались расширить плацдарм частным наступлением правого фланга, но тщетно. Сотни солдат сдавались в плен. Эстонское правительство, убедилось, что ее политические интересы диктуют необходимость мира с Советской Россией, а не поддержки обреченного Белого движения. Переговоры с советскими дипломатами быстро завершились подписанием 31 декабря 1919 года мирного договора. Большевики признали независимость республики, но при этом отдельным пунктом оговаривалось, что Эстония отказывается от предоставления своей территории для белых правительств и белых армий. Мир между Советской Россией и Эстонией означал конец Белого движения на Северо-Западе России.
Теперь вся армия должна была перейти на беженское положение. Полки разоружались, солдаты и офицеры направлялись в спецлагеря. Здесь из них формировали бригады и отправляли на лесозаготовки и торфяники. Так, еще задолго до сталинского ГУЛАГа, на территории «буржуазной» республики уже установилась система дешевой эксплуатации бесправных людей. А в 1940 году, после ввода в Эстонию советских войск, оставшиеся в живых северозападники оказались под пристальным вниманием управлений НКВД и местных коммунистов и очень скоро испытали на себе лагерные ужасы советской системы.
Vae victis — жестокий приговор истории ХХ века…
В чем же причины поражения «осеннего наступления»?
В литературе Русского Зарубежья перечислялись самые разные факторы — от геополитических до тактических просчетов. Один из офицеров северо-западников А. Кузьмин-Караваев, выделял три основные причины: отсутствие надлежащей помощи со стороны Эстонии, отсутствие необходимой поддержки со стороны английского «Ройял-Нэви» и выступление Западной Добровольческой армии Бермондта-Авалова на Ригу, «эти три фактора… и следует считать краеугольными основаниями неудачи похода на Петроград. Дезорганизованный и без того наш тыл оказался еще более ослаблен…, на фронт своевременно не подвозились снаряды и патроны, из-за этого производилась задержка в доставке продуктов населению и армии, создавалась масса тыловых недоразумений…»
Одной из тактических ошибок Северо-Западной армии многие белые мемуаристы считали однодневную остановку в Гатчине, дневку 17-го октября. Отдых наступавшим частям был необходим, но в результате произошедшей задержки были потеряны почти целые сутки.
Другая тактическая ошибка — не перерезанная вовремя Николаевская железная дорога, по которой к красным подошли подкрепления из-под Новгорода и Твери. Вину за нее возлагали на командира 3-й пехотной дивизии генерал-майора Ветренко, который получил приказ выслать после занятия Гатчины сильный заслон на станцию Тосно Николаевской железной дороги. В этом случае, прерывалась связь Петрограда с Москвой и город почти полностью блокировался. Однако Ветренко не выполнил этого приказа, так как, считали белые историографы, торопился войти первым в Петроград. Николаевская дорога осталась под контролем большевиков, и красная армия получила возможность получать беспрепятственно подкрепления из центра России.
Ветренко многие считали едва ли не самым главным виновником поражения «похода на Петроград», говорили даже о его сотрудничестве с ЧК. Такие утверждения, пожалуй, не могут считаться исчерпывающими. Действительно, реальная возможность занятия Тосно белыми существовала, станция была практически не защищена. Но дивизия Ветренко наносила основной удар на Колпино и, в случае дальнейшего успешного наступления, захватив эту станцию она разрешала одновременно две задачи — перерезала ту же Николаевскую железную дорогу почти у самого ее основания и полностью блокировала Петроград, отрезая город с востока, по линии Северной железной дороги от Петрозаводска. Когда еще была уверенность в быстром взятии Петрограда, удар Ветренко на Колпино (а это также был вариант «кратчайшего направления», столь популярного осенью 1919 года) стал бы гораздо более результативным. Справедливости ради стоит заметить, что частная неудача Ветренко вряд ли изменила бы общую стратегическую неудачу на фронте.
Некоторые склонны видеть одну из серьезных причин поражения в недостатке офицеров Генерального штаба на командных должностях Северо-Западной армии. То, что в комсоставе преобладали молодые, энергичные, но порой недостаточно опытные командиры, приводило к излишней поспешности, неосмотрительности при ведении боевых операций. Но, опять же, это положение было типичным для гражданской войны.
Гораздо более серьезной причиной неудачи можно считать отсутствие резервов для поддержки наступления. Роль резерва могли бы сыграть части Западной Добровольческой армии под командованием полковника Бермондта-Авалова. Эта армия начала формироваться еще с 1918 года на средства немецкого оккупационного командования. Разумеется, в своей политической ориентации «бермондтовцы» в подавляющем большинстве были на стороне Германии. В то время как Северо-Западная армия шла на Петроград, Бермондт-Авалов с таким же энтузиазмом повел свою армию на штурм Риги. Пренебрегая неоднократными приказами Юденича об отправке на фронт, он решил «восстановить» принцип «Единой, Неделимой России» с помощью артобстрела латвийской столицы. Части Западной армии, гораздо лучше вооруженные и оснащенные, численностью около 30 тысяч человек (напомним, что под Петроградом сражалось в два раза меньше бойцов), могли бы, конечно, стать тем символическим «Мечом Бренна», благодаря которому чаша весов истории склонилась бы в сторону Белого дела. Но 20 октября 1919 года, в разгар боев на Пулковских высотах, Бермондт-Авалов безуспешно пытался форсировать Двину.
В результате латышские правительственные части, вступив в бой с армией Бермондта, обратились за военной поддержкой к Эстонии, правительство которой, вместо обещанной помощи Юденичу начало переброску подразделений своей армии к Риге. Разгорелся международный скандал. Белых объявили «агрессорами», готовыми уничтожить «хрупкую независимость» Прибалтийских лимитрофов. С резким осуждением действий Бермондта выступили также правительства Англии и Франции. Как отмечал Главком ВСЮР ген. Деникин, «Великая борьба между европейскими державами продолжалась, и в орбиту ее в качестве бессильных пешек вовлекались русские и балтийские элементы…»
Возможно, что Бермондт-Авалов, как он позднее писал в своих мемуарах, руководствовался исключительно государственными интересами России. Но в тех условиях его выступление было полностью авантюрным. Помимо антипатий к белым в Латвии усилилась неприязнь к русским вообще. Акция Бермондта, несомненно, дискредитировала Белое дело. Вполне обоснованным в такой ситуации можно было считать заявление Колчака о том, что в случае отказа подчиниться Юденичу Бермондт «не может считаться русским подданным и офицером русской армии».
Так или иначе, несмотря на поражение «похода на Петроград», можно отметить, что возможности белых были весьма велики для того, чтобы овладеть бывшей столицей. Очевидно, главной причиной неудачи следует все-таки признать несвязанность, несвоевременность совместных действий русского Белого движения, Эстляндии и Финляндии. Это признавал и сам Ленин: «Нет никакого сомнения, — писал „вождь мирового пролетариата“, — что самой небольшой помощи Финляндии или — немного более — помощи Эстляндии было бы достаточно, чтобы решить судьбу Петрограда». Но, как известно, история не знает сослагательного наклонения, и «героическая оборона пролетарского Питера» стала еще одной «легендарной» победой большевиков.
Нельзя, конечно, отрицать стойкости сопротивления красных частей, особенно курсантов и матросов. Нужно отдать должное и энергии Троцкого, сумевшего за короткое время создать из Петрограда в буквальном смысле слова «цитадель революции». Его абсолютно не беспокоил тот факт, что в случае прорыва белых исторический центр города превратился бы в театр военных действий. Пусть «пролетарский Питер погибнет, но белые звери захлебнутся своей и нашей кровью» — эти слова одной из большевистских листовок как нельзя лучше всего передавали настроения, с которыми советское руководство собиралось защищать город. Очевидно, подобная участь ожидала бы и Москву, если бы Добровольческая армия подошла к ней. Большевистский режим готов был на любые жертвы ради собственного спасения.
Но вернемся к уже цитированному выше выступлению ген. Томилова на юбилее Юденича. Кстати, именно Томилову был поручен Юденичем сбор материалов для книги об истории Северо-Западного фронта, но книга в свет так и не вышла. Давая свою оценку причин поражения белого Северо-Западного фронта, он отмечал, что Главнокомандующий сделал все, что было в его силах, чтобы одержать победу. Но «полководческие дарования генерала Юденича попали в непреодолимо тяжкие условия. Ни своей территории, ни базы не было, попытка опереться на Финляндию не удалась, пришлось базироваться на Эстонию, правители которой считали торжество Белого движения более опасным для самостоятельности Эстонии, чем советская власть в России. Почти никаких средств для ведения военных операций также не было. Была полная зависимость от англичан, на которых Антанта возложила помощь здесь Белому движению, а в правительственных кругах Англии вскоре уже взяли верх тенденции, что интересы ее на Северо-Западе России ограничиваются лишь задачей укрепления самостоятельного бытия лимитрофных новообразований.
Маленькой Северо-Западной армии не по силам, конечно, была задача овладеть и удержать за собой столицу. Вынужденное, жертвенное во имя общих интересов всего Белого движения, внезапное молниеносное наступление ее к самым предместьям Петрограда выполнило задачу отвлечения на себя сил противника: большевики вынуждены были спешно оттянуть с других фронтов к Петрограду до 50-ти тысяч войск, тогда как Северо-Западная армия в это время насчитывала всего 8000 бойцов… Белое движение, несмотря на весь героизм и самоотверженность, нигде не имело конечного успеха, вследствие невольной разбросанности почти по всей периферии России, исключительной трудности и сложности всей обстановки и непреодолимым стихийно-моральным причинам; тогда русский народ в своей массе еще и не начинал изживать большевизма.
Но Россия не погибла…».
Несколько иную характеристику Юденичу давал знаменитый русский писатель А.И. Куприн. Будучи в Гатчине, он добровольно (вопреки уверениям советских литературоведов) вступил в ряды Северо-Западной армии, стал военным корреспондентом, редактором газеты «Приневский край». В своем замечательном рассказе «Купол Св. Исаакия Далматского» создатель «Поединка» и «Юнкеров» писал: «…Формальный глава армии существовал. Это был генерал Юденич, доблестный, храбрый солдат, честный человек и хороший военачальник. Но… генерал Юденич только раз показался на театре военных действий, а именно тотчас же по взятии Гатчины. Побывал в ней, навестил Царское Село, Красное и в тот же день отбыл в Ревель. Конечно, очень ценно было бы в интересах армии, если бы ген. Юденич, находясь в тылу, умел дипломатично воздействовать на англичан и эстонцев, добиваясь от них обещанной реальной помощи. Но по натуре храбрый покоритель Эрзерума был в душе — капитан Тушин, так славно изображенный Толстым. Он не умел с ними разговаривать, стеснялся перед апломбом англичан и перед общей тайной политикой иностранцев… Единый вождь в этой особенной войне должен был бы непременно показываться как можно чаще перед этим солдатом. Солдат здесь проявлял сверхъестественную храбрость, неописуемое мужество, величайшее терпение, но безмолвно требовал от генерала и офицера высокого примера…»
Куприн во многом был прав. Армия должна осознавать, «чувствовать» присутствие своего командующего. Нужно постоянно быть вместе с армией, жить ее жизнью, понимать ее проблемы, разделять славу ее успехов и горечь неудач. Да, Юденич не появлялся на фронте осенью 1919 года, не водил за собой в атаки полки и дивизии, как водили их те же Родзянко, Пермикин, граф Пален. Но можно ли упрекнуть за это Главнокомандующего? Ведь его пребывание в тылу диктовалось насущной необходимостью. Дипломатическая, политическая борьба, участником и руководителем которой пришлось стать Юденичу, требовала от него не меньшей самоотдачи чем руководство операциями на фронте. Стоит отметить, что при всех разногласиях, спорах со своими подчиненными командирами корпусов и дивизий, он им полностью доверял, был абсолютно чужд интриг и конфликтов. Тем более, никто не посмел бы обвинить генерала в отсутствии личной храбрости, достаточно вспомнить его штыковые атаки в русско-японской войне.
После окончания борьбы на Северо-Западе Юденич принял решение перебросить сохранившиеся кадры армии на юг, к Деникину. С этой целью он настаивал на предоставлении союзниками транспортных судов для перевозки армии из Балтийского в Черное море. Однако все его усилия оказались тщетны. Ни с армией, ни с ее Главкомом никто уже не хотел считаться.
Перед Юденичем оставался, по существу, единственный выход. 22 января 1920 года генерал издал приказ о роспуске армии и создал ликвидационную комиссию, передав в ее распоряжение оставшиеся средства бюджета. В ночь на 28 января в гостиницу «Коммерс» в Ревеле, где проживал Юденич, явилось несколько белых офицеров, во главе с Булак-Балаховичем, трое эстонских полицейских и арестовали бывшего Главкома. Номер его опечатали, а самого генерала препроводили на вокзал, посадили в вагон и увезли по направлению к Тапсу. Вскоре, правда, он был освобожден и переехал в помещение английской военной миссии. Трудно сказать, чем был вызван этот инцидент — желанием расправиться с потерявшим свою власть военачальником, или за этим стояли более серьезные политические и дипломатические причины. Ясно одно — действия Булак-Балаховича и эстонских властей выражали собой, с одной стороны, «партизанское самоуправство», а с другой, стали следствием изменившегося дипломатического статуса Эстонской республики. Теперь считаться со своими бывшими союзниками по борьбе против большевиков не имело смысла, а в условиях заключения мирного договора с Советской Россией становилось и крайне нежелательным.
Позднее, уже летом 1920 года, часть северо-западников смогла все-таки переехать в Крым, где продолжала борьбу в рядах армии Врангеля. Многие продолжили антибольшевистское сопротивление в рядах так называемой Русской народной Добровольческой армии под командованием Булак-Балаховича, Пермикина, Б. Савинкова. Армия действовала с территории Польши на Западную Украину и Белоруссию в 1921—1922 годах. Позднее она стала основой для создания партизанских отрядов различных «братств» — «Братства русской правды», «Братства зеленого дуба» и других.
Семья Юденичей переехала вскоре во Францию, в Ниццу. Здесь в доме на маленькой улице «Кот д Азур» потянулись размеренные дни эмигрантского бытия, спокойные, и в общем лишенные той остроты борьбы, тех противоречий, которыми жило в 1920—1930-е годы Русское Зарубежье. Юденичу не суждено было разделить участи лидеров РОВСа генералов Кутепова и Миллера, многих других генералов и офицеров, продолжавших верить в «весенний поход» против большевиков. Сказывался и возраст и, очевидно, общая усталость. Юденичи посильно помогали оказавшимся во Франции чинам Северо-Западной армии. Для эмиграции Юденич стал своего рода символом, вернее — одним из символов славы русского оружия в годы Великой войны, славы побед на Кавказском фронте. Не стоит забывать и тот факт, что он был единственным кавалером Ордена Св. Георгия 2-й степени в Зарубежье, последним в истории награждения этим орденом.
Юденич был председателем Ниццкого Общества ревнителей русской истории (в других источниках — Кружка Ревнителей Русского Прошлого), на собраниях которого он неоднократно выступал с докладами об операциях на Кавказе. Он также активно участвовал в работе Ниццких просветительных организаций, помогал Ниццкому кружку молодежи по изучению русской культуры, русскому лицею «Александрино». Николай Николаевич состоял почетным членом Приходского Совета в церкви при Франко-Русском доме в Сент-Морис. Не случайно к его юбилею настоятель Храма преподнес ему Икону Святителя Николая Чудотворца.
Николай Николаевич Юденич скончался 5 октября 1933 года. Александра Петровна надолго пережила своего мужа, скончавшись в 1962 году. Ею был сохранен и затем передан в США, в Гуверовский институт, семейный архив.
На кладбище в Ницце есть выщербленная солнцем и солеными морскими ветрами могила. Массивная плита из серого камня, многие буквы уже потерялись, стерлись. Над ней православный крест из черного гранита. Простая надпись: «Главнокомандующий Войсками Кавказского фронта Генерал от инфантерии Николай Николаевич Юденич». Ниже — «Александра Николаевна Юденич — урожденная Жемчужникова». Могила расположена почти на самом верху кладбищенского холма. С нее открывается обширный вид на залив теплого Лигурийского моря. Символично, что бывший Главнокомандующий Кавказским фронтом вечно на вершине, пусть даже и небольших гор Французской Ривьеры.