 |
| Фома | Сергей Худиев | 23.01.2015 |
Судя по сообщениям в фейсбуке, великий и могучий русский язык обогатился новым ругательством — «левиафаны позорные», в смысле «алкоголики, позорящие нашу страну на весь мир». Связано это с новым фильмом режиссера Андрея Звягинцева под названием «Левиафан», живописующим ужасы российской глубинки. Фильма я не смотрел — сам режиссер настоятельно просил не смотреть пираток, а до кинотеатра я едва ли доберусь — поэтому не могу присоединиться ни к хору его ругателей, ни к противохору защитников, замечу только, что снимать фильмы про беспросветность жизни в французской/немецкой/голландской или еще какой-нибудь глубинке — обычное дело для европейских режиссеров.
Здесь мне хотелось бы немного рассмотреть сам образ Левиафана — потому что он довольно прочно присутствует в европейской культуре. Он появляется в священном Писании, в книге Иова, в образе могучего морского чудовища:
«Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его?. Круг зубов его — ужас; крепкие щиты его — великолепие; они скреплены как бы твердою печатью; один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними; один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются. От его чихания показывается свет; глаза у него как ресницы зари; из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры; из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас. Мясистые части тела его сплочены между собою твердо, не дрогнут. Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов. Когда он поднимается, силачи в страхе, совсем теряются от ужаса. Меч, коснувшийся его, не устоит, ни копье, ни дротик, ни латы. Железо он считает за солому, медь — за гнилое дерево. Он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь; оставляет за собою светящуюся стезю; бездна кажется сединою. Нет на земле подобного ему; он сотворен бесстрашным; на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости» (Иов.40−41)
Левиафан — образ всесокрушающей мощи, в которой иногда в Писании появляется демонический оттенок; Левиафан — чудовище, которое будет сокрушено Богом: «В тот день поразит Господь мечом Своим тяжелым, и большим и крепким, левиафана, змея прямо бегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище морское» (Ис.27:1)
Однако большую известность Левиафан приобрел благодаря знаменитой книге английского мыслителя XVII века Томаса Гоббса, где это символ государства:
«В этом Левиафане верховная власть, дающая жизнь и движение всему телу, есть искусственная душа, должностные лица и другие представители судебной и исполнительной власти — искусственные суставы; награда и наказание (при помощи которых каждый сустав и член прикрепляются к седалищу верховной власти и побуждаются исполнить свои обязанности) представляют собой нервы, выполняющие такие же функции в естественном теле; благосостояние и богатство всех частных членов представляют собой его силу, salus populi, безопасность народа, — его занятие; советники, внушающие ему все, что необходимо знать, представляют собой память; справедливость и законы суть искусственный разум (reason) и воля; гражданский мир — здоровье, смута — болезнь, и гражданская война — смерть»
Гоббс, бывший свидетелем английской гражданской войны, подчеркивал необходимость государства, без которого общество сваливается в состояние войны всех против всех:
«Пока люди живут без общей власти, держащей всех их в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной, и именно в состоянии войны всех против всех. Пусть сомневающийся сам поразмыслит над тем обстоятельством, что, отправляясь в путь, он вооружается и старается идти в большой компании; что, отправляясь спать, он запирает двери; что даже в своем доме он запирает ящики, и это тогда, когда он знает, что имеются законы и вооруженные представители власти, готовые отомстить за всякую причиненную ему несправедливость. Какое же мнение имеет он о своих согорожанах, запирая свои двери, о своих детях и слугах, запирая свои ящики? Разве он не в такой же мере обвиняет человеческий род своими действиями, как и моими словами?»
Образ Левиафана у Гоббса несколько двойственный — это не самое приятное из животных, но его существование совершенно необходимо, иначе общество погружается в хаос.
Для Андрея Звягинцева, режиссера одноименного фильма, очевидно, важен этот образ — мощи, которой не может противостать отдельный человек. Отдельные люди могут составлять из себя как бы некое чудовище морское — и грех может принимать не только личный, но и коллективный характер.
Само имя Левиафана обращает к определенной традиции размышления об уделе человеческом, о личности и государстве, о личном и общественном грехе — и задает довольно высокую планку этих размышлений. Реагировать на эти размышления в стиле «враги хотят нас обидеть!», наверное, в любом случае не стоит.
