«Шипка», тридцать семь лет бреда и Храм Софии.

Когда знаменитая Екатерина Васильева бросила сцену и съемочную площадку, все решили, что это — причуда талантливой и взбалмошной дамы. Прежняя ее жизнь, насыщенная разнообразными событиями, романами и великолепными ролями, лишь подтверждала эту догадку. Но, как выяснилось впоследствии, уход в Православную Церковь не стал очередной ролью Екатерины Сергеевны. Теперь она работает казначеем в храме Софии Премудрости Божией на Софийской набережной напротив Кремля. И называет себя в первую очередь матерью священника и лишь во вторую — актрисой. Фрагментарные ее появления на сцене и экране — это лишь способ заработать деньги, основную долю которых она отдает на нужды храма. Сегодняшний рассказ о Екатерине Васильевой мы приурочили к ее дню рождения…

Родилась Екатерина Васильева почти через два месяца после Дня Победы. В 17 лет поступила во ВГИК. Как писала газета «Моя семья», она была стройная, рыжая и высокая. Курила сигареты «Шипка». Педагоги с актерской кафедры, обсуждая ее, сетовали, что талантом девушка, безусловно, одарена, а вот внешностью… Однако, как было написано в другом СМИ, «Васильева некрасивой себя не считала, ведь она всегда была в центре внимания, а мужчины сходили с ума от ее шарма, обаяния и энергии. Режиссер Сергей Соловьев вспоминал, что одно присутствие Васильевой вызывало в нем прилив творческой энергии, и он буквально фонтанировал идеями». Сначала она по распределению попала в Театр им. Ермоловой, потом ушла в «Современник», а в 1973 году — во МХАТ. В главном театре страны играла не то, чтобы много, но на редкость мощно. При этом ее имидж не вписывался ни в какие устоявшиеся рамки: она могла быть равно интересной и в комедиях, и в драмах. Более того, в 90-х годах ее пригласил на трагическую роль Орестеи знаменитый Петер Штайн. Кинорежиссеры ее заметили еще в юности, и отбоя от предложений сниматься у нее не было никогда. Не буду перечислять ее киноработы, уверен, что каждый, кто хоть немного знаком с нашим кино, вспомнит с десяток ее блистательных ролей. Между тем, по ее же словам, Екатерина Сергеевна никогда не была фанаткой своей профессии. «Я была всегда достаточно свободным человеком. Я могла там увлечься, влюбиться, уехать куда-то, начать писать… Я никогда не была зациклена на своей профессии».

Теперь она человек верующий, состоит в должности казначея при храме Софии, что близ Кремля, на Софийской набережной. Ходит по инстанциям, выбивает для церкви все необходимое, и, говорят, что «известное лицо» ей помогает. Сетует, что журналисты пишут всякую чушь, что она ушла в монастырь. «Нет, я обыкновенная мирянка, работаю в храме и стараюсь помогать по мере сил общине». От светской жизни она отошла совершенно, говорит, что давно живет как бы в другой системе координат, и ей непросто разговаривать со светскими людьми… Ни о каком возвращении в искусство не помышляет. Более того, считает что искусство — «это тщеславие, страсти человеческие». «…оно разогревало во мне такие страсти, грехи. Прожить столько лет без царя в голове, без веры в душе… Я меняла свою жизнь с невероятной скоростью, делала такие зигзаги сногсшибательные! Когда я уже пришла к Богу, то поразилась вообще Божьей милости! Я не должна была дожить до этого времени! Я столько своих друзей схоронила, которые жили так же, как и я». Утверждает: если бы повернуть жизнь вспять, то ни за что не стала бы актрисой. Про актерство говорит: «…такой профессии нет…она искусственно придумана… это такой изыск дьявольский, такая фантастическая загогулина и сколько людей на это клюнуло…» О своей «прошлой жизни» говорит коротко и ясно: «Тридцать семь лет бреда!» И добавляет: «Из-за этого вся моя жизнь по-дурацки сложилась. Я имею в виду свою личную жизнь, семейную. Это, конечно, был роковой шаг».

Екатерина Сергеевна считает, что ее прошлая семейная жизнь не сложилась потому, что в ней не было христианского миропонимания: «Я не знала, что главный в семье — муж, а жена должна ему во всем подчиняться. В моих семьях я была самой главной! И хотя мужья мои были люди сильные, талантливые, известные — все равно, я себя считала самой главной. И, как во многих отдаленных от религии семьях, у нас постоянно шла борьба за пальму первенства». Страшно звучат ее признания, касающиеся ребенка: «Один ребенок — это мои грехи. Как вам сказать, один ребенок — это грех абортов. Грех прощен, смыт, но для меня все равно он остался тяжестью на душе. Если бы вы знали, это такое горе незабывное!…»

О ее прошлых романах и замужествах ходили легенды. Первым мужем был известный режиссер Сергей Соловьев, который до сих пор вспоминает, как она сидела на его подоконнике, свесив ноги, а он на это восхищенно взирал снизу. Второй страстный роман — с не менее известным драматургом Михаилом Рощиным — тоже перерос в брак. Знатоки биографии Васильевой пишут: «Рощин вспоминал, что это была самая пылкая и безумная любовь в его жизни. Молодоженам негде было жить, они скитались по углам. Но вскоре к обоим пришла известность, стали много зарабатывать. Гонорары как правило весело прогуливались. Но семейная идиллия длилась недолго, после рождения сына супруги тихо разошлись. На первых порах сын Митя остался с отцом. Пока Рощин с Екатериной жили вместе, хозяйством занималась подруга Васильевой Ирина, которая стала впоследствии женой Рощина». Теперь их сын Митя к радости мамы стал священником. Она называет его «батюшкой». Рассказывает про свой день так: «Просыпаемся мы рано, где-то в восемь… Либо мы идем все вместе на службу, либо батюшка уезжает один. Если я не иду на службу, то встаю, молюсь, читаю утреннее правило». И с радостью добавляет: «Когда начинаешь жить в церкви, то постепенно зрение очищается, слух… Как бы от пелены какой-то освобождаешься… Вот так случилось у меня».

Многие считали, что Екатерина Васильева, «уйдя от мира», подпала под влияние церкви. Но она без всякой экзальтации возражает: «Если бы я хотела работать, то я бы работала. Тут нет никакого пресса со стороны церкви. Это от меня исходило. Более того, я долго умоляла батюшку, чтобы он благословил меня не играть больше. Но он, как человек мудрый, понимал, что я не готова это бросить, что это никому не нужно — ни мне, ни людям, как вы говорите… И когда он действительно понял, что мне тяжело, невыносимо — это случилось после „Орестеи“, когда я просто в слезах приползла к нему и сказала, что больше я не могу этим заниматься…»

А если иногда и случается в жизни Васильевой «грех» участия в антрепризе или съемок в кино, то это — исключительно для заработка. Батюшка Владимир Волгин благословляет ее на это. «Если я и выхожу сейчас на подмостки, то исключительно по послушанию и с сокрушением. Мне эти выходы на сцену даются тяжело. Для меня они только дело послушания и заработка, больше ничего. Часть заработанных средств отдаю в свой храм. Вся наша группа жертвует на храм. Единственное, что меня утешает в этой работе, так это то, что я не принимаю участия в сомнительных проектах. Если бы вы знали, какие пьесы предлагают — просто караул!» За съемочный день в кино просит с продюсеров тысячу долларов. «А не дают — так до свиданья!»

Храни Вас Бог, дорогая Екатерина Сергеевна!

Использованы статьи: Игоря Григорьева «Смиренная», Людмилы Безруковой «Сцена как послушание», а также неподписанная закметка в Интернете и фрагмент публикации Натальи Влащенко.

16 августа 2004 г.