 |
| Милосердие.Ru | Федор Котрелев | 30.08.2004 |
Когда-то дела благотворительности были прерогативой Церкви, и только эпоха Просвещения породила в Европе благотворительность светскую. Тамбов, основанный в середине XVII века, активно развиваться начал в конце века XVIII и уже по европейскому образцу: первая серьезная инициатива организованного служения ближнему принадлежит здесь губернатору — знаменитому русскому поэту и государственному деятелю Гавриилу Романовичу Державину. Он был тамбовским губернатором всего два года — с 1786-го по 1788 год, — но за это время успел основать сиротский дом, богадельню, больницу, дом для умалишенных и значительно улучшил содержание заключенных в остроге.
Это, конечно, просто совпадение, но святитель-хирург Лука (Войно-Ясенецкий) был на Тамбовской кафедре тоже два года. Одной из главных целей нашей поездки в Тамбов было встретиться с людьми, помнящими владыку.
Первое свидетельство, попавшееся на нашем пути, оказалось не таким, каким мы представляли: это был не человек, а документ, который мы нашли в тамбовском краеведческом музее. Дневниковая запись Ивана Владимировича Климкина , советского медицинского чиновника и человека, судя по всему, далекого и от Церкви, и от святителя Луки: «Профессор Войно-Ясенецкий. До этого был в ссылке, что-то около 20 лет, написал свою знаменитую книгу «Гнойная хирургия». Ему поручали самые сложные и ответственные операции, перед которыми он проделывал странные манипуляции. Прежде чем приступить к операции, он молился Богу, осеняя крестным знамением оперируемого, внушал ему веру в благополучный исход операции. Говорили, что у него во время операции не было ни одного смертного исхода. Помимо работы в эвакогоспиталях, проводил приемы в поликлиниках. На прием к нему становились большие очереди. Он никому не отказывал в приеме и не оканчивал приема, пока не примет последнего человека. Ни с кого не брал ни копейки гонорара. Однажды был такой случай. В Тамбове проводилось совещание врачей области. На нем присутствовал и Войно-Ясенецкий. Во время заседания ему была подана записка такого содержания: «Профессор, как вы можете быть верующим, да еще и архиереем, являясь в то же время ученым?» Он ответил так: «Наука еще не дала мне доказательств, что Бога нет. Что я могу сказать? У нас по Конституции существует свобода совести, и каждый волен исповедовать любую веру».
Кстати, многие в Тамбове помнят именно этот эпизод. Как и вообще все появления святителя на публике — особенно светской. Один его вид — ряса, клобук, панагия — был уже вызовом безбожной власти. Многие из наших собеседников рассказывали, что народ смотрел на бесстрашного владыку в каком-то заворожении.
Келья на Комсомольской улице
Приехав в Тамбов, святитель поселился на частной квартире по адресу: Комсомольская, 9. Воображение рисовало желтый, двухэтажный, каменный дом, старый, но добротный, с чуть потрескавшимися белыми полуколоннами по фасаду — таких в Тамбове очень много, и уж квартира архиерея должна быть как раз в таком. Все оказалось совсем наоборот: дом с мемориальной табличкой на стене был одноэтажным, деревянным и не просто маленьким — крохотным. Он разделен пополам — на две семьи. На «святительской стороне» мы побывали: это одна маленькая комнатка-келья и кухонька при ней.
Живут в келье супруги Юрий Борисович и Татьяна Григорьевна . Он унаследовал комнату от тетки, купившей ее уже после отъезда святителя. И все-таки семью Юрия Борисовича всю жизнь окружали разговоры и рассказы о предыдущем квартиранте. «Верующие приходили к этому дому. Да вон сосед, Гаврилыч, покойник уже, он рассказывал, как архиепископ здесь жил. На дрожках приезжал. Хороший очень, говорил Гаврилыч, человек был, редкостный. Сталин его сажал-сажал, репрессиям подвергал, а он свое… не сдавался». Юрий Борисович проводит нас в комнату, показывает маленькие иконки Спасителя и Богородицы, аккуратно вставленные за стекло серванта: «Как живется в доме святого, говорите? Да вот, живу потихонечку, молюсь каждый день, «Отче наш» читаю, в церковь хожу. В Пасху на кладбище — на могилках порядок навести…»
Две судьбы
Следующий наш собеседник, Константин Георгиевич Никифоров , всю жизнь проработал преподавателем физкультуры в различных училищах и институтах, не раз был на целине, председатель областного совета ветеранов. Казалось бы, вполне успешная биография советского человека. И все-таки этому человеку есть о чем жалеть, и связано это как раз с именем владыки Луки.
«Я — сын священника. Отец мой, протоиерей Георгий Никифоров, служил в селе Тютчево Волчковского района, где я и родился в 1930 году. Когда мне было шесть лет, отец оказался в местах не столь отдаленных, на севере Урала, а нас, троих его детей, принял к себе дядя, его брат. Когда началась война, отец из ссылки написал заявление и оказался в рядах Советской Армии. Демобилизовавшись после войны, он вернулся в Тамбов и пришел к владыке Луке, который отправил его служить в село Мордово. Архиепископа Луку я помню очень хорошо. Когда в 1944 году он приехал в Тамбов, я учился в медицинском училище. Помню, мы с ребятами всегда бегали смотреть, как он едет по улице на бричке. В дядиной семье нам дали сугубо атеистическое воспитание, и вид архиепископа казался странным: солидная седая бородка, ряса, крест… Потом, в марте-апреле 1946 года, отец не раз посылал меня к владыке с различными поручениями: передать деньги, документы, письма. И вот, помню, как-то раз выходит архиепископ из кабинета в приемную, а секретарь ему говорит: «Вот, это сын отца Георгия Никифорова». А владыка мне и говорит: «Надо бы тебе по стопам отца пойти». Я смолчал, но в душе предложение владыки отверг. Воспитание-то было атеистическое… И знаете, по сей день жалею, что не послушался владыки Луки: ведь по отцовской линии у нас все в роду были священнослужителями! Да, поезд ушел…»
А вот история с совершенно иным завершением. Ее рассказал нам старейший клирик Тамбовской епархии протоиерей Иоанн Есенников . В этом году исполняется 49 лет, как отец Иоанн священствует. По мнению батюшки, на его жизненный выбор во многом повлияла встреча с архиепископом Лукой.
«Это было в 1945 году. Март месяц. Отечественная война уже подходила к концу. Дали право на открытие церкви в селе Мордово. А мой отец был в церковной двадцатке этого храма. И его командировали в Тамбов за священниками. Мне в то время шел пятнадцатый год, отец взял в Тамбов и меня. Нас встретили, проводили ко владыке. Взяли мы у него благословение. Я был обычный, неотесанный деревенский парень, не особо-то и воспитанный в церковном духе, поскольку времена такие были. Но на меня владыка Лука произвел самое замечательное впечатление: он запомнился мне таким ласковым, таким приветливым! Особенно я запомнил его руки: они были большие и сильные. С папой беседовал владыка очень долго. Спрашивал о нашей сельской жизни, о многом другом. Пока они разговаривали, я отлучался по разным надобностям. А потом священников снабдили документами, и мы поехали обратно. Прошло какое-то время, и владыка Лука через каких-то священников передает отцу: «Пусть твой мальчик приедет сюда прислуживать иподиаконом на архиерейской службе». Я приехал в Тамбов, стоял с посохом, носил мантию… Помню, когда владыка собирался из дома в храм — ходил он почти всегда пешком, — у дома его уже толпился народ. То же самое и на обратном пути: всегда его сопровождал народ. Это было связано с тем, что люди боялись, что владыку обидят на улице. Вот такие остались воспоминания… Но, повторяю, парень я был деревенский, тамошний простор и свобода мне были милее. В Тамбове мне показалось тяжеловато, я затосковал по дому и, пробыв тут недолго, вернулся к родителям. Но встречи с владыкой Лукой оставили самый светлый след в моей душе и, конечно же, повлияли на мой жизненный выбор. Сразу после школы я поступил в духовную семинарию, а потом и в академию. Священный сан я принял в 1955 году».
Исцеленные
Особая категория людей, помнящих святителя Луку, — это его пациенты. Среди них был и Альберт Викторович Житенев :
«Когда началась война, мне было четыре года. И вот в сентябре 1941 года во время первой же бомбежки, которой подвергся Тамбов, прямо за забором нашего дома на Лермонтовской улице взорвалась бомба. А я в это время сидел у окна, и мне посекло осколками всю правую руку. Мама моя была капитаном медицинской службы, работала в областной больнице, куда меня и положили. Была операция, руку зашили, но из-за повреждения сухожилий она перестала разгибаться. Когда в Тамбов приехал Войно-Ясенецкий, маму назначили работать при нем старшей операционной сестрой в эвакогоспитале, размещенном в школе N6. Пока она была на работе, я обычно играл во дворе госпиталя. И вот как-то раз выходит он во двор, встал посреди двора и смотрит на меня. Белая борода, никаких особых знаков различия — мужик и мужик. А в это время во дворе какие-то узбеки или казахи топили печи для автоклавов, в которых стерилизуют инструменты. Он им и говорит: «Чей это отрок?» Они: «Да это старшей…» Он мне: «Ну-ка, поди сюда!» Посмотрел-посмотрел руку и ушел. Потом опять выходит и этим узбекам: «Так, возьмите два ведерка из-под сгущенного молока. Вон видите кучу песка? Завтра к моему приходу чтобы он перетаскал ее сюда». На другой день приходит, посмотрел, в карман полез, достает мне кусочек сахару. А мне и хорошо. Он говорит: «К завтрашнему дню кучу песка унести назад в ведерках». И рука моя потихоньку пошла разрабатываться… Потом Войно-Ясенецкий делал мне два подреза на руке, после чего дела пошли еще лучше. В конце концов он сказал матери: «Надо его заставить заняться культурным мордобитием». Так и сказал: «культурным мордобитием». И что вы думаете? Я получил мастера спорта по боксу! Вот так. Потом и в армии служил, на Байконуре».
Лариса Егоровна Фирсова : «Об архиепископе Луке мне рассказывала моя тетка, Серафима Яковлевна Акимушкина. В возрасте трех лет она сильно упала и повредила ногу. Начался остеомиелит. Болезнь прогрессировала, в школу она ходила на костылях. К 19 годам тетушке грозила ампутация. На ее счастье, с 1944 года у нас работал архиепископ Лука, который был назначен консультантом военных госпиталей. Слава о нем как о прекрасном хирурге быстро разнеслась по всему городу, и родственники решили обратиться к нему. Он согласился, принял ее на осмотр, а потом и собственноручно сделал операцию. Операция прошла очень успешно, нога пошла на поправку, и в конце концов тетушка полностью выздоровела. После операции архиепископ Лука регулярно приходил проведать ее в больнице, посмотреть, как заживает нога. Как-то раз, вспоминала тетушка, он сказал ей: «Я тебя лечил, а теперь я буду тебя учить». С тех пор он начал приобщать ее к Церкви. Тетя Сима стала прихожанкой его храма, любила слушать его проповеди. Потом, после того как он уехал в Симферополь, она к нему туда ездила. Еще надо сказать, что тетка потом за свою веру пострадала. Тогда все это пресекалось, все следили друг за другом. Она была преподавателем английского языка, но устроиться на работу ей было очень трудно: ее отовсюду выгоняли как верующую. Так она и мыкалась с одной работы на другую».
Из сельской аптеки — в духовники епархии
Судьба любого человека — вещь таинственная и интересная. Отправляясь в Тамбов, мы хотели отыскать здесь православного человека с необычной судьбой. И нам это удалось: мы познакомились с протоиереем Николаем Засыпкиным . Большую часть своей жизни 74-летний отец Николай проработал в аптеке. Но однажды Господь призвал уже немолодого человека на пастырское служение, и, оставив все, Николай Иванович Засыпкин в 57 лет стал священником, а через несколько лет — и духовником всей Тамбовской епархии. Как все это получилось?
Мы встретились с о. Николаем в кладбищенском храме свв. Петра и Павла, настоятелем которого он является. Это очень сельский храм: деревянный, уютный и теплый. Во всем видна внимательная забота: в резных киотиках и аналойчиках, в чистых покровцах и половичках. Еще удивило вот что: стоят блюда — с какими ходят храмовые сборщики пожертвований. На блюдах надписи: «Собираем на плащаницу, нужно столько-то», «Собираем на киот» — и лежат не спрятанные никем деньги: десятки, полсотни… Никто, видать, не зарится.
И вот наконец мы спрашиваем о самом интересном:
— Батюшка, расскажите о своем пути. Что за необычная судьба: вы были аптекарем, а стали духовником епархии?
— Вот вы произнесли слово «судьба». Конечно, такое слово в нашей речи встречается часто, но ведь судьбы-то как таковой нет. Есть свободная воля человека и есть Промысел Божий. Вот из этого и складывается судьба. Что я могу рассказать о себе? Родился я в 1930 году в семье крестьян села Малая Хоперка Мордовского района Тамбовской области. Это было небольшое сельцо — знаете, во времена Столыпина были так называемые отруба: люди уходили из больших сел, чтобы получить земельный надел, организовывали маленькие поселения. Таким образом поступил и мой прадедушка по отцовской линии. В этом отрубе было всего около 30 домов. Семья наша, когда я родился, была бедной: ни наемной силы не было, ни излишков особых. Все делали родители своими руками. Годы коллективизации я уже помню хорошо. Всех тогда загоняли в колхозы, а мои родители не пошли. Их стали называть единоличниками и принялись «кулачить». Отобрали все, в том числе и корову, сломали надворные постройки. Вот так и начиналась моя сознательная жизнь. Это были 35−36-е годы.
Родители мои были люди верующие. Я помню храм, в который мы ходили, в котором венчались мои родители, а потом и меня крестили. Это было в селе Шульгино. Этот небольшой деревянный храм располагался в шести километрах от нашего поселка. Закрыли его в 36-м году, а священника, отца Алексия, потом сослали куда-то. Помню и богослужения в храме: мне всегда очень нравилось в церкви. И вы знаете, у меня на всю жизнь сохранилось какое-то ощущение недостатка, нехватки духовной поддержки, так сказать, духовный голод. Все окружение у нас было церковное: дядя моего отца был псаломщиком, а остальные родственники были просто верующими.
Потом был школа. Учился я хорошо, нравилось мне учиться. Но, надо сказать, много приходилось и терпеть. Помню, был такой случай. Увидели у меня одноклассники крестик на шее. И вот девочка, наша соседка, побежала к учительнице: «Александра Фоминична! У Засыпкина крестик!» Та, правда, Царствие ей Небесное, меня ругать не стала — подозвала и говорит тихонько: «Ты сделай так, чтобы не видно его было, спрячь получше». Потом началась пионерия. Я не стал вступать в пионеры, как-то Господь хранил. Потом, в средней школе, начались вступления в комсомол. И тоже никто меня особенно-то никуда не вызывал. В 1947 году я окончил семь классов. Отец погиб на фронте, и маме одной было очень трудно по хозяйству. Но все-таки она настояла на том, чтобы я получил специальность, и я поехал в Тамбов поступать в фармацевтическую школу.
Помню, хозяйка дома, где я жил — общежитий тогда ведь не было, — повела меня на Покров в Покровский собор, который был тогда единственным действующим храмом не только Тамбова, но и всей епархии. Я впервые попал на архиерейскую службу: служил преосвященный Иоасаф (Журманов). Торжественная служба, пение архиерейского хора — все это необыкновенно поразило меня. И можете себе представить, в тот же день закладывали камень на месте вот этого храма, где мы находимся. В следующем, 1948-м, году я приехал в Тамбов на второй курс и пришел в этот храм на богослужение. И мне так тут понравилось, так тронула меня уютная обстановка и домашний покой этого храма, что я подумал: хорошо бы всегда сюда ходить, молиться здесь.
В фармацевтической школе начались проблемы с комсомолом: из всей группы я один не вступал в него. Но Господь все-таки хранил меня. В 1950 году я окончил я учебу, а мест в Тамбовской области не было. Выбор был — Дальний Восток или Псковская область. Я выбрал Псковскую, но поехать туда так и не довелось: не прислали подъемные, а самому ехать было просто не на что. В конце концов я поехал в одно село подменять ушедшего в отпуск аптекаря, потом в другое, в третье… Потом мне нашли постоянное место — село Градский Умет. Там я проработал почти четыре года, там зародилась моя семья, появился сын, потом дочь. Потом мы переехали в родные места, в Мордово. Там мы провели пять лет, там родилось еще двое детей. Но и оттуда пришлось уехать. Дело в том, что в мордовском храме служил мой двоюродный дядюшка, а я часто ходил в церковь. И вот вызывают меня почему-то в райком партии и говорят: или прекратите ходить в церковь, или уезжайте. Так в 1959 году пришлось переехать в село Шахмань Петровского района. И вот там я проработал двадцать с лишним лет. В 1985 году мы переехали в Тамбов, последнее мое место было — городская аптека N8. Проработав там полтора года, я ушел в Церковь.
Было это так. У меня был духовный отец — ныне уже покойный схиархимандрит Макарий (Болотов). Когда-то он был насельником Почаевской лавры, а когда ее закрыли, приехал в Тамбовскую епархию. Как-то раз он вдруг дарит мне два наперсных креста, причем один обычный, а другой наградной. Я ужасно удивился и говорю: «Батюшка, зачем мне это?» А он: «Бери, на склоне лет пригодится». А потом получилось так, что моя старшая дочь приехала в Покровский собор окрестить свою дочь, мою внучку. Крестить должен был отец Николай Степанов — теперь он настоятель этого храма. А я с ним уже был знаком. Говорю: вот, батюшка, внучку окрестить… А он: «Окрестить-то мы окрестим, а вот когда ты свою аптеку наконец бросишь и к нам придешь?» И знаете, меня эти слова просто оглушили! Я выхожу из крестильной комнаты, дочка мне говорит: «Пап, что-то ты прямо изменился лицом как-то». Я отвечаю: «Да отец Николай сейчас такое сказал, что я не могу прийти в себя». И все — с тех пор эта мысль уже не выходила у меня из головы. А мой отец Макарий в это время временно жил в Виннице, на Украине. Я отпросился в аптеке на несколько дней, взял билет на самолет, прилетел в Винницу, нашел квартиру, где жил батюшка. Захожу в квартиру, а он только увидел меня, сразу как закричит: «Благословляю, благословляю! Только куда тебе? На кладбище — больше ты никуда не годен». Вот так я получил благословение.
Приехал я домой, сразу же подал на расчет. В аптеке мне так и сказали: знаем, куда вы уходите. 15 мая 1987 года я пришел в этот храм, стал пономарем, то есть алтарником. Кадило подавал, с тарелкой ходил. Было для меня это довольно-таки сложно, но я все равно это делал. Пономарил полгода, а 1 ноября 87-го года вызывает меня епархиальный секретарь и говорит: «Пиши прошение на рукоположение». Рукоположили меня во диаконы, а еще через месяц владыка Евгений благословил меня на рукоположение в священники. Это случилось 19 декабря — как раз в день святителя Николая, такой важный для меня. Вы знаете, когда это произошло, у меня было такое чувство, что я очутился наконец на своем месте. Я, конечно, очень волновался, переживал из-за возраста — 57 лет все-таки, из-за того, что никакого духовного образования не было. И все-таки я чувствовал, что оказался на месте.
Далее встал вопрос, где я буду служить. Секретарь несколько раз говорил мне: отец Николай, пишите прошение туда-то и туда-то — очень хорошие приходы. Но у меня семья, дети, дом в Тамбове. Я сказал ему: никуда я не буду писать прошение. Я верю в то, что воля Божия проявится через волю владыки: куда он пошлет, там я и буду служить. И вот вызывает меня владыка: «Батюшка, я подумал-подумал и решил оставить вас в Тамбове шестым священником, идите к уполномоченному, получайте регистрацию». Тогда еще были уполномоченные. Я иду к уполномоченному, а он и говорит: «Нам шестой священник в соборе не нужен!» Так и сказал: им, мол, не нужен. Я к владыке: так и так. Владыка рассердился и говорит: «Идите назад, батюшка!» Какой уж у них разговор с уполномоченным состоялся, этого я не знаю, только на другой день уполномоченный как ни в чем не бывало выдал мне регистрацию, и я стал служить в Тамбове.
Через некоторое время, когда стали возобновляться службы в оставшихся храмах Тамбова, меня назначили служить здесь в кладбищенском храме Петра и Павла. Так сбылось пророчество моего духовного отца, так исполнилась моя давнишняя, еще юношеская мечта.
А духовником епархии я стал совершенно неожиданно. В 1991 году у нас ушел за штат бывший духовник епархии протоиерей Владимир Кронфельд. Встал вопрос, кому быть духовником. И вдруг меня ставят перед фактом: я духовник епархии. Знаете, какое у меня было ощущение? Не радость — совсем наоборот! Я был ужасно смущен, я устрашился этого. Я пришел домой в слезах. Матушка моя говорит мне: «Ты что это такой расстроенный?» Я объяснил, а она мне: «Ну что ты плачешь? Владыка очень мудро поступил: теперь почаще о своих грехах будешь думать!» Помню, как состоялось объявление о том, что я духовник. Собрались мы на исповедь, и батюшки между собой рассуждают: ну кто же будет вместо отца Владимира? Подходит время исповеди, я выхожу, прошу у всех прощения и говорю: так, мол, и так. Я очень волновался, а для всех них это было просто как гром среди ясного неба. Ведь у нас было очень много и опытных, и престарелых священников, которые прошли большую и трудную жизнь, а выбор владыки пал именно на меня. И только когда я стал духовником епархии, я вспомнил другие слова моего духовника: «Послужишь годика два священником, и все». Я-то думал, что это «и все» означает, что я умру через два года, а оказалось, что мне два года служить просто священником, а потом быть еще и духовником епархии.
— Батюшка, вы принимаете исповедь у людей, которые сами исповедуют людей, вы духовник духовников. В чем особенность этого служения, его трудность?
— Знаете, главная трудность, скорее всего, в том, что я, как и все люди вообще, несовершенен. У духовника епархии жизнь, мне так кажется, должна быть особая. А я живу обычной жизнью: я семейный человек. Правда, сейчас мы с матушкой уже живем только вдвоем, дети взрослые и живут отдельно. Но все равно это обычная жизнь обычного, несовершенного человека. Так вот, трудность как раз в том, что мне приходится исповедовать людей, которые иногда оказываются намного выше меня по своему духовному опыту. И проблемы порой приходится решать очень-очень сложные. И все-таки, по милости Божьей, мне, кажется, удается справляться со своими обязанностями. Да, конечно, на этом послушании мне было и есть очень тяжело. Но разве послушание бывает легким? А с другой стороны, надо сказать и вот что: может быть, в чем-то исповедовать священников легче, чем мирян. Ведь священники сами хорошо знают, что такое исповедь, что такое покаяние…
Мы простились с отцом Николаем и поехали дальше по Тамбову. По дороге я вспомнил: а ведь святитель Лука вырос в семье провизора — то есть фармацевта… Что-то многовато совпадений в этом Тамбове. А может быть, это и не совпадения?
11 августа 2004 г.
Опубликовано в журнале «Нескучный сад»
