 |
| Сноб Медиа | Андрей Васенев | 21.10.2014 |
В нашей стране жить не скучно. С одной стороны, власть санкционирует расширение мемориальной зоны в Москве, с другой — закрывает музей «Пермь-36». То памятники Сталину повылезают, как грибы после дождя, то памятник Дзержинскому надуется на Лубянке, то без всякого стеснения начнут схлопывать «Мемориал». А ведь рука нашего же президента подписывала указ о создании специальной комиссии, которая бы исследовала вопросы фальсификации истории. Вся эта карусель оказывается пустым фарсом, когда на арену выходят свидетели. Их немного, но они есть. В преддверии 30 октября, дня политических репрессий, хочу поделиться историей одного из них.
Никита Кривошеин после ареста. Лубянка, 1957 г.
«Каждое утро во время получасовой прогулки по забетонированной площадке на крыше Лубянки я смотрел, как из трубы вылетали куски горелой бумаги… Задачи историка и судей окажутся непростыми».
Этими словами начинается новая книга Никиты Кривошеина «Дважды француз Советского Союза». Человека, семейная история которого легла в основу фильма Режиса Варнье «Восток-Запад», описана Солженицыным в «Красном колесе», но далеко не исчерпана и сама по себе задирает не хуже «Доктора Живаго».
Моя первая встреча с ним состоялась на конференции «Люди свободного действия», где собрались всевозможные волонтеры, благотворители и прочие люди, способные на независимую мысль, слово и, собственно, действие.
Дед Никиты Александр Кривошеин был министром земледелия Российской империи, столыпинским соратником по аграрной реформе и премьер-министром правительства Юга России генерала Врангеля.
Отец Игорь Александрович Кривошеин — обычный инженер, офицер Белой армии, эмигрант, участник движения Сопротивления во Франции в годы Второй мировой войны. В 1944 году он был арестован Гестапо и направлен сперва в мясорубку Бухенвальда, а потом в Дахау. Но в 1945 году был освобожден войсками Союзников и по приказу де Голля его наградили медалью Сопротивления. После войны он возвращается в СССР и становится преданным советским патриотом. А в сентябре 1949 его арестовывают по обвинению в «сотрудничестве с мировой буржуазией» и приговаривают к десяти годам лишения свободы. Спасся тем, что попал в так называемую «Марфинскую шарашку», где отбывал срок вместе с Александром Солженицыным. В 1954 году освободился. Работал техническим переводчиком, а в 1974 вернулся во Францию к сыну.
Мама Нина Алексеевна Кривошеина, урожденная Мещерская. Когда октябрьская революция привела в движение народные массы, она ушла из России по льду Финского залива. Писательница.
Дядя по отцу — епископ Василий Кривошеин. Всемирно известный богослов.
Сам он. Чтобы понять, каков он сам, и каковы суть память, зло, добро и надежда в его устах и делах, я побывал на встречах, которые Никита Кривошеин провел в Москве и в местах своего родового имения под Истрой.
Он родился во Франции в 1934 году. В 1946 году на волне репатриации он вместе с семьей уезжает в СССР. Но в 1971 году уже после лагерной отсидки отца и своей собственной Никита возвращается в Париж, где живет и поныне.
Никита Кривошеин — русский или француз?
Представьте себе, что однажды мне задали такой же вопрос и теми же словами там, на Лубянке. Тогда мне надо было подумать и ответить так, чтобы это было безвредно. Но нашедшийся тогда ответ я до сих пор считаю верным.
Наши предки ездили летом на Лазурный берег и на атлантическое побережье. Вся Европа усыпана русскими храмами XIX—XX вв.ека. Тургенев и Тютчев — это Европа. Достоевский безобразничал в Женеве и Лондоне. Я чувствую себя и тем и другим. Но, главное, я чувствую, что я принадлежу европейской культуре. У меня есть молитва, чтобы Россия и Европа культурно и цивилизационно объединились.
После Второй мировой войны отец Кривошеина стал заниматься общественной деятельностью. Он был активным сторонником возвращения эмигрантов в СССР. В 1947 году он основывает общество «Русская помощь», созданное для оказания социальной поддержки эмигрантам. В том же году его арестовали и депортировали из Франции. В 1948−49 гг. жил вместе с семьей в Ульяновске, где работал инженером на заводе Министерства электропромышленности.
Франция — СССР. Почему?
Почему люди после войны стали возвращаться в СССР? С одной стороны, нельзя забывать о ялтинских соглашениях и выдаче перемещенных лиц. Англичане и американцы видели, как военнопленные, оказавшиеся в западной зоне, прятались, скрывались, бежали в Лихтенштейн. Когда происходила выдача казаков в Лиенце, люди вешались, молодые женщины выкидывали своих младенцев и сами кончали с собой, чтобы не попасть назад. Союзников такая реакция не удивляла. А добровольный возврат сословных, классовых врагов на этом фоне невозвращенчества был интересным контрапунктом.
С другой стороны, Сталин видел, что тогда у энергоспособной российской эмиграции был потенциал антисоветских действий, и он успешно его обезвредил.
СССР — Франция.
Мой возврат во Францию профессионально и социально оказался очень успешным. Я приехал туда с освоенной здесь профессией синхронного переводчика. На неё тогда был очень большой спрос. У меня не было ни одного дня поиска работы. Эта профессия и социально, и бюджетно была вполне удовлетворительна. Благодаря ей я дважды объехал весь мир и благодаря ей у меня есть дружеские автографы Горбачева, Ельцина и память общения с ними, которая помогла понять происходящее в России.
В августе 1957 года Никита был арестован за напечатанную в газете «Le Monde» неподписанную статью о вторжении советских войск в Венгрию. Осуждён по политической статье на три года лагеря. Шесть месяцев он провел в одиночной камере Лубянской тюрьмы.
О лагере
Когда при мне начался процесс врачей, когда я видел плакаты Кукрыниксов, видел, как развивалась борьба за мир, как праздновалось 70-летие Сталина, как сажали, как боялись и как молчали, у меня стало возникать странное ощущение: либо у меня искаженное восприятие действительности, либо, наоборот, я окружен ненормальными, а сам нормален. Это была неприятная дилемма, но она во мне сидела.
После оказания «кровавой помощи» братскому народу в Венгрии, после того, как Хрущев допустил проведение в Москве шестого молодежного фестиваля «За мир и дружбу», в СССР стала возникать форма какого-то сопротивления и высказывания этого сопротивления. При том, что тогда многих «нежелательных» вывезли из Москвы, приехавших гостей фестиваля было так много, что эти «нежелательные» контакты все-таки состоялись. В результате, по не очень точной статистике, КГБ свез в Мордовию около 10 000 человек. Тут были и прибалты, украинцы, сектанты. Очень много молодежи. Те контакты, которые у меня там завязались и сняли у меня мучительную дилемму: я оказался в окружении нормальных людей. Это и священник Станислав Кишкис, и поэт Миша Красильников, и многие другие.
Я попал в лагерь в момент лагерной оттепели и приличного режима. При мне же этот режим стал сильно ужесточаться. Тем, кто после меня в лагере оставались, пришлось куда труднее.
О папе
Он был военным человеком. Его арестовали в 1949 году и подарили ему 10 лет лагерей по обвинению за сотрудничество с английской разведкой в годы войны и за то, что он был в Дахау, а значит, сотрудничал с гестапо — статья 58.4.
Однажды в Париже к отцу зашла в гости поэтесса Маргарита Алигер с другом, который тогда работал литературным референтом в отделе литературы и искусства ЦК и в личном секретариате Сталина. Сказать, что он был приятным человеком трудно, но он пришел и, смутившись, спросил отца:
— Где же вам было хуже — в Бухенвальде и Дахау или в Тайшете?
— В Тайшете. В Бухенвальде и Дахау я знал, за что я сижу. А в Тайшете я знал, что сижу ни за что.
При том, что условия, даже при Сталинских временах, в Тайшете были не такие ужасные.
Его пример для меня: не дать утонуть в реке Лета памяти тех русских, которые сделали выбор антинацистский и антитоталитарный.
О маме
В 1915−16 году моя мама и ее сестра ходили вязать бинты в Зимний дворец. И за одним столом сидели они и будущие святые великие княжны. Мама моя страшно огорчалась от того, что по тому этикету, который им был навязан, они не разговаривали.
О детях
Народ оказался в умственной, интеллектуальной, образовательной, культурной, личностной, экзистенциальной. даже не в пустыне, а на зиновьевском пустыре. Вы спрашиваете, как на этом пустыре растить детей? Конечно, личным примером противления злу, жить не по лжи и верой в Бога. Но это не рецепт. Это не программа единого государственного экзамена.
Я сочувствую и не завидую молодым людям. Как говорил Луи де Бональд, самое трудное не в том, чтобы исполнить свой долг, а уяснить, в чем этот долг состоит. Молодое поколение находится в условиях, в которых найти, почувствовать, определить свой долг крайне трудно. Это не черно-белый и не черно-серый выбор. Это лабиринт. Как мне объяснял один литовский священник, сидевший с нами, голос совести не ошибается. Если его слушаться, то этот голос может вывести на словесное осознание того, что есть долг. А может и не вывести.
О добре и зле
В делании добра существует наитие. Даже Зиновьевский тип советского человека «хомо-советикус», сложившийся в 1960−70, до конца его не лишен. Я не знаю, самовоспроизведется ли он. Я надеюсь, что нет. Но тогда ещё было много людей, которые остались на свободе и сохранили человеческую суть. Надежда Яковлевна Мандельштам, академик Беклемишев, который был нашим соседом по поместью и нам очень помог, был профессор-энтомолог и мыслитель Любищев и так далее. И даже в тех, кто называет себя «простые люди», оставалось различие добра и зла.
О памяти
Немцам повезло, что они потерпели военное поражение. Когда моего отца освободили из Дахау, туда повели немцев. Тех, кто жил неподалеку. Их повели и все им показали. Потом был Нюрнберг и откат немцев от всего этого зла. Со мной и даже с вами случается, что плохо мы поступаем. На это есть реакция, как говорил Солженицын, раскаяния-самоограничения. Гораздо удобнее забыть. Это комфортнее. Зачем о самом себе вспоминать, о том, что ты был переиначен. Что волей или неволей сотрудничал со злом в каком-то поколении. Или принимал зло, или молча смотрел на него. Это же дискомфортно. Удивляться тому, что в массовом сознании есть абсолютное отвержение преступного прошлого — не удивительно.
Оруэлл объяснил, что контроль над прошлым — это один из рычагов тоталитарного властвования.
В начале перестройки в Петербурге был такой Михаил Никитич Толстой, который стал создавать движение соотечественников за рубежом. Тогда не было ни факсов, ни электронной почты. Он обычными письмами стал созывать людей. Мне захотелось поехать. Это желание было у меня вплоть до последнего письма, которое заканчивалось словами о том, что надо приехать, послушать друг друга и друг друга простить. Тут я не согласился. Мы можем простить убитых близких, можем простить разоренную страну, почти умерщвленный народ и отнятое имущество. Но в чем нас прощать? Мне пришел в голову один ответ: прощать за проигранную гражданскую войну.
Об учителях
В порядке пушкинского анекдота могу сказать, что я в возрасте 12 лет стоял в очереди за Иваном Буниным. У меня очень четкие обожания Набокова и культ личности Солженицына, несмотря на то, что последние годы его жизни требуют усилий по расшифровке. Но то, что они и Ахматова сделали для страны и для языка — это великое наследие. Как не прибавить Шаламова? Даже в советский период была замечательная русская и эмигрантская литература. Это производство слов оказалось недостаточно услышанным, но было.
О людях
Люди изменились. Я ехал вчера в Останкино в такси. И таксист, мужчина лет шестидесяти, убежденно и убедительно всю поездку доказывал мне, что при коммунистах картошка, сметана и пиво были лучше. Я не знаю, почему он ко мне так отнесся. Мы не знакомы. И я не мог ему ничего возразить.
Во Франции Кривошеин занимался публицистикой, переводами художественной литературы, работал синхронным переводчиком в ООН, ЮНЕСКО и Совете Европы. В 2004 году он стал членом-учредителем OLTR «Движения за поместное православие русской традиции в Западной Европе».
О России
В 90-е годы Ельцин, Гайдар и Горбачев выработали точный термин «переходный период». Я писал об этом в Ежедневном Журнале, который я читаю и хорошо с ним засыпаю в Париже. А здесь (в России), чтобы его читать, необходим сложный механизм объезда. Этот период начался 5 марта 1953 года. Изменения в стране возникли в первые 10−15 дней после того, как сдох Сталин. Потом они шли лавиной. Мы в этом периоде и ныне. Он не закончен. Хотя сейчас, может быть, в нем антракт.
Я имею некоторую мазохистскую привычку смотреть передачи Киселева и Соловьева. Правда, в такие вечера я почему-то выпиваю в два раза больше против обычного.
У господина Мединского совершенно безобразный фантазм новой Евразии. Я не знаю, кто из вас путешествовал в эти места. Я дважды бывал в народном Китае. Это так же далеко от России, как планета Марс, и никакой живой Евразии быть не может.
О надежде
У меня в памяти есть очень яркий разговор с моим дядей, владыкой Василием Кривошеиным. Он состоялся в машине ОВЦС (Отдела Внешних Церковных Связей) с соответствующим водителем. Мы ехали по Софийской набережной. Была очень хорошая погода. Я ему говорю:
— Какие красивые замечательные кремлевские соборы.
— Красивые. Но их придется переосвящать. Я не доживу, а ты увидишь.
Как существует полюс абсолютного холода, так существует полюс зла. Его можно знать лучше и полнее. Когда у нас ужасное прошлое, как с этим справиться? Как это принять, осознать и найти ресурс на будущую прививку? Кто-то посоветует массовые фрейдовские психотренинги, но это не всегда помогает. А так молитва и различение в себе добра и зла должны вывести.
