Великий раскол

К 950-летию разделения между Восточной и Западной Церквами

О событии, сильно повлиявшем на мировую историю, рассуждает протоиерей Александр ШАРГУНОВ, преподаватель Московской духовной академии и семинарии, настоятель московского храма Святителя Николая в Пыжах.

— Разделение Западной и Восточной христианских церквей 950 лет назад — это трагическое, но едва ли не случайное событие. Его надо рассматривать как уникальное стечение обстоятельств, или Православная церковь видит здесь скорее действие Провидения?

— Почти тысячелетний раскол дал церковным людям достаточно времени на размышление и осознание происшедшего. Казалось бы, какое значение для всей христианской церкви могло иметь событие, которое произошло 16−25 июля 1054 года между Константинопольским патриархатом — при отсутствии других восточных патриархов — и римскими легатами уже умершего к тому времени Папы Льва IX?

Разве мало было подобных размолвок в прошлом? Может, в самом деле, это было столкновение «двух сильных гордых личностей»: патриарха Михаила Керуллария и кардинала Гумберта, как утверждают некоторые историки? И не преступная ли ошибка, восклицают они, придавать такому ничтожному фактически событию трагическое значение в жизни церкви?

Но ведь не может быть, чтобы это было случайно. Случайность в мировом историческом процессе, а тем более в жизни церкви недопустима. Церковь является центром Божественного плана спасения, и то, что с ней происходит, происходит по воле Божией, по воле Провидения.

— Вы говорите о неслучайности разделения церквей в смысле, что событие было исторически обусловленным?

— Не совсем так. Беспрецедентная лёгкость разрыва церковных отношений в 1054 году объясняется давно назревшими отчуждениями. Исторические события, приведшие к разделению церквей, явились лишь внешним выражением более глубоких, давно назревших противоречий. Рано или поздно они должны были, конечно, вскрыться. Но противоречия эти не строго исторические и не культурные, как можно было бы подумать. Различия между Востоком и Западом в культуре и даже во взгляде на историю не приводили к трагическому распадению единства, пока спор не перешёл в область вероучительную, догматическую.

Глубина и серьёзность раскола была сознана практически мгновенно. Уже современники разделения церквей понимали, что раскол проходит через всё тело христианского мира. Митрополит Киевский Георгий менее чем через 20 лет писал для русской паствы «Стязание с латиною». В начале XII века митрополит Никифор наставлял о сути раскола волынского князя Ярослава. Один из величайших подвижников Русской церкви, преподобный Феодосий Печерский, счёл нужным в то же время написать единственное, наверно, своё теоретическое сочинение: послание великому князю Изяславу «О вере варяжской».

Разобщению церквей сопутствовали и государственно-политические обстоятельства. Но ведь только потому эти обстоятельства имеют силу, что церковь — на Востоке и на Западе — подчиняется течению истории, не делает никаких усилий преодолеть его. Именно церковное общение, которое одно могло бы удержать церковь от разрыва и пересилить «естественное» разделение благодатным единством, нарушалось с каждым веком всё больше и больше. Все «естественно-исторические» причины разделения могут быть поняты, таким образом, только в контексте религиозном.

— Какие пункты расхождения между православием и католицизмом подчёркивались современниками?

— Православной церковью двигали не корыстные мотивы, а понимание серьёзности заблуждений латинской церкви. Греческие и русские иерархи, русские и греческие святые подвижники заботились о духовной защите русского народа, понимая, какую угрозу представляет католицизм.

Читая первые «прения с латинянами», поражаешься глубине и точности осознания причин разделения. Первое и главное отступление от истины православного исповедания — это вставка католиками в Символ веры так называемого Filioque. Как писал преподобный Феодосий: «А глаголют Духа Святаго исходяща от Отца и от Сына». Второй важнейший пункт: служение Евхаристии на пресном хлебе, «опресноках».

Современников раскола очень оскорбляли обрядовые различия в богослужении, в бытовом благочестии. Вне сомнения, эти различия, исключая богословские споры между двумя церквами о Евхаристии, имеют право на существование. Но допустимы могут быть только такие различия, которые не приводят к различию в вероучении.

Именно поэтому стремление осуществить евхаристическое общение двух церквей прежде достижения их догматического единства так же недопустимо, как, пользуясь выражением отца Павла Флоренского, «манипулировать святыми дарами». Полнота общения в сакраментальной жизни предполагает полное осуществление апостольской веры.

— Но обычно говорят о том, что папство присвоило себе помимо церковной светскую власть, а также стремилось владычествовать над всеми христианскими церквами. Разве не папизм был главной причиной разделения?

— Уже задолго до 1054 года мы видим два фактически исключающих друг друга представления о природе церкви.

В Риме всё отчётливее складывается совершенно определённое понимание папства как особых и Богоустановленных прав римского епископа во всей Вселенской церкви.

А на Востоке — совершенно иное понимание церковного устройства. Здесь каждая церковь-община имеет в себе полноту благодатной жизни, воплощает в себе единство Христа и церкви и вместе с тем столь же органически ощущает себя частью вселенского единства. Своё освящение церковь получает от Господа путём апостольского преемства, и ниспосланные Основателем церкви дары освящения всегда остаются такими же, какими были они во времена апостолов. Но дары эти не составляют достояние какого-нибудь из апостолов, а дарованы соединённому любовью, причастному Божественной жизни апостольскому сонму.

Это означает, что церковь должна управляться единомыслием епископов, что служит отображением Троического союза единства. И насколько резко это противоположно взгляду латинскому, где Папа выше собора, выше всех епископов, вместе взятых!

Католицизм делает ударение на институциональном аспекте церкви, и рождается стремление организационного усовершенствования и укрепления церкви по стихиям мира сего. В результате земная её часть становится почти самодовлеющей.

Согласно учению Православной церкви единственным главой церкви во все времена является сам Христос. Архиереи (включая патриархов, каким мог считаться и Папа Римский) имеют равные «административные» права, каждый в пределах своей епархии. Существует «первенство чести», авторитет, которым наделяются епископы наиболее значительных кафедр. С древних врёмен действительно такое первенство признавалось за епископом Рима.

А в V веке среди всеобщего хаоса после крушения Западной Римской империи папы римские оказались на какое-то время единственной адекватной властью и в светском смысле. Что означало «первенство чести» и авторитет Рима в древней церкви? Первенство в любви, смысл которого — служение. «Больший из вас да будет всем слуга», — говорит Христос.

— Неужели Православная церковь «довольна» расколом, видит в нём скорее пользу, чем вред?

— Будучи по своему характеру противоположны Евангелию, аномалии в церковной жизни не могут сравниться с Евангелием по значению и в силу этого опровергнуть его. Их проявление не может изменить Божественного плана. Напротив, Бог по любви к человеку попускает проявиться расколам и нестроениям, чтобы исторгнуть из тела церкви образовавшиеся яды.

И в данном случае Бог обратил катастрофу раскола на пользу для христианского бытия Византии и Руси. Не будь столь резкого разделения, многие беды и заблуждения переходили бы из западного в восточный мир совершенно незамеченными. А так западные идеи были, так сказать, помечены как радиоактивным изотопом.

Например, святитель Феофан Затворник не рекомендовал пускаться в рассуждения о том, являются ли католики еретиками или не являются. «Наша церковь благосклонна к католикам», — писал он. И подчёркивал далее признание действительности таинств и священства: «Только переходить к ним не надо; не всё верно у них».

— Одним из последствий раскола считается то, что судьба Руси сложилась отдельно от общеевропейских течений. Владимир Соловьёв, например, видел в расколе с Римом корень всех российских бед…

— Ответ может показаться неожиданным, но в силу исторических условий в Западной церкви местный элемент возобладал над вселенским. На Западе восторжествовал провинциализм, то есть возведение частичного в значение всеобщего, местного во вселенское. Развитие этого порока привело к утрате кафоличности Западной церкви и открыло путь дальнейшему искажению церковного предания.

Католическая ментальность воспринимается нами, православными, именно как самозамкнутость, если угодно, «затхлость». И проблемы в этом христианском сообществе проистекают именно от отсутствия открытости.

— Звучит как парадокс, поскольку обычная точка зрения состоит именно в том, что восточное христианство — косное, замкнутое, оторванное от основного течения жизни.

— Это парадокс, но парадокс, заложенный в самой истории. Православие иначе воспринимает и течение жизни, и прогресс. И, по-нашему тоже, мир идёт к совершенству. Но, как писал святитель Филарет, на пути встречает потоп, пожар Содома, разрушение Иерусалима, гонение на христианство и, наконец, времена антихриста. Ощущение трагичности прогресса на Западе было почти утрачено, и только немногие мыслители её осознавали.

Сегодня в Католической церкви идут поиски формы, которая, как пишет один автор, «лучше выражает для нашего времени, с учётом различных культурных сфер, тайну спасения». Здесь невозможно процитировать всех авторов этого направления, даже тех, которые занимают видное место в церкви. К их числу относятся многие патентованные богословы, профессора семинарий, которые учат и публикуют свои произведения, исходящие из принципа свободного исследования. В основе этого нового богословия антропоцентрический постулат: что приемлемо и что неприемлемо для современного мышления? Поэтому из Писания выбираются произвольно слова и поступки Христа, говорящие лишь о Его человеческой природе.

— Возможен ли, полезен ли богословский диалог сейчас?

— 950 лет было достаточно, чтобы убедиться в одном: попытки лживой унии всегда приносили больше вреда, чем сам раскол между Западной и Восточной церквами. Ведь на каком фоне происходил бы диалог сегодня? Нам как бы говорят: «Мы уже не совсем уверены в своей правоте, вы, как надеемся, тоже сомневаетесь в чистоте православия, так давайте же искать примирения».

Католические богословы постоянно обращают внимание на то, что диалогу между Востоком и Западом в прошлом препятствовала часто взаимная неуступчивость, желание навязать другой стороне свой собственный способ видеть и выражать опыт веры.

II Ватиканский собор обсуждал эту проблему и пришёл к заключению о законности различных способов подхода к вере, в особенности там, где это касается традиций Запада и восточных церквей.

— Такая православная позиция выглядит неуступчивой.

— В католицизме происходит резкая эрозия христианских основ.

Искать пути к примирению — это прекрасно, но можем ли мы закрыть глаза и не видеть, что параллельно ведутся точно такие же попытки примирения с протестантизмом, иудаизмом, исламом, буддизмом? И нас не может радовать, что современные католики включают в свой беспорядочный синтез и Православную церковь тоже.

Католицизм утрачивает некоторые черты своей исключительности. Но это измена западного христианства самому себе, и она в конечном счёте не приближает католицизм к православию, а только отдаляет еще больше.

— Но как же заповедь о любви к ближнему? Не следует ли снизойти к «слабости» современного католицизма, ведь у христианства в целом столь серьезные враги: пропаганда гедонизма, «лёгкой жизни», разврата?

— Мы, православные христиане, не можем относиться к вероучению как к оторванной от жизни «теории». Смещение акцента в догмате неизбежно отражается на духовной жизни, ведь догмат действительно неразрывно связан с заповедью. В католицизме, можно сказать, вторая заповедь о любви к ближнему начинает занимать место первой заповеди о любви к Богу.

И мы видим пагубные плоды этого явления в нравственной жизни Западной церкви. «Есть мораль, которую можно создать, — читаем в карманном катехизисе для церквей Франции, — но нет готовой морали, нет закона Небесного происхождения, нет кодекса, написанного в сердце. Мораль — это человеческое творение, одной из величайших задач человечества является создание законов».

Заповедь о любви приобретает совершенно новый смысл: любить — значит быть самим собою, значит осуществлять мораль ситуации без предписанных законов, и только в этом заключается великая свобода любви. Так обессмысливаются слова Блаженного Августина «Возлюби — и делай что хочешь», где возлюбить означает стяжать благодать Святого Духа через исполнение воли Божией.

Отказ от преемства авторитета и отрыв от Предания производят разрушительную работу в сознании верующих, а безразличие к истине неизбежно ведёт к снижению нравственности. Оставление священного прибежища, как видим, крайне опасно для духовной жизни.

— И всё же, мы живём в столь катастрофическом мире, где христиане всех конфессий сталкиваются с одними теми же искушениями.

— С православной точки зрения следует рассматривать богословие не просто как созерцание, а как духовную матрицу всей жизни.

Поэтому исторические явления, определяющие этический кризис, с необходимостью вытекают из факторов, которые являются строго богословскими. И отпечатывание, проекция с этой матрицы происходит во всех сферах жизни.

Но подлинный экуменизм должен действительно проявляться в совместном противостоянии сатанизму, который в глобальном масштабе пытается поработить сознание современного человека. Прежде всего мы должны быть едины в этом. Ибо «если вы в малом не верны, кто даст вам большее?».

Православная церковь в своих отношениях к западному христианству движима именно любовью. И не только любовью к Истине, но и любовью к ближним. Именно сочувствие к католикам заставляет православных указывать им на их неправомыслие в вероучительных вопросах.

Вопросы задавалРоман Вершилло

N37, 22−28 сентября 2004 г.