Тюремная одиссея русского дворянина

О книге Олега Волкова «Погружение во тьму»

Страшные жернова советских репрессий перемололи множество жизней и судеб. Огромные массы людей пустили под нож, сделали объектом преследований, узниками тюрем и лагерей. Свидетельства о пережитом тех, кто возвратился на волю, и, несмотря ни на что, нашёл в себе силы встать на ноги, не только показывают преступный характер коммунистической власти, но и увековечивают память о жертвах. Одновременно передают истинный образ эпохи.

Воспоминания узников «Архипелага ГУЛАГ» похожи, и вместе с тем, заметно отличаются друг от друга. Разные истории, разные судьбы.

Есть тексты в художественном плане бесхитростные, есть Произведения с большой буквы. К последним должно отнести книгу выдающегося русского писателя, переводчика, публициста, историка, Олега Васильевича Волкова (1900−1996), «Погружение во тьму». Своей глубиной и пронзительностью эти мемуары, без сомнения, могут быть поставлены в один ряд с произведениями Бориса Ширяева, Ивана Солоневича, Александра Солженицына.

Подобно книгам этих уважаемых авторов, воспоминания Олега Волкова являются не только рассказом о собственном тюремном и лагерном опыте. Прежде всего, это книга о сохранении человеческого достоинства, умении не сломиться и выжить в неволе, остаться верным собственным убеждениям.

Потомственный дворянин, Волков не испытывал ни малейших иллюзий по поводу коммунистической власти. Появившись на свет в 1900 г., Олег Васильевич не мог не помнить революций 1917 г. и объявленного большевиками осенью 1918 г. массового «красного террора». Тем ценней эти воспоминания, тем они значимей.

Какой была жизнь русского интеллигента, представителя дореволюционной российской элиты под гнётом коммунистической диктатуры? До самой войны с нацистской Германией, перемешавшей советское общество, принадлежать к дворянству значило подвергаться постоянному риску. Каждый новый виток репрессий и «чисток» влёк за собой аресты и другие виды преследований в отношении «бывших». И после войны люди старались не афишировать свою принадлежность к «свергнутым классам».

Однажды попав в поле зрения «органов», автор мемуаров уже не мог избавиться от этой опеки. Но, отбыв двадцать семь лет тюрем и лагерей, Волков не изменил своих взглядов и прожил достойную жизнь. В книге воспоминаний Олег Васильевич не только рассказал о том, что выпало на его долю. Для всякого интересующегося темой советских репрессий «Погружение во тьму» будет интересно не только подробностями тюремной и лагерной жизни. В книге наглядно показано, как изменялась карательная политика в СССР в 1920—1950-е гг.; какие методы использовали сотрудники аппарата НКВД во время ведения следствия; в какой атмосфере жили те люди, кто был осуждён по политической статье, благополучно отбыл наказание и вернулся на волю.

Примером тому служит сам автор. С момента первого ареста в феврале 1928 г. и до начала 1950-х гг. жизнь Олега Васильевича проходила от срока до срока. Первые из них Волков отбыл на Соловках. Православную святыню русского Севера большевики превратили в одно из самых страшных своих узилищ, печально известный Соловецкий лагерь особого назначения — СЛОН.

«Кто это взывал к теням Бухенвальда? — вопрошает автор. — Кто скорбным голосом возвещал о стучащем в сердце пепле Освенцима? Почему оно осталось глухо к стонам и жалобам с острова Пыток и Слёз? Почему не велит оно склонить обнажённую голову и задуматься над долгим мартирологом русского народа, столбовой путь которого пролёг отсюда — с Соловецких островов?..

Мне видятся они погружёнными в Пифагорову тень, окутанными, как саваном, мертвящим мраком, удушающим и глухим: загублены, повергнуты справедливость, правда, человеколюбие, милость, сострадание…

Тихая монашеская обитель, прибежище веры и горстки мирных иноков с мозолистыми руками, обратилась в поприще насильников, содрогается от брани и залпов, сочится кровью и муками. Это ли не знаменье и символ времени?"

Краткие периоды жизни на воле для бывшего соловчанина были преддверием нового срока. Война 1941−1945 гг., «смертельная схватка двух диктатур», принесла с собой новые тяжёлые испытания. Брат Волкова, Всеволод, погиб на фронте. Накануне освободившись из лагеря, отправился на войну добровольцем.

«Коли вернусь, всё должно быть забыто, потому что я намерен отличиться. Если погибну, жене и сыну станет легче жить».

Вступая в ряды Красной армии, Всеволод, как и другие подсоветские люди, вероятно, думал о том, что, сойдясь друг с другом в смертном бою, «гад пожрёт гада».

«Пусть развеется в прах приманчивый ореол их учений, и они сгинут, обескровив друг друга, и очнутся народы, придут в себя после кошмарных лет террора и насилия, заживут по-настоящему свободно и достойно. Должны были, непременно должны были и тебе мерещиться задышавшая вольно Россия, наш народ, наши мужики, по-настоящему расправившие плечи, поднявшие голову, почуявшие, что нет более над ними жестоких указчиков и погонщиков, закабаливших их, опустошивших души, приучивших к раболепию, чтобы воплотить идеал элиты, правящей безгласными крепостными, как в лучших социалистических утопиях…»

Но чуда освобождения не случилось.

«Да, один из гадов был сокрушён. А второй, ещё не придя в себя после опьянения победой, ещё оглушённый фанфарами, призванными рассеять испытанный смертельный страх, спешил насытить жертвами стосковавшиеся по массовым пополнениям ячеи ГУЛАГа, загрузить застенки, дать палачам работу. Корчились на виселицах тела казнённых, и среди них повисли в петлях пойманные где-то в Азии девяностолетние старцы — уцелевшие призраки белых атаманов… Одних этих расправ с ничтожными тенями гражданской войны достаточно, чтобы опровергнуть иллюзии, какие вдохновляли поступки моего брата».

Для Волкова война и послевоенные годы принесли новые аресты и сроки. Система не могла оставить в покое того, кто уже побывал в её власти. На страницах воспоминаний во множестве запечатлелись образы «цепных псов» режима — следователей, сексотов, тюремщиков, лагерного начальства. Но больше здесь всё-таки мучеников. Люди разных национальностей, вероисповеданий, общественного положения и политических убеждений, — все они угодили в жернова репрессивной машины, сделались бесправными узниками тюрем и лагерей.

Автор описывает знакомые по мемуарам других заключённых картины жизни в советской неволе. Невыносимые условия существования, скученность, антисанитария, голод и холод, верховодство уголовников, бесчинства охраны и конвоиров — всё это Олег Васильевич прочувствовал на собственном опыте.

Приступая к работе над книгой, Волков ставил перед собой ещё одну важную и непростую задачу. Если о трагедии русской интеллигенции, дворянства и духовенства, сохранилось немало свидетельств, то о страданиях крестьян известно значительно меньше. Не обладавшие писательским даром, оторванные от земли сельские труженики редко садились за мемуары.

Поэтому рассказать об их бедах Волков считал своим нравственным долгом.

«И если хоть у одного читателя содрогнётся сердце при мысли о крестном пути русского народа, особенно крестьянства, о проделанном над ним жестоком и бессмысленном эксперименте, — это будет означать, что и мною уложен кирпич в основание памятника его страданиям».

Уничтожение русского крестьянства Волков считал одним из главных преступлений коммунистической власти. Самые пронзительные страницы книги — о судьбе раскулаченных, ссыльных, умирающих от голода на улицах Архангельска, изгнанных из родных мест.

В тюрьмах и ссылках Олег Васильевич встречал многих известных людей. Среди них — хирург, профессор медицины, Валентин Войно-Ясенецкий, он же епископ Самаркандский, будущий архиепископ Симферопольский и Крымский Лука.

Преосвященный Лука однажды сказал: «Да вы не считайте себя ссыльным — считайте себя свидетелем».

И автор мемуаров впоследствии говорил: «Я живу, чтобы свидетельствовать».

Верный своему кредо, Волков выполнил свою миссию. Написанная в 1970-е гг., книга воспоминаний «Погружение во тьму», выдержала несколько переизданий, была переведена на иностранные языки. И сегодня свидетельство Олега Васильевича остаётся исключительно важным не только в контексте осмысления истории страны в ХХ столетии, но и как незаурядный пример личного мужества, стойкости, одержанной моральной победы.

Впервые опубликовано: Мемориально-просветительский и историко-культурный центр «Белое Дело»: http://beloedelo.ru/researches/article/?437