Русская линия
Православие.Ru Игорь Шафаревич27.03.2001 

ДУХОВНЫЕ ОСНОВЫ РОССИЙСКОГО КРИЗИСА ХХ ВЕКА. ЧАСТЬ 2
ЛЕКЦИЯ, ПРОЧИТАННАЯ АКАДЕМИКОМ РАН И.Р. ШАФАРЕВИЧЕМ 14 МАРТА 2001 ГОДА В СРЕТЕНСКОМ ВЫСШЕМ ПРАВОСЛАВНОМ МОНАСТЫРСКОМ УЧИЛИЩЕ

На прошлой лекции я аргументировал свою мысль, что основным стимулом развития России за последние 300 лет был ее выбор ответа на вызов западной цивилизации. И дал короткую характеристику этой совершенно необычной цивилизации, которая постепенно сформировалась на Западе. Она основывается на чисто рационалистическом мышлении, как потом стали говорить на «научной основе», и на всевластии техники. Истоком ее является протестантский кальвинизм, который учит, что успех жизни есть знак избранности человека, а бедность, наоборот есть знак того, что предопределен к погибели, и это разделение на избранных и предопределенных к погибели была произведена Творцом еще до сотворения мира.
Основным идейным оружием этой цивилизации является концепция прогресса, согласно которой история есть движение все время по одной линии, в одном и том же направлении, причем последней достигнутой точкой является сама западная цивилизация. И в этом смысле страны этой цивилизации являются «передовыми странами», а чем более страна от них отличается, тем более она «отсталая».
И таким образом мы дошли до революции 1917 года, и я аргументировал тот тезис, что в этой революции, в обоих ее фазисах: и в Февральском, и в Октябрьском — победили именно западнические тенденции, принявшие концепцию прогресса, согласно которой Россия была отсталой страной и должна следовать за развитыми странами. Это не вызывает никакого сомнения в отношении Февральской революции, деятели которой все время говорили об этом, но и Октябрьская революция была совершена большевистской партией, вооруженной идеологией марксизма, которая основывалась точно на таком же учении прогресса, только более материалистически сформулированной.
Марксизм является одной из ветвей идеологии западной цивилизации, только радикальной ветвью. Вот в Октябрьской революции к власти и пришла большевистская партия, основывавшаяся на идеологии марксизма и коммунизма. Она власть захватила, причем путем вооруженного насилия, в полном согласии с той доктриной, которая всегда заранее формулировалась и вырабатывалась.
Но существует такая точка зрения, что при выборах Учредительного собрания пусть большевики получили четверть голосов, а эсеры половину, все равно, выходит, что подавляющая часть народа «голосовала за социализм». Я бы не придавал слишком большого значения голосованиям, подсчетам голосов в ту эпоху крайнего безвластия и насилия, разлившегося на всех уровнях, но, безусловно, верно, что шансы на успех тогда имела только партия социалистического направления. Если бы, каким-то чудесным образом большевики были тогда из русской истории убраны, то, вероятно, вместо них захватили бы власть левые эсеры, которые какое-то время с ними власть и делили. Не было бы левых эсеров, другие бы эсеры захватили бы власть и т. д.
Марксизм, оформленный большевизмом, был только наиболее цельной и совершенной формой общего социалистического мировоззрения, которое вырабатывалось на Западе и сформулировалось в марксистко-большевисткой форме к XX веку.
Что же такое этот социализм, и почему это учение победило в России? Чтобы ответить на этот вопрос, мне кажется, нужно, прежде всего, отказаться от таких формулировок, как-то, что социализм — это есть «стремление к справедливости», или к «счастью человечества». Во-первых, такие слова гораздо больше говорят человеческому сердцу и это древние слова, всем известные. Зачем же тогда нужно было выдумывать новое иностранное слово — «социализм»? Во-вторых, все те учения социализма, которые имели шанс на победу в России, они все в своем учении предусматривали победу через громадное насилие, через эпоху гражданских войн.
Только началась Первая мировая война, как Ленин уже сформулировал свой тезис — «превращение войны империалистической в беспощадную гражданскую войну». Целый ряд ведущих лидеров большевизма формулировал такую точку зрения, что гражданская война в эпоху пролетарской революции — это классовая война. Классовые войны — это та форма, которую классовая борьба, которая есть основа всего учения марксизма принимает в эпоху пролетарской революции. Тухачевский даже написал такую книгу «Войны классов», где этот тезис и обосновывал. Да и эта концепция восходит к самым основам марксизма, еще Маркс и Энгельс в начале своей деятельности писали, что пролетариату предстоит пережить пятнадцать, двадцать, пятьдесят лет классовых боев. И не для того только, чтобы удержать власть, но и чтобы быть ее достойной, т. е. гражданская война рассматривалась как одна из форм создания «нового человека».
И как же можно считать, что это какое-то стремление к счастью человечества, когда она предполагает десятилетия гражданских войн, которые должны были захватить, по крайней мере, всю Европу. Мао Цзэдун, гораздо позже, развивая ту же самую линию, сказал, что, по его мнению, не жалко было бы пожертвовать и половиной человечества, если бы другая половина потом жила при социализме. Какое же равенство может быть между той половиной человечества, которая погибнет в атомной войне, и той, которая будет потом жить?
Но это апофатическое определение социализма — то есть чем он не является. А чем же он является? Это чрезвычайно, прежде всего, древнее учение. Законченная, отточенная, полная формулировка самих принципов социализма она была высказана Платоном в IV веке до Рождения Христова. Прежде всего, в его сочинении «Государство». Согласно общей концепции Платона, все существующее на земле имеет прообраз в виде некой идеи, которая существует не на земле, а в неком мире идей. И все, что существует на земле — это искаженное отражение, более или менее искаженное отражение своей идеи. Такая идея существует и у общества. В этом сочинение он высказывает такую мысль, что общество, тем ближе к своей идее, чем оно более едино. А единству препятствует то, что люди по-разному говорят «твое» и «мое». И вот это должно быть ради достижения единства уничтожено.
Здесь допускается один очень важный вопрос: к чему же относится это обращение «мое». Можно говорить о моей руке или о моем доме, который был построен еще моим отцом, в котором я родился, прожил много лет и т. д. Или можно говорить об акциях, которые я выиграл вчера, спекулируя на биржах. Главное, мне кажется, вот в чем: может ли человек о себе говорить, как о чем-то своем? Является ли он хозяином себя, или он принадлежит каким-то внешним силам?
И вот Платон становится радикально на такую точку зрения, что человеку не должно принадлежать ничего, вся его жизнь должна быть сконструирована в соответствии с интересами общества. Надо предупредить, что Платон говорит о верхнем слое, элите этого общества, которое он обсуждает. Он называет их «стражами». Отец Сергий Булгаков говорит, что их, может быть, надо называть «святыми». По-видимому, под влиянием, того, как пуритане называли себя в Англии. И о них Платон говорит, что у них не будет никакой собственности, кроме своего тела. Но ведь слово «мое», может употребляться и в других сочетаниях, как «мой ребенок» или «моя жена». И это тоже, говорит Платон, ведет к разделению общества и должно быть уничтожено. Люди, выше стоящие в иерархии общества, некоторым людям разрешают соединиться ради произведения потомства, но дети потом отбираются, так что дети не знают своих родителей, а родители своих детей.
Уничтожается семья, и уничтожается всякая национальная или духовная традиция. Искусство, мифы. Он говорит, что мы извиняемся перед великими поэтами, Гесиодом и Гомером, но мы запретим большую часть их произведений. Это некий рационалистический монастырь, но не одухотворенный никаким религиозным духом, а построенный исключительно из соображений логики и пользы, устойчивости общества, которое таким образом создается. Причем монастырь, распространенный на все общество.
И очень интересно, что в этом сочинении это общество как бы строится перед нами, в беседе, которую Сократ ведет с несколькими своими друзьями. Это общество придумывается, логически конструируется. И это типично для всех осуществлений социалистической идеи. Две с половиной тысячи лет спустя, Бухарин писал, что процесс строительства коммунизма является в значительной мере сознательным, то есть организованным. Что касается капитализма, то его не строили, он сам строился. Фактически он имеет ввиду не один капитализм, а вообще всю жизнь, которая по каким-то органическим законам возникает.
А социализм, во всех осуществлениях этой концепции, всегда был каким-то элементом «социальной инженерии»? Т. е. он придумывался какими-то конструкторами как в каком-то конструкторском бюро, как какое-то социальное изобретение, вроде паровоза или телефона. В концепции Платона эта идея была высказана, с идеальной полнотой и последовательностью. И впоследствии к ней, в этом смысле, было мало что добавлено. Иногда ее смягчали, чтобы сделать ее радикальную прямолинейность более приемлемой. Иногда как-то приспосабливали к особенностям той или иной страны или эпохи. Иногда обдумывали планы, каким образом можно осуществить этот строй. Но сама система всегда сохранялась одна и та же.
Это была идея государства, общества, построенного по типу машины, в которой люди являются ее частями, покорно работающими так, как требует машина. Удивительно, что этот образ возникает, и это очень существенно, совершенно в разных обстоятельствах, у совершенно разных людей. Например, Сталин в свое время провозгласил тост за «винтики», которые часто недооценивают, но которые играют в нашем государстве очень большую роль. Тогда этот тост был напечатан во всех газетах. Прошло много лет. Происходила культурная революция в Китае. И газеты в Китае прославляли некого Ли Фэна, который называл себя «нержавеющим винтиком председателя Мао». А Бухарин говорил, что коммунизм есть «трудовая кооперация людей, рассматриваемых как „живые машины“ в пространстве и времени».
Этот дух механического восприятия общества был очень близок общему духу западно-европейской цивилизации. Материалистической и механистической, стремившейся понять все через уподобление некоторому механизму. Декарт, например, утверждал, что всякие животные являются просто механизмами, устройство которых нам еще не до конца ясно. Человеческий организм он многократно сравнивал с часовым механизмом, но допускал, что у человека есть душа. Его последователь Ламетри через сто лет уже написал книгу «Человек-машина», в которой доказывал, что человек и в своей физической деятельности, и в духовной является просто некоторой сложно действующей машиной. А в биологии все время возникали концепции, вроде такой, какую один учебник биологии характеризует так, что «организм действует на подобие марионетки, каждое движение которой зависит от того, что какой-то внешний фактор потянет за соответствующую нитку». И не только это относилось к живым существам. Весь мир пытались осмыслить в виде некой машины. У Кеплера, одного из создателей научной идеологии западного общества имеется такое высказывание: «Моя цель — показать, что мировая машина подобна не Божественному организму, но скорее часовому механизму». Термин «мировая машина» принадлежит не Кеплеру, он еще глубже уходит в корни основ западной цивилизации. Например, он встречается у Коперника, и даже еще раньше у Николая Кузанского.
И возникает вопрос: для кого же была привлекательна такая концепция? Кому нравилась идея того, что общество — это машина, в которой люди являются только отдельными винтиками. А ведь каким-то образом эта концепция победила у нас в гражданскую войну… Ответ очевиден. Такая концепция может нравиться тем, кто управляет машиной. Конечно, обществом очень трудно управлять, когда каждый человек уверен, что у него есть бессмертная душа, о которой он должен думать. Народ тоже имеет какие-то свои национальные цели. Если же и народ, и человек превращены в некое подобие машины, то управление государством превращается в одно удовольствие.
Всегда было так, что социализм — это элитарное учение, апеллирующее к правящему классу или к возможному правящему классу в некоем будущем обществе. Так оно было у Платона, который писал только об этих «стражах». Или потом в XIX веке, когда начала появляться идея социализма в Западной Европе. Например, Сен-Симон говорил, что будущее за научным руководством мира, ученые будут руководить. Во главе мира будет мировое правительство, «ньютонианский совет» которое будет состоять из десяти ученых, и во главе с математиком.
И Ленин, когда он говорил о партии профессионалов-революционеров, то он имел в виду, что будет партия не связанных с корнями жизни общества профессионалов. И только они могут внести социализм в рабочее движение: рабочие могут сколько угодно бороться за свои права, отстаивать большую зарплату и лучшие условия, но они никогда не дойдут до социалистической идеологии, которая должна быть внесена в рабочее движение извне.
Социализм — это долго вырабатывавшаяся и в результате очень нетривиальная, тонкая идеология, которая не игнорировала трудных вопросов. Как же так, ясно, что руководители и руководимые — это одного типа люди. Почему одни являются винтиками, а другие правителями машин? Сложность концепции заключалась в том, что и сами члены правящего слоя тоже рассматривались как части машины, только наиболее совершенные. Именно поняв себя как часть машины и усвоив ее ритм и потребности, можно было добиться необычайной власти над людьми и миром. Но для этого надо было отказаться от своей личности, своей индивидуальности. Предполагалось, что машина эта не только включает общество, весь мир построен по типу такой машины. Люди чувствовали, что они становятся владыками мира, не только определенного общества. Ведь все время во время революции возникали проекты переустройства всей природы, формулировались какие-то фантастические предсказания о том, что будут ближайшее время открыты природные силы, которые дадут человеку новые силы. И этим объяснялось, например, то, что будет достаточно четырехчасового рабочего дня, для того чтобы достигнуть общего благополучия.
Т.е. это была психология всемогущих людей, почти полубогов, демиургов. И она была необычайно привлекательна и сладостна для тех, кто в эту элиту входил или мечтал в нее войти. Она и давала им заряд какой-то сверхчеловеческой энергии, о которой говорили некоторые современники, и некоторого отчаянного мужества. Их отношения и жизненную позицию я мог случайно представить по такому разговору. Мой учитель по математике, у которого я учился в университете, в свою очередь до революции учился с неким Шмидтом, который потом сделался известен как полярный исследователь. Но во время революции он примкнул к большевистской партии, и вошел в ленинское правительство. И вот мой учитель после Гражданской войны с ним встретился. И они проговорили целую ночь. В частности Шмидт ему сказал: «А вот вы не представляете, что значит жить три года, все время чувствуя веревку на шее». А ведь это было положение, в котором находилась вся верхушка большевистской партии. И они на это шли ради этого восторга власти, совершенно особой власти по глубине, ни с какой из ранее существовавших не сравнимой, которую давала им их идеология, их программа.
Эта концепция была высказана в одно рассказе, который как мне кажется, ну просто содержит всю философию истории XX века. По моему мнению, он должен фигурировать в каждом учебнике истории. Он объясняет, как же происходила революция. К сожалению, он далеко не так известен. Это рассказ Пятакова. Кто такой был Пятаков? Это был один из крупнейших деятелей большевистской партии. Ленин перед самой смертью написал так называемое «завещание», в котором охарактеризовал основных лидеров, которые могут претендовать на руководство в партии. О ком же он там говорил? О Троцком, Сталине, Зиновьеве, Каменеве, Бухарине, и о Пятакове. Потом он участвовал в оппозиции, был исключен из партии. А потом подал заявление, в котором отказывался от своих взглядов. Был восстановлен в партии, получил сравнительно высокий пост и когда во Франции была открыта Советская промышленная выставка, он поехал ее открывать. Там он встретился со своим бывшим товарищем по партии Валентиновым, который давно отошел от партийных дел, и жил спокойно во Франции. И Пятаков пытался ему объяснить, как он отказывался от своих взглядов, почему он соглашается сейчас вернуться в Советский Союз, предвидя, что с ним может случиться (а он был расстрелян, конечно).
Вот, что он говорит: «Большевизм есть партия, несущая идею претворения в жизнь того, что считается невозможным, неосуществимым и недопустимым. Мы — партия, состоящая из людей, делающих из невозможного возможное. Но ради чести и счастья быть в ее рядах мы должны действительно пожертвовать и гордостью, и самолюбием, и всем прочим. Возвращаясь в партию, мы выбрасываем из головы все ею осужденные убеждения. Не большевики, и вообще категория обыкновенных людей, не могут сделать изменения, переворота, ампутации своих убеждений. Легко ли насильственное выкидывание из головы того, что вчера еще считал правым? Отказ от жизни, выстрел в лоб из револьвера — сущие пустяки перед тем проявлением воли, о котором я говорю. Такое насилие над самим собой ощущается остро и болезненно. Но в прибегании к этому насилию, с целью сломить себя и быть в полном согласии с партией и сказывается суть настоящего идейного большевика-коммуниста». И, по-видимому, это насилие над собой, превращение себя в винтик партии, оно давало внутреннюю мотивацию для осуществления насилия вовне, в совершенно неограниченных масштабах.
Он же в этом разговоре цитирует знаменитое определение диктатуры пролетариата из статьи Ленина «Пролетарская революция и ренегат Каутский»: диктатура пролетариата есть власть, осуществляемая партией, опирающейся на насилие, и не связанной никакими законами. И он разъясняет, что закон — это есть «запрещение, ограничение. Установление одного явления допустимым, другого недопустимым. Одного акта возможным, другого невозможным. Все на чем лежит печать человеческой воли не должно, не может считаться неприкосновенным, связанным с какими-то непреодолимыми законами. Когда мысль держится за насилие принципиально, и психологически свободна — не связана никакими законами, ограничениями или препонами, то тогда область возможного действия расширяется до гигантских размеров, а область невозможного сжимается до крайних пределов, до нуля». Вот поразительная концепция человека, полностью отдающего свою волю и за счет этого приобретающего какие-то сверхчеловеческие силы. Он это чувствует и прекрасно выражает.
Мне обычно это приводит на мысль одну аналогию, которую я никогда не рисковал высказать, потому что меня просто подняли бы на смех. Я надеюсь, что в вашей аудитории это найдет какое-то понимание. Начиная с середины XVI века Западную Европу, особенно Северную, охватило загадочная волна процессов над ведьмами. Было казнено колоссальное количество людей. В основном женщины, да и любого пола, в основном сожжены. В Северной Америке проходило то же самое, там вешали. Сколько -посчитать невозможно, оценки от ста тысяч до двух миллионов. Причины этого никто не может привести. Основные немецкие сочинения, очень обстоятельно об этом написанные, с большим количеством документов, называются «Хексен ван», «Хексе» -это ведьма, а «ван» — это по-немецки, «мания, ослепление», т. е. это «ведьмовское безумие». Они считают, что происходило что-то иррациональное. Очень многие показания были получены под страшными пытками. Но был целый ряд показаний, полученный не под пытками. И показания во многих деталях сходятся. И мне кажется, что под этим что-то общее единое, объективное содержалось, ну пусть хотя бы галлюцинации, но у очень многих людей одинаковые. Почему-то в течение двухсот лет, с середины XVI до середины XVIII века. Это точно та же психология. Отдача своей личности полностью в руки какой-то другой гораздо большей силы, которая снабжает человека невероятными возможностями. Можно на кого хочешь навести порчу, околдовать человека. Можно открыть клад и т. д. Чувство, которое испытываешь, читая документы того времени, такое же, как когда читаешь рассказ Пятакова. Хотя, конечно, Пятаков был абсолютный рационалист, безусловно, никакого договора с нечистым не подписывал своей кровью. Но это чувство каким-то другим образом реализовалось, и это важный элемент социальной психологии, потому что, видно, оно дает очень большие силы человеку. Надо сказать, не одному Пятакову принадлежат такие слова. Например, Троцкий, впервые возглавив оппозиционное движение, на тринадцатом съезде партии был разгромлен и на последнем заседании говорит: «Я знаю, что быть правым против партии нельзя, правым можно быть только с партией, ибо других путей для реализации правоты история не создала». И поразительно, что ряд самых разных деятелей большевизма, такого рационального материалистического движения, сравнивают большевистскую партию с религиозным католическим орденом. Например, Сталин сказал, что большевики — это «своеобразный орден меченосцев». А Бухарин называет большевистскую партию — «революционным орденом». Противники большевиков не имели на вооружении ничего сопоставимого с этой необычайной идеологией. И вот она и определила победу большевистской революции, в частности, в гражданской войне.
Она горела у последователей большевиков каким-то совершенно неугасимым огнем. Но то, что я говорю, относится к элите. В каком-то смысле оно может претендовать на объяснение психологии Ленина. А как же обстояло дело с остальным народом? Пользовались ли большевики поддержкой народа?
Народ тогда был больше, чем на 80% крестьяне. Крестьяне имели свой абсолютный, стандартный и укоренившийся идеал. Жизнь индивидуально семейно-трудовым хозяйством. Их претензии к жизни заключались в том, что земли у них мало. Они были уверены, что нужно было бы поделить помещичью землю. Большевики стояли на совершенно другой точке зрения, на точке зрения национализации земли. Уже после Февральской революции, в апреле, на седьмой партийной конференции, в ее постановлении говорится: «Означая передачу права собственности на все земли государства, национализация передает право распоряжаться землей в руки местных демократических учреждений». Уже после революции, явно чтобы обеспечить поддержку, или хотя бы нейтралитет крестьянству, Ленин согласился на принцип «уравнительного землепользования», заимствованный из крестьянских наказов или из программы партии эсеров. И он писал: «Мы становимся таким образом, в виде исключения, и в силу особых исторических обстоятельств, защитником мелкой собственности, но мы защищаем ее лишь в ее борьбе против того, что уцелело от старого режима». Теоретически большевиками было принято «требование об уравнительном землепользовании», но реальность жизни определялось продразверсткой. Продразверстка — это требование от крестьян отдавать часть своего урожая. Она была введена еще до Февральской революции еще при царской власти, но тогда она имела тот смысл, что определенный процент урожая крестьяне должны были продавать на рынке. Не могли весь урожай хранить у себя дома, до поднятия цен. Временное правительство ввело монополию на хлебную торговлю, тем самым крестьяне обязаны были продавать этот хлеб государству, но по ценам сопоставимым с теми, которые и раньше существовали. Особенность продразверстки, которая возникла в гражданскую войну, заключалась в том, что фактически у крестьян продотряды отбирали весь хлеб, который они могли найти. Они вторгались в деревню, проводили обыски, разрывали землю, амбары и все, что могли найти все уносили.
Как Ленин и писал, «мы берем у крестьян то, что можем отнять, давая им вместо бумажки, которые ничего не стоят. Ну пусть они поголодают ради спасения пролетарской революции». Свердлов формулировал цель в отношении деревни таким образом: «Расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря, разжечь там ту же гражданскую войну, которая шла не так давно в городах. Только в этом случае мы сможем сказать, что и по отношению к деревни сделали то, что смогли сделать для города». Т. е. здесь было какое-то принципиальное противостояние. Хотя тогда в деревню вернулись миллионы, множество солдат, иногда несколько лет оторванных от хозяйства. Все же деревня очень крепко держалась за свои идеалы, за которые она с колоссальной жертвенностью боролась.
Есть такая точка зрения — «крестьянской стихии», что деревня якобы превратилась в нечто хаотическое, что крестьяне отрицали всякую власть. Ни белых, ни красных не хотели, и нужно было эту стихию вместить в какие-то рамки. Жестокими методами, но большевики эту работу выполнили. Такую точку зрения высказывал и Ленин ее приводит Горький в некрологе, написанном сразу после смерти Ленина, что «никакая Учередиловка не могла бы сделать то, что мы — обуздать 10 миллионов мужиков с винтовками в руках». Но факты этого не подтверждают.
Политика продразверстки столкнулась с множеством крестьянских восстаний, и все эти восстания формулировали свои требования, причем требования были совершенно не анархического характера, а весьма жизненного. Сколько они готовы дать хлеба, сколько даже людей согласиться дать для мобилизации. Эти требования крестьянские приведены в сводках ЧК, которые составлялись тогда и высшему руководству раздавались и сейчас опубликованы. Конечно, это не значит, что крестьяне массой своей сочувствовали тем или иным белым правительствам. Безусловно, были крестьянские восстания и на территории, контролируемой белыми. И тоже вызванные очень конкретными причинами. Вот у Колчака в основном — попытка мобилизовать всех крестьян в армию. Под властью Деникина — попытками отобрать землю разделенных помещичьих усадьб. И они тоже подавлялись вооруженным путем, т. е. возникает проблема сравнения «белого» и «красного» террора.
Фактического, объективного сравнения я не видел, не видел чтобы кому-то это удалось или кто-то ставил себе эту цель. Но мне кажется, что из общих соображений масштабы должны быть несопоставимыми, потому что белые таких террористических актов стыдились, они пытались их масштабы приуменьшить или отрицали их, пытались их скрыть. В то время как у большевиков это была идеологическая программа, концепция террора входила в доктрину именно массового террора, который, как тогда говорилось, против «кулаков». И деревня тогда называлась термином «кулаки». Такое снятие психологического сопротивления всегда играет громадную роль, поэтому я думаю, что вряд ли эти действия сопоставимы. Существенно то, как развивалась история, а история развивалась в результате того, что победили большевики, поэтому существенным, историческим фактором является отношение большевиков и деревни. По этой причине я о них и буду говорить.
Характер большевистской продразверстки можно характеризовать конкретными случаями. Например, в Борисо-Глебской области ее осуществлял гражданин Маголин. Приходя в деревню с отрядом, он говорил: «Я вам, мерзавцам, принес смерть, смотрите, у каждого моего красноармейца по сто двадцать свинцовых смертей для вас, негодяев». Или, например, была издана директива о расказачивании. Издана она была Оргбюро, наравне с Политбюро, одним из центральных, высших органов большевистской партии. И например, там говорилось: «Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно». Или в переписке Свердлова, который был главой государства и в каком-то смысле партии, единственным секретарем партии с Френкелем (Френкель был членом Донбюро, главой Донбюро был Сырцов, но переписка Свердлова в основном происходила с Френкелем, по-видимому, это какое-то доверенное лицо Свердлова). И вот там не раз ставится вопрос о трудной задаче уничтожения казачества как сословия. И множество такого типа примеров, показывающих, что это было столкновение цивилизаций, которые чувствовали свою несовместимость. С одной стороны, это была по существу западная цивилизация, которая включала в себя и марксизм как одно из разветвлений.
Это идея представления об обществе как о машине. С другой стороны была крестьянская цивилизация. Особенность ее заключалась в том, что крестьянин в процессе своего труда сам решал на каком клочке своей земли, когда и что он начинает сеять, когда он начинает жать, когда свозить. Его труд был творческим, в том же смысле как творческий труд поэта или математика. Но с той разницей, что крестьянский труд -единственная форма труда, когда он носит творческий характер и в то же время является массовым, может относиться к большой части населения, а не быть уделом некоторых избранных. Сейчас, в последнее десятилетие, крестьянство вызывает все больший интерес, особая его роль осознается, возникла даже некая область знания под названием «крестьяноведение». Например, выяснилось, что крестьянство не связано с какой-то исторической эпохой, «формацией», феодализмом или античностью. Это форма существования людей, которая наблюдается в течении тысячелетий, типа семьи скорее.
Эти две принципиально разные цивилизации, два похода к жизни оказались не совместимыми. Хотя формальной причиной была именно продразверстка и другие меры. Но это шла борьба на истребление, как Ленин и говорил: «Кто кого?» Шла борьба на уничтожение крестьянства как класса, и возникло множество, тысячи крестьянских восстаний, в течение трех лет охватывающих Россию. От Украины до Сибири. По существу некая Крестьянская война. Инструкции, которые давались, например, Лениным они были такого сорта: «беспощадное подавление», «действуйте беспощадно», «берите заложников и расстреливайте их», «при обнаружении оружия расстрел вместе со всей семьей», «заключить всех мужчин от семнадцати до пятидесяти лет в концентрационные лагеря» и т. д. В одном случае собрали 80 заложников и потребовали, чтобы они выдали родственников повстанцев (это было в период антоновского восстания), за отказ всех немедленно расстреляли. Потом взяли еще вторую порцию, те, как говорится в донесении, «без принуждения все сказали». Пошли в другую деревню, там уже знали о происшедшем. И как говорится в сводке население само пошло навстречу. Один старик привел даже своего сына со словами: «Нате еще одного бандита». Т. е. это была борьба с чувством взаимного антагонизма, несовместимости жизни на одной земле и необходимости гражданской войны. Для войны с белыми это было скорее пагубно. Например, «декрет о расказачивании» проводился в жизнь и вызвал так называемое Верхнедонское или Вешенское восстание, в «Тихом Доне» оно описано. В руки восставших попал даже этот документ, инструкции о расказачивании. И распространялся как их агитационный материал. В результате восстание развалило весь южный фронт большевиков и открыло путь Деникину почти до самой Москвы, он взял уже Курск и подходил к Туле. Все это не только не было вызвано необходимостью военной, но и прямо ей даже противоречило, как бы чисто идейное действие.
Никогда за всю историю этих их восстаний крестьянам не удавалось мобилизовать хоть приблизительно столько же сил, сколько мог выставить против них центр. Против них выставлялась и артиллерия, и бронепоезда, и броневики, и удушающие газы. Но в целом, они все же устояли, хотя, по-видимому, с колоссальными жертвами. Это на сколько я знаю, во всей истории единственный случай, когда Крестьянская война не была подавлена. И Пугачевское восстание, и знаменитая крестьянская война в Германии в XVI веке, и Жакерия во Франции, восстание Уота Тайлера в Англии, все они, в конце концов, были подавлены. А здесь, ну конечно, нельзя сказать, что крестьяне победили, в том смысле, что они поставили свое правительство, у них и не было механизма такого рода, и не было четко сформулированной идеологии. Но они «отбились», Ленин, который писал в 1918 году, что мы, «скорее все ляжем костьми», чем разрешим свободную продажу хлеба, в 1921 году, уже зафиксировал, что «продолжение этой политики, означало бы крах советской власти и диктатуры пролетариата».
И была введена политика нэпа, которая и содержала ряд уступок, как раз требованиям крестьянских восстаний. Нэп продолжался с 1921 по 1929 год, в это время деревня спокойно жила своим индивидуальным семейно-трудовым хозяйством. Но партия как раз в это время бурлила, почти каждый год происходили съезды. И на каждом съезде возникала новая оппозиция. Позиции отдельных людей менялись, например на 13 съезде оппозицию возглавлял Троцкий, а громил эту оппозицию Зиновьев. На 14 съезде уже Зиновьев и Каменев возглавляли оппозицию и т. д.
Но если посмотреть на тезисы, которые защищали эти оппозиционеры, то они очень похожи — это на самом деле единая идеология. В основе ее лежит требование усиленной индустриализации за счет деревни. Троцкий назвал ее «сверхиндустриализацией». Была сформулирована такая концепция, что капитализм возник за счет колоний («первоначальное накопление» по Марксу), а социализм должен строиться, когда место колоний, будет играть деревня. И называлось «социалистическое первоначальное накопление». При этом предполагалось подавление сопротивления деревни. Это формулировалось как усиление борьбы против «кулака». Утверждалось, что для такого переворота, изменения политики, нужна и смена руководящих кадров. В частности, за счет привлечения более молодых руководителей. Эта цельная концепция передавалась от одной оппозиции к другой, из рук в руки. И такое постоянное выдвижение одних и те же по духу требований показывало, что у активной части партии просто не было другой программы. Т. е. программы разных оппозиций и были разными постепенно уточнявшимися и конкретизировавшиеся, вариантами единственной программы, которая была у партии. Собственно у активной части партии, тех людей, которые заседали на съездах, выбирали этих делегатов, заседали на разных партконференциях и т. д.
Это было требованием возврата к политике гражданской войны, а по существу к основным принципам социализма и марксизма, даже и в «Коммунистическом манифесте» сформулированных. С введением нэпа партия смирилась с большим трудом, тогда был распространен лозунг «За что боролись?!». Разочарование вызвало целую волну самоубийств, в том числе и среди руководящих деятелей партии. И вот теперь партия требовала реванша за уступку в Крестьянской войне. Верхушка партии сначала достаточно настороженно относилась к таким требованиям, помня уроки Крестьянской войны и заветы Ленина, но постепенно часть этой верхушки, включая Сталина, осознала, что это единственная программа, на базе которой можно партию сплотить. Тогда эта группа, и в частности Сталин, стала во главе преобразований, осуществляющих волю партии.
Но как же понять, что происходило на этих бурных съездах, тринадцатом, четырнадцатом, пятнадцатом? Была ли это тривиальная борьба отдельных личностей за власть? Я думаю, что их можно характеризовать так, что партия искала своего лидера. Лидера, который сможет лучше других сформулировать ощущаемую всеми ими тенденцию и реальнее провести ее в жизнь. Пользуясь современной терминологией, был поиск лидера на «конкурсной основе». В этой борьбе оппозиций и определялся кто же в конце концов сможет таким лидером стать. Правда, в условия конкурса входило, что проигравший платит головой. Но такова была тогда жизнь. Борясь с оппозицией, Сталин (когда еще боролся с оппозицией) обвинял ее в том, что «она хочет устроить революцию в партии», «внести классовую борьбу в деревню», «провести раскулачивание и начать гражданскую войну». Позже он, практически этими словами характеризовал свою собственную позицию. Но, здесь, по-моему, нет, основания для нахождения какого-то коварства или двуличия у Сталина.
Сначала он опасался очень резких изменений, считал, что они не реальны, у него есть одно такое высказывание: «Мы бы провалились, если бы тогда пошли на поводу у оппозиционных деятелей». Потом понял, что реализоваться он может только через одну силу, через партию, с которой он с молодости был связан, а партия может двигаться только в одном направлении, а у нее есть только одна программа. И он эту программу и возглавил. То, что говорил Троцкий: «Правым можно быть только с партией». И Сталин это понял.
Собственно такова обычная позиция политиков, и мы все с вами тоже это пережили. Когда у нас происходил крах коммунистического режима и начинались реформы, в конце 80-х — начале 90-х годов, то если бы существовала какая-то мощная сила, выступавшая за сохранение государства, за сохранение экономики, то, возможно, что какие-то руководители государства опирались бы на нее. И ее бы тенденции осуществляли. Но вместо этого оказалось, что существуют другие очень мощные силы, заинтересованные в распаде страны, в растаскивании экономики. И тогдашняя верхушка примкнула к этим силам. Такой принцип функционирования политической системы всегда существует и нужно об этом помнить.
Вернемся к нашей истории. Коллективизация и раскулачивание были грандиозной катастрофой для деревни. Погибли миллионы людей. Они были высланы в Сибирь, в тайгу, часть заключены в лагеря. В 1942 году, во время Сталинградской битвы, Сталин беседуя с Черчиллем, сказал, что сравнительно с войной коллективизация была «чудовищна». Т. е. более страшна. Число «кулаков» он определил как 10 миллионов, так Черчиллю руками и показал. А на вопрос об их судьбе, сказал, что большая часть их оказалась непопулярной, и была убита своими батраками. «Колхоз» был несравненно более мощным средством для выдавливания всего хлеба из деревни, даже если деревня при этом обрекалась на голод. Ну и голод действительно возник в 1933 году. Историки, сейчас занимающиеся этим, не в состоянии оценить масштабы жертв голода. По крайней мере, население за несколько лет уменьшилось на 7 млн. человек, хотя рождаемость была тогда высокая. Однако еще важнее то, что был разрушен уклад, которым деревня жила веками. Колхозники уже не были крестьянами, колхоз был государственным предприятием, он имел план, включавший дату посевной, что именно сеять, сколько и когда сдавать государству. И невыполнение плана по хлебозаготовкам или по количеству трудодней уголовно каралось. В 1933 году были введены по всей стране паспорта, колхозники их не получили. Они не имели права свободно выехать из своей деревни. Колхоз мог быть одним распоряжением из центра превращен в совхоз и т. д.
Коллективизация была полной победой социалистической идеи над деревней. Крестьяне частично погибли физически в ее процессе, частично бежали на стройки, где у человека не спрашивали наличия паспорта, частично набирались туда официально, был такой «спецнабор», а часть осталась в деревне, превратившись в сельскохозяйственных пролетариев. Именно в этом столкновении идей, в победе одной идеи над другой, и содержится роковой смысл центрального явления нашей истории ХХ века — коллективизации, которую поэтому правильно называют «великим переломом».
И крестьянский поэт Клюев, о ней написал вот такое впечатление, как бы голос деревни:
«К нам вести горькие пришли, что больше нет родной земли».
Официально коллективизация обосновывалась как необходимая мера для индустриализации. И я хочу этот тезис обсудить. В данном случае это очень существенно. Мне кажется, факты сейчас этого не подтверждают. Индустриализация быстрыми темпами шла, начиная с середины 20-х годов. Был очень сильно превзойден уровень довоенной продукции, на одну четверть и на одну треть в тяжелой промышленности. Начали строиться Днепрогэс, Керченский металлургический завод, Сталинградский, Кузнецкий комбинаты, и многие другие. В этом же духе был спланирован и первый пятилетний план с 1928 по 1932 год. Он не предполагал массовой коллективизации, но предполагал очень быстрые темпы развития экономики, особенно тяжелой промышленности. И большинство современных историков сходятся к тому, что цифры его задания были реальными, выполнимыми. Но начиная с 1929 года началась гонка перевыполнения планов, начавшаяся со знаменитого лозунга «Пятилетку в четыре года!». Она вызвала дисбаланс различных частей экономики и в результате резкий ее спад. Почти все задания первого пятилетнего плана не были выполнены. Дальше второй и третий пятилетний план: их задания были меньше, но и они шли волнообразно, со спадами и небольшими подъемами. Вот конкретный пример: по первому пятилетнему плану выплавка чугуна была запланирована в 10 млн. тонн, потом Политбюро категорически потребовало от Совета народных комиссаров увеличить до 17 млн. тонн. В результате к концу пятилетки было выплавлено реально 6,2 млн. тонн. В 1937,1938,1939 годах выплавка чугуна то увеличивалась в год на один процент, то увеличивалась на долю процента, то на такую же долю уменьшалось. Фактически это была уже стагнация. Но зато победили идеи «Коммунистического манифеста», и те идеи, которыми жила революция. Объективный факт, что это было не вынужденная какими-то жизненными условиями политика, а чисто идеологически обусловленное действие.
Более того, это была победа основного принципа западной цивилизации: уничтожение крестьянства, и построение на его основе индустриального общества. С тем различием, что, например, в Англии раскрестьянивание заняло около двухсот лет, а у нас — около пяти лет, поэтому весь процесс был несравненно драматичней. Но в тоже время есть некоторые поразительные параллели в деталях. Например, в Англии был принят закон по которому карался даже ребенок виселицей за кражу булки. У нас был принят закон, так называемый «семь восьмых», от 7 августа 1932 года, по которому хищение социалистической собственности каралось расстрелом, и только в особых смягчающих обстоятельствах можно было заменить его 10 годами заключения. А в народе он был назван «законом о колосках», закон был направлен против того, что женщины, в основном, ходили по полю и срезали оставшиеся несжатыми колоски для того, чтобы накормить детей. Интересно, что в собрании сочинений Сталина, изданном уже в конце его жизни и под его явным присмотром, есть такая сводка основных действий его жизни. И написано, что такого-то числа он написал этот закон, хотя формально он за него и не нес ответственности. Закон провозглашался ВЦИКом и Советом народных комиссаров. По-видимому, это считалось, основным принципиально важным действием.
В принципе, в этот момент, около 1930 года Россия и приняла путь развития западной цивилизации, начавшейся в Англии, потом захватившей и Западную Европу, и Америку. Это ясно понимали и тогдашние руководители СССР. О чем говорит и господствовавший лозунг того времени: «Догнать и перегнать!». Все время подсчитывали, на сколько лет мы отстали: на десять, на пятьдесят, сколько лет у нас есть, чтобы догнать. Вот это тенденция движения по одному пути, по которому мы должны догнать, она тогда господствовала в идеологии. Я помню, что когда был подростком меня поражала эта противоречивость: зачем перегонять какой-то строй, который по этой же самой концепции летит в пропасть. На это была ориентирована вся идеология, но последствия для России были трагическими, она приняла чужой путь развития, отказавшись от поисков своего. Но в культурной, духовной области догнать вообще невозможно, тот кто впереди всегда идейно сильней — это и есть самый трагический аспект «Великого перелома».
Россию столкнули на чужой путь, а русский народ в некотором смысле «идеологический», мы можем жить, понимая, что жизнь наша идет к какой-то цели. А вот перегнать кого-то, таким смысл жизни быть, конечно, не может. Когда Россия была поставлена в положение «догоняющего», она тем самым признала отказ от поиска своего пути. И тем самым признала себя «отстающей», а западные страны «передовыми», автоматически из этого следует. Это была духовная капитуляция перед Западом, перед всей западной цивилизацией. Потеря своей духовной независимости. И из этого потом вытекала, хотя конечно, с задержкой в несколько десятилетий, потеря независимости экономической, и своего положения в мире, которое мы пережили в последние десятилетия. В государственном, геополитическом и экономическом отношении то, что произошло в 30-е годы, предопределило ту катастрофу, которая происходила в 90-е.
Конечно, это не могло полностью уничтожить тысячелетнюю традицию, которая продолжала и продолжает жить до сих пор. И вот как этот кризис может развиваться дальше, какие другие факторы здесь еще могут действовать, об этом я попытаюсь рассказать в следующей, последней лекции.
Продолжение следует

Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика