 |
| Радонеж | Сергей Худиев | 14.12.2013 |
Разговор об идеологии, связан с многими, как говорят врачи, «коленными рефлексами». Как нога непроизвольно дергается от легкого удара молоточком под коленом, так участники дискуссии почти непроизвольно реагируют на определенные словесные раздражители. «Идеология» — это КПСС, жесткая цензура, единственно верное (и потому всесильное) мировоззрение, набор бессмысленных лозунгов, которые нужно заучить и выдавать в нужных случаях — когда все знают, что это чушь, но соблюдают формальности. У многих эта картина вызывает понятное отвращение, у некоторых, напротив, ностальгию.
Был контроль и порядок, фильмы учили хорошему — патриотизму, дружбе, уважению к старшим, порок прятался и не смел нагло демонстрировать себя по всем каналам, люди знали, что такое хорошо и что такое плохо, потому что те, кому положено, им это заботливо объясняли.
«Идеология», так или иначе, ассоциируется советским прошлым — и принимается или отвергается именно с оглядкой на советский опыт. При этом многие люди, обжегшись на молоке, дуют на воду — советская идеология была ложной, пагубной и принудительной, следовательно, никакой идеологии в обществе быть не должно.
Между тем, не бывает такого явления, как общество без идеологии; нам может не нравиться сам термин, но, похоже, его нечем заменить. В любом обществе есть формирующие ценности, установки, повествования, в рамках которых люди осмысляют свое место в мире и свои обязательства по отношению друг ко другу, в которых общественные и культурные установления черпают свою легитимность.
Бросающийся в глаза пример идеологии являют США. Можно, конечно, употреблять другие термины — политическая мифология, или что-то еще — но у США определенно есть четко заявленный (и провозглашаемый как некое священное благовестие) набор идей и принципов, которые определяют, как жители этой страны видят свое место в истории, почему они считают себя обязанными соблюдать законы своей страны, доверять ее правительству, гордиться ее флагом, платить налоги, служить в армии и умирать по приказу. Вполне внятная идеология есть и у Евросоюза — люди подробно объясняют, в чем они видят смысл существования своего сообщества. Есть национальные идеологии — системы символов, образов, повествований, установок, которые учат людей ценить свою принадлежность к национальному телу и трудиться на общее благо.
Идеология отвечает на вопрос «почему я должен». Почему страна, в которой я живу, по праву может требовать моей преданности, соблюдения ее законов, солидарности с ее гражданами? Почему я должен ставить интересы моих сограждан выше моих личных? Почему бы мне не употребить мой пост на личное обогащение? Почему мне вообще уважать моих ближних и чтить их права?
Можно было видеть ряд публикаций, в которых решительно утверждалось, что высшей целью существования государства является человек, индивидуум, как это написано в Конституции — высшая ценность это человек, его права и свободы. А идеология — никогда! Пафос этих публикация отчасти понятен — особенно в свете советского опыта, о котором мы говорили. Но отметим две важные вещи — заявление о высшей ценности прав и свобод человека уже идеологично, оно уже задает некие нормативные рамки для всего общества. Второе — права и свободы не могут существовать без обязательств и ограничений. Если у Вас есть право на жизнь — у меня есть обязательство не вредить ни вашей жизни, ни Вашему здоровью. Если у Вас есть право на собственность — у меня есть меня обязательство не пытаться отнять ее насилием или обманом. Если у Вас есть право на справедливый суд — у государственных служащих есть обязанность этот суд обеспечить. Правовое государство предполагает людей, следующих своим обязательствам. И оно предполагает определенную мотивацию это делать — выходящую за рамки страха перед наказанием и желания вовремя получить зарплату. Потому что очень скоро выясняется, что деньги можно получить и другими путям, а от наказания спастись, поделившись ими с кем следует. Если эта страна не достойна уважения и преданной службы, то почему бы просто не наворовать в ней денег и не уехать сними жить в какую-нибудь «приличную страну», где мои личные права и свободы будут обеспечены лучше, чем здесь?
Мотивацию для служения и создает идеология. Другое дело, что здесь возникает один интересный парадокс — государственная идеология не должна быть государственной. Она действует только до тех пор, пока находится над государством — когда государственные деятели, включая самых высоких, ей подсудны, когда их поведение оценивается в ее рамках. Это значит, что они не могут ее формулировать или редактировать в своих интересах. Иначе идеология становится просто инструментом правящей элиты, теряет доверие и перестает иметь какой-либо смысл.
Как же возникает и как формируется национальная идея, если нам уклониться от слова «идеология»? Национальная идея связана со смыслом существования нации — зачем она существует? Почему она достойна служения? Почему у меня есть обязательства по отношению к ней? Этот смысл не может быть придуман — как и смысл жизни отдельного человека, он может быть только открыт.
И открыт он может быть только в рамках определенного взгляда на мир. Взгляда, который предполагает, что мир вообще осмыслен, в нем есть цель и предназначение. Предназначение есть у отдельных людей, и сообществ, и у наций. Этот взгляд предполагает веру в Бога — поскольку атеистическая вселенная фундаментально и полностью бессмысленна. Зачем Богу нужна Россия? Каков Его замысел о ней? Поиск национальной идеи есть поиск воли Божией о нации. Таким поиском не может заниматься государство как таковое — и его миссия состоит не в этом. Тут нужно духовное прозрение, а не государев указ.
И это духовное прозрение будет относиться к очень земным и конкретным вещам — к тому, как нам следует относиться друг ко другу, к стране, в которой мы живем, к тому, как благая и спасительная воля Божия должна проявиться в наших повседневных решениях. Оно будет включать в себя обличение нынешнего положения дел и осознание того, что нам следует делать. И оно не будет исходить от государства — оно будет исходить от Бога.
