 |
| Православие.Ru | Петр Давыдов | 24.10.2014 |
Есть в тихих и бедных наших обителях свое скромное, но очень сильное достоинство. Оно вызвано, наверное, осознанием своей нужности, спасительности. Нет, не раздраженным провинциальным высокомерием в отношении «всяких городских», а добрым пониманием мудрого седого человека: «Что, брат, измаялся? Так заходи — отогрейся». И ведь греют — светлой улыбкой, словом, тактичным оставлением в одиночестве в храме. Еще могут меду дать, с хлебом. Сидишь у печки в монастырской трапезной, поедаешь мед, чувствуешь себя Винни Пухом — и ведь не стыдно: ты — дома. У Христа за пазухой, в общем.
Павло-Обнорский монастырь
Оказывается, у Христа пазуха широкая: бедных обителей в наших краях всё больше. И слава Богу — золото куполов, оно, конечно, может, и хорошо, но тянет иногда со страшной силой подальше — туда, где Винни Пухом побыть можно. Туда, где «правильные пчелы». Имена у них еще интересные.
Мы беседуем с игуменом Амфилохием (Кузнецовым), настоятелем Свято-Троицкого Павло-Обнорского монастыря Вологодской епархии. Добраться до обители больших трудов не составляет — пару километров на север с трассы М-8 «Москва-Архангельск», не доезжая Грязовца. Осенью название городка может соответствовать состоянию проселочной дороги, но для любознательных отец Амфилохий пояснил: Грязовец — это от речки Грязовица, а не от грязищи. И вообще, считает он, главное место, где грязи быть не должно вообще, — это сердце. Тогда и на улице чисто будет. Так и сказал.
Игумен Амфилохий (Кузнецов), настоятель Свято-Троицкого Павло-Обнорского монастыря
— Отец Амфилохий, расскажите, пожалуйста, немного об основателе монастыря преподобном Павле Обнорском и о самой обители.=
— Рассказывать можно долго. Дам, пожалуй, основные сведения. Преподобный Павел Обнорский — один из столпов нашей великой Северной Фиваиды, ученик и последователь преподобного Сергия, несший свет Христов для просвещения северных пределов Руси. Годы его жизни — 1317−1429, он прожил больше 100 лет. Он родом из Москвы. С юности посвятив себя служению Христу, преподобный Павел принял иноческий постриг в возрасте 22 лет. Сначала он жил в обители преподобного Сергия Радонежского. Потом по благословению преподобного Сергия 15 лет пробыл в затворе. После 15-летнего затвора пошел на Север — также по благословению Преподобного, как и все его ученики. Но он шел долго сюда, лет 20, наверное: где-то останавливался, откуда-то его прогоняли, и он уходил. Во время своего долгого пути он основал Макариево-Писемскую обитель — она была до революции подворьем нашего монастыря, сейчас это действующий женский монастырь, находится в Костромской области, рядом с городом Буй. Позже он основал Свято-Троицкую обитель, в которой мы и находимся сейчас. Ученики преподобного Сергия стремились называть основанные ими монастыри в честь Святой Троицы, чтобы, наверное, подчеркнуть важность направления как своего служения, так и всей человеческой жизни — во славу Единого Бога.
— Преподобный Павел сюда пришел, жил где-то в районе нынешнего городка Грязовец, на речке Грязовица (кстати, «Грязовец» образовалось от названия речки, а некоторые неверно думают, что от слова «грязь»), и поселился в дупле, в липе. В 1414 году преподобный получил благословение на основание монастыря на этом месте, но категорически не хотел быть начальствующим: оставив во главе обители одного из учеников, Павел поселился неподалеку. Он отошел ко Господу 10 января 1429 года.
Часть липы, в дупле которой жил прп. Павел Обнорский
— Святой жил в липе? В дупле?
— Да, по одним сведениям — три с половиной года, по другим — три года. Ну, тут и неделю-то пожить — можно с ума сойти! Или один день — по нашим-то нынешним силенкам. Представьте себе только: мороз под 30, а человек не только живет в дупле дерева, но и молится — и счастлив. Хотя бы денек такой жизни представить сложно. Вот, кстати, часть той самой липы, где жил преподобный, — она у нас в храме хранится. Она была в музее, потом ее передали в приходской храм, а в монастырь перенесли лет десять назад.
— Если не ошибаюсь, то монастырь никогда ведь не был таким. популярным, что ли, известным?
— Что вы! Наоборот, он был очень известным. Знаменит был монастырь, почитался и царственными особами: сюда приезжали и Василий III, и Иван Грозный, щедро жертвовавшие на обитель. Последней царственной гостьей здесь была великая княгиня Елисавета, преподобномученица, — в 1912 году, после того, как вся Россия собирала средства на восстановление обители после разрушительного пожара.
Чудеса? — Спокойствие, только спокойствие!
— Конечно, в монастырь приходило много людей во все времена, и здесь по молитвам преподобного Павла происходило много чудесного. Это фиксировали раньше, мы-то сейчас не фиксируем, потому что сами чудеса, так сказать, нас не очень-то волнуют, если честно.
— Почему?
— Да потому, что есть и возможность утверждения веры в этих чудесах, а есть какой-то кусочек, может, даже и прелести. Поясню: если человек будет всегда искать чудес, то он может и от Бога отступить, потому что это должно «подпитываться», эта жажда чудес постоянных. По такой логике, раз чудес нет — значит, и Бога нет, получается.
— То есть чудо в жизни христианина — это естественное явление?
Чудеса нас ежедневно окружают — мы и относимся к ним с почтением, с благодарностью Господу и Его святым. Вот только «бегать за чудесами» не стоит.
— Да, оно естественно. И не нужно никакого ажиотажа — пусть чудо будет себе спокойным чудом. Они же нас ежедневно окружают — мы и относимся к ним с почтением, с благодарностью Господу и Его святым, но «бегать за чудесами» не стоит. Вот, недалеко в лесу у нас есть чистый источник, родник, вода в нем чудотворная. Рядом с тем родником, у камня, преподобный Павел молился. Там, на камне, мы специально установили крест: архиепископ Максимилиан, управлявший до недавнего времени Вологодской епархией, настоял на том, чтобы у источника обязательно был крест. Иначе, говорит, люди могут камню поклоняться, в язычество впасть. Нужен крест, чтобы напоминать о Том, Кто создал эту красоту, о Спасителе. Место там намоленное. Есть предположение, что там впервые святого Павла увидел преподобный Сергий Нуромский: они встретились, когда преподобный Павел на этом камне молился.
Преподобный Павел Обнорский
— Наверное, это было величественно: встреча двух отшельников-безмолвников у огромного камня на берегу реки в диком северном лесу.
— У нас икона написана об этой встрече. Преподобный стоит, а вокруг него звери всякие — лисы, медведи. Как в его житии написано: «Блаженная жизнь Павла была подобна жизни первого человека в Раю: птицы и звери, даже хищные, паслись возле его жилища, утешая (или утешаясь) его незлобием. К нему приходил заяц вместе с лисицею, принимая пищу из рук святого старца. Вились птицы, являлся медведь и смирно ждал себе пищи». Вот так и застал инока Павла Обнорского другой инок — Сергий Нуромский, делатель молитвы Иисусовой. Преподобный Павел не был священником, он был простым монахом, и когда образовался монастырь, он стать игуменом попросил другого инока — первым игуменом стал Алексий, тоже ученик преподобного Сергия.
— А почему преподобный Павел не имел священного сана?
— Просто отказался, потому что у него и возраст был уже под 90. Он прожил 112 лет, монастырь образовался в 1414 году, а успение преподобного было в 1429-м. Вот и считайте: 15 лет он жил в монастыре; когда обитель основывал, ему, получается, уже 97 лет было.
— Но как же он монастырь основал?
— Для этого он пешочком сходил в Москву, 90-летний старец! У митрополита Фотия благословился; тот сначала ему отказал, но потом, видимо, Фотию явление какое-то было, он попросил разыскать Павла, его нашли в каком-то монастыре, и Фотий ему всё подписал, антиминс дал, рукоположил его ученика, одежду ему дал, которую он тут же кому-то отдал.
Причина гибели России: качество христиан
— Преподобный Павел — могучий святой. Люди очень часто обращались сюда. Я не знаю, где проходила дорога раньше: по некоторым сказаниям, люди ползли по ней на коленочках. Километра два ползли. Представляете, какое ощущение благодати здесь, видимо, было! И я ее застал, эту благодать, она и сейчас существует, и люди даже в советское время чувствовали эту благодать здесь.
— Тогда скажите, пожалуйста: как же так получилось, что тот самый благочестивый народ, который строил монастыри и храмы, почитал святых и Бога, ходил на молитву на коленочках, ровно 100 лет назад начал и монастыри рушить, и христиан убивать? Почему он отвернулся от той благодати, которая, по вашим словам, не переставала никогда чувствоваться?
— Сейчас события на Украине показывают похожую ситуацию: люди православные, такие же крещенные, зверствуют, убивают друг друга, таких же по духу, по крови, братьев своих, детей, женщин, стариков. Тут, во-первых, не без попущения Божиего; во-вторых, это, естественно, происки врага человеческого, диавола. Ну, и еще в наше время, как говорят, можно зомбировать какими-то техническими средствами, но в те времена не было таких средств! Естественно, что это всё диавол, потому что было Богом попущено так. Хотя была православная Русь и люди были многие крещенные, но отступление всё равно происходило.
— То есть называться православным можно сколько угодно, но если ты не искренне православный, если не подтверждаешь всей жизнью свое звание и призвание, то это только внешнее?
— Да, как, в принципе, сейчас это и происходит. Первое время, когда все ринулись в Церковь, вера была такая сильная, и Господь дал особенность какую-то тому времени — началу 1990-х годов. Открывались монастыри, храмы. Такой подъем был, а сейчас как-то всё затихает.
Свято-Троицкий Павло-Обнорский монастырь до революции
— А может быть, в наши дни имеет смысл вести речь о том, о чем владыка Максимилиан еще говорил: если раньше было важным количество крещаемых, то сейчас главное — качество христиан: чтобы вера укоренялась — шла вглубь души?
— Наверное, это так. Сейчас люди обращаются, просят покрестить, но особого рвения в вере не показывают. Недавно один местный житель попросил меня окрестить его ребенка, но до сих пор его даже не причастил.
— Это говорит о формальном подходе?
— Я объяснял ему, рассказывал. но всё мимо ушей пропускается. Считается, что покрестил — и всё, можно руки опускать. Так нельзя: если ты крещенный, ты должен всё-таки соблюдать правила своей веры, посещать храм хотя бы раз в неделю, если есть возможность. Уже и так послабление идет, икономия такая! А мы себя всё время оправдываем. Не можем мы жить так, как жили наши отцы, те поколения.
— Не требуется жить в дупле, как преподобный Павел, но тем не менее.
— Да всё мы можем! Просто мы ленимся. Я не загоняю православных в дупло, нет — это только для великих подвижников, к числу которых мы не относимся. Но я говорю о разумном и ревностном присутствии на богослужении, посильном исполнении требований церковного Устава. Что, сложно земные поклоны сделать? Попоститься пару дней в неделю? Отказаться от телевизора или курева? — Нет, не сложно ничуть. Лень, достаток — это все-таки влияет на дух. Интересно получается: достаток материальный плохо отражается на столь нам необходимой нищете духовной. В начале прошлого века Россия жила богато, а во что превратилась из-за того, что стала богатство больше всего почитать и с ухмылкой поглядывать на Церковь? Кто-то говорит, что до революции даже в монастырях нравы уже такие были, что и чай пили, и кушали по кельям. Говорят, драки даже были на клиросе, и винопитие! Мы, кстати, запретили напрочь пить вино, это мы соблюдаем очень строго, беспрекословно. Раз в год, в Великую субботу, положено освящать вино: мы ставим на столы сто грамм вина, и всё. На Афоне я был, там на столах стоит вино, 6−7 градусов, приятно для аппетита выпить. Но у нас никакого вина не бывает — слишком всё это для русского человека опасно.
Настоящие украинцы — добрые христиане!
— Получается, что это довольно опасно — верность Христу сводить только ко внешнему. Вы дали понять, что это одна из причин, которые позволили России в прошлом веке впасть в эту страшную беду 1917 года.
— Было отступление, которое и сейчас начинает наблюдаться среди людей: леность, самооправдание. А это было в больших масштабах. Бог ведь не какой-нибудь там дяденька, добрый или не добрый, хороший или не хороший, Он видит обстоятельства, видит сердца человеческие, попускает или, наоборот, заступается за Россию. Вот Украина меня расстраивает. Я там жил — в Николаеве. Такие люди прекрасные, замечательные, добрейшие люди. Особенно в деревнях, в селах — тебя, чужого, примут, напоят и накормят.
Чисто славянский народ, очень гостеприимный. Они знают тебя, кто ты есть. Я еще застал такие времена. И вдруг украинцы становятся врагами русских! Это какой-то абсурд, самый натуральный!
— Это как в свое время стали врагами сербы и хорваты или сербы и боснийцы — вроде бы один народ.
— Да, похожий сценарий: не знаешь, что и думать! Как не знаешь, что думать, почему произошел вдруг в 1917 году такой переворот в душах у людей. И в разных районах нашей России сильно зверствовали революционеры-комиссары.
Разруха — в душе и на земле
— Ну, у вас хоть что-то оставили.
— У нас здесь очень зверствовали, кстати, — это заметно. Только Никольских храмов здесь в округе было семь, наверное, — и все разрушены. А сколько десятков других! Было здесь девять монастырей — что осталось-то?
— Это только в Грязовецком уезде и в округе?
— Да, я сейчас могу перечислить: наш монастырь, Комельский, Никольский монастырь на озере, монастырь Арсения, Иннокентиева пустынь — ну вот, я пять уже насчитал. Три мужских и два женских, другие подзабыл, простите. И храмов было очень много у нас — десятки, сотни.
— То есть чем славнее, крепче в Православии земля, тем более страшный наносился по ней удар безбожников? Здесь — Северная Фиваида, край преподобных, заволжских старцев-нестяжателей — значит, нужно разрушить ее до основания?
— Да. И наш монастырь очень пострадал, был разрушен весь. У нас Успенский храм сохранился, и то потому, что это здание нужно было: сначала кино тут крутили, потом спортзал был, даже была квартира одно время, потом сделали склад какой-то. Вот такое происходило. Но не взрывали. Троицкий собор разобрали на дорогу. И мы ездим по Троицкому собору сейчас.
— Как храм Христа Спасителя в Москве на строительство метро пошел?
— Да, и здесь — почти то же самое. Храм Христа Спасителя взорвали, а здесь просто разбирали потихонечку. Даже детей в качестве наказания заставляли — сначала изнутри отбивать фрески, а потом и кирпичи таскать и прочее.
Мощи преподобного Павла Обнорского
«Тут преподобный заходил недавно»
— Но на самом деле то поколение детей — хорошее поколение. Я, конечно, из другого поколения, чуть моложе, но те хорошие люди всё-таки получились: видимо, дома установка всё равно была православная, христианская. За всех не буду говорить, но я общаюсь с теми людьми, которые в детстве здесь учились, — и скажу: очень много хороших. Может, влияла обстановка. Я познакомился с одним парнем, он здесь жил с детства, и он однажды увидел преподобного. Ну, он-то не знал, что это преподобный: видит, какой-то старец ходит, весь в белом. Прибежал к бабушке, а бабушка говорит: «Да это преподобный здесь ходит», — так вот обыденно. Сейчас он очень верующий человек, посещает храм. Молодой, ему лет 40.
И у меня тоже от бабушки всё. Родители только не очень-то склонны были к вере, хотя сейчас мама — она жива — очень верующий человек. А в те времена, при советской власти, нельзя было.
А я вот еще в детстве выпиливал себе крестики, хотя некрещенный был. Выпилю крестик, повешу на шею, потеряю его, повешу опять. Господь забирал, наверное. Из ложек всяких алюминиевых выпиливал. Раньше ведь тяжело было купить крестик. Я надевал и ничего не боялся. В школе, помню, пионерство, октябрятство — всё это воспринималось как символы какие-то.
— Как коллективная романтика?
— Да.
— Вот вы сказали про наказание детей — сбивать фрески в соборе. Не так давно я разговаривал в Кириллове со священником — отцом Алексием Фомичёвым, он говорит: ни один кирпич, украденный из церкви, без следа не останется — всегда будут последствия, причем очень печальные, для виновника. Что ж мы удивляемся, что жизнь-то никак наладиться не может.
— А мы кирпичи возвращаем в храм, по назначению! Я застал здесь свинарник, весь кирпич наш я забрал из него. Кстати, так легко отдавался этот кирпич!
— Даже свинарник тут, в монастыре, был построен?
— Да, часть его была построена из нашего кирпича, монастырского, а часть — из советского. Советский кирпич кувалда не брала, а наш так просто отковыривался — это потому, что он пропитан известью, а известь с цементом не соединялась. Еще колокольня была высокая; ее разобрали и построили какой-то маслозавод — сейчас он заброшен. То, что построено из монастырского, всё заброшено, потому что, действительно, ничего из Церкви брать нельзя.
Один мужчина (не помню уже, как его зовут, он давно у меня не бывал), художник, принес как-то кусочек от сени над ракой преподобного — мраморный кусочек. Принес и сказал такие слова замечательные: мол, столько лет этот кусок грузом — до такой степени тяжелым грузом — на моей душе лежал!
— Это — из похищенного из монастыря?
— Да. И когда принес, то, говорит, сразу легче стало. Часть раки была под памятником Ленину — вся рака кувалдой разбита, склеить ведь невозможно. Сень из белого мрамора была, она вся разбита кувалдой. Я застал женщину — она, кстати, мать этого парня (она умерла уже) — так вот, она рассказывала, что тот, кто разбивал эту сень, милиционер, умер чуть ли не на следующий день после этого. Вскрытие сделали: сердце всё в дырках! Я потом узнал, есть такая болезнь: сердце, как губка, становится. Так что сразу наказание пришло, моментальное. А она сама — дочь той бабушки, которая так спокойно говорила про преподобного. Сейчас местных таких не осталось.
Странные дачники
— Кстати, хотел спросить, почему так получается, что большинство прихожан вашего монастыря — из Вологды, Череповца, а местных мало?
— Из Москвы еще приезжают, из Питера. А здесь дачники в основном. Из местных ходила бабушка одна, умерла на Пасху года два назад или три. Сейчас еще одна бабушка приезжает на лето жить здесь, ей уже 84−85 лет, ходит иногда в храм. А та у нас хорошая прихожанка была, советовалась, причащалась, мы ей помогали. Две-три семьи живут, но они не ходят в храм, у них свое «занятие» — алкоголизм. Я не знаю, почему дачники такие какие-то странные: покупают за огромные деньги участки — здесь участки очень дорого стоят, — а сами в храм не ходят. Цены-то из-за того, что здесь монастырь, естественно, огромные. Раньше тут земля почти ничего не стоила.
Строят дома очень многие.
— Может, окажутся среди них настоящие прихожане.
— Дай Бог, конечно!
— Но, по крайней мере, нет уже косых взглядов людей, считающих себя «цивилизованными»?
— Явной неприязни не наблюдается, но скрытая всё равно есть. Был случай год назад: один сказал, что, пока не было Амфилохия, всё было хорошо. Якобы «приехал, растревожил, свет отключают из-за него». Неправда это: у нас генератор стоит. Зимой мы очень зависим от света: у нас все котлы и насосы электрические.
— А сколько сейчас народу в монастыре?
— Народ меняется полностью, особенно трудники. Сейчас ребята с Украины работают, кстати. Очень мы ими довольны — спаси их, Господь, за труд! А братия у нас — пять человек.
— Но в священном сане только вы?
— Иеромонахов двое, есть еще диакон, монах и послушник. Еще парень должен прийти.
— То есть уже шестым будет?
— Да. Думаю, задерживать его не буду, сразу приму в братию — он давно посещает монастырь.
— Из трудников?
— Трудники меняются; у меня один трудник обязанности эконома исполняет, сейчас в отпуск поехал.
— Тоже разные и отовсюду? Или больше из Вологды?
— Да, вологодские, с севера, из Архангельска один, один из Коми — они давненько тут живут уже: Володя уже три года живет, Петр — год.
— А в трапезной?
— В трапезной послушники. Послушник Николай и Николай помощник. У меня три Николая в монастыре! Послушник Николай — будущий монах, он в возрасте, старше меня, он уже четыре года в монастыре, в послушники я его принял в прошлом году.
— Каков устав, порядок жизни в Павло-Обнорском монастыре?
— Дело в том, что у нас уставы только юридические пока, а по внутреннему уставу сейчас только из Патриархии пришло положение о монашествующих — его уже раз принимали, но мы дали много замечаний, его переделали; возможно, больше исправлений не будет. А были там вещи и неприемлемые для нас.
— Например, какие?
— Например, не отпевать монаха, который ушел в мир.
— Вообще не отпевать?
— Да, вообще не отпевать. Но сейчас принято: отпевать мирским чином. Он христианином ведь всё равно остается. Было в положении всё как-то грубовато сделано. А внутренний устав — это тоже прописано — должны сами в монастыре утверждать, но тот внутренний устав, который был у нас в обители — преподобного Павла, — конечно, очень жёсток для нас. Дело в том, что там среди прочего запрещено даже пить воду в келье. Ну, пищу мы не принимаем в келье, это однозначно, и чай не пьем, а воду все-таки разрешаем, потому что, например, ночью захотел пить — надо спускаться в трапезную: тяжеловато, мы на втором этаже живем, а трапезная внизу. Я думаю, ничего: преподобный в этом случае не накажет, хотя за стойкое несоблюдение его правил он наказывал, уже будучи на небе, — кого расслаблением, кого прозаическим поносом.
— Еще вопрос. Сколько раз уже замечал, что как только в монастырь заходишь, то меняется даже сама земля: красиво всё, очень прибрано, строгая дисциплина, причем такая естественная, вовсе не искусственная, не вымученная, а всё как-то по уму получается. Выходишь за монастырь — грязь кругом, неустройство, мусор. Почему так? Ведь вроде бы везде люди с головой, везде живут русские люди. Почему в монастыре или у церкви всегда всё чисто, прибрано на загляденье, а как выходишь в мир, так сразу и стыдобища получается?
— Не знаю, я как-то не сосредотачивался на этом. Как-то естественно всё получается, мне кажется. Во-первых, это постоянная молитва, соединенная с трудом. Нас двое священников, мы служим каждый день Литургию уже много лет. Я даже когда был один, делал такие потуги, но каждый день не получалось — а я всё равно служил как можно чаще, потом стали уже ежедневно Литургии служить. На самом деле служить — нагрузки нет никакой, больше нагрузки в восстановлении монастыря, например. Надо что-то купить, а денег нет, ну и слава Богу, что нет, потому что когда много денег — оно всё равно настраивает человека на шаги непонятные. А чистота — не знаю. может быть, сейчас и буду обращать внимание. Вот, валяется какой-нибудь кусок доски — уже сердце болит: не на месте валяется. Рабочих заставляю прибираться за собой. Не знаю. Мне кажется, когда в душе чисто, должно и внешне всё быть чисто. Это не какая-то показуха, у нас даже в мыслях этого нет. Прихожане за клумбой, за цветами ухаживают. Когда восстанавливаем облик монастыря, просто хочется, чтобы он красиво выглядел, он же был такой жемчужиной! На фотографии — такой красавец стоит, весь белый, в зелени, ворота, стена, кругом башни. Башню мы построили, не можем пока крышу сделать. У нас, кстати, колодец внутри, обеспечивает водой весь монастырь, а еще один колодец сейчас — на баню. А вода замечательная!
— А отопление только печное?
— Нет, у нас котлы на дровах: самое дешевое топливо для нашей местности.
— Я думал, газовики чем-нибудь помогают.
— С газовиками был разговор, хотели всё сделать, но это очень дорого: в наших помещениях не разрешат котлы ставить, надо покупать отдельную котельную — на эти деньги можно купить дров на десять лет, хотя мы сейчас не покупаем, помогают нам, мы только их распиливаем и раскалываем. А первые годы ездили в лес сами.
— То есть люди всё-таки помогают монастырю?
— Да, кто-то привозит, кого-то просим, с нами оба директора леспромхоза в дружбе, и если предприниматель не помогает, они просят. Принуждение к добру, так сказать.
В прошлом году мы построили дровяник красивый, а так у нас дрова были по разным местам раскиданы.
— В каком году начал восстанавливаться монастырь?
— Монастырь был возвращен Церкви 1 января 1995 года. Сначала он был подворьем Спасо-Прилуцкой Димитриевой обители — до 2004 года, а потом стал отдельным монастырем. Активные восстановительные работы начались здесь с 2006-го. А до этого интересно получалось: сначала мы привозили дрова из Прилуцкого монастыря, из города! Можете представить: дрова оттуда привозили в лес, к нам! Ну, вы понимаете, чем занимались монахи, если им дрова привозили?
— А чем они занимались?
— Наверное, молились! Первое время мы дрова заготавливали, у нас был транспорт — лошадь. Это очень тяжелое занятие: лошадь в лес не заходит, потому что снега много, и надо все чурки вынести на своем горбу. Но у нас не было большой потребности в дровах: у нас была трапезная, две кельи, где мы жили, остальные здания были заброшены. Но храм восстановили в 1999 году. Храм находился в алтаре когда-то большой церкви Успения Божией Матери. А потом уже остальные здания начали в пристойный вид приводить — они были в очень страшном виде, конечно, изнутри и снаружи. Там всё такое советское валялось, сейф какой-то, пионер был нарисован, а всё равно через это — века, какое-то такое дыхание древности. сердце щемило.
Были удивительные случаи. Утром просыпаемся — стоят мешки с пищей: сахар, мука, макароны. Кто привез? Откуда привез? Никто не знает, даже собака не лаяла! Это не чудеса, что ли? Или, например, денег нет совсем, а надо заплатить за свет, за всё — раз, откуда-то перевод какой-то, чуть ли не из Владивостока или из-за границы. А потом уж появились такие люди, которым понравился этот монастырь: посетили, начали помогать, началось масштабное восстановление, сразу откопали все до одного здания, начали с крыши и с низа. Фундаменты залили, починили цоколь полностью. Дренаж провели.
Еще магазин здесь стоял, советского такого типа, — они до сих пор стоят по деревням, такие магазины. От этого заброшенного магазина я тоже всё использовал.
— Кассу не взяли в качестве компенсации?
— Нет, не взял. А говорят, тогда, когда магазин действовал, продавцы боялись: кто-то ходил у них по подсобке. Потому что подсобка находилась как раз в храме Предтечи. Наверное, Иоанн Предтеча приходил. Боялись работать. Магазин мало проработал — построили его где-то в конце 1970-х. Кстати, строили то ли с Западной Украины ребята, то ли из Молдавии. Это более богобоязненный народ, очень православный. Бульдозер что-то разгребал и выкопал мощи иеромонаха Николая. И они где-то похоронили его, собрали все косточки. А вообще все памятники были вывезены в неизвестном направлении. Зачем они понадобились? За 600 лет было очень много могил, очень много архимандритов похоронено, были у нас и архиепископы похоронены. Сейчас пытаемся восстановить кладбище. Что-то получается, слава Богу.
— Пожелаете что-нибудь нашим читателям?
— Не паниковать, не искать чудес и прощать друг друга. Вот оно, чудо — суметь простить обидчика! Меду хотите? Мы свой делаем — пчел у нас много. Пчелы настоящие, правильные. Читали «Луг духовный»? Будете мед есть — перечитайте, ладно? Вот, возьмите — семье привет передавайте. Приезжайте к нам еще.
