Шовинизм и национализм в органах ВЧК-МГБ-МВД СССР

Советские нации и национальная политика в 1920 — 1950-е годы: Материалы VI международной научной конференции. Киев, 10−12 октября 2013 г. М.: РОССПЭН; Фонд «Президентский центр Б.Н. Ельцина», 2014. (История сталинизма. Дебаты). С. 649−657.

Национальные аспекты советских политических репрессий разрабатываются очень активно, однако пока нет подробных исследований, которые бы позволили оценить распространённость шовинистических и националистических настроений внутри чекистской корпорации и влияние данных субъективных факторов на проведение репрессивной политики. Между тем многонациональный состав советской карательной системы оборачивался как масштабным уничтожением целых слоёв работников НКВД, национально связанных с государствами, враждебными СССР, так и созданием национально окрашенных кланов вокруг известных чекистов неславянского происхождения.

Все изменения в национальной политике государства отражались в деятельности карательных органов. Постоянные слежка и репрессии против «националов» провоцировали, особенно в момент массовых карательных ударов, шовинистические настроения в ВЧК-МГБ. Широкие проявления бытового и идеологического шовинизма и национализма, распространённые во всех слоях общества, активно проникали в органы тайной полиции. Часть русских чекистов, действовавших в республиках как типичные колониальные чиновники, высказывали агрессивно-шовинистические настроения в отношении «инородцев»

Внутри советской тайной полиции видны разные степени шовинизма — от снисходительно-покровительственного отношения к «отсталым азиатам» или «еврейчикам» до брезгливой враждебности и крайней ненависти. Самая известная агентурная разработка разведчиков Приморья 1920 — 1930-х гг. поначалу носила название «Макаки»[1], поскольку именно так партизаны и чекисты со времён Гражданской войны называли японцев. Но среди чекистов было много и сторонников широких этнических чисток. В период советско-польской войны фиксируются многочисленные аресты поляков и фабрикация «заговоров» с их участием. В годы Гражданской войны массовым террором были отмечены подавления национальных движений в Казахстане и Калмыкии, Горном Алтае и Якутии, Средней Азии и Азербайджане, в связи с чем, например, калмыки, алтайцы, якуты потеряли значительную часть населения. В марте 1922 г. чекисты отмечали, что внутренние войска, подавлявшие мятеж в Якутии, «трудно удерживать от поголовного истребления якутов»[2].

Среди чекистов середины 1920-х гг. отмечалось спокойное отношение к убийствам представителей северных народов (и высокопоставленные чекисты, защищая подчинённых-убийц, оправдывали их, например, «условиями работы и обстановки Туруханского края»)[3], а также казахов в Западной Сибири. Сын Троцкого отмечал в 1928 г.: «Гепеуры. презрительно говорят о кир­гизах: „татары“, „азиаты“. И каким тоном!» В 1932 г. за игнорирование бессудных убийств казахов был снят с должности райуполномоченный полпредства ОГПУ Запсибкрая по Борисовскому району И. М. Селивёрстов[4].

Истребление национальных меньшинств в 1937—1938 гг. резко подстегнуло шовинистические настроения. Сам Сталин указал секретарю Красноярского крайкома ВКП (б) С. М. Соболеву, что «продажные» поляки, немцы и пр. полежат уничтожению: «всех инонационалов ставить на колени и истреблять как бешеных собак»[5]. Нарком внутренних дел Украины А. И. Успенский в 1938 г. заявил подчинённому, что «все немцы и поляки, которые проживают на территории УССР, являются шпионами и диверсантами», а «75−80% украинцев являются буржуазными националистами»[6]. Начальником УНКВД по Южно-Сахалинской области В. М. Дрековым был объявлен лозунг: «Все нивхи и эвенки — японские шпионы и повстанцы»[7]. Начальник Пермского горотдела УНКВД по Свердловской области В. Я. Левоцкий говорил своим подчиненным: «Пермь надо сделать русской, а тут есть много татар, евреев»[8]. Алтайский чекист Т. У. Баранов в 1939 г., адресуясь Сталину, прямо относил сибирских немцев и поляков к контрреволюционной «сволочи», заявляя: «Эмиграция немцев за границу. явилась результатом ненависти к Сов. власти. Тех, кого освободили, они и не думают быть советскими. хотя и по соцположению средняки или бедняки. Они обозлены, что закрылись их национальные школы — рассадник. фашизма»[9]. Также для чекистов было характерно и сугубо прагматичное жонглирование национальностями осуждённых во время массовых операций по «национальным линиям». Один из руководителей УНКВД по Московской области требовал от подчинённого использовать передовой опыт коллег: «Учись у Сорокина как надо из евреев делать поляков и их сажать в тюрьмы..»[10]

Население национальных республик и округов после войны по-прежнему оставалось объектом усиленной агентурно-оперативной работы и бесчисленных провокаций. Например, омскими и тюменскими чекистами в годы войны с помощью агентуры было спровоцировано и затем жестоко подавлено выступление ненцев против колхозов, представленное как большое национальное восстание «Мандала»[11]. В 1951—1953 гг. крупные провокации против местного партийно-советского аппарата и специалистов были отмечены в МГБ Тувы, где, как сообщал в мае 1953 г. ответственный контролёр КПК при ЦК КПСС Кириллов, за последние два года «..в 8 районах области из 16 было вскрыто и оперативно ликвидировано 11 антисоветских националистических групп. Арестовано и осуждено по этим делам более 70 чел. наиболее активных участников»[12].

Поиски «националистов» приводили к неизбежному недоверию и к чекистам из нацменьшинств. В период Большого террора наименьшие шансы выжить были у чекистов неславянского происхождения — немцев, поляков, прибалтов, венгров. Эта прослойка в НКВД была уничтожена по обвинениям в шпионаже почти начисто, но присоединение Прибалтики в 1940 г. привело к тому, что переведённые в лагерную систему немногие уцелевшие латыши и эстонцы оказались востребованы и продолжили карьеру в органах госбезопасности.

После войны шовинизм проявлялся в МГБ-МВД постоянно. Министр госбезопасности Бурят-Монгольской АССР Д. М. Смирнов в 1949 г. в письме в МГБ СССР выразил полное недоверие чекистам-бурятам, заявив, что все они «связаны между собой семейственностью и круговой порукой». В 1950 г. Смирнов, исходя из неподтвердившихся агентурных материалов, организовал 8-дневную слежку за вновь назначенным завотделом Бурят-Монгольского обкома ВКП (б) Модогоевым, причём эта слежка велась даже в здании обкома. Подчинённым Семёнов заявлял: «Пока я буду министром, ни один бурят не будет в министерстве на руководящей работе» и «Берите на фотоплёнку каждого прилично одетого бурята, так как рано или поздно мы с ним столкнёмся»[13]. В итоге Смирнов получил выговор за «неправильные методы работы». Среди наказанных за шовинизм в 1952 г. был начальник Ново-Ивановского отделения Сиблага МВД СССР (Кемеровская обл.) украинец А. И. Корниенко, ударивший подчинённого-азербайджанца за плохое знание русского языка: его исключили из партии и уволили из МВД[14]. В послевоенное время национальные проблемы в госаппарате искусственно обострялись в ходе политических интриг, в результате чего МГБ к 1953 г. было очищено от руководящих и почти всех рядовых чекистов-евреев.

Среди чекистов был весьма распространён антисемитизм — и как почтенная традиция, разделявшаяся отнюдь не только русскими, и как реакция на обилие евреев во властных структурах. Уже осенью 1918 г. во время расследования убийства председателя Петроградской ЧК М. С. Урицкого наблюдалась попытка следователей-латышей представить его убийцу Л. И. Канегиссера агентом сионистских кругов. Дзержинский, активно опиравшийся на евреев, для себя мог использовать термин «жид» и в черновых заметках по материалам инспекции Всетатарской ЧК в 1921 г., выявившей массовые репрессии, отметить, что в Казани не осталось «ни одн.[ого] жида — [все] расстреляны»[15]. С 1937 г. отношение к чекистам еврейского происхождения резко изменилось и они оказались под ударом как люди неподходящего социального происхождения, имеющие родственников за границей, связанные с иностранцами и нэпманами. Группировавшиеся вокруг Г. Г. Ягоды были скомпрометированы как «заговорщики»; аналогичная участь постигла и евреев, выдвинутых Ежовым. Вряд ли можно сомневаться, что кампанию по искоренению евреев в руководстве НКВД инициировал Сталин. С конца 1937 г. в НКВД УССР стали искать «сионистских заговорщиков», а с весны 1938 г. новый нарком внутренних дел Украины А. И. Успенский, привёзший наказ Ежова выровнять национальный состав украинского НКВД, где две трети верхнего руководящего состава составляли евреи[16], начал широкую национальную чистку.

В письме начальника 6-го отдела НКВД УССР В. С. Грабаря Хрущеву от 22 ноября 1938 г. приводились яркие примеры непрерывного поиска новым наркомом явных и неявных евреев, которых, вслед за Успенским, издевательски называли в аппарате «иерусалимскими казаками», именуя также «Менделями», «Ребе» и «Чарли Чаплиными»[17]. Вызванный в июне 1938 г. к Успенскому «ариец» Грабарь получил неожиданные обвинения в тайном еврействе: «Не успел я перейти порог, как он набросился на меня с криком: «вы еврей, почему скрываетесь, как вас правильно звать?» На мой ответ, что для меня не понятен вопрос, мой отец украинец, мать русская, УСПЕНСКИЙ рассвирепев выставил меня из кабинета. <…> Через две недели ко мне в Киев приехал мой отец, 75 лет, колхозник, из м. Кодыма, узнать, что я натворил, так как его неоднократно спрашивают, где я родился и т. п.

Думал, что после этого история с моей национальностью закончена. Захожу однажды в кабинет к УСПЕНСКОМУ с докладом и. он на меня напал, оскорбляя самыми похабными словами и в заключение говорит: «вы ерусалимец, вашу мать. сгруппировали вокруг себя ерусалимцев и думаете меня отвести [от должности]» и еще целый ряд диких садистских выражений.

Ходил я сам не свой, ожидая своей участи.

3 или 5 октября у него в кабинете. он снова напал на меня с моей матерью и моей еврейской национальностью". Позднее нарком опять набросился на Грабаря с криком: «Вы заговорщик против чл.[ена] политбюро, окружили себя бандой „ерусалимцев“ и думаете меня прорабатывать..»[18]

Бывший заместитель начальника УНКВД по Черниговской области А. И. Геплер жаловался, что избивавшие его в марте 1938 г. московские чекисты, приехавшие в Киев с Успенским, приговаривали: «Кончилась ваша украинская лавочка, всех еврейчиков и украинцев разгоним». Начальник отдела кадров Одесского управления НКВД И. С. Дубров свидетельствовал: «Мне Успенский заявил: «Не смейте брать на работу в райотделения евреев, если возьмёте, то я вам покажу»[19]. В других регионах, где евреев было гораздо меньше, антисемитизм тоже проявлялся: в 1938 г. начальник УНКВД по Ивановской области В. П. Журавлёв говорил одному из арестованных чекистов о его коллегах-евреях: «..Вообще это продажная нация, у меня в аппарате евреев нет и быть не может. Какие были, я уже арестовал». По поводу застрелившегося в 1937 г. заместителя начальника новосибирской Межкраевой школы НКВД С. С. Мадорского-Удалова один из чекистов публично заявил на партийном собрании: «Раз он польский еврей, то, значит, шпион»[20].

Уже после окончания Большого террора отмечались факты фабрикации «сионистских заговоров», куда включали и чекистов центрального аппарата НКВД СССР. Так, начальник отдела кадров наркомата машиностроения СССР С. В. Локшин был арестован 24 января 1939 г. и в конце того же года осуждён на 8 лет лагерей за то, что он, вместе с другими лицами, по указанию бывшего начальника отделения 8-го отдела 1-го управления НКВД СССР И. Р. Лермана в 1938 г. организовал в наркомате машиностроения антисоветскую еврейскую националистическую группу с задачей преследовать русских, «чтобы мстить советской власти за якобы существующее преследование евреев»[21].

После активизации кампании борьбы с космополитизмом в 1949 г. из МГБ стали увольнять самых заслуженных работников-евреев. Начальник отделения по борьбе с националистическими элементами УМГБ по Гомельской области С. Е. Розовский в августе 1949 г. был исключён из партии и уволен за провал в работе и антипартийные разговоры: за период пребывания в должности с 1946 по 1949 гг. не разоблачил ни одного еврейского националиста, тогда как другие подразделения УМГБ, «не занимающиеся непосредственно этим вопросом, за 1948−1949 гг. арестовали за антисоветскую деятельность 24 еврейских националиста»[22].

Начальник 5-го отдела УМГБ по Ярославской области Г. К. Барон был исключен в ноябре 1949 г. из партии как политически неблагонадёжный и злоупотреблявший служебным положением: «В отдел, который он возглавлял, в течение 1949 г. поступило несколько анонимных писем, в них указывалось о наличии на автозаводе группировки лиц еврейской национальности, занимающихся антисоветской деятельностью. Вместо того, чтобы немедленно пустить все письма в оперативную разработку, Барон часть писем скрывал у себя в сейфе в течение нескольких месяцев»[23]. Чистка закончилась почти полным увольнением евреев из МГБ к 1953 г., причём традиция недоверия к ним была в полной мере унаследована и КГБ.

Для чекистов-нацменов преобладало интернационалистское поведение, хотя бывали и исключения: так, один из приехавших в Тифлис чекистов в 1921 г. отметил резкий национализм секретаря коллегии Грузинской ЧК Яшвили[24]. Следует отметить, что первый год существования ВЧК был отмечен огромным поступлением латышей на руководящие и следовательские должности. Мощный латышский клан, созданный в 1918 г. заместителем председателя ВЧК Я. Х. Петерсом и некоторое время контролировавший кадровую политику, был быстро ослаблен самим Дзержинским, который в 1919 г. в основном ликвидировал данный национальный перекос[25]. Существовавший в ЧК-ОГПУ польский клан был достаточно слаб, несмотря на польское происхождение Дзержинского, В. Р. Менжинского и родственника Сталина С. Ф. Реденса. Латыш Л. М. Заковский в Сибири собрал вокруг себя заметное число латышей, но в Ленинград и Москву на пике своей карьеры в 1935—1938 гг. смог перетащить сравнительно небольшую часть земляков. Характерно, что руководители ОГПУ-НКВД в национальных республиках опирались преимущественно на русских, евреев, латышей, поляков, венгров, а не на местные кадры. Титульное население воспринимало такое положение крайне негативно. Так, в Узбекистане в 1928 г. возмущались, что в ГПУ служат только русские[26].

Типичным для чекистов-евреев является поведение М. П. Шрейдера, который в 1923 г. в ответ на упрёк патриарха Тихона в незнании иврита (патриарх, обратив внимание на семитскую внешность чекиста, осведомился, еврей ли он, и, после утвердительного ответа, произнёс непонятую Шрейдером фразу на иврите), заявил, что он живёт в России и не нуждается в иных языках, кроме русского[27]. Говорить о национальной сплочённости так называемого «еврейского клана» при Г. Г. Ягоде нет оснований: чекисты-евреи группировались вокруг конкретных патронов, реагируя в первую очередь не на национальность, а могущество своего покровителя. Поэтому многочисленные евреи работали как вокруг Ягоды, Я. С. Агранова, М. А. Трилиссера, М. Д. Бермана и Л. Н. Миронова, так и рядом с Е. Г. Евдокимовым, С. Ф. Реденсом, Л. М. Заковским, Т.Д. Дерибасом, а затем — Н. И. Ежовым, М. П. Фриновским, Л. П. Берией. Сталин до 1937 г. не считал обилие евреев в НКВД угрозой, но с началом национальных операций угроза «сионизма» была выдвинута властями и транслирована в карательные структуры, где, наряду с прочими «инонационалами», были атакованы и евреи — прежде всего по мотивам родственных и клановых связей. Резкое падение с 1938 г. удельного века руководящих работников НКВД еврейского происхождения говорит о национальных пристрастиях сталинского руководства, постаравшегося «ославянить» национальный лик своей спецслужбы. При Берии в НКВД сложился не очень многочисленный, но прочный кавказский клан, санкционированный Сталиным.

<з>Разумеется, чекисты из нацменьшинств позволяли себе некорректные высказывания и действия, но какого-то явного национального обособления, насколько известно, не наблюдалось. Националистические выпады отслеживались и пресекались. Замначальника оперативного отделения Осинниковского ГО УМГБ по Кемеровской обл. татарин Г. Ф. Еникеев в 1949 г. был обвинён в пьянстве, разглашении секретных сведений, высказывании националистических взглядов и неприязни к русским, утверждения, что «основную тяжесть войны перенесли татары, они отстояли Москву, Ленинград и Сталинград», за что был исключён из ВКП (б) и осуждён трибуналом на 10 лет ИТЛ[28].

Среди руководящих работников госбезопасности и внутренних дел из нацменов нередко проявлялся вульгарный пьяный протест. Якут И. П. Яковлев, замначальника отдела кадров МГБ Якутской АССР, 1 мая 1946 г. в гостях у местного министра просвещения напился «до бесчувственного состояния», учинил дебош и кричал: «Русские — сволочи, их всех надо перебить, кто их только завёз сюда, они грабят Якутию и разоряют якутов». Яковлев анекдотично оправдывался: «Ночью шёл я куда-то, помню только удар в правый глаз и в затылок. очнулся лежащим на земле, помню, дали мне по голове несколько пинков ногой. По вопросу моих националистических выкриков. отрицать мне не приходится, т.к. я на улице был дважды избит кем-то. на эти избиения я должен был как-то логически реагировать..» Яковлев вскоре был исключён из ВКП (б) за «антипартийное поведение»[29]. Министр внутренних дел, а с 1944 г. — начальник УМВД Тувы Н. Ч. Товариштай летом 1947 г., гуляя на свадьбе дочери начальника УМГБ Н. Н. Петрова и как следует выпив, заявил одному из видных чекистов: «Здесь все русские, один я тувинец, понаехало сюда много русских, их надо перестрелять». Товариштай был исключён из партии и назначен директором леспромхоза, но затем восстановлен, поскольку допустил свои высказывания в нетрезвом виде[30].

Таким образом, среди основной массы чекистских руководителей и рядовых работников уже с первых лет существования ВЧК нередко проявлялось подозрительное и пренебрежительное отношение к так называемым «инонационалам», которые считались базой для шпионской деятельности зарубежных разведок. В свою очередь, реакцией последних на действия русских чекистов, поступавших по образцу типичных колониальных чиновников, подчас был вульгарный антирусский протест бытового характера. Изучение шовинистических и националистических проявлений в органах политической полиции СССР позволяет видеть в практиках ВЧК-МГБ-МВД отражение изгибов советской политики в отношении национальных меньшинств, что добавляет объемности в изучение деятельности советских спецслужб.