 |
| Радонеж | Сергей Худиев | 11.04.2014 |
Недавно Гендиректор Mozilla Брендан Айк объявил об отставке. Айк проработал в качестве главы Mozilla менее двух недель и вынужден был уйти под давлением возмущенной общественности.
В чем состояло преступление Брендана Айка? Он проворовался? Нет. Обманул своих сотрудников или клиентов или еще как-то нечестно себя повел? Нет. Напился, ругался, сломал деревцо? Нет. Впал в какой-нибудь особенно неистовый, даже для наших толерантных времен, разврат? Нет. Он сделал нечто гораздо более ужасное.
В 2008 году Айк выделил из личных средств 1 тысячу долларов в поддержку поправки в калифорнийское законодательство, известной как «Предложение 8″. Эта поправка определяла брак как «союз между мужчиной и женщиной» Поправка была принята, однако в 2013 году её отменил Верховный суд США.
Да, именно это. Шесть лет назад он потратил довольно скромную сумму денег на поддержку законопроекта, который фиксировал брак как союз мужчины и женщины.
Американский гимн воспевает эту страну как «землю свободных и родину отважных», и долгое время, особенно в противостоянии с тоталитарным коммунизмом, американцы подчеркивали, что главной чертой их общества является свобода — свобода исповедовать любую веру или не исповедовать никакой, свобода открыто выражать свои взгляды — религиозные или политические — свобода зарабатывать деньги и тратить их как заблагорассудится, свобода иметь частную собственность и свобода ей распоряжаться.
Коротковолновые радиоголоса не упускали случая обратить внимание на то, что в СССР такой свободы не было. Хотя за открытое исповедание христианской веры человека обычно не сажали, режим к тому времени сильно смягчился по сравнению со сталинскими временами — ни о какой карьере для такого человека речи не шло. Для того, чтобы успешно продвигаться по карьерной лестнице, надо было иметь хорошую «характеристику», которая, в частности, обозначала человека как надежного приверженца единственно верного марксистко-ленинского учения. «Запороть характеристику» — то есть получить запись о «моральной неустойчивости» — было серьезной угрозой. Да, не расстреляют, не посадят, но фактически ты будешь поражен в правах — тебе будет намного труднее поступить в ВУЗ, тебя не возьмут на приличную работу, не пустят в поездку за границу, и вообще сильно осложнят жизнь. Человек, который открыто заявлял о своей вере во Христа, понимал, что его характеристика запорота навсегда. При этом формально, конечно, Конституция СССР гарантировала всем гражданам свободу совести.
Теперь США фактически переходят к этой позднесоветсткой практике. Как пишет американский комментатор Роберт Джордж, «Mozilla четко обозначила свою политику в области найма: никаких католиков, никаких протестантов, никаких православных, никаких мусульман, никаких иудеев, никаких мормонов — разве что только вы относитесь к „правильному“ типу верующих. Тех, которые считают, что их религиозные и философские традиции, которые рассматривают брак как союз мужчины и женщины, ложны, а взгляды современной либеральной элиты — истинны»
Как и в позднем СССР, человек, который желает сделать карьеру, должен выражать свою верность по отношению к господствующей идеологии — а выражение христианской веры приводит к фактическому поражению в правах. Все разговоры о «свободе», «многообразии», «равноправии», и тому подобном нужны только на переходном этапе — пока приверженцы единственно верной гендерной идеологии не приобретут достаточной власти, чтобы начать подавлять всех остальных.
Сходство между гендерной и коммунистической идеологиями невозможно не заметить. Обе являются «прогрессивными» и утверждают свою неизбежную историческую победу. Обе являются тоталитарными, то есть приравнивают несогласие к преступлению. Обе начинают преследовать инакомыслящих, как только получают такую возможность.
Надо отметить и отличия — в СССР за идеологическим правоверием наблюдало государство и партия, в США — группы давления, способные поднять неистовый крик и вынудить крупные корпорации принимать решения, соответствующие их идеологии. Каким образом они приобрели такую власть? В значительной степени — путем психологического манипулирования, о чем нам стоит поговорить подробнее.
В либеральной позиции может броситься в глаза ее внутренняя противоречивость — «мы верим в открытость, новаторство, диалог, предоставление равных возможностей, свободу, терпимость, уважение к чужому мнению и поэтому мы не потерпим ни в коем случае, чтобы у нас работал человек, который шесть лет назад дал немного денег на политическую программу, с которой мы не согласны». Причем это не отступление от принципов под давлением обстоятельств, а именно их применение — «мы люди, превыше всего ценящие свободу, терпимость и разнообразие, и поэтому мы не потерпим, чтобы кто-то свободно поддерживал мнение, отличного от нашего».
Конечно, тут можно изумиться — какая же это свобода и терпимость, в таком случае? Но недоумевать можно только при непонимании того, как в принципе устроен либеральный дискурс.
В нем слова не обладают значением — они обладают эмоциональным резонансом. Слово «свобода» не означает положения дел, при котором люди могут безнаказанно выражать мнения, отличные от единственно верной идеологии. Слово «равноправие» не означает, что человек, несогласный с этой идеологией может иметь те же права. Слово «терпимость» не означает признания права другого человека на свое мнение и свой образ жизни. Что же они означают? На информативном уровне — ничего.
Примерно также как крик «ура» не сообщает никакой информации, он не является частью логической цепочки, которую Вы могли бы проследить, рассуждения, с которым вы могли бы спорить или соглашаться. Он служит для другой цели — воодушевления сторонников, устрашения врагов, создания определенного эмоционального настроя. Это как с лозунгом «Кто не скачет, тот чужак». Он не сообщает чего-либо — он служит для формирования из большего собрания разных людей, с разными взглядами и устремлениями, единообразной массы, отторгающей чужаков.
Технология останется, в принципе, той же, если заменить скакание на какое-нибудь еще, столь же бессмысленное действие — приседание, хлопание в ладоши или хоть отжимание. Результат тот же — формирование единомысленной массы, члены которой опасаются быть зачисленными в чужаки и враги.
Любое тоталитарное движение нуждается во врагах — и обеспечивает сплочение сторонников за счет их травли. Для современного либерального дискурса этот враг обозначается словом bigot — буквально «фанатик, изувер». Это слово можно сравнить с русским «экстремист», тот, кто угрожает людям другой национальности или веры, кто-то, кто ненавидит и преследует своих ближних под какими-то бредовыми идеологическими или сектантскими предлогами. Но слово bigot более насыщено эмоционально; bigot — это воплощение зла, жестокости и ненависти. Bigot настолько гнусен и ужасен, что на него не могут распространяться права и свободы — например, когда bigot'ы используют свободу слова, чтобы вести свои bigot'ские речи, а свободу вероисповедания — для того, чтобы защищать свои bigot'ские взгляды, все честные люди должны восстать против этого. Свобода — это не свобода для bigot'ов, которые дискриминируют, травят, мучают, истязают и убивают невинных людей! Никто не должен как-то общаться с bigot'ами, прямо или косвенно поддерживать их, сотрудничать с ними или вообще как-либо терпеть их рядом с собой. Bigot — это примерно как нацист (нацисты считаются подвидом bigot'ов), но хуже, живого нациста Вы можете никогда не встретить, а вот bigot’ом может оказаться любой — старушка Божий одуванчик, улыбчивый кондитер, безобидный на вид фотограф, старый знакомый, с которым Вы проработали долгие годы.
Попасть в ненавистные, навеки проклятые bigot’ы очень легко — например, как мы видим в этом случае, дать некоторые деньги в поддержку законопроекта, который не нравится либералам. Одну тысячу долларов. Шесть лет назад.
Причем, обратим на это внимание — очевидно, этот, шестилетней давности грех против политики Партии — это все, что охотники на bigot’ов смогли найти против Брендана Айка. Он явно не нарывался — по крайне мере, последние шесть лет. Разоблачение его в качестве bigot’а — проявление весьма активной охоты на идеологических противников.
И естественно, никто не хочет попасть в bigot’ы — а поэтому произносит положенные наборы слов — «толерантность! равенство! инклюзивность! разнообразие! кто не скачет, тот bigot! А мы скачем! Скачем! Скачем!». Задаваться вопросом какое уж тут равенство и инклюзивность, когда человека вынуждают уйти из-за его идеологически неверных взглядов, в рамках либерального дискурса бессмысленно.
Такой вопрос можно было бы поставить, если бы слова употреблялись в их словарном смысле — но либерализм как раз стоит на уничтожении смысла; всякий, кто спросит «минутку… но ведь свобода — это как раз, когда всякий может иметь свои убеждения?» — тот bigot.
Поэтому было бы ужасной ошибкой думать, что когда либералы произносят такие слова как «свобода», «равенство» или «достоинство» — они действительно имеют в виду свободу, равенство или достоинство. А либеральная «борьба с ненавистью» означает разыскание и травлю bigot’ов, и если такая травля не является проявлением ненависти, то что такое вообще ненависть?
Давайте отдавать себя отчет в том, что такое современный либерализм — тоталитарное движение, разжигающее ненависть, охотящееся на ведьм и преследующее несогласных. И там, где он достигает своих целей, уже совсем не «земля свободных». И не «родина отважных».
