 |
| НГ-Религии | Дмитрий Поспеловский | 04.02.2005 |
Шествия рабочих (11 колонн, двигавшихся из разных районов города) были встречены оружейной стрельбой, уложившей на месте около 150 демонстрантов и несколько десятков детей, которые взобрались на деревья, чтобы лучше видеть царя. (Гапон и демонстранты не предполагали, что царь останется в Царском Селе.) Военные части, подходившие к Дворцовой площади, детей не заметили. Имея перед собой незаконное скопление толпы, солдаты выполнили приказ, соответствующий подобному случаю: первый предупредительный залп поверх голов, второй — по мостовой. Если толпа не расходилась, то следовал третий залп уже в толпу.
Однако первый залп оказался не предупредительным, а пришелся по детям. Действия петербургского гарнизона не были неожиданностью: по всему городу по распоряжению градоначальника Фулона были расклеены оповещения, предупреждавшие жителей, что, поскольку Петербург был на военном положении, скопления толпы на улицах будут разгоняться военными. Фулон пытался предотвратить кровавый исход: накануне шествия он хотел арестовать священника, чтобы предотвратить кровавую развязку, но Гапон в то роковое утро был окружен такой плотной толпой своих последователей, что пробиться к нему было невозможно.
Министр внутренних дел князь Святополк-Мирский лишь к вечеру 8 января распорядился арестовать Гапона, но ничего не сделал для осуществления собственного распоряжения. Не подчинился Гапон и приказу явиться к митрополиту Антонию (Вадковскому). Гапон до последнего не верил, что власти действительно прибегнут к оружию и расстрелу людей, несших портреты царя и иконы.
Известно, что накануне шествия в Царском Селе было заседание, на котором присутствовал царь. Он предлагал выйти к толпе, но начальник Департамента полиции Лопухин отговорил его от такого шага, утверждая, что в толпе могут быть вооруженные революционеры, намеревавшиеся вызвать антиправительственные беспорядки и даже убить царя, если он появится.
По мнению известного политического деятеля, теоретика «легального марксизма» Петра Струве, «рабочее движение началось без какого бы то ни было влияния извне и было настолько свободно от политики, что революционеры не знали, как подойти к ним». Лишь с конца 1904 года в гапоновские организации внедрились интеллигенты: Прокопович, Кускова и пр. Попытка последних выдвинуть от имени рабочих лозунг «Долой самодержавие!» «вызвала со стороны рабочих явное негодование», как пишет советский историк рабочего движения в России С.Айнзафт.
В самой толпе рабочих настроения были сугубо монархические, а предлогом к гапоновскому шествию было увольнение четырех рабочих Путиловского завода. Петиция к царю, составленная группой левых интеллигентов, требовала 8-часового рабочего дня вместо 11−12-часового и ряда других преимуществ и социальных льгот для рабочих.
Надо сказать, что в Петербурге вообще и на Путиловском заводе, в частности, условия труда были значительно лучше, а зарплата выше, чем в остальных российских областях. Как писал позднее в своих воспоминаниях путиловский рабочий и один из главных помощников Гапона большевик Карелин, «заработок в 100 р. в месяц на механическом производстве не представлялся диковинным. Я, как токарь, получал от 100 до 200 руб. в месяц… Сапоги стоили 7−8 руб., костюм — 12−20 руб.». Начинающий инженер получал около 50 рублей в месяц. Такие контрасты в оплате труда объясняются острой нехваткой квалифицированных рабочих и переизбытком чернорабочих, в результате чего оплата последних была очень низкой, зато квалифицированные рабочие получали достаточно высокую зарплату, поэтому на заводы привлекали даже рабочих из Западной Европы.
Предлогом для гапоновского шествия было увольнение четырех путиловских рабочих-гапоновцев. По словам фабричного инспектора Чижова, подлинной причиной увольнения была плохая работа уволенных, а не провокация со стороны администрации завода, как утверждали левые интеллигенты.
Гапон родился и вырос в украинской крестьянской семье. Окончив семинарию, был рукоположен в сан священника. Очень рано овдовев, поехал учиться в Петербургскую духовную академию. Пользовался покровительством Победоносцева и великосветских дам, от которых получал пожертвования на помощь бедным. Мудрый петербургский митрополит Антоний (Вадковский) относился к Гапону с недоверием, но под великосветским давлением вынужден был уступить и дать благословение Гапону на его деятельность. Став настоятелем портовой церкви, Гапон отдает нищим и беднякам последнее, в том числе и свои сапоги, и долгое время ходит в домашних туфлях, содержит многодетную семью рабочего Петрова. Разрабатывает планы создания работных домов для бедных и рабочих с просветительской программой.
Карелин вспоминает, что еще при первой встрече в 1903 году Гапон заворожил его своими голосом, глазами, которые «заглядывали в самую глубину души». В 1904 году Гапон начинает открывать безалкогольные чайные с библиотеками для рабочих и лекциями для их развития. Своей искренностью, бескорыстием, добротой он привлекал все больше рабочих, а также великосветских пожертвований. Вместе с тем Гапон считал, что цель оправдывает средства. Например, он грозился убить инспектора Чижова, если тот не поддержит рабочее шествие. Не был чужд Гапон и рукоприкладства в отношении своих оппонентов.
Накануне шествия он отправил царю следующее послание:
«Государь!.. народ весь верит в тебя. Он решил явиться завтра… к Зимнему дворцу, чтобы представить тебе свои нужды. Если ты не покажешься народу, ты порвешь нравственную связь, существующую между тобой и твоим народом… доверие к тебе исчезнет и… между тобой и народом прольется невинная кровь. Явись завтра перед народом и прими с открытой душой нашу смиренную петицию. Я и мои мужественные товарищи гарантируем неприкосновенность твоей личности. Георгий Гапон».
Послание это оказалось пророческим, и, пожалуй, можно сказать, что 9 января 1905 года обернулось первой русской революцией, которая стала предвестником событий 1917 года. В пылу событий Гапон крикнул своим рабочим: «Нет больше Бога, и нет больше царя». В тот же день он написал воззвание к рабочим, в котором были такие строки: «Невинная кровь… пролилась! Зверь — царь… отомстим же, братья, проклятому народом царю» и т. д. За этим следовало еще несколько посланий.
Вскоре Гапон был переброшен за границу, где он познакомился с эсерами и социал-демократами. В Швейцарии он встречался и с Лениным. Но вскоре сделал заявление, что не примыкает ни к одной из этих партий.
А в 1906 году Гапон в письме министру внутренних дел Дурново называет 9 января всего лишь роковым недоразумением, получает амнистию и пытается восстановить свои рабочие союзы при сотрудничестве с Министерством внутренних дел. Во время последней встречи с эсером и членом «Боевой организации» Рутенбергом он признается ему в двойной игре с правительством и его противниками, то есть берет на себя то, в чем впоследствии будет разоблачен провокатор Азеф.
Если верить Рутенбергу, то Гапон якобы признался, что выдал его министру Дурново, оправдывая это «двойной игрой», предлагая и Рутенбергу «стать сотрудником полиции для целей партии». По сигналу Рутенберга в комнату вошли рабочие и задушили Гапона. Позднее Рутенберг оправдывался тем, что приказ об уничтожении Гапона был дан Азефом, приказания которого для членов «Боевой организации» требовали безотлагательного исполнения.
Рабочие же из непосредственного окружения Гапона в его предательство не поверили. Карелин, например, считает убийство делом рук Азефа, «ибо Гапон знал про службу Азефа в полиции».
Отношение рабочих к Гапону характеризуют и надписи на венках, возложенных на его могилу: «Спи спокойно, убит обманутый друзьями. Пройдут годы, тебя народ поймет, оценит, и будет слава вечная твоя».
Дело Гапона пережило его: в 1906 году профсоюзы по рекомендации фабричных инспекторов были наконец легализованы. Но если до 9 января рабочие организации, такие, как гапоновские в Петербурге и зубатовские в Москве, Западном крае и Одессе, были промонархическими, то Кровавое воскресенье бросило рабочее движение уже в объятия революционных партий.
