 |
| Радонеж | Наталья Ларина | 30.11.2004 |
— Встретимся у главного входа в 1-ый Медицинский институт на Пироговке, — назначил место встречи епископ. Оказалось, что главный вход есть у каждого факультета. Ну как тут было не вспомнить чеховское «на деревню дедушке»! Пришлось пробежать не один километр туда-сюда, прежде чем увидела высокого, худощавого, улыбающегося владыку.
— Вы уж не обессудьте, — извинялся он, — Москву знаю плоховато. — И сразу посерьёзнел, — Хорошо, что вы меня разыскали, может, ваша публикация и привлечёт внимание к нам. Каждую вылазку из своей сахалинской берлоги стараюсь использовать, что называется на всю катушку, проблем ведь хоть отбавляй.
Сахалинская епархия едва ли не самая молодая в России, ей исполнилось только одиннадцать лет. А условия становления — архитрудные. Епархия охватывает территорию в тысячу с лишним километров от Южно-Сахалинска до самого северного города Оха. Асфальтировано же лишь сто километров. Так что до дальних приходов не только не доедешь — не долетишь, но и по телефону, бывает, не свяжешься.
— Сахалин, — просвещает меня владыка, — это наш форпост. Именно с его рубежей начинается Россия. И церковь наша тоже. Если хотите, мы её лицо, а оно всегда должно быть ухожено. Но как же трудно нам его обихаживать, потому как разница жизни у нас и на материке такая же, как, скажем, в российской глубинке и в Америке. Абсолютно во всём! Например, плата за двухкомнатную квартиру на Сахалине — сто долларов. А вот недавно я был в Турции и узнал, что они платят пятьдесят долларов за четырёхкомнатную квартиру. Цены на продукты у нас выше, чем в Центральной России. Возьмём для сравнения Аляску. Там продукты питания приравнены к самым дешёвым районам США. Почему? Да потому, что государство берёт на себя немалые транспортные расходы. А у нас они входят в цену продуктов: контейнер-пятитонник стоит более сорока тысяч рублей, и идёт он чуть ли не два месяца. Нет ни одного кирпичного, ни одного цементного завода. Всё везём с материка. Представляете, в какую копеечку это обходится. На материке легче построить пять домов, чем у нас один. Недавно благотворители-нефтяники построили в Южно-Сахалинске часовенку. В тридцать миллионов рублей обошлась она.
— Да на эти деньги в центре России можно десять храмов построить! — воскликнула я.
— Вот-вот. Но самая серьёзная проблема — кадры. Священник с детьми туда не поедет, потому как не сможет дать им хорошее образование, и после школы дети ни в какое высшее учебное заведение на Большой земле не поступят. Монахов тоже не командируешь. С чего начинается патерик? Пошёл монах в город, а там водятся такие существа, как женщины со всеми вытекающими отсюда последствиями. Пошлю я его в отдалённый приход, а он ни готовить, ни стирать-убирать не умеет. Нет, место монаха в монастыре….
Ничего не скажешь, аргументы серьёзные, и я находчиво подсказываю владыке: «Так вы пошлите местных молодых людей в семинарию».
— Посылаю. Но уверенности, что они вернутся, немного. Да и понять молодёжь можно. Надо иметь немалую духовную силу, чтобы противостоять столичным соблазнам. Вот тут недавно Патриарх дал задание ректору Духовной семинарии Евгению посылать к нам на год-два выпускников. Глядишь, кто-то и осядет здесь.
— А если в самом Южно-Сахалинске открыть филиал Московского Богословского института?
— В этом году и откроем, — владыка довольно улыбается. — Но, к сожалению, сам институт оплатить дорогу преподавателям не может, приходится брать финансовую сторону на себя.
— Неужели, — спросила я, — перевелись подвижники, ну такие, как вы?
— Зачем на меня ссылаться? — приглушает он мой пафос. — Дело не в подвижничестве, просто так сложилась моя жизнь. Родился я в Воронеже, в рабочей семье. Мама была верующая, конечно же, старалась посеять и во мне семена веры. Но всходить они стали только в армии. Вы и представить не можете, какая радость была для меня эта повестка. Мы с мальчишками даже хвастались, кто раньше получит её. Попал я в спецвойска. И увидел военную жизнь изнутри. Понравилась мне она очень — серьёзная, порядочная. Я даже стал подумывать, не стать ли мне военным. Но какое-то сомнение меня изнутри всё-таки подтачивало, что-то угнетало. Неожиданно дали мне отпуск. Приезжаю домой, вхожу в комнату, где висели старинные иконы, и глубоко-глубоко вдыхаю их запах. Меня как бы пронзило. Я бросился в храм, исповедался, причастился. Это было моё первое сознательное пришествие в церковь.
Увидев, как сын стал тянуться к храму, мать привела его к опытному священнику о. Александру. Он духовно просвещал своё чадо и как бы подвигал его к решению, определившему всю жизнь юноши. Саша, так звали раньше владыку Даниила, был большим книгочеем, а книги, которые жаждала его душа, были в Ленинке, да в духовной семинарии. «Вот и иди в неё», — благословил священник. Вскоре оба — и стар и млад — поехали в Грузию к человеку глубокой духовной жизни, митрополиту Зиновию. Многие считали его старцем. «Есть замысел Божий о каждой душе. — Митрополит как бы благословлял выбор жизненного пути молодого человека. — Когда он приближается к нему, ему становится хорошо, когда отдаляется — плохо. Многие люди до конца дней живут не своей жизнью и не догадываются об этом. И маются, всё им не по себе. Так что ты, Саша, только этим путём иди. Тебя Господь никогда не оставит. Ни-ког-да! Выучишься в семинарии, иподьяконствовать будешь у Владыки».
Александр относился к тому редкому типу людей, кто внимательно прислушивался к советам взрослых опытных людей. Конечно же, он поступил в семинарию. За два дня до занятий пошёл в храм на службу. Вышел Владыка на полиелей, внимательно посмотрел на студентов и велел привести к себе Александра. Так вот и осуществилось предсказание митрополита Зиновия.
Семинарская жизнь пролетела как один миг. Саша вставал в пять утра и бежал в семинарию, чтобы успеть ещё что-то почитать: учился он очень усердно. Не успел оглянуться, как снова оказался перед выбором: семинария окончена, что делать дальше? Владыка благословил: иди в академию. И опять он послушался.
— Вот ведь как всё промыслительно в жизни человека, — размышляет епископ, — в армии я роптал, когда меня поставили старшиной роты, а потом и зам. командира взвода. И зачем мне это нужно? Ответ нашёл в монастыре, где мне пришлось в качестве благочинного управлять уже другим личным составом. Так что Господь готовил меня к этому уже в армии.
Через полгода он, студент духовной академии, написал прошение в монастырь и в постриге получил новое имя Даниил. Более тринадцати лет нёс он послушание благочинного в Свято Троице-Сергиевой Лавре, в сердце русского православия.
— Как пришёл в Лавру, так и пленился ею. Она преображает не только монашествующих, но и светских людей. Я был свидетелем, — вспоминает епископ, — как в 1987 году в Лавру приехала «железная леди» Маргарет Тэтчер. Едва она переступила порог этой обители, как просто преобразилась: глаза её буквально светились.
Но Лавра не стала конечным пунктом на жизненном пути благочинного. Он получил новое назначение — епископствовать на островах Сахалин и Курилы. Узнав об этом, его мама пошутила: «Надо же, даже Ленина сослали поближе». О трудностях, с которыми столкнулся епископ Даниил, читатель уже имеет некоторое представление.
— До самого последнего времени, — рассказывает он, — многие сахалинцы не ходили в храмы, их просто на острове не было.
— Ну это же какой-то абсурд. Даже на Аляске алеуты, эскимосы, индейцы были православными и ходили молиться в православные храмы. Центром духовной культуры в Северной Америке стал храм Св. Михаила. На Аляске разбросано около ста церквей православных, а на родине православия нет ни одного храма! Ну не дикость ли это?!
— Зато в избытке молельные дома баптистов, пятидесятников, иеговистов, куда сахалинцы ходят ради куска хлеба. Их возят туда на шикарных автобусах. После зловредных сеансов людей кормили, да подарки дарили: финансовые возможности у сектантов немалые: десятки тысяч долларов ежегодно поступают из-за рубежа на содержание 15О миссионеров. Для сравнения скажу, что за 2ОО2 год на Сахалин приехало всего… три православных миссионера. Молельные дома их построены основательно, с размахом. А мы под храмы получили самые плохие здания. Даже, не поверите, бывшие пивнушки. Особенно падки на посулы шарлатанов пожилые люди, побывают они на шабашах, получат гуманитарную помощь, а то и копеечку, а потом сядут во дворике у своих домов, да и играют в карты, да матерятся. Помните, по плодам их узнаете о делах их…. Ещё выдающийся святитель Николай Японский сетовал в своём дневнике, что Москва не посылает к нему миссионеров. Так, замечал он, дело просвещения Японии успехом не увенчается. Как же я его понимаю, — в сердцах говорит владыка Даниил, — был я как-то у московского чиновника и рассказывал о своих проблемах. А он мне равнодушно так ответил: «Из Москвы Сахалин да Курилы не видны».
— Да как же до такого положения довели остров? — негодую я.
-Когда одиннадцать лет назад сюда приехал первый священник, то он увидел совершенно удручающую картину. Разруха не только экономическая, но и в сердцах человеческих, в их умах. Еще до революции на остров ссылали преступников и убийц. В советское время основой здешнего населения тоже были приезжие, которые по тем или иным причинам покинули родные края. Меньшая часть пустила прочные корни, обустраивались с прицелом на детей и внуков. Другие как бы остановились переждать жизненную непогоду или семейную драму, чтобы отдохнуть перед рывком в другие, звонкие и изобильные края, — да так и застряли на всю жизнь. Жалко смотреть на этих людей. Застой, апатия, унылое увядание сквозят в их глазах. Даже сегодня по подростковой преступности Сахалин лидерствует в стране. Отрицательный дух, как каинова печать, лежит на этом суровом крае. Уехать отсюда удалось не всем, а вот психология временщиков уже была укоренена. До сих пор здесь много домов, крыши которых покрыты толью, а окна даже зимой закрыты мутным целлофаном.
— Да, ничего не скажешь, хорошо же унавожена почва для всяких проходимцев! — возмущаюсь я.
— И всё-таки, постепенно, несмотря на всевозможные препятствия, ситуация меняется, всё больше людей крестится. Но, ох уж это «НО». Никуда без него, вспоминаю, как говорили донские казаки, для них легче два раза умереть за церковь, чем раз в неё сходить. Вот и мои сахалинцы креститься-то крестятся, а воцерковляются трудно.
Я спросила владыку, кто же его прихожане. И услышала неожиданный ответ: «Кроме русских, больше всего корейцев. Есть и японцы, но мало. После второй мировой японцев с острова выселили, а корейцы остались. Паспортов у них не было, и они не имели права даже переехать из одного посёлка в другой. Постепенно они ассимилировались, а начиная с 8О-х годов ХХ века и веру православную приняли. Теперь у нас есть даже священник кореец. Перешёл в православие и проповедник церкви «Благодать пятидесятников». И это далеко не единственный случай….
— Ну что мы с вами всё о серьёзном, да о серьёзном, — хочу я сменить тему разговора, — как вам там, владыка, по житейски приходится?
— Ну что ж, расскажу вам одну историю. Надобно было мне побывать на одном из дальних приходов. Погода стояла предвесенняя, солнце слепит, снег блестит. Настроение под стать природе. Иду себе по лесной тропе и чуть ли не спотыкаюсь о какой-то пень. Присмотрелся и глазам своим не поверил: то был не пень, а лохматое, головастое, жёлто-дымчатое чудище ростом, примерно, метр семьдесят. Медведь! Я оторопело уставился на него, он — на меня. Зелёные дремучие глаза были парализованы страхом, шерсть на холке поднялась дыбом, и он отпрыгнул в сторону, рявкнул и понёсся в чащу. Я же не мог прийти в себя, пока не добрался до прихода, где у меня служит батюшка с музыкальным образованием. Смотрю, на клиросе баян стоит. «Это что такое? — почти возмущаюсь я. — «Простите, владыка, — священник смутился, — хор у меня начинающий, часто сбивается, вот и подыгрываю на баяне. И знаете, народу в храм ходить стало больше». Вот и такое весёлое разнообразие случается в моей жизни.
За разговором не заметила, как быстро пролетело время. Владыка торопился на всенощную, сослужить Патриарху. По дороге в храм, перебирая в памяти свои впечатления, я подумала о том, как же помочь Сахалинской епархии. Было бы хорошо, скажем, в Москве, открыть сахалинское землячество. Ведь в столице, как сказал владыка, немало выходцев из того сурового и далёкого края. Не сомневаюсь, они захотели бы поддерживать связь с островом и наверняка всеми доступными способами помогали бы налаживанию жизни церкви на своей маленькой родине.
